12. Резюме: разъяснение первого и первоначального понятия смысла

Мы уже достаточно продвинулись вперед с нашими исследованиями, чтобы зафиксировать первое и первоначальное понятие смысла. При этом мы, как и в предыдущем разделе, ограничимся только лишь смыслом собственного поведения человека, не рассматривая подробнее проблематику интерсубъективности.

Обратимся к нашему общему анализу жизни в ее длительности, которому мы противопоставляем мышление в пространственно-временном мире. Имеется в виду напряжённость между мышлением и жизнью, когда речь идет об осмысленности переживаний. Однако словесная форма, которая заранее придаёт переживаниям смысл, вводит нас в заблуждение — насколько глубоко она укоренилась в самой сущности рефлексии. Осмысленными являются лишь те переживания, которые попали под рефлексирующее внимание. “Осмысленность” находится не в самом переживании или в его ноэматической структуре, а лишь в способе обращения к данному переживанию, или, как мы это заранее сформулировали, в аттитюдах Я по отношению к своему прошедшему существованию. Но и эта формулировка все еще слишком неточна, так как если под “переживанием” понимается переживание, совершенно изолированное от течения времени, то отсюда уже вытекает, что это переживание было бы “осмысленным”. Это означает ни что иное, как то, что высказывание: “внимание направлено на некоторое переживание” и высказывание “переживание является осмысленным” являются эквивалентными. Следует ли отсюда, что всякое переживание является осмысленным? Ни в коем случае, так как на протяжении своего существования я переживаю также все те существенно актуальные переживания, которые относятся к сфере префеноменального потока и являются общими переживаниями такого рода, даже если они остаются неотрефлексированными. Для конституирования совокупности всех моих переживаний такого рода как раз достаточно внутренней формы времени Я (dureй), или как ее называет Гуссерль, внутреннего сознания времени, — всё это лишь выражения корреляции между конституированием длительно существующего Я и конституированием совокупности всех моих переживаний такого рода. Таким образом, было бы неверным безоговорочно утверждать, что придание одному из моих переживаний осмысленности означает ни что иное, как то, что это переживание было испытано мной, что оно относится к длительности моего существования. Поскольку тем самым отодвигается в сторону как раз то своеобразное напряжение между длительным переживанием и рефлексией над пережитым, проще говоря, между жизнью и мышлением, на которое как раз и направлено рассуждение о смысле. Если же то, что подразумевается под осмысленностью, не находится ни в ноэматической структуре, т. е. в самом переживании, ни просто в течении длительности моего существования, то тогда любое обращение к собственной длительности можно в известной степени уподобить лучу света, который освещает отдельные прошедшие фазы потока длительности и тем самым отграничивает их: теперь они высвечены, и мы говорим, что прояснены.

Наш анализ показал, что для проблематики смысла нет места в направлении изучения длительности течения жизни и что высказывание, что неотрефлексированные “сейчас и так” являются осмысленными, было бы для этой жизни как минимум тривиальным. Акты cogito, в которых живет Я, живое настоящее, в котором Я переносится от каждого “сейчас и так” к новым “сейчас и так”, никогда не находятся в том пятне света, с которым мы сравнивали осмысленность. Однако, как явствует из вышеизложенных размышлений, нынешнее “сейчас и так” живого Я как раз и является тем источником света, лучи которого падают на завершившиеся фазы длительности. Поскольку прошедшее переживание получает освещение лишь благодаря “сейчас и так”, оно изымается из потока длительности.

Тем самым прояснено первое понятие осмысленного переживания. Переживание конституируется в качестве осмысленного благодаря рефлексивному вниманию, которое обращается к завершившемуся, состоявшемуся переживанию и выделяет его из всех других переживаний в длительности существования. Если обратное интециональное отношение касается генетически изначальной “стихийной активности”, “из” которой “возникает” отдельная целостность переживания, то осмысленное поведение конституируется в таком обращении и посредством него.

Если рефлексивное внимание помимо этого охватывает еще и проект, то есть воображаемое переживание modo futuri exacti в качестве совершающегося воображаемого поведения, то оно конституирует в качестве осмысленного действия “совершенно изолированное заранее запланированное переживание, исходящее из стихийной активности”, попавшее в поле зрения. Очевидно, что рефлексивное обращение к осмысленному поведению или осмысленному действию основано на рефлексивном обращении к переживанию вообще, то есть к совершенно изолированному переживанию. Отсюда следует, что “поведение” и “действие” всегда конституируются в качестве политетически разделенных синтезов серии переживаний, рефлексивное обращение к которым может происходить двояким образом: либо в качестве последующей “ре-конструкции” свершившейся через последовательные шаги (действие, собственное поведение) посредством политетической направленности внимания, либо в качестве монотетического обращения на то, что посредством поэтапного осуществления действия (поведения) превратилось в самодостаточную данность: то есть на действие или, соответственно, на собственное поведение.

Теперь нам следует перейти к соответствующему расширению понятия осмысленности. Нашей темой как раз является понятие “подразумеваемого смысла”, как оно определено в социологии Макса Вебера, то есть того смысла, “который действующий связывает со своим действием”. Теперь легко показать, что этот подразумеваемый смысл хотя и основывается существенно необходимым образом на направленности внимания, также определенной нами как “смыслополагающей”, но не являющейся им самим. Потому что то, что “действующий подразумевает под своим действием” — это не тот смысл, который конституируется серией переживаний в качестве действия или поступка и тем самым привходит во всякое действие вообще, это скорее специфический смысл, который отличает это конкретное действие от любого другого действия. Как конституируется смысл каждого конкретного действия из того первого понятия осмысленного переживания, которое мы до сих пор выдвигали, специфический, или в более общем плане — каждого особого переживания в пределах длящегося сознания? Прежде всего, как получается, что смысл “одного и того же” переживания может меняться по мере того, как он уходит все дальше в прошлое?

Мы говорили об “обращении”, посредством которого непосредственно пережитые переживания включаются в сферу оценивающего внимания. Это обращение само находится в сложной зависимости от различных трудноразличимых модификаций, которые мы вслед за Гуссерлем назовем процессом “изменения внимания” или “атенциональными модификациями”. Прежде всего именно они конституируют специфический смысл переживания, попавшего в поле зрения в каждый отдельный момент, потому что они создают то особенное “как” обращения, которое мы определили как “смысл” переживания.