Литература

Бiблiотека украiнського полiтика // Довiднiк. Кiев, 1997.

Выдрин Д. Украинская политическая элита: Особенности эволюций и эволюция особенностей // Киевские ведомости. 1994. 3 сентября.

Гаран О. Мiстцева та региональна элiта Украiни // Вiче. 1999. №5.

Круглашов А. Мiсцева Елiта: Регiональна чи периферiйна? // Вiче.1998. №5.

Малахов В. Интеллигенция и элита: становление в современной Ук­раине // Полiтична думка. 1994. №3.

Миллс Р. Властвующая элита. M., 1959.

Mosca G. The Ruling Сlass / Laumann E. D. (eds.). The Logic of Social Hierarchies. Chicago, 1971.

Полномочия народных депутатов подтверждены // Правда Ук­раины. 1990. 18 мая.

Партiйнi списки виборочних об'еднань Украiни // Полiтичний календар. Iнформацiонно-аналiтичний огляд. Специальний випуск. 1998. №5.

Полохало В. Неототалитарные трансформации посткоммунистической власти в Украине // Полiтична думка. 1994. №3.

Pareto V. Elites and their Circulation / Heller С. S. Structured Social Angularity: A Reader in Comparative Social Stratification. New York, 1969.

Право вибору: Полiтичнi партii та вибори i блоки. Кiев, 1998.

Пиховшек В. Вся президентская рать // Киевские ведомости. 1994. № 50,51; 1995. №1.

Рахманин С. В парламенте тройное пополнение // Киевские ведомости. 1995. 10 февр.

Томенко М. Итоги парламентских выборов в Украине. Политические ориентации и предпочтения населения // Полiтична думка. 1998. №7.

Украiна в числах. 1999. № 22.

Федоров Н. Нарциссизм посткоммунистической украинской элиты // По­лiтична думка. 1994. №3. с.20.

Фесенко В. Политическая элита Украины: противоречия формирования и развития // Полис. 1995. №9.

МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

___________________________________________________________

О.В. Попова

Проблемы исследования политической идентичности

Проблемы политической идентификации в отечественной политологии стали активно обсуждаться в последние 5-7 лет. Эта тема исследуется как в рамках символического интеракционизма, функционализма, постструктурализма, так и в рамках методологии неомарксизма. Европейская традиция (речь идет прежде всего о французских политологах) наиболее тесно связана с постструктурализмом (П. Бурдье), американская политологическая школа наиболее плодотворно работает в направлении функционализма. Российские политологи (например, В. Рукавишников) в большей степени тяготеют к американской традиции, некоторые обращаются к символическому интеракционизму, и лишь немногие (Н. Шматко, Ю. Качанов) — к европейской традиции постструктурализма.

В рамках символического интеракционизма идентичность предполагает «отнесение к себе действий, прав, обязательств, готовность стяжать функции, ответственность, осуществлять выбор» (Политическая антропология, 63).В становлении личности человека предполагается существование нескольких уровней, связанных с процессом идентификации. На первой ступени происходит идентификация Я с предметной средой (Я есть …). Вторая ступень предполагает самообозначение Я посредством противопоставления себя и себе подобных иным (другим, чужим, врагам и т.д.). Третий этап предполагает «выстраивание» образа мира в соответствии с «персональной перспективой», с потребностью «быть представленным» в этом мире и утвердиться в нем. На четвертой ступени человек оказывается способным соотнести эту «созданную реальность» с личным практическим опытом и внести в нее (т.е. в собственные представления) изменения. Политическая идентификация предполагает развертывание тех же четырех стадий.

Классик символического интеракционизма Дж. Мид утверждал, что в идентичности проясняется точка зрения и позиция другого человека по отношению к нам, поскольку мы применяем чужие точки зрения и позиции по отношению к самим себе (окольный путь «через других» позволяет стать для себя самого объектом). Идентичность и интеракция постоянно переходят друг в друга. Идентификация включает в себя подражание важным представителям общества (референтной группе), при осуществлении которого происходит «присвоение» индивидом одновременно множества социальных ролей. Организованное сообщество, или социальная группа, предоставляет личности целостную идентичность «обобщенного другого». Конечная ступень идентификации достигнута, когда индивид может войти в политическую жизнь общества и не только рефлексировать по поводу своей реакции на конкретные события или политические институты, но и учитывать при этом нужды, потребности, требования социальной группы, законов, организации, государства и даже всего мирового сообщества.

Зрелая личность включает в себя рефлексивное Я (общественный аспект идентичности) и импульсивное Я (уникальное в личности), находящиеся в гармоничном равновесии друг с другом. Предпосылкой формирования идентичности, по Миду, является несоответствие индивида требованиям общества (Абельс, 25—28).

П. Бергер и Т. Лукман в рамках теории социального конструирования поставили вопрос о необходимости обсуждения проблемы идентичности человека только в контексте описания конкретного общества. Формирование идентичности рассматривается этими авторами как элемент общей социализации (политической идентификации — в процессе вторичной социализации) человека, происходящей в течение всей его жизни. Идентичность невозможно поддерживать без участия других людей. Люди интерпретируют собственную субъективную реальность так, чтобы не разрушить стабильность и естественность повседневной жизни.

Идентичность личности в современном обществе открыта для любого внешнего воздействия. А потому может быть поставлен вопрос об устойчивости идентичности и даже о возможности ее возникновения вообще. В современных условиях возникает ситуация «отказа от идентичности» для сохранения целостности личности. И. Гофман обратил внимание исследователей на тот факт, что при обретении идентичности (или «угрозе» идентичности) человек вынужден решать сложнейший вопрос о том, как можно балансировать между двумя иллюзиями — между нормальностью (обычностью) и уникальностью собственной личности. Люди стремятся не привлекать к себе слишком сильное внимание, но в то же время боятся затеряться среди публики и принимают усилия для создания дистанции, отделяющей их от массы. Никто не желает быть совершенно незаметным и в то же время полностью отличаться от других. Для Гофмана проблема идентичности — проблема самобытности личности и возможности ее существования. Важным положением символического интеракционизма является представление авторов этого направления о множественной идентичности личности.

Постструктурализм предполагает идентификацию посредством соотнесения себя с людьми со сходными габитусами и жизненной траекторией, так называемое конструирование классов. Политическая идентичность — частный случай социальной идентичности, она рациональна и рефлексивна по своей природе. Эта характеристика является символическим средством объединения с одними и дистанцирования от других аген­тов поля политики, важнейшим средством мобилизации индивидов для политической деятельности. Интериоризированные образы «значимых других» представляют собой персонифицированные политические позиции агентов поля пол­итики (Качанов, 113).

Отождествление себя с определенной политиче­ской позицией во многом определяется индивидуальной социальной траекто­рией, биографическим опытом, усвоенными схемами восп­риятия и оценки политических ситуаций и условий политической практики, стереотипами поступков в определенных ситуациях. Иногда при этом индивид частично, неосознанно, а порой и чисто внешне использует определенный тип политической идентичности.

В рамках постструктурализма ставится вопрос и о соотношении ситуационной и базисной политической идентичности. Ситуационная политическая идентичность непосредственно связана с актуальной политической практикой, для ее изменения достаточно профессионально навязанных извне с помощью манипулятивных методов «правильных» схем анализа ситуации и «правильного» же политического решения. Надситуационная политическая идентичность связана со всем политическим опытом человека. Она фиксирует «значимость» для индивида определенных политических отношений.

Ситуационные политические идентичности являются исходным материалом для выстраивания надличностной политической идентификации человека, они должны быть осмыслены и приняты им, распространены на все похожие ситуации. Формирование надситуационной политической идентичности в процессе политической социализации предполагает «вписывание» политических ролей в габитус агента поля политики. Формирование базисной политической идентичности происходит посредством разрешения кризисных состояний сознания личности. Надситуационная политическая идентичность диктует личности нормы и правила политического действия, схемы восприятия, мышления, оценки, способы политической коммуникации, постановки и разрешения проблем.

По версии постструктуралистов, формирование надситуационной идентичности проходит четыре этапа: а) возникновение эмпатии к персонифицированной позиции в поле политики, б) становление ситуационной политической идентич­ности на основе эмпатии, в) осознание ситуационной политической идентично­сти и формирование надситуационной идентич­ности, г) принятие личностью осознанной устойчивой иден­тичности в качестве личностной политической идентичности (Качанов, 117).

В условиях трансформации общества формирование на основе ситуационной идентичности базисной идентичности имеет кризисный характер. Во-первых, человек, осознав свою ситуационную идентичность, может сознательно от нее отказаться, не принять ее. Во-вторых, человек может отрицательно относиться к своей социальной и политической позиции в обществе, формально с ней идентифицируясь. В-третьих, осознанная ситуационная идентичность может соответствовать одним и вступать в противоречия с другими ценностями, принятыми данным человеком. Таким образом, принятие личностью своей идентичности оказывается неполным. В-четвертых, в результате сложного взаимодействия политических агентов поля политики индивиду могут быть навязаны такие позиции, которые оказываются абсолютно незначимыми в понимании им своей личности. Наконец, политическая ситуация может сделать доминирующими менее значимые аспекты политической идентичности. Становление, функционирование и раз­витие базисной политической идентичности реали­зуется посредством постоянного разрешения кризисных состояний в самооценке политической позиции личности.

В рамках марксистской и неомарксистской методологии ключом к пониманию политической идентификации является понятие классового сознания. Соотнесение экономического положения своего класса с его объективными потребностями лежит в основе выбора политической партии и политического (в том числе и электорального) поведения. Механизм формирования классового сознания включает в себя формирование объективного экономического интереса класса на основе потребностей, затем происходит его осознание; постановка целей, в том числе и политических, реализуется в практической борьбе за осуществление этих идей. Классы могут действовать вопреки своим собственным интересам, в процессе осознания подлинных интересов класса политическим партиям отводится роль «рулевого». Идеология считается высшей формой теоретического выражения коренных интересов определенного класса, наиболее развитой формой классового самосознания.

Развитие классового сознания включает в себя три уровня. На первом (типологическом) уровне представители социальной группы фиксируют свою «похожесть», идентифицируя себя по внешним признакам. При этом осознание единства и общности интересов отсутствует. На втором уровне (идентификационном) появляется групповое самосознание общности условий жизни и деятельности, потребностей и интересов в первичной социальной общности (в круге реальных социальных контактов). На третьем уровне (уровень солидарности) происходит осознание единства интересов и ценностей большой общности и своей принадлежности к ней.

На характер классового самосознания влияют такие факторы, как интенсивность внутригрупповых и межличностных коммуникаций индивида, уровень социальной мобильности группы, к которой объективно принадлежит данный человек, и количество социальных групп, к которым он себя считает принадлежащим.

Но осознание людьми своих личных и общих интересов не организует класс автоматически в самостоятельную политическую силу. Только осознание коренных общих интересов превращает «класс в себе» в «класс для себя». Согласно марксистской методологии, классовое сознание обязательно находит свое выражение в политических учениях и программах. При этом признается, что в различных социальных общностях и группах (национальных, профессиональных, религиозных и т.д.) возникают особые интересы, которые могут находиться в противоречии с объективными интересами данного класса. Со временем происходит трансформация политических взглядов, поскольку классовое сознание отражает процесс смены состояний общества. В современном марксизме признается также и то, что содержание сознания определяется бытием только в конечном счете, а не непосредственно. Допускается обратное воздействие общественного (классового, политического и др.) сознания на общественное бытие.

В рамках функционализма политическая идентификация рассматривается в контексте теории политической культуры. Политическая идентификация понимается в политологии как отождествление индивида с «обобщенным иным», проявляющаяся в поведении символическая принадлежность к определенной группе. Политологи считают, что политическая идентификация рациональна по своей природе. Она выступает средством объединения и дистанцирования по отношению к другим людям, политическим организациям, институтам власти, позволяет ориентироваться в реальных и воображаемых структурах общества. Человек конструирует политическую реальность и свое место в ней по схеме «свои – в чем-то близкие – чужие – враждебные».

В эмпирических исследованиях используют определение политической идентичности как «приятия или отвержения личностью определенных форм политической жизни» (Политический маркетинг, 56). Исследователи для анализа политической идентификации используют трехуровневую схему, включающую в себя идеологический, партийный и персонифицированный уровни. Большинство западных политологов рассматривают политическую (прежде всего партийную) идентичность как один из наиболее надежных показателей, позволяющих определить предпочтения электората в стабильных демократических странах. В этом направлении в течение нескольких десятилетий работают такие известные исследователи, как Эриксон, Кэмпбелл, Белкнап, Франклин, Ройнс, Дэлтон, Фиорина, Шивели. Изучение политической идентичности жителей европейских стран проходит в рамках программ Евробарометра и Европейской группы по исследованию ценностей.

Среди эмпирических индикаторов, активно используемых для изучения политической идентификации граждан в Европе и США, наиболее востребованными являются следующие:

• тестирование по методу неоконченных предложений («Кто я? Какой я?», «Люди в нашей стране делятся на… и…»);

• оценка совпадения интересов («Какая из политических партий или организаций, представленных ниже, в наибольшей степени выражает интересы таких людей, как Вы?»);

• самооценка по шкале «правые–левые» («Оцените свое местоположение по шкале «левые–правые»);

• близость политической позиции («Можете ли Вы сказать о себе, что Вы (Ваша политическая позиция) близки к какой-либо партии? Если да, то ощущаете ли Вы себя очень близким, достаточно близким или просто симпатизирующим этой партии?»);

• готовность отдать свой голос за партию (при проведении опросов, достаточно далеко отстоящих от выборов).

Отметим, что прямое заимствование концепций и методик изучения политической идентичности, разработанных зарубежными авторами, вызывает большие сложности при адаптации к российским условиям. Очевидно, что в условиях нестабильной партийной системы и высокого уровня негативной политической идентификации вопросы о том, какая партия (или политики) в наибольшей степени выражают интересы респондента, имеют весьма незначительную эвристическую ценность для прогнозирования электорального поведения россиян (особенно на фоне думских 1999 г. и президентских 2000 г. выборов).

По результатам опросов общественного мнения исследователями постоянно фиксируется несоответствие идеологического, партийного и персонифицированного уровней политической идентификации россиян. Эта ситуация имеет вполне объективное основание. В России в 1991 г. были зарегистрированы 14 партий, в конце 90-х годов их было уже более сотни. На выборах различного уровня участие принимают около 30 из них. Вполне естественно, что при таком обилии политических объединений идеологическое различие между ними минимально. Кроме того, многие из партий по сути своей являются партиями-однодневками, создаваемыми специально «под выборы», «под политика».

Политическая идентификации наших сограждан характеризуется некоторыми особенностями. Она осуществляется посредством идентификации в большей степени не с движением, партией или идеологией, а с персоной, лидером, и в формах, отличных от официальных (общепринятых) форм политической активности. Наблюдается тяготение людей к крайним позициям политического спектра. Значительным остается количество граждан, не способных однозначно определить свои политические предпочтения. Сохраняется неустойчивость политических идентификаций граждан. Значительное количество людей, ощущающих свою социальную ущемленность, идентифицируют себя с помощью негативной модели, когда при формировании политической идентичности происходит «застревание» на ее второй стадии.

Негативная идентификационная модель может проявляться как в отказе от выбора политической партии, которая выражает интересы данного индивида или его статусной группы, так и в крайне агрессивном отношении к представителям любых политических движений или движений, воспринимаемых в качестве «чужих». Негативная идентификация в кризисном обществе выполняет мировоззренческую и компенсаторную функции, она наиболее характерна для низкостатусных групп. Люди с подобным типом идентификации едины в своем отрицании символики какой-либо партии или идеологии. Система декларируемых политических идей при этом обладает претензией на создание универсальной картины мира и провозглашается вечной, единственно правильной.

Отношение к представителям другой политической ориентации как к врагам включает в себя психологическое неприятие, отторжение, предполагает агрессивность поведения, направленного на устранение противника. Оно проявляется в разговорном языке, в системе образов, стереотипов, идеологических шаблонов и штампов, которыми оперирует массовое сознание. Негативная идентификационная модель характеризуется использованием конфронтационной лексики (идейный враг, оплот коммунизма, «чикагские мальчики» и т.д.) и построением высказываний методом «от противного» («Такие люди, как Н., не могут…», «Я никогда не буду…»).

Негативная идентификация может искусственно формироваться политическими движениями и объединениями. При этом соблюдаются следующие общие принципы. При внешне радикальном отрицании существующих устоев политической жизни оппозиционные политические движения оперируют только устоявшимися («общеупотребимыми») идеями, облаченными в привычную для обывателя форму.

Общая схема возникновения (формирования) концепции и образа врага базируется на основе социальной мифологии и включает в себя следующие элементы:

а) сокрытие или ограничение информационного потока (принцип тайны) о других политических объединениях или персонах, создающее деформированный в желательном направлении их образ;

б) изображение представителей иных политических ориентаций лишенными человеческого начала;

в) утверждение, что представители иных политических ориентаций не имеют обычного человеческого лица;

г) поскольку «чужим» нельзя доверять, то представители «своей» статусной группы вынуждены поступать беспощадно, не задумываясь о соответствии своих действий общечеловеческой морали;

д) враги анонимны, они не имеют права на собственное имя и обозначаются кличкой, прозвищем, псевдонимом, могут именоваться обезличенным указательным «они», «те», именной («баркашовцы», «жириновцы») или абстрактной этнической конструкцией;

е) приписывание безнравственного поведения, привычек, отсутствия культуры и стремления ее уничтожить;

ж) осуждение, клеймение (обычно как агентов иностранных спецслужб, живущих на чужие деньги);

з) объявление психически ненормальными представителей определенной политической ориентации;

и) использование принципа «недостаточности» с указанием: «В то время как мы (наши дети)… они …».

Анализ результатов телефонного опроса, проведенного Центром эмпирических политических исследований СПбГУ в марте — апреле 1999 г., позволяет составить некоторое представление об идеологической идентификации населения Санкт-Петербурга (всего опрошено 1129 человек на основе случайной выборки). Ответы респондентов на вопрос: «К какой группе политических взглядов Ваши убеждения ближе всего?» распределились следующим образом (% от числа всех опрошенных): социал-демократические взгляды — 24%, либеральные — 19%, коммунистические — 12%, националистические — 4%, монархические — 2%, анархические — 2%. Затрудняются с определением своей идеологической идентичности 32%. Можно предположить, что политическое поведение этих людей подчиняется исключительно прагматическим соображениям и не связано с идейными мотивами. Вместе с тем, большинство опрошенных петербуржцев смогло самостоятельно определиться в системе идейного размежевания современного российского общества. Основой их самоидентификации с определенными идейными течениями, скорее всего, являются ценностные ориентации (см.: Осенний кризис, 61).

Для людей с коммунистической идентичностью значимо жесткое регулирование частного сектора, патерналистское отношение к государству, приоритет интересов общности над интересами индивида. Для либералов значимы личные возможности в экономике, политические свободы и права человека, индивидуальная свобода. Сторонники социал-демократической идеологии ориентируются на социальную справедливость и социальные гарантии. Позиции остальных россиян представляет собой «выборочный набор» ценностей коммунистических или либеральных представлений.

Партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга изучались в ходе опроса на выходе с избирательных участков, проведенного ЦЭПИ СПбГУ 19 декабря 1999 г. Всего было опрошено 1 153 человек на 23 участках, отобранных случайным способом во всех одномандатных округах города. Ответы на вопрос о том, за какую партию или блок проголосовали избиратели, распределились следующим образом: СПС — 19,9%, «Единство» — 15,6%, «ОВР» — 13,8%, «Яблоко» — 13,8%, КПРФ — 13,4%, НДР — 3%, КРО и блок Ю. Болдырева — 3,48%.

Анализ идейной ориентации этих партий и движений показывает, что партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга не вполне соответствуют его идеологической идентификации. Электоральная статистика свидетельствует о том, что голоса петербургских избирателей распределяются (в отличие от России в целом) в относительно одинаковых пропорциях между основными участниками выборов. Итоги голосования по партийным спискам в Санкт-Петербурге и России соответственно в 1995 г. и 1999 г. см. на табл. 1 и 2.

Таблица 1. Итоги голосования по спискам избирательных объединений в 1995 г. (в %).

	КПРФ	НДР	«Яблоко»	ДВР
Россия	22,3	10,13	6,98	3,86
Санкт-Петербург	13,21	12,78	16,03	12,37

Таблица 2. Итоги голосования по спискам избирательных объединений в 1999 г. (в %)

	КПРФ	«Единство»	ОВР	СПС	«Яблоко»
Россия	24,29	23,32	13,33	8,52	5,93
Санкт-Петербург	14,16	17,69	15,75	17,4	11,18

Эти данные говорят о том, что избиратели Санкт-Петербурга демонстрируют относительную устойчивость своих политических предпочтений, несмотря на изменчивость партийной системы страны.

Анализ результатов вышеупомянутого и других опросов, проведенных ЦЭПИ СПбГУ, показывает, что одним из основных факторов, определяющих политическую идентификацию жителей Санкт-Петербурга, является возраст. Так, среди сторонников КПРФ преобладают люди в возрасте старше 55 лет, а среди сторонников СПС и «Яблока» — люди в возрасте от 18 до 54 лет. Аналогичным образом на идентификацию влияет образование: на КПРФ ориентируются в основном люди с неполным средним и средним образованием, а на СПС и «Яблоко» — люди с высшим и незаконченным высшим. Люди с относительно низкими доходами преобладают среди сторонников КПРФ, а люди с относительно высокими доходами — среди сторонников СПС и движения «Яблоко».

Особенно явно взаимосвязь возраста и политической идентификации обнаруживается при анализе социальных групп, идентифицирующих себя с партиями не центристскими, а располагающимися в левой или правой области идеологического спектра. Например, люди в возрасте 29–44 лет в основном идентифицируют себя с демократическими партиями или объединениями, провозглашающими национал-государственнические лозунги.

Мужчины в меньшей степени, чем женщины, склонны колебаться при партийной идентификации. Пропорция «партийно неопределившихся» мужчин и женщин составляет 1:2. Наибольшие проблемы с партийной идентификацией испытывают люди с неполным средним образованием. Чем выше образование, тем менее петербуржцы затрудняются в определении своей партийной идентификации.

Изучение негативной политической идентификации избирателей Санкт-Петербурга показывает, что КПРФ занимает второе место рейтинга поддержки, но также стоит на первом месте среди партий, которым избиратели не отдадут свой голос ни при каких обстоятельствах (27,8% петербуржцев ответили, что никогда не поддержат кандидатов от КПРФ). Второе место по показателю негативной партийной идентификации занимает ЛДПР. Никогда не намерены поддерживать ее представителей на выборах любого уровня около 20% респондентов. По отношению к другим политическим объединениям жесткого неприятия не выявлено. Например, в последние полтора года Санкт-Петербург перестает быть «яблочным» городом. Тем не менее, негативные установки по отношению к «Яблоку» имеют только 2,1% петербуржцев.

Политические идентификационные модели в сознании студентов Санкт-Петербурга представлены очень слабо. Менее 10% из них свободно определяют свои собственные политические убеждения. С одной стороны, это объясняется тем, что в возрасте 18—23 лет наиболее значимой в жизненной стратегии является межличностная коммуникация. С другой стороны, поскольку в обществе в последнее десятилетие отсутствовала жесткая пропаганда необходимости выбора идеологии, подобная идейная индифферентность не вызывает удивления. Большинство студентов имеют весьма смутные представления о том, что входит «в идеологический набор» вместе с лозунгами свободы, порядка, величия родной страны и т.д. Люди в возрасте от 18 до 25 лет в массе своей либо не имеют партийных предпочтений, либо ориентируются на движения с националистической окраской. Они составляют незначительную часть активного электората и в выборах участвуют редко.

Весьма четко обозначена идеологическая идентификация мужчин в возрасте старше 50 лет со средним специальным образованием. Эта категория людей ориентируется на коммунистическую идеологию. Данная социальная группа городского населения демонстрирует нам редкий пример соответствия идеологического, партийного и персонифицированного уровней политической идентификации. Они поддерживают коммунистическую идеологию («с человеческим лицом»), КПРФ и регулярно голосуют за Г.А. Зюганова. Данная категория в Санкт-Петербурге составляет чуть менее 10% от числа активного электората.

Весьма своеобразной политической идентификацией обладают «государственные люди», чиновники. По сути своей они являются очень осторожными прагматиками, не склонными ретранслировать собственные политические убеждения. Тем не менее, именно эта профессиональная группа вместе с представителями «силовых структур» склонна ориентироваться на «партию власти». Идеологическая идентификация у них фактически не прослеживается, но в рассуждениях о будущем России четко воспроизводятся лозунги поддержки сильного государства, порядка в стране и т.д. По типу политической идентификации к этой категории примыкают еще две колоритные социальные группы: наемные работницы в сфере услуг (торговля) среднего возраста и женщины в возрасте от 50 до 60 лет со средним специальным и высшим образованием.

Демократическая идеологическая идентификация в большей степени характерна для людей среднего возраста с высшим образованием (преимущественно женщин), работающих как в государственном, так и в частном секторе. Проблема заключается в том, что при четком однозначном обозначении своих политических взглядов эти люди поддерживают различные партии, либо утверждают, что ни одна из существующих партий правого спектра не является выразителем их политических взглядов. Как следствие, эта социальная группа на выборах не голосует за политические партии демократической ориентации, либо отказывается от участия в выборах.

Представители частного бизнеса и наемные работники (мужчины) склонны идентифицировать себя в рамках негативной модели. Они даже фразы конструируют таким образом: «Я — не…», «Буду голосовать только не за …». Рабочие голосуют по протестной модели (против всех или за одиозные фигуры). Чьи-либо преимущества (любые: материальные, статусные, образовательные и т.д.) воспринимаются ими как лишения, как чье-либо благо, украденное у них, достигнутое за счет их собственных потерь. Им близок лозунг «разрушение всего нового» и «возврат к порядку».

Известно, что избиратель готов голосовать в первую очередь за яркую личность. При этом граждане оценивают не реальные черты характера политика, а некое идеальное представление о нем или свое отношении к лидеру. Например, люди могут голосовать за политика, если он кажется им компетентным, надежным, вызывающим доверие («люди ему доверяют», «мне кажется, что он надежный человек во всем»). По мнению избирателей Санкт-Петербурга, наиболее значимыми являются нравственные характеристики политического лидера (порядочность, честность), а также такие личностные характеристики, как целеустремленность, добросовестность. Третью позицию занимают управленческие качества (наличие опыта работы, профессионализм). На четвертом месте стоит социальный статус кандидата. Как правило, здесь «работают» механизмы социальной идентификации (земляк, закончил такой же вуз, имеет такую же специальность). Люди хотят видеть избранным «своего». Важным для избирателей является также отношение политика к населению («чтобы делал все для народа», «защитник народа»). Последнее по значимости место занимает политическая идентификация. Лишь пятая часть опрошенных нами избирателей придавала большое значение этой характеристике кандидатов при голосовании за них на выборах в Государственную думу в декабре 1999г.

Результаты телефонного опроса избирателей Санкт-Петербурга в ноябре 1998 г. (1117 респондентов) показали, что осознавали влияние партийной принадлежности политика на свою готовность голосовать за него как очень сильное только 19,7% петербуржцев. Затруднялись дать определенный ответ 15,8% респондентов. 34,8% и 10,6% опрошенных были убеждены в том, что на их выбор партийная принадлежность политика соответственно «не повлияет совсем» или «скорее не повлияет». Еще 19,1% утверждали, что партийная принадлежность политика повлияет на их голосование отчасти. При этом было не важно совпадение партийной идентификации политика и избирателя. «Отчасти» могли повлиять лишь противоположные партийные пристрастия избирателя и избираемого.

В целом можно выделить пять моделей идентификации избирателей с политическим лидером: 1) готовность голосовать за него как за личность, 2) ощущение избирателями близости своей политической позиции с взглядами лидера, 3) ориентация на его статус, 4) вера в эффективность его действий, 5) неприятие конкурентов политика (негативная идентификация, голосование по принципу «меньшего зла»). Возможно сочетание данных мотивов, имеющее неустойчивый динамический характер.

Считается, что для многих избирателей само участие в выборах и голосование за кандидата могут быть автоматическим следствием стабильной установки на избранную партию, а вовсе не результатом осознанного принятия решений. В российских условиях нестабильной партийной системы, когда многие политические объединения создаются «под выборы», голосовать, руководствуясь партийной идентификацией политического лидера, могут не более 15 – 18% электората.

Изучение политической идентификации в условиях трансформации общества позволяет оценить косвенным образом не только шансы политической партии или политического лидера на выборах, но и степень стабильности власти в целом. Хотя участие населения в голосовании часто имеет ярко выраженные признаки формального ритуала, но одновременно легитимирует политическую систему, декларируя демократический характер власти.

Литература

Политическая антропология /Под ред. В.В.Ильина. М., 1995.

Абельс Х. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999.

Качанов Ю. Опыты о поле политики. М., Институт экспериментальной социологии. 1994.

Политический маркетинг. 1999. №1.

Осенний кризис 1998 года: российское общество до и после. М., 1998.

Д.А.Авдиенко