курсы учителей / материал к сочинениям / 5 / На дне
.doc
М.Горький. Пьеса «На дне» (1902)
Пьеса М.Горького «На дне» - социально-философская, поэтому основа конфликта – столкновение не столько отдельных личностей, сколько идей.
Мир «дна». Горький детально описывает в первой ремарке мир ночлежки: подвал, похожий на пещеру, ущербный свет из маленького окошка, лязг металла и кашель Анны, печать заброшенности на всех предметах (грязный ситцевый полог, изодранная картонка, куски клеёнки, тряпьё). Пространство пересеченное, разбитое, «разодранное» на комнатки, переборки, углы. Но главное – тяжелые каменные своды потолка, холодные каменные стены давят, гнетут, принижают.
Ночлежники. У каждого из героев Горького, оказавшихся «на дне», своя история «бывшей» жизни: Актер на сцене был Сверчков-Заволжский, играл трагические роли, однако спился, потерял театр, забыл любимые стихотворения; Сатин имел образование, служил на телеграфе, но, заступаясь за сестру, убил в драке человека, четыре года отсидел в тюрьме; Барон получил в наследство состояние, которое промотал, служил, растратил казенные деньги, был под арестом; Бубнов имел скорняжную мастерскую, но его жена «связалась с мастером», и, он, боясь убить ее в припадке ревности и мести, ушел, остался без мастерской. Клещ надеялся после смерти жены подняться со «дна», однако был вынужден продать свой инструмент и оплатить похороны. Таких разных людей теперь объединяет одно: всё для них в прошлом, в настоящем лишь реальность «дна».
У каждого из героев пьесы – своя тема, которая развивается на протяжении действия, создавая полифонизм горьковской пьесы. Наиболее трагичная тема – у Актера. Он самый мягкий, добрый, он единственный, кто слышит жалобы Анны и выводит ее на улицу. Актер – романтик не только по характеру сыгранных ролей, но и по сути своей личности, именно поэтому он оказался самым незащищенным от реальности жизни. Тема Актера – это тема возрождения, возможности начать жизнь с чистого листа. «Таланта нет, нет веры в себя… Всё кончено для меня! Пропил я душу, я погиб, кончен я», - таков Актер в начале пьесы. Однако Лука своими словами о лечебнице вернул Актеру веру в себя: «Снова жить начать? Ну да… Я могу?! Ведь могу, а?» Воображение Актера уже само рисует «мрамор, мраморный пол! Свет, чистота, пища – всё даром!» Актер вспоминает любимые стихи, читает их именно Луке, старается не пить: «Я на пути к возрождению». Однако после ухода Луки Актер остается в духовном одиночестве, Сатин говорит жестко: «Наврал тебе старик. Ничего нет. Нет городов, нет людей, ничего нет». Это «ничего» для Актера непереносимо, и он решает оборвать жизнь, в которой уже нет надежды. Последнее, что он слышит в ответ на свою просьбу помолиться о нем: «Сам молись». Сатин окликает его: «Эй, ты, сикамбр! Куда?» Судьба оказывается слишком жестокой к человеку, Актер не смог найти в себе силы противостоять ей.
Казалось бы, противостояние с судьбой Васьки Пепла могло закончиться более счастливо: ведь ему даны и сила, и удальство: «Нас, ярославских, голыми руками не сразу возьмешь. Ежели война – будем воевать». Для Васьки Пепла «дно» является нормой его жизни, единственным, что он знал. Однако эта жизнь не раджует его, гнетёт, поэтому он и потянулся, как к свету и чистоте, к Наташе. «Ты думаешь – моя жизнь не претит мне? Надо жить иначе! Лучше надо жить!.. Несладко живу, волчья жизнь мало радует. Как в трясине тону, за что ни схватишься, всё гнилое, всё не держит». Жизнь Васьки была предопределена еще до рождения: сын вора и сам должен стать вором. Мечта Пепла – что его «кто-нибудь другим именем назвал». Однако «золотая страна Сибирь» обернется для него страной каторжной, Василиса злорадно бросит ему вслед: «Что, Вася, мил друг, от судьбы – не уйдешь».
И Клещ, как ни пытался уйти от судьбы, не смог. Он, не отрывая глаз от наковальни, весь погружен в работу: «Ты думаешь, я не вырвусь отсюда? Вылезу, кожу сдеру, а вылезу… Вот, погоди, умрёт жена…» Свое освобождение от «дна» Клещ связывал со смертью жены, однако вырваться за счет другого, освободиться через «смерть» невозможно, поэтому Клещ взрывается криком боли и бессилия: «Работы нет, силы нет, пристанища нету, издыхать надо, жить нельзя – вот правда!» В конце пьесы Клещ приходит к приятию данности «дна»: «Ничего. Везде – люди. Сначала не видишь этого, потом поглядишь – окажется все люди. Ничего».
Уже не ждет иного будущего Барон. «Нечего ждать. Я ничего не жду», - говорит он с горькой усмешкой. Казалось бы, он смирился с реальностью, однако уже то, что он злорадно радуется унижению человека, издевается над Настей, уже это выявляет, что в глубине души барона живет желание отомстить кому-нибудь за свою жизнь. В минуту просветления он произносит: «А ведь зачем-нибудь я родился?»
Реальность «дна» особенно непереносима для женщины, поэтому Настя нашла единственное спасение от той грязи, в которой живет, - мечта о настоящей любви. Однако эта мечта горька не только потому, что все «Раули» и «Гастоны» лишь персонажи дешевого романа, но и потому, что это не мечта о будущем, что было бы естественным, а мечта о прошлом. Настя хочет уверить прежде всего себя, что в прошлом у нее была настоящая любовь.
Спор о человеке. С первых строк пьесы в отношениях людей чувствуется холод: Анна умирает, говорит горькие слова о своей жизни, а в это время идет карточная игра, никто не замечает совершающейся рядом трагедии, близость смерти никого не смягчает. Все словно говорят на разных языках – именно такое впечатление создает разнобой реплик, грубые обращения ночлежников друг к другу.
Мир горьковской пьесы – это мир обостренных до предела противоречий. Мир, где люди страшно отчуждены друг от друга и всё же тянутся друг к другу, придавлены реальность жизни и рвутся в мир мечты, где попирается всё человеческое и где не просто говорят, а кричат о человеке, о смысле человеческой жизни. Таким образом, главная проблема этой социально-философской драмы – человек, его суть, отношение к нему.
Как поддержать или возродить в человеке человека – этими вопросами задаются многие герои горьковской пьесы. Актёр после безнадежных слов: «Я погиб. Таланта нет, ничего нет», - встретившись с Лукой, вдруг ощутил, что в нем еще кто-то видит человека, что человек в нем может воскреснуть. Сатин с той же радостью открытия воскликнет: «А хорошо это – чувствовать себя Человеком!»
Однако есть в пьесе человек, который поразительно спокоен среди этих смеющихся, кричащих и плачущих. Это Бубнов, чьи реплики чаще всего сопровождает ремарка «спокойно». Бубнов спокойно разбивает воздушные замки Насти, спокойно утверждает самые трагичные «истины»: «Да и все люди на земле лишние», «Люди все живут, как щепки по реке плывут. Строят дом, а щепки прочь». Есть что-то страшное в этом спокойствии, даже более страшное, чем злорадство Барона, угрюмость Клеща. Правда Бубнова – это правда нелюбви к человеку, неверия в него.
Позиция Луки. Позиции Луки и Сатина противоположны позиции Бубнова. «Человек живет для лучшего», - в этом Сатин и Лука схожи. Однако всё дело в том, что понимание человека у Луки и Сатина различное. Позиция Луки – это сострадательное, деятельное добро по отношению к конкретному человеку: «Разве можно человека эдак бросать? Он – каков ни есть – а всегда своей цены стоит», «Всякого человека и уважать надо, может, он родился-то на счастье нам», «Жалеть людей надо! Христос – он всех жалел и нам так велел». Лука уверен, что людям «помогать надо», что человек человека «может добру научить». Правда Луки – это правда добра и милосердия к конкретному человеку, поэтому горьковский странник всегда там, где он нужен, где нужны его жалость, его сочувствие. Лука не считает, что жалость унижает человека, в его понимании жалость – это любовь. Он каждому несет свою помощь, свою «праведную землю»: сидит возле умирающей Анны, вовремя удерживает Пепла от убийства Костылева, верит в «роковую любовь» Насти, поддерживает надежду Актера на возрождение. Утешая, жалея, советуя, Лука пытается облегчить жизнь людей, оказавшихся на дне.
«Смерть, я те говорю, она нам – как мать малым детям», - говорит Лука Анне, и это единственное, что можно было сделать для нее – успокоить в последние дни, уменьшить страх перед смертью. Надежду на «золотую страну Сибирь» пытается подарить Лука Пеплу, который до встречи с Лукой не умел верить людям, он, как бронёй, был защищен своим неверием в мире «дна». Он долго не верит и Луке: «Не поймешь людей! Которые – добрые, которые злые?» Лука почувствовал в Пепле главное – его тоску по чистой жизни, в которой «самому себя можно было уважать». Своим вниманием, искренней заинтересованностью в судьбе Пепла Лука растопил лёд его недоверия к людям, однако от этого Пепел стал уязвим – и этим воспользовалась Василиса. Заодно с Пеплом Лука подсказывает «праведную землю» и Наташе, а Насте и подсказывать ничего не надо: у нее уже есть эта «земля» - мечта о настоящей любви. Насте нужно было одно: чтобы хоть кто-нибудь поверил в ее Рауля или Гастона, кто-нибудь не усомнился в том, что она способна вызвать такую любовь. И среди смеющихся, злорадствующих и равнодушных этот «кто-нибудь» нашелся – Лука. «Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь, значит – была она!»
Вопроса: «Что лучше: истина или сострадание?» - для Луки не существует. По мнению Луки, истинно то, что человечно, человек для него выше правды: «Не всегда правдой-то душу вылечишь». Главное для Луки – душу вылечить, а правдой или ложью – это уже не столь значимо. Сатин во многом прав, когда сказал, что Лука «как мякиш для беззубых». Действительно, к Луке тянулись прежде всего те, кто уже потерял надежду, кто искал хоть какую-то опору в жизни, пусть иллюзорную. Милосердие по отношению к тем, кто «слаб душой», требует немалых душевных затрат. Человеческие слабости и страдания вызывают у Луки не презрение или равнодушие, а желание помочь. Лука, с его желанием помочь, понять, выслушать, с его ласковостью и словами утешения, становится «отдушиной» для многих отчаявшихся. Услышанная, а значит, разделенная с кем-то боль не так жжёт. Лука напомнил людям, что они – люди. Самим своим существованием Лука убедил ночлежников, что есть еще на земле добро, милосердие, что есть еще те, кто видит в них людей и относится к ним как к людям.
Однако не спасли ночлежников слова Луки, да и не могли спасти. Наташа «пропала без вести», Актер покончил с собой, Пепел очутился в тюрьме. Трагическая развязка судеб Актера, Пепла, Наташи была лишь отсрочена, но всё же совершилась – и не Луки в том вина. Уход Луки из ночлежки – это не побег от содеянного им, а признание того, что всё, что мог, он уже сделал, а большего сделать не может. Жизнь слишком жестока к человеку, и не Луке переломить это, однако без Луки жизнь была бы безнадежной.
Позиция Сатина. Сатин «легко жизнь переносит», он не сдается, не признает себя побежденным, не позволяет себе опуститься на дно отчаяния. На «дне» Сатин оказался, защищая самого любимого человека - свою сестру, которую и сейчас называет «хорошей человечинкой». Он отвергает злорадство Барона и равнодушие Бубнова, высоко ценит и защищает Луку. Сатин признался, что Лука подействовал на него, как «кислота на старую монету», что Лука, «старая дрожа, проквасил нам сожителей». Лука действительно «разбудил» Сатина.
Однако, защищая Луку, Сатин всё же не согласен с ним. Жалость в понимании Сатина – унижение: «Не жалеть, не унижать его жалостью». Правду Сатин ставит выше человека, да и восприятие человека у Сатина иное, чем у Луки. Если Лука видит конкретного, чаще страдающего человека, то слова Сатина – это гимн человеку вообще, самой идее Человека: «Что такое человек? Это не ты, не я, не они. Нет! Это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет – в одном! Это – огромно!» Однако отношение к конкретному человеку у Сатина часто бывает презрительно-пренебрежительным, но может назвать ночлежников «скотами», обратиться к человеку – «сикамбр», с досадой после самоубийства Актера произнести: «Эх, испортил песню!» Правда Сатина – это правда только сильного человека. Не случайны его слова: «Пускай кричат… разбивают себе головы… пускай!» По Сатину, если нет у человека сил выйти из жизненного тупика, - то пускай «разбивает себе голову».
Вероятно, жизнь не приемлет однозначности, поэтому имеют право на существование обе позиции – и Сатина, и Луки, однако мир, где не было бы правды Луки, стал бы более безжалостным к конкретному человеку.