АНОХИН_БИОЛОГИЯ И НЕЙРОФИЗИОЛОГИЯ
.pdfСторонники этой концепции полагают, что в зависимости от силы конфликтующих процессов, а также в зависимости от длительности борьбы возбуждения и торможения происходит такое перенапряжение обоих этих процессов, которое может привести корковую клетку за предел ее работоспособности. «Срыв» нервной деятельности и невротическое состояние большей или меньшей длительности появляются при этом всегда как результат нарушения нормального баланса между возбуждением и торможением, который является обязательным условием нормальных соотношений животного и человека с окружающим миром, условием постоянного уравновешивания высших организмов со средой.
Вряд ли можно сомневаться в том, что эти представления, разработанные в лабораториях И. П. Павлова и его учеников, являются правильными и могут служить отправным пунктом для дальнейшего их развития.
Поэтому, естественно, прежде всего должен быть поставлен вопрос о том, что именно в теории невроза, созданной И. П. Павловым, должно стать объектом дальнейшего углубленного исследования, какие стороны ее требуют физиологической расшифровки и дальнейшего усовершенствования?
Актуальность этого вопроса ввиду важности неврозов как широко распространенного заболевания не подлежит сомнению. Поэтому мы не можем не подвергнуть разбору то возможное развитие павловской концепции, которое вытекает из изложенных выше представлений о возникновении и локализации условного торможения.
Из приведенных выше формулировок следует, что невротическое состояние является определенным следствием нарушения нормального соотношения процессов возбуждения и торможения в коре головного мозга.
А из этого в свою очередь с логической неизбежностью следует, что всякий наш успех в понимании генеза невротических состояний находится в прямой зависимости от того, как мы будем понимать соотношение возбуждения и торможения и как нам будут представляться конкретные механизмы возникновения условного коркового торможения. Именно последнее обстоятельство и должно определять наши представления о генезе невротических состояний. Кроме того, анализ происхождения неврозов позволит еще раз проверить правильность нашей точки зрения на механизмы возникновения торможения.
Изложенные в предыдущих главах данные нашей лаборатории по изучению механизма возникновения условного торможения, как можно было видеть, привели к представлению, отличающемуся от общепринятых взглядов на этот вопрос.
Как мы видели, эти общепринятые взгляды состоят в том, что невротический срыв является результатом перенапряжения корковых процессов возбуждения и торможения при их столкновении на коротком промежутке времени. Однако хорошо известно лишь то, как возникает в этой борьбе возбуждение. Оно, как правило, представлено какой-либо положительной целостной деятельностью, развивающейся в ответ на положительный условный раздражитель. Возбуждение как одна из борющихся сторон является конкретным нервным процессом, все пути которого могут быть с точностью прослежены.
Но как возникло торможение, роль которого в развитии невротического состояния не меньшая, а может быть, даже большая, чем самого положительного процесса - возбуждения?
На этот вопрос до последнего времени не имелось ответа. Вполне естественно поэтому, что и проблема происхождения невротического состояния не могла быть в какой-либо мере продвинута вперед в смысле углубления ее основных физиологических механизмов. Между тем вопрос о клиническом применении теории экспериментального невроза стал особенно несостоятельным в последние годы. Стало ясным, что и невропатологи, и психиатры, ставшие на путь учения о высшей нервной деятельности, в такой же мере нуждаются в раскрытии тайны происхождения одной из борющихся сторон - торможения, как и
физиологи. Пожалуй, даже у клинициста в этом отношении более острая и более практически ощутимая потребность ответить на вопрос, откуда появилось торможение.
Всамом деле, как показал опыт павловской школы, физиологи могли весьма успешно разрабатывать как проблему невротических срывов, так и проблему соотношения возбуждения и торможения, не зная механизмов возникновения самого торможения. И это понятно: клиника не ставила перед клиницистом каждодневно эти вопросы. Между тем положение клинициста в этом смысле является совершенно особенным. Он вынужден в каждом случае задать себе вопрос: откуда появилось торможение как один из конфликтирующих процессов уданного больного и при данном заболевании? Чувствуя, что эта сторона физиологической концепции о неврозах недостаточно разработана, клиницист шел по пути эмпирической оценки конфликтов у человека, в которых он всегда видел мучительную борьбу двух положительных побуждений, т. е. борьбу двух положительных деятельностей целостного организма.
Изложенная на протяжении предыдущих глав концепция о возникновении торможения, конечно, не могла не поставить перед нами вопроса о рассмотрении всей проблемы невротических срывов под данным углом зрения. Естественно, возникает вопрос: как можно применить наше представление о соотношении возбуждения и торможения и о возникновении условного торможения к пониманию невротического срыва, рассматриваемого в классическом павловском эксперименте как результат столкновения двух основных процессов - возбуждения и торможения? Наибольшая трудность на первый взгляд состояла в том, что, согласно нашей точке зрения, условное торможение возникает как результат столкновения двух систем возбуждения и является средством, с помощью которого более сильная деятельность организма вытормаживает все наличные более слабые деятельности. Между тем по классической концепции экспериментальный невроз появляется в результате столкновения двух самостоятельных нервных процессов: возбуждения и торможения.
Для того чтобы нагляднее уяснить себе соотношение этих двух представлений и показать, в чем именно новая концепция является расширением прежней, мы приводим следующую схему.
Всхеме имеются две системы возбуждений, соответствующие двум целостным деятельностям организма; пищевой (П) и биологически отрицательной деятельности (О), возникающей в ответ на неподкрепление условного раздражителя. На схеме дана стадия, соответствующая уже нескольким неподкреплениям условного пищевого раздражителя. В результате этих неподкреплений угашаемый условный раздражитель (УР) вызывает в коре головного мозга систему возбуждений, принадлежащую преимущественно биологически отрицательной реакции (жирные линии, О) Последняя, развиваясь в полноценную реакцию со всеми характерными для нее периферическими компонентами, оказывает в своей корковой части побочное тормозящее действие на пищевую реакцию, в результате чего
специфические для этой последней реакции компоненты, например секреция, оказываются невыявленными (пунктирные линии: а, а1, о2).
Так представляется нам то соотношение целостных деятельностей организма, в результате которого одна из них оказывается заторможенной и, следовательно, во внешнем выражении происходит устранение специфических для нее периферических компонентов.
Если мы теперь посмотрим на эту универсальную закономерность в масштабе тех процессов, которые заключены на нашей схеме в пределах эллипса, обведенного сплошной линией, то увидим, что соотношение процессов в этом участке полностью соответствует нашим обычным представлениям о «борьбе возбуждения и торможения». Здесь имеется возбуждение, вызванное угашаемым в данном случае условным раздражителем {УР). Кроме того, имеется торможение, развивающееся, предположим, в зоне формирования условной
пищевой реамщи (обозначено штриховкой). Вся особенность этой схемы состоит в том, что хотя в масштабе эллипса, выведенного сплошной линией, торможение и есть, однако происхождение его неизвестно, т. е. мы имеем то положение, которое всегда формулируется в физиологии высшей нервной деятельности.
Однако стоит лишь расширить масштабы изучаемых взаимодействий, как было сделано нами на основании экспериментов, приведенных в предыдущих главах, как сейчас же станут понятными все стороны разбираемого соотношения (процессы, включенные в пунктирную окружность). В самом деле, из этого второго плана становится совершенно ясным, откуда именно взялось торможение, ограничивающее распространение пищевого возбуждения: оно является следствием воздействия на пищевую реакцию более сильной системы возбуждений от биологически отрицательной реакции.
С принятием этой схемы возникает новое представление и об интимном механизме «борьбы возбуждения и торможения». Центральным механизмом становится не борьба «возбуждения и торможения» как элементарных нервных процессов, а борьба двух целостных деятелъностей, двух систем возбуждений при помощи универсального оружия торможения.
Из всего сказанного по поводу возникновения торможения с неизбежностью следует изменение и наших представлений о генезе невротических состояний. Последние, разумеется, в конечном счете (сплошной эллипс) являются следствием взаимодействия возбуждений, одно из которых вытормаживается. Однако для раскрытия генеза самого невроза необходимо знать, какие целостные деятельности организма повели к организации этого взаимодействия и к возникновению процесса торможения (пунктирный эллипс).
Раскрытие этих механизмов особенно важно для клинической практики, где торможение никогда не выступает в качестве самостоятельного процесса, а всегда является лишь средством устранения ненужной или вредной на данный момент деятельности организма.
Взаимодействие двух деятельностей организма и устранение одной из них с помощью торможения являются универсальной закономерностью повседневной жизни животных и человека. Благодаря этой закономерности, базирующейся в конечном счете на силовых соотношениях различных систем возбуждения, упорядочивается поведение животных и человека и предупреждается хаотическая деятельность их периферических рабочих аппаратов.
Прежде всего необходимо ответить на вопрос, какие изменения могут произойти во взаимодействии двух деятельностей организма в зависимости от сил составляющих их возбуждение?
Опыт показывает, что с нарастанием силы биологически отрицательной реакции, развивающейся после первых неподкреплений угашаемого условного раздражителя, нарастают также и тормозимые возбуждения пищевой реакции. Это отчетливо видно в тех случаях, когда обе деятельности на высоком уровне напряжения начинают реципрокно сменять друг друга. Возникает явное конфликтное соотношение двух различных по специфике деятельностей, причем эта конфликтность протекает на значительно повышенном уровне возбуждения.
Таким образом, при наличии конфликта между двумя деятельностями имеет место отчетливое взаимное индуцирование этих деятельностей. Такой конфликт может закончиться полным торможением пищевой деятельности, вследствие чего устраняется сама конфликтность двух деятельностей, а животное приобретает тормозной условный рефлекс. С этой точки зрения, всякая приспособительная деятельность животного, заканчивающаяся бесконфликтным устранением ненужной деятельноети, идет, очевидно, с образованием нового акцептора действия.
Однако из экспериментальной практики лаборатории И. П. Павлова и лабораторий его учеников, как, впрочем, и из клинической практики, известно, что борьба «возбуждения и торможения» может заканчиваться также перенапряжением нервных процессов и невротическим срывом. Это перенапряжение наступает в тот момент, когда две конкурирующие деятельности, увеличивая силу своих возбуждений, взаимно стабилизируют друг друга и поэтому конфликтность удерживается на более или менее длительное время и на высоком уровне возбудимости. Именно эта форма невротических срывов и является предметом исследования неврологической клиники. В практике клиницисту всегда приходится сталкиваться именно с таким генезом невроза, поскольку в жизненной ситуации всегда одно побуждение человека вступает в конфликт с другой системой возбуждений, которая почему-либо не допускает реализации первого побуждения и подавляет его с помощью процесса торможения. Эту закономерность в очень образной форме И. П. Павлов формулировал не раз. Он, например, говорил: «Меня занимает сильный раздражительный процесс, а обстоятельства повелительно требуют затормозить его. Тогда мне делается трудно».
Вприведенной фразе И. П. Павлов отчетливо показал, что в жизни человека в конфликт вступают именно две положительные деятельности, одна из которых в конце концов оказывается заторможенной.
Конфликты в человеческом поведении развиваются в значительном большинстве (если не все) именно по этому типу, выраженному в приведенном высказывают И. П. Павлова. Они почти всегда являются следствием того, что какая-то ненужная деятельность или недопустимое побуждение подавляется с помощью процесса торможения, возникшего под действием «обстоятельств», т. е. под действием более сильной и обширной системы возбуждений, создаваемой обычно на протяжении всей жизни социальными условиями.
Вэтом смысле невропатолог получает физиологическое объяснение для весьма многих случаев невротических заболеваний.
Однако предполагаемая нами причина неврозов не только объясняет механизмы их возникновения у человека, но и позволяет также на физиологическом основании вмешиваться в невротический процесс с целью его регуляции.
Всамом деле, если будут вскрыты конкретные системы возбуждений или конкретные нервные деятельности, которые вступили между собой в конфликт, то, разумно усиливая одну из борющихся сторон и ослабляя другую, можно устранить и самую невротическую напряженность, которая всегда является оборотной стороной конфликтности. Все эти случаи невротических срывов не могут быть поняты, если они будут рассматриваться только под углом зрения «борьбы торможения и возбуждения». При этой последней постановке вопроса одна из соперничающих деятель-ностей неизбежно оказывается замаскированной, скрытой. Поэтому генез какого-либо конкретного невротического состояния у человека не может быть физиологически расшифрован.
Наоборот, изложенное выше развитие этой концепции предполагает, что, если имеется торможение какой-либод еятельности организма или даже ее отдельного компонента, исследователь обязательно должен искать другую целостную деятельность, которая по силе своих возбуждений оказалась «тормозящей деятельностью» и потому обусловила наблюдаемое торможение.
Концепция борьбы возбуждения и торможения без вскрытия механизмов возникновения самого торможения ставит в трудное положение не только психиатра и невропатолога, но и педагога. Последний, решив «воспитать торможение» ненужных поступков у ребенка, оказывается беспомощным, когда встречается с вопросом: как «воспитать торможение», без которого, естественно, не может быть устранена недопустимая или ненужная деятельность
ребенка?
Анализ жизненных случаев и существующих теорий воспитания показывает, что и в этом случае педагога выручает эмпирически найденный им прием, который является иллюстрацией универсального значения принципа «встречи возбуждений».
В самом деле, есть несколько мыслимых форм подавления ненужных или нежелательных поступков. Можно угрожать наказанием, обещать награду или использовать мотивы морального или социального характера.
Попытаемся понять физиологическую основу всех приведенных трех факторов воспитательной тактики педагога. Нетрудно видеть, что во всех трех случаях обязательно происходит встреча двух самостоятельных систем возбуждения, характеризующихся специфическими деятельностя-ми целостного организма. В случае угрозы физическим наказанием или даже осуществления этой угрозы речь идет о биологически отрицательной деятельности, которая по характеру составляющих ее возбуждений и по составу периферических рабочих компонентов является совершенно очерченной и самостоятельной деятельностью организма. При достаточной силе центральных возбуждений этой деятельности она может стать «тормозящей» по отношению к нежелательным для педагога формам поведения ребенка.
С усилением в жизни ребенка роли второй сигнальной системы угроза наказания приобретает значительно более обширную систему сигналов, поэтому тормозящее влияние угрозы обычно значительно усиливается.
На этом примере видно, что с появлением у ребенка слова, т. е. второй сигнальной системы, прежние связи на уровне первых сигналов обогащаются новыми разветвленными связями с другими деятельностями организма. Если под этим углом зрения рассматривать действие награды или поощрения ребенка в наиболее примитивном виде (конфета, сладкое и т. д.), то по сути дела обнаруживается наличие двух систем возбуждений, одна из которых (награда), являясь более сильной, оказывается тормозящей по отношению к другой, нежелательной: для педагога деятельности, которая, однако, для ребенка в каком-то отношении является так же желаемой, как и награда. Следовательно, торможение ненужной
вкаком-либо отношении деятельности неизбежно является результатом соперничества двух систем возбуждений.
«Воспитать торможение» - это значит создать такую разветвленную систему возбуждений или побуждающих мотивов, которые по силе своих возбуждений значительно превосходили бы силу возбуждений нежелательной деятельности. Глубокая неврологическая основа высоких побуждений человека, руководящих его поведением, именно в том и состоит, что обширные, создаваемые всей социальной жизнью системы возбуждений коры головного мозга оказываются более сильными, более мощными и потому тормозят все другие нежелательные или несовместимые с моралью человека поведенческие акты. Когда советский летчик идет на таран вражеского самолета, то он это делает отнюдь не потому, что совершенно не испытывает страха, который в опасных жизненных ситуациях свойствен в какой-то степени каждому человеку. Его героический поступок продиктован другим: он совершает его потому, что огромной силы побуждение, созданное чувством долга перед Родиной и формировавшееся на протяжении всей сознательной жизни человека, оказывается абсолютно тормозящей системой возбуждений по отношению к примитивной защитной биологической реакции, рождающей чувство страха. Таким образом, конфликтность двух целостных деятельностей имеется налицо и в этом случае. Различие состоит лишь в том, что
водних случаях она при относительном равенстве сил обеих деятельностей задерживается на долгое время, в других же случаях быстро разрешается победой наиболее сильной системы возбуждений.
Из всего сказанного следует, что внимание педагога на основе изложенных выше физиологических представлений должно быть направлено не на «воспитание торможония», а на воспитание сильных побуждающих жизненных мотивов, которые, возникнув, должны с неизбежностью затормозить ненужную деятельность.
Но поскольку всякое торможение нежелательных поступков неизбежно проходит стадию столкновения двух самостоятельных систем возбуждения, мы стоим перед возможностью их взаимного усиления до какого-то предела. Основное свойство любой целостной деятельности организма таково, что она имеет тенденцию быть единственной, исключительной, ибо только при этом условии можно избежать хаоса в функциях организма. Поэтому вытормаживание всякой целостной деятельности, особенно привычной, обычно сопряжено с увеличением силы возбуждений и эмоциональной основы самой тормозимой деятельности. Это особенно отчетливо выражено в тех случаях, когда подлежащая торможению порочная деятельность стала привычной, стереотипной и сопровождается высоким напряжением положительных эмоций (склонность к алкоголю, курению, половые излишества).
Однако особенность разностороннего поведения человека состоит в том, что обстоятельства часто вынуждают его тормозить какие-либо отдельные компоненты своего поведения с оставлением других, т. е. производить дробное и избирательное вытормаживание. Например, пусть в силу каких-либо внешних обстоятельств у человека возникла сильная реакция гнева со всеми свойственными ей бурными эмоциональными переживаниями. Однако «обстоятельства повелительно требуют» скрыть эту реакцию гнева, т. е. затормозить все те двигательные проявления, которые обычно сопутствуют реакции гнева (общее движение, соответствующая мимика, возбужденная речь и т. д.).
Особенность этого тормозящего действия «обстоятельств» как разветвленной и весьма сильной системы возбуждений, воспитанной жизнью, состоит в том, что оно распространяется только на произвольно управляемые мышечные компоненты целостной реакции гнева. Наоборот, все другие и именно в егетативные компоненты реакции гнева ускользают от этого коркового торможения и проявляются во всем своем объеме. Здесь создаются исключительно важные в физиологическом и патологическом смысле соотношения. Реакция гнева не перестает быть целостной реакцией организма в отношении своего специфического эмоционального содержания и, следовательно, вся сила ее центральных возбуждений направляется по вполне определенным вегетативным центробежным путям.
Здесь нервная система человека может стать перед пределом своих функциональных возможностей, перед пределом работоспособности нервных клеток коры головного мозга. В результате длительного конфликта таких двух взаимно усиливающих друг друга деятельностей организма может происходить попеременно то победа одной из них, то победа другой. Эти «победы» возникают внезапно и на высоком уровне напряжения нервных процессов, что и составляет физиологическую основу той «взрывчатости», которая была не раз описана И. П. Павловым и его учениками (М. К. Петрова, П. К. Купалова и др.). Особенно демонстративно эта взрывчатость проявляется по таким вегетативным компонентам условной реакции, как дыхание и сердечная деятельность.
Нами уже было показано (опыты В. А. Шидловского и X. Сангинова), что эти компоненты могут моментально сменить свою характеристику от бурно отрицательной реакции к спокойно положительной пищевой реакщии (П. К. Анохин, 1956). В данный же момент важно подчеркнуть, что эта «взрывчатость» является несомненным следствием встречи двух систем возбуждения и знаменует собой временную победу одной из этих систем возбуждений и полное или частичное торможение другой.
Очень образно это критическое соотношение двух конкурирующих деятельностей человеческого организма выразил в своем известном афоризме Паскаль: «Человек ни животное, ни ангел, но он становится животным, как только захочет быть ангелом».
Описанные выше соотношения двух деятельностей при самых различных жизненных ситуациях человека, а также в условиях воспитания в принципе могут стать источником перенапряжения нервных процессов, создать условия инертности одной из борющихся систем возбуждений и, следовательно, повести к невротическим состояниям различного характера. Все разобранные выше примеры имеют одну общую черту: в них «встреча возбуждений» и конфликт представлены между двумя целостными деятельностями, а возникающее при этом торможение распространяется целиком на всю тормозимую деятельность.
Факты тормозящего действия обширной системы возбуждений, созданной жизненными обстоятельствами, на отдельные компоненты другой системы возбуждения могут быть также чреваты значительными последствиями для организма в целом. Как уже указывалось, при взаимном столкновении двух деятельностей происходит неизбежное повышение их энергетического уровня, что и приводит в конце концов к переменным победам каждой из пих и к выявлению «взрывчатости».
Эти особенности конфликтного взаимодействия целых деятельностей организма имеют силу и для случая конфликта с частичным торможением компонентов реакции. Здесь также происходит индуцирование и нарастание силы возбуждений в обеих целостных деятельностях, однако усиленные возбуждения тормозимой реакции, но выявляясь по моторным компонентам, с подчеркнутой интенсивностью выходят на центробежные пути к вегетативным и висцеральным органам. Образно выражаясь, человек, подчинивший кортикальному контролю все виды внешнего выражения своего эмоционального состояния на лице (мимика, сосудистые реакции), с роковой неизбежностью «бледнеет» и «краснеет» за счет своих висцеральных органов, а также проделывает «мимическую» реакцию за счет гладкой мускулатуры своих внутренностей.
Совершенно очевидно, что при некоторых неблагоприятных условиях и в особенности в случаях длительных и повторных выходов эмоциональных возбуждений на вегетативные органы создаются все условия для возникновения так называемых вегетативных неврозов.
Какой именно эффекторный путь окажется превалирующим для выхода на периферию эмоциональных возбуждений, зависит от особенностей данной эмоции, особенностей нервной конституции данного человека и от всей истории его жизни. В результате всех этих определяющих факторов мы будем иметь в каждом отдельном случае различного рода невротические расстройства. Они могут коснуться гладких мышц (пилороспазм, кардиоспазм, спастический запор), иметь преимущественное выражение на сосудах (гипертензивные состояния), иметь выход к сердцу (стенокардия) и т. д. Важно то, что во всех этих случаях перевозбуждения вегетативных органов на основе конфликтных эмоциональных состояний и дробного торможения одной из этих реакции инициатива всегда принадлежит кортикальным приобретенным связям. Именно они под влиянием противоречивых обстоятельств внешнего мира заряжают эмоциональные аппараты подкорки, следствием чего и является вовлечение в реакцию (в той или иной аранжировке) соматических и вегетативных органов.
Нам кажется, что изложенное выше представление о генезе невротических состояний, построенное на нашей концепции о возникновении торможения, является дальнейшим развитием учения И. П. Павлова об экспериментальных неврозах и о корково-подкорковых соотношениях.
Не лишне также отметить, что генез кортико-висцеральной патологии, широко
разрабатываемой К. М. Быковым и его сотрудниками, имеет большей частью принципиально те же механизмы, которые нами были разобраны выше. В самом деле, кортикальный уровень нервных интеграции не имеет прямого и управляемого контроля над процессами, протекающими в висцеральных органах. Последние включаются только в том случае, если кора головного мозга под действием внешних факторов мобилизует какой-то мощный подкорковый комплекс с определенными функциональными качествами. Только благодаря этому подкорковому комплексу и в прямой зависимости от его силы и качества в реакцию включаются и различные внутренние органы.
Тот факт, что нормальная высшая нервная деятельность всегда является следствием нормального баланса между возбуждением и торможением, а эти соотношения весьма различно могут проецироваться на работу периферических аппаратов, делает весьма трудной задачу выяснения истинных центральных взаимодействий.
Всамом деле, поскольку окончательный рабочий эффект на периферии есть в какой-то степени равнодействующая двух сил, естественно, что один и тот же периферический эффект может быть следствием по крайней мере двух комбинаций силовых выражений возбуждения и торможения. Например, пусть экспериментатор наблюдает внешнее выражение ослабления тормозного процесса. Но оно может быть результатом как усиления возбуждения, так и ослабления тормозного процесса при неизменяющейся силе возбуждения. Эту трудность интерполяции от внешних проявлений в деятельности животного к истинному взаимоотношению нервных процессов в коре головного мозга не раз отмечал И. П. Павлов.
Так, при разборе случая первичного ослабления тормозного процесса И. П. Павлов говорил: «Опять на ту же тему о трудности нашего анализа. Мы имеем постоянное дело с двумя противоположными процессами, и всегда, когда мы имеем известный характер явлений, нам нужно решить вопрос: есть ли это усиление одного и ослабление другого или наоборот. Так что факты нельзя брать прямо, как они стоят перед глазами, но нужно проделать трудный анализ» (И. П. Павлов. Павловские среды. Т. III. М.-Л., 1949, стр. 306).
Всущности это важнейшее замечание относится ко всякой сложной системе нервных процессов, если мы хотим следить за ней и оценить ее механизмы по ее внешним проявлениям. Например, известно, что кора головного мозга оказывает двойственное влияние на подкорковые образования: одни из них она возбуждает к деятельности, а другие, наоборот, тормозит, подавляет. Следовательно, всякое устранение корковых влияний всегда будет иметь двойной результат на подкорковых образованиях: прежде возбужденные нервные элементы снизят свою возбудимость и, следовательно, прекратят эффективную деятельность; наоборот, деятельности, бывшие прежде заторможенными, освободятся от коркового подавления и проявят повышенную активность («высвобождение»). Дальнейшая оценка будет находиться в прямой зависимости от того, какие индикаторы будут взяты и сколько их будет взято для анализа создавшегося состояния центральной нервной системы.
Если не провести этот анализ сопряженных изменений возбуждения и торможения, который в приведенном высказывании рекомендует сделать И. П. Павлов, то можно прийти
кошибочным заключениям.
Представим себе, что мы учитываем как раз тот компонент подкорковой деятельности, который был связан с корой головного мозга однозначно, т. е. возбуждался ею к деятельности. Тогда при наличии торможения клеток коры головного мозга будет иметься прекращение к наблюдаемой нами подкорковой деятельности. Очень часто при такого рода соотношениях делают вывод, что торможение коры «распространилось» в подкорку и там подавило соответствующую деятельность. При сложной системе сопряженных центральных процессов всегда имеется опасность ошибочного вывода, если экспериментатор берет
внешние явления так, «как они стоят перед глазами».
Как мы видели, при разборе глубоких физиологических механизмов феномена иррадиации торможения по коре головного мозга имеется нечто подобное приведенному примеру.
Все сказанное выше о возможности ошибочных заключений целиком применимо и к случаю «ослабления тормозного процесса» в коре мозга.
Возможность ошибки делается особенно очевидной в том случае, если в оценке этой проблемы исходить из представленной нами концепции возникновения условного торможения.
Согласно нашей концепции, успех торможения какой-либо деятельности находится в зависимости от соотношения трех факторов, которые обязательно принимают в нем участие: от тормозящего возбуждения, тормозимого возбуждения и самого процесса торможения, возникающего на стыке двух систем возбуждений. Эти соотношения являются совершенно обязательными для всех случаев, когда две деятельности организма вступают между собой в конфликтное соотношение.
Ясно, что когда внешний признак торможения, т. е. подавление тормозимой деятельности, исчезает и заторможенная до того деятельность начинает проявляться, мы не имеем никаких оснований относить это сразу к ослаблению именно тормозного процесса.
1.Прежде всего это может быть при ослаблении самого тормозящего возбуждения. Этот случай является наиболее частым в жизни. При ряде особых обстоятельств сила тормозящих возбуждений может быть значительно уменьшена. В экспериментальной обстановке это может быть результатом снижения тонуса биологически отрицательной доминанты, благодаря которой осуществлялось тормозящее действие на пищевую реакцию животного.
При кастрации гормональные нарушения могут вообще уменьшить тонус подкоркового аппарата и коры, что обязательно поведет к снижению предела работоспособности корковой клетки. При этих условиях прежде всего будет страдать именно тормозящее возбуждение, поскольку оно формируется на основе высокочастотных и сильных электротонических сигнализаций.
В результате всех этих физиологических свойств тормозящего возбуждения, делающих его особенно требовательным к уровню энергетических процессов, оно будет сдавать первым и, следовательно, тормозимая деятельность в какой-то степени будет ускользать от его тормозящего влияния. Налицо будет внешнее выражение «слабости тормозного процесса», хотя тормозящее возбуждение при этом может пострадать избирательно без изменения тормозимого возбуждения и без какой-либо трансформации самого процесса синаптического торможения.
Нам кажется, что именно этот случай, т. е. снижение силы тормозящих возбуждений, является самым распространенным в жизни человека. Именно вследствие этого происходят всевозможные «срывы» и растормаживания, приводящие к антисоциальным поступкам. Это может быть результатом опьянения, снижения тормозящего действия социальных факторов (уменьшение опасности наказания) и т. д. Во всех этих случаях при неизменяемой силе исходного и тормозимого ранее побуждения возможен его «прорыв» и реализация во внешней деятельности. Конечно, все сказанное относится к тем случаям, когда тормозящее возбуждение у данного человека уже было выработано в его прошлой жизни. Те же случаи поведения, когда совсем нет и не было тормозящих возбуждений, т. е. не было воспитано тормозящее действие «обстоятельств», представляют собой вообще печальный итог неправильного воспитания человека.
2.Вторая форма соотношений в этом аппарате условного торможения, которая может дать внешнюю картину «ослабления торможения», заключается в усилении тормозимого
возбуждения. Это может быть при самых различных обстоятельствах. При пищевой реакции, занимающей место тормозимой деятельности, это усиление может иметь место в том случае, например, когда после некоторой голодовки значительно повышается возбудимость безусловного пищевого рефлекса. Тогда, естественно, эта пищевая деятельность перестает подчиняться действию тормозящего возбуждения, которое в этом случае предполагается неизменяемым по своей интенсивности.
С точки зрения феноменологической такое соотношение может быть также принято за «ослабление тормозного процесса». Правда, в последнем случае косвенным признаком того, что здесь имеется растормаживание в связи с повышенной возбудимостью тормозимой реакции, является то, что все положительные условные рефлексы оказываются повышенными. Тем не менее, если остановиться только на самом факте появления положительной реакции на тормозной раздражитель, то можно оценить его как признак слабости тормозного процесса.
Специальные пробы на силу торможения, конечно, снижают возможность такой ошибки, однако принципиально один и тот же внешний феномен может появиться в результате самых различных внутрицентральных соотношений.
3. Третий случай появления положительного эффекта в ответ на применение тормозного раздражителя может быть результатом действительного ослабления самого тормозного процесса, который развивается в области синаптических образований центрального интегрированного аппарата тормозимой реакции (зона формирования).
Как мы видели, И. П. Павлов отказался от отождествления процессов возбуждения и торможения, хотя и считал их едиными по генезу. С физиологической точки зрения, такое представление надо признать наиболее правильным, поскольку в самом деле торможение как новая химическая констелляция со своеобразным электрическим феноменом принципиально не может быть отождествлено с возбуждением.
Допустим, что при торможении не может быть осуществлена какая-то фаза известной нам сложной химической констелляции возбуждения. Пусть это будет, например, подавление процессов ресинтеза аденозинтрифосфата или замедленное восстановление ацетилхолина или еще что-нибудь третье. Во всех таких случаях налицо устранение или замедление прежнего внешнего рабочего эффекта. Но вместе с тем в каждом из этих случаев будет иная по качеству констелляция химических процессов. С этой точки зрения надо признать, что отрицание И. П. Павловым тождества процессов возбуждения и торможения на основе их внешних противоположных эффектов является абсолютно правильным. Они принципиально не могут быть тождественными, сколько бы ни было у них общих ингредиентов.
Таким образом, мы вполне можем допустить, что тонкий химический механизм блокирования возбуждения вполне может пострадать избирательно от каких-нибудь общих причин. Это может быть либо его «перенапряжение», либо «ослабление». Трудно себе представить чтобы своеобразная и, несомненно, энергетически дорогая химическая констелляция торможения не изменялась под влиянием каких-либо общих состояний организма гормонального или обменного характера. Однако в каждом отдельном случае «ослабление тормозного процесса» надо иметь достаточно убедительные доказательства того, что это ослабление зависит именно от третьей причины, а не от двух предыдущих.
Приведенный нами анализ возможных соотношений, лежащих в основе одного и того же внешнего феномена, убеждает в том, что центральные процессы являются гораздо более сложными, чем они представляются при первом приближении.
Однако исходный пункт для такого рода анализа, согласно нашей точке зрения на возникновение внутреннего торможения, значительно облегчает подобный анализ и