Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Индия / Эрман В.Г. Очерк истории ведийской литературы. М. Наука, 1980

.pdf
Скачиваний:
93
Добавлен:
25.04.2015
Размер:
14.84 Mб
Скачать

ба или священного дерева. Здесь нужно заметить, что, хотя, как было указано выше, далеко не все гимны «Ригведы» непосредственно связаны с конкретными жертвенными обрядами, ритуальное мировоззрение архаической эпохи лежит в основе содержания этой древней книги, как и в основе содержания других памятников ведийского цикла, к ней непосредственно примыкающих. Явления природы, которые олицетворяются ведийскими божествами, и само творение возводятся к изначальному небесному жертвоприношению; и земной ритуал воспроизводит небесный. Понятие жертвы (яджня) становится в «Ригведе» одним из космогонических начал, необходимым для поддержания и сохранения упорядоченной вселенной, как и для сотворения ее.

В знаменитом «Гимне Человеку» («Пуруша-сукта», Х.90) описывается сотворение вселенной из космического жертвоприношения. Боги в этом мифе творят мир из тела первозданного гиганта Пуруши («Человек»), тысячеглавого и тысяченогого, превосходящего размерами землю. Пуруша в этом гимне рассматривается как жерт-

ва,

части

которой,

отсеченные,

становятся

частями

вселенной.

Голова его становится

небом,

пуп — возду-

хом,

ноги —землей;

из его души происходит луна, из

глаза — солнце, из

дыхания — ветер. «Так

они

(боги)

устроили мир» (14). Таким образом, как отмечают со-

временные

исследователи,

гимн имеет

своеобразную

пантеистическую окраску.

«Пуруша — весь

этот

мир,

все, что было и что

будет»,—говорится

в

гимне

(2).

«Четверть

его — все

творения, три четверти — мир

бес-

смертных на небесах»

(3). В гимне упоминается Вирадж,

порождение Пуруши и его же источник, женский творческий принцип; позднее это имя означает одну из ипостасей бога-творца.

Мотив создания мира из тела гиганта, отраженный и в других мифологиях, принадлежит весьма древнему кругу представлений; так, в скандинавском космогоническом мифе бог Одйн и другие боги убивают великана Имира и из тела его создают мир (из головы — небо, из

мяса — землю, из волос — Херевья и т. д.).

В основе

этого мифа — человеческие жертвоприношения

древней-

ших земледельческих культов с разъятием тела на части. Но в «Ригведе» интерпретация его, видимо, достаточно поздняя — как упоминалось, здесь впервые встречаются

101

наименования четырех сословий арийского общества (см. выше).

В гимне Х.125, довольно туманном по содержанию, можно усмотреть важную для дальнейшего развития космогонических и философских представлений идею обожествленной речи в роли демиурга и жизненной силы вселенной. Образ богини Речи приобретает значение

уже в поздних

Ведах и Брахманах (см. ниже); в упо-

мянутом гимне

имя ее еще не названо (оно

приводится

в анукрамани

«указателях» к «Ригведе»),

но говорит-

ся, что, возникнув из вод, она рождает «отца», т. е., видимо, бота-творца, что она пребывает во всех существах, воплощенная во многих образах.

Нередко в «Ригведе» опору вселенной символизируют лучи солнца, которое также выступает как важный космогонический принцип. Гимн Х.121 говорит о происхождении вселенной от Золотого Зародыша (Хираньягарбхи), под которым явно подразумевается солнце. В то же время он означает в этом гимне бога-творца Праджапати; так же как Праджапати и Вишвакарман, Хираньягарбха становится одним из имен этого бога; концепция бога-демиурга, отличного от других богов и высшего из всех, получает развитие в поздневедийской литературе.

Золотой Зародыш, согласно космогоническим гимнам «Ригведы», рождается в первозданных водах силой тепла (тапас). Понятие «тапаса», космического жара, связанное с Солнцем, а также Огнем (Сурьей и Агни), особенное значение приобретает позднее, когда оно трансформируется в одном из своих аспектов в идею подвижничества, аскезы (ем. ниже). Ему посвящен гимн Х.190.

Одним из наиболее интересных гимнов «Ригведы» является знаменитый космогонический гимн Х.129, так называемая «Песнь творения», ярко выражающая поэзию поисков человеческой мысли, на заре истории стремящейся проникнуть в тайны мироздания; этот философский гимн развивает и обобщает в известной мере ранние космогонические представления, о которых говорилось выше:

Не было не-сущего и не было сущего тогда п о . Не было ни воз-

душного пространства, ни неба над

ним. Что двигалось туда и

сюда? Где? Под чьей защитой? Что за

вода

была — глубокая безд-

на? Не было ни смерти, ни бессмертия

тогда.

Не было ни признака

102

дня или ночи. Дышало, не колеЬля воздуха, по своему закону Нечто Одно, и не было ничего другого, кроме него. Мрак был сокрыт мраком вначале. Неразличимая пучина — все,это. То жизнедеятельное, что было заключено в пустоту, оно Одно было порождено силон Жара1 11 . Вначале на него нашло желание112. Это было первым семенем мысли. Происхождение сущего в не-сущем открыли мудрецы размышлением, вопрошая в своем сердце. Поперек был протянут шнур. Был ли низ?. Был ли верх? Оплодотворители были» Силы растяжения были. Порыв внизу. Удовлетворение наверху. Кто воистину знает? Кто здесь провозгласит? Откуда родилось, откуда это творение? Далее боги появились посредством сотворения этого мира. Так кто же знает, откуда он появился? Откуда это творение

появилось:

может, само

создало себя, может, нет — тот,

кто

над-

зирает над

этим миром

на высшем небе, только он знает

или

же

не знает и з .

 

 

 

 

Я з ы к iH с т и л ь « Р и г в е д ы » . «Ригведа» создана на так называемом ведийском языке (или ведийском санскрите), который представляет собой один из самых ранних зафиксированных литературных индоевропейских языков. Особенностью этого памятника, определяемой характером его содержания, является то, что он создан был на^ языке, отличающемся от обыденной живой речи

той эпохи,

на

так называемом

иератическом языке, в

известной

мере

искусственно

арх аизир ов анном. С овр е-

менные исследователи определяют его как «общеиндоевропейский поэтический язык (Dichtersprache)»; эта его архаичность обусловливает многие параллели в других древних индоевропейских языках и делает «Ригведу» особенно ценным источником материала для сравнитель- но-исторических лингвистических исследований.

Язык «Ригведы» значительно отличается от языка древнеиндийского эпоса или от классического санскрита, хотя равно с ними оц, представляет собой литературную форму того же древнеиндийского языка. Ведийский санскрит характеризуется богатством лексики, а также обилием параллельных грамматических форм, которое раньше объясняли его многодиалектнос/гью, но теперь толкуют скорее как результат характерной для этого языка тенденции к новообразованиям. В «Ригведе» мы находим множество редких слов и форм, (которые потом уже не встречаются в литературе; это определяется во многом стилевыми установками ее авторов, сознательно пользующихся редкими словами и фО|рмами (как архаи-

103

ческими, так и новообразованиями), слагая гимны языком возвышенным и далеким от повседневности, понятным в основном только посвященным. Все это и обусловливает сложность задач интерпретации содержания «Ригведы» для современных исследователей, о которой говорилось в начале главы114.

В гимнах «Ригведы» отразились очень древние представления о мироздании, но архаичность ее содержания и языка отнюдь не означает примитивность ее литературной формы. Поэтический стиль «Ригведы», отмеченный .богатством и яркостью образов, метафор, сравнений, эпитетов, свидетельствует о развитии традиции литературного творчества; мы находим здесь разработанную систему выразительных средств языка.

Многие гимны «Ригведы», как мы отмечали, отличаются большой художественной выразительностью, однако следует иметь в виду, что создатели их ставили перед собой цели, отличные от тех, которые мы называем художественными или эстетическими. Содержание «Ригведы» составляет древняя культовая поэзия, авторы ее рассматривали как средство магического воздействия на силы природы, олицетворенные в богах; и именно этим целям прежде всего подчинена богатая система средств выразительности, которую мы обнаруживаем в ведийских гимнах. Магия слова, его эмоциональная действенность еще не осознаются здесь в эстетическом плане; в «Ригведе» отражается самая ранняя стадия сложения стиля художественной речи, его предыстория.

Яркая образность «Ригведы», богатая метафоричность ее языка отражают во многом то непосредственное восприятие мира, которое свойственно архаическому мышлению, древнейшей, «доисторической» эпохе. То, что воспринимается современным читателем как художественное сравнение, метафора, для человека древней эпохи было естественным способом выражения, отвечавшим его мироощущению. Это первобытное мироощущение продолжает жить на более поздней стадии исторического развития в идеологических формах, в религиозной системе; мифологичность мышления, отраженного в содержании «Ригведы», отражается и в самом ее языке и стиле.

Когда Индра в гимнах «Ригведы» сравнивается с быком или когда Агни, Сома, Ашвины и другие сравни-

104

ваются с птицами, это означает не просто художественный образ, но говорит о том, что некогда сами эти божества почитались в образе быка или птицы, о зооморфных божествах, предшествовавших стадии антропоморфизма. Сравнения в «Ригведе» часто переходят в отождествления, сравнительная частица может опускаться, и это не только стилистический прием; часто здесь отражается действительное отождествление, характерное для первобытного восприятия мира.

Исследователи отмечают насыщенность языка «Ригведы» символами. В них переходят многие постоянные^ сравнения и отождествления. Так, коровы всюду сравниваются в гимнах с облаками и слово го означает «корова» и «туча»; с коровами столь же часто сравниваются лучи зари, и гавас (букв, «коровы») имеет в «Ригведе» еще значение «лучи». Для «Ригведы» характерно

также символическое употребление постоянных эпите-

тов божеств

(каждое из них

имеет их значительное чис-

ло), которые

становятся их

параллельными именами.

Так, Магхаван («Щедрый»), Шажра («Могучий»), Врит-

рахан

становятся именами

Индры;

Пашупати, Шива,

Ишана

(«Властитель») — именами

Рудры (правда,

уже

за пределами «Ригведы»),

Джатаведае — именем

Агни

и т. .п. Иногда один эпитет принадлежит различным божествам, и при употреблении его в тексте не всегда бывает ясно, о ком именно идет речь.

Деяния богов, описываемые в гимнах, воспринимаются как (происходящие вне времени (отсюда4 обычное употребление форм настоящего времени или безвременного инъюнктива); мифические события повторяются в земных действиях людей, в земном ритуале. Само упоминание этих деяний, так же как и простое повторение эпитетов божества, должно было обеспечивать магическую действенность гимна.

Ведийский язык подчинен выражению параллелизма •небесных и других явлений природы — и земного ритуала, воспроизводящего изначальный космический, первопричину этих явлений; отсюда и насыщенность его символами, и местами намеренная туманность. Символичность языка «Ригведы» нередко служит многозначности текста, один и тот же текст возможно понимать тогда в различных ключах, в нескольких значениях одновременно. На основе унаследованных от древнейшей эпохи

105

мифологических тождеств авторами «Ригведы» была выработана весьма сложная система символов, далеко не во всех деталях поддающаяся теперь расшифровке; отсюда многие неясности в чтении текста памятника.

С этим связана еще одна характерная черта языка «Ригведы», на которую указывают современные исследователи,— так называемая амбивалентность ряда слов и терминов115. Свойственная мировоззрению «Ригведы» тенденция к дихотомическому разделению вселенной, упоминавшаяся выше, проходящее через все ее содержание противопоставление на различных уровнях антагонистических понятий и явлений (организованная вселенная— хаос, 'боги — демоны, мир арийской культуры — неарийское окружение и т. д.) находят, в частности, выражение в том,, что некоторые слова ее языка имеют двойное значение: положительное и прямо противопо-

ложное, негативное. Примером этого может

служить

уже упоминавшееся двойное значение слов

асура

(см.

выше). Другой пример — важное

в мифологии «Ригве-

ды» понятие майя; в различных

контекстах

это

слово

может иметь значения «мудрость», «божественная творческая сила» и противоположные: «колдовство», «оборотничество», «злые чары».

Эзотерический язык «Ригведы» предполагает знание Определенного кода символов, полностью принадлежащее только узкому кругу жрецов, посвященных в тайны «веды», священной мудрости, знание определенного цикла мифов, которые в «Ригведе», как отмечалось, подробно не излагаются, но лишь упоминаются при обращении к тому или иному божеству. Стиль «Ригведы» отличается суггестивностью, текст ее изобилует неясными намеками, непрямыми формами выражения, скрытыми, подразумеваемыми значениями. Характерной чертой его являются эллиптические обороты, частые пропуски слов, необходимых для полного выражения мысли и только подсказываемых контекстом (брахилогия).

Очень важную роль в «Ригведе» играют повторы; они характеризуют как язык и стиль памятника, так и его содержание. Гимны «Ригведы» основаны на ограниченном числе мифологических сюжетов, которые в них многократно упоминаются и обыгрываются. Этими бесконечными повторениями одних и тех же тем, так же как упоминавшейся выше известной стереотипностью по-

106

строения самих гимнов, регулярно чередующих восхваления богов и их мифических деяний с просьбами о даровании определенных благ почитателям, обусловливается то впечатление монотонности ведийских гимнов, о котором уже говорилось в начале нашего обзора. Но повторы эти не следствие бедности фантазии древних поэтов, в них также сказывается важная черта первобытного мировосприятия, для которого мифологические события происходят как бы вне времени, бессчетно повторяясь, воспроизводимые .всякий раз заново символическими обрядовыми действиями.

Стилистические повторы в какой-то мере отражают эту черту; в то же время они служат средством эмоционального воздействия, которое современный читатель воспринимает в художественном плане. Для поэтического языка «Ригведы» характерны всякого рода синтаксические параллелизмы, ритмизированные повторы: слов, форм, выражений. В цитированных выше гимнах •мы наблюдали такие параллелизмы, например, как употребление рефрена в гимнах Индре Х.119 или 11.12 (последний гимн целиком построен на повторах в начале каждой строки: «Кто был мудр... Кто укрепил... Кто пустил струиться...» — и параллелизме составляющих строфы предложений). Наиболее характерны для гимнов «Ригведы» анафорические повторы, т. е. употребление одинаковых или сходных словосочетаний, слов, звуков в начале стиха, но встречаются^ и другие виды повторов, иногда образуются в результате случайные рифмы, хотя в целом рифма чужда стиху «Ригведы».

Ведийские гимны демонстрируют богатую и весьма разработанную систему звукописи разного рода; особенно распространена аллитерация, звуковые повторы входят в общую систему выразительных средств «Ригведы»116. Иногда звукопись становится основой искусной игры слов, которой авторы придавали, очевидно, магическое значение 117.

Высокоразвита и разработана стихотворная техника гимнов. В «Ригведе» мы встречаем значительное разнообразие стихотворных размеров. Ведийская просодия основывается на счете слогов. Единицей стихосложения является пада («стих») 118, состоящая чаще всего из 8, 11 или 12 слогов. Ведийские размеры обладают известной эластичностью (необычной, например, для греческого

107

стихосложения). Фиксируется только ритм последних четырех-пяти слогов; этот фиксированный ритм в конце ведийской строки называется вритта119. Восьмисложная строка кончается двумя ямбами; первые четыре слога тяготеют ж ямбическому ритму. Три такие строки образуют размер гаятри, самый распространенный в «Ригведе»; им составлена почти четверть ее гимнов. Четыре строки образуют размер ануштубх, в «Ригведе» значительно менее употребительный, чем гаятри; но впоследствии из него развивается шлока, постоянный размер санскритской эпической поэзии, между тем как гаятри исчезает совершенно. Четыре двенадцатисложные строжи образуют джагати, четыре одиннадцатисложные—три- гитубх, которые тоже принадлежат к числу употребительных в «Ригведе». Встречаются также смешанные размеры, комбинирующие в различных сочетаниях восьми- и двенадцатисложные пады. Нередко заключительная строфа гимна составляется в ином размере, чем тот, которым составлены все остальные.

В заключение отметим, что о" древности ведийской метрики свидетельствует ее близость стихосложению «Авесты»; некоторые исследователи предполагают, что оба памятника восходят к религиозной поэзии, которая существовала уже в индоиранский период.

Глава II

ПОЗДНИЕ ВЕДЫ И БРАХМАНЫ

П о з д н е в е д и й с к а я э п о х а .

Ко

времени создания

поздних трех Вед, священных

книг,

примыкающих к

«Ригведе», центр ведийской цивилизации переместился к востоку от Пятиречья, на территорию между Сатледжем и верхним течением Ганга. В этот период арийские поселения постепенно распространяются в юго-восточ- ном направлении вдоль течения Джамны и Ганга; осваивая новые земли, расчищая пространства в диких джунглях, покрывавших в то время эту территорию, ведя войны с •местным населением и между собой, арийские племена к концу рассматриваемого периода достигли нижнего течения Ганга К Очевидно, в это же время начинается продвижение ариев и в южном направлении, в сторону гор Виндхья и Декана. Но область между Гангом и Джамной, от современного Дели до Матхуры, так

называемая Брахмаварта,

или Арьяварта, в

эту

эпоху

и многие столетия спустя

рассматривалась

как

центр

брахманской культуры, страна образцового жизнеустройства и языка для всей Индии. Особенно священной считалась местность к северу от современного Дели — Курукшетра, «земли Куру» (см. ниже).

На этой территории происходит консолидация ведийских племен и в первые века I тысячелетия до н. э. складываются первые народности, положившие начало ранним рабовладельческим государствам Северной Индии; на господствующие позиции среди них в эту эпоху выдвигаются народы куру и панчалы2. Куру занимали область западнее верхнего течения Ганга и Джамны, панчалы— далее на восток, в так называемом Доабе, Двуречье между Джамной и Гангом. Южнее лежали земли

109

матсьев и шу.раоенов, к западу, в древнем Пятиречье, обосновались племена мадров и др.

В этот период значительно возросли производительные силы общества, что связано было, очевидно, с употреблением железа, которое уже определенно хорошо известно в поздневедийской литературе. Введение железа означало переворот в земледелии, которое теперь занимает главное место в экономике, хотя скотоводство все еще продолжает играть в ней значительную роль. Землю вспахивали плугами, в которые впрягали волов, применялись удобрения; искусственное орошение было известно уже во времена «Ригведы». В этот период одной из основных культур становится рис, помимо зерновых выращиваются также кунжут, лен, возможно, и хлопок.

Земледелие особенно развивается на новых землях в Гангской долине, освоенных ариями именно благодаря употреблению железа и упомянутому подъему производительных сил; основы новой культуры закладываются на этих территориях, где ранее обитали лишь лесные племена, пребывавшие на первобытной стадии исторического развития (впрочем, не исключено, что именно доарийские народности впервые ввели железо в Гангской долине, арии же последовали за ними).

В поздневедийскую,эпоху развиваются различные ремесла (в текстах нередко упоминаются кузнецы, кожевники, плотники, тележники и т. д.). Появляются города, которые становятся центрами ремесел и торговли: Хастинапур (;на берегу Ганга, севернее современного Алигарха) 3, Каушамби (на Джамне) и др.; правда, городская цивилизация в этот период еще не достигает уровня древнейшей Хараппы или Мохенджо-Даро.

Развивается торговля между различными областями страны ариев, обменивающихся товарами местного производства. Поддерживаются торговые отношения и со странами Ближнего Востока, восходящие к эпохе цивилизации Хараппы. По-видимому, начинает развиваться и мореплавание.

В эту эпоху в обществе уже обнаруживаются определенные классовые противоречия, нарастает угнетение низших сословий высшими. В текстах того времени можно найти утверждения о праве высших сословий на «поедание» низшего, четвертое сословие объявляется «слугой» остальных, которого можно принуждать к работе и

110