Межличностное и политическое доверие
Отдельно следует указать на неоднозначный характер взаимосвязи между отношением к демократии, неудовлетворенностью, высказываемой гражданами по поводу политических процессов, и различными уровнями межличностного доверия и доверия политического в разных странах. Ограничимся коротким комментарием, касающимся данного вопроса в России.
В начале 1990-х годов нами была выявлена парадоксальная ситуация: весьма высокий уровень межличностного доверия и крайне низкий уровень политического доверия, т.е. доверия институтам российской представительной власти всех уровней (Рукавишников, 1998). Тогда же было высказано предположение, что по мере развертывания реформ и отсутствия ощутимого улучшения жизненных стандартов большинства населения уровень межличностного доверия, скорее всего, будет снижаться, интерес к политической информации останется сравнительно высоким, а уровень политического доверия стабилизируется на невысоких отметках. Это предположение в целом подтвердилось: в начале XXI в. в России установился существенно более низкий средний общенациональный уровень межличностного доверия, чем в первой половине 1990-х годов 3, интерес к политике сохранился, хотя и снизился по сравнению с концом 80-х – началом 90-х годов XX в. 4, а уровень доверия партиям и парламенту остался весьма низким. Уровень участия российских граждан в деятельности политических партий как был, так и является не высоким, и за последние годы роста этого показателя не наблюдалось.
К сожалению, на основании данных опросов 1999–2000 гг., можно сделать вывод о том, что в структуре политической культуры страны, как и в середине 1990-х годов, преобладают пассивные типы (Рукавишников,1999), и наше предположение, что доля активных типов культур в российском обществе будет расти, оказалось излишне оптимистическим.
Заключение
Сказанное выше существенно для понимания природы посткоммунизма как исторического феномена5 вообще и уяснения отличия современной российской политической культуры от других вариантов политических культур в частности. Не следует забывать, что демократизация – это лишь одна из составляющих более широкого комплекса сознательных и целенаправленных действий, направленных на реставрацию капиталистического общественно-экономического строя (Рукавишников, 2000). Политический выбор, сделанный правящей элитой в конце 1980-х годов, изменил социально-экономический строй, и тем самым предопределил условия жизни людей на многие годы вперед, но в свете вышеприведенных данных недавних опросов кажется, что в некоторых отношениях постсоветское российское общество сделало шаг не вперед, к подлинной демократии, а назад.
В мире до сих пор не рассматривают Россию как «подлинно свободную» страну. Негосударственная международная организация Фридом Хаус (Freedom House), ведущая мониторинг положения дел с соблюдением прав человека и состоянием демократии в мире, в своих ежегодных отчетах делит страны на три группы: «свободные», «частично свободные» и «несвободные». В 1999 г. к первой группе, наряду с традиционными западными демократиями, были отнесены, Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария, Эстония, Литва и Латвия, а ко второй группе – такие посткоммунистические страны, как Хорватия, Сербия, Беларусь, Молдова, Украина и Россия (отчет был обнародован в 2000 г.).
Об уязвимости данной классификации в методологическом плане говорилось не раз. Излишне говорить, что деление стран на «свободные» и «не очень» имеет явно выраженный политический смысл и идеологически окрашено. Прикладной характер типологии стран по уровню демократизации или свободы очевиден. Такая типология используется не только при и ответе на вопрос о месте конкретной страны в современном мире, но при выработке внешней политики, решении геополитического уравнения – «с кем и против кого дружить».
Поэтому мы не будем заниматься обсуждением вышеприведенной типологии и лишь заметим, что иногда для классификации стран по уровню демократизации используют другие переменные, но получают сходный результат. Например, выделяют: а) страны с ограниченным прогрессом на пути демократизации (первый тип или группа); б) страны, достигшие определенных успехов (второй тип или промежуточная группа); в) страны, приблизившиеся или достигшие параметров, характерных для западноевропейской и/или американской модели либеральной демократии (третий тип). Россию чаще относят ко второй группе.
Нетрудно в аналитических целях построить матрицу, одной из осей которой будет описанная выше типология, а другой – географическое расположение государств. Можно добавить и иные показатели, например использовать данные об экономическом развитии, а также задаться вопросом, какие факторы обусловили дифференциацию стран на кластеры, разительно разтличающиеся по содержанию, и описать эволюцию этих кластеров во времени. Можно пойти далее и на базе описанной модели рассмотреть вопрос о вариантах эволюции посткоммунистических демократий в обозримом будущем.
Обратим внимание на то, что ссылки на тяжкое наследие тоталитарного прошлого, на незавершенность демократизации, экономических преобразований и неизбежность длительного переходного периода часто используются для прикрытия ошибок и преступлений ныне власть предержащих, не желающих на деле проводить глубокие демократические преобразования. Любят ссылаться на вышеназванные причины, например, такие «посткоммунисты», как президент Узбекистана Э. Каримов и президент Туркмении С. Ниязов.
Нам представляется, что в настоящее время правомерно говорить о том, что переходный период практически закончен, по крайней мере в большинстве центрально- и восточноевропейских стран (за исключением балканских стран), а в России он близок к завершению на экономическом, социальном, и отчасти политическом измерении. Мы, в первую очередь, имеем в виду институциональные и структурные перемены на названных измерениях. Что же касается трансформации политической культуры в целом, изменений установок и ценностных ориентаций, то, как показали приведенные выше факты, перемены в этой области могут оцениваться неоднозначно.
Очевидно, что обсуждение всех граней означенной в названии темы в рамках объема одного доклада невозможно. За пределами нашей работы остался, например, вопрос о соотношении и роли внешних и внутренних факторов, обусловивших характер и итоги демократизации в каждой стране, в том числе о роли западных держав в «демократизации» как в бывшем СССР, так и на Балканах.