ИРЛ билеты 25-48

Он дважды проводит Базарова по кругу: Марьино (Кирсановы), Никольское (Одинцова), родительская деревенька. В итоге создается поразительный эффект. В ту же обстановку, в схожие ситуации, к тем же людям во второй части романа приходит иной Базаров: страдающий, сомневающийся, мучительно переживающий любовную драму, пытающийся отгородиться от реальной сложности жизни своей нигилистической философией. Даже любимая наука теперь не' приносит облегчения. Вторая половина романа строится на разрушении прежних связей Базарова с другими героями. «Автор проводит своего героя по книге, последовательно устраивая ему экзамены во всех сферах жизни - дружбе, вражде, любви, семейных узах. И Базаров последовательно проваливается всюду. Череда этих экзаменов и составляет сюжет романа» (Вайль, А. Генис. «Формула жука»). Постепенно Базаров остается в полном одиночестве, наедине со смертью, которую «попробуй отрицать», она сама «тебя отрицает». В эпилоге романа обнаруживается полная несостоятельность нигилизма Базарова перед вечным движением жизни и величественным спокойствием «равнодушной» природы.

Билет 29. Роман "Отцы и дети» создавался Тургеневым в горячее для России время. Рост крестьянских восстаний и кризис крепостнической системы вынудили правительство в 1861 году отменить крепостное право. В России необходимо было произвести крестьянскую реформу. Общество раскололось на два лагеря: в одном были революционеры-демократы, идеологи крестьянских масс, в другом — либеральное дворянство, стоявшее за реформаторский путь. Либеральное дворянство не мирилось с крепостничеством, но опасалось крестьянской революции. Великий русский писатель показывает в своем романе борьбу мировоззрений этих двух политических направлений. Сюжет роман построен на противопоставлении взглядов Павла Петровича Кирсанова и Евгения Базарова, которые и являются яркими представителями этих направлений. В романе поднимаются и другие вопросы: как надо относиться к народу, к труду, науке, искусству, какие преобразования необходимы русской деревне. Уже в названии отражена одна из таких проблем — взаимоотношение двух поколений, отцов и детей. Разногласия по различным вопросам всегда существовали между молодежью и старшим поколением. Так и здесь, представитель младшего поколения Евгений Васильевич Базаров не может, да и не хочет понять «отцов», их жизненное кредо, принципы. Он убежден, что их взгляды на мир, на жизнь, на отношения между людьми безнадежно устарели. «Да стану я их баловать... Ведь это все самолюбие, львиные привычки, фатовство...». По его мнению, основная цель жизни состоит в том, чтобы работать, производить нечто материальное. Именно поэтому Базаров неуважительно относится к искусству, к наукам, не имеющим практической базы; к «бесполезной» природе. Он считает, что гораздо полезнее отрицать то, что, с его точки зрения, заслуживает отрицания, чем безучастно наблюдать со стороны, ничего не решаясь предпринять. «В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем», — говорит Базаров. Со своей стороны, Павел Петрович Кирсанов уверен, что существуют вещи, в которых нельзя усомниться («Аристократизм... либерализм, прогресс, принципы... искусство...»). Он больше ценит привычки и традиции и не хочет замечать изменений, происходящих в обществе. Споры Кирсанова и Базарова раскрывают идейный замысел романа. В этих героях много общего. И в Кирсанове, и в Базарове сильно развито самолюбие. Порой они не могут спокойно вести споры. Оба они не подвержены чужим влияниям, и лишь пережитое и прочувствованное ими самими заставляет героев изменить взгляды на некоторые вопросы. Как разночинец-демократ Базаров, так и аристократ Кирсанов имеют огромное влияние на окружающих, и в силе характера нельзя отказать ни тому, ни другому. И все-таки, несмотря на такое сходство натур, эти люди очень разные, что обусловлено разницей в происхождении, воспитании и образе мышления. Расхождения проявляются уже в портретах героев. Лицо Павла Петровича Кирсанова "необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом". И вообще, весь облик дяди Аркадия «...был изящным и породистым, руки — красивые, с длинными розовыми ногтями". Внешность Базарова представляет полную противоположность Кирсанову. Он одет в длинный балахон с кистями, у него красные руки, лицо длинное и худое, с широким лбом и вовсе не аристократическим носом. Портрет Павла Петровича — это портрет "светского льва", чьи манеры под стать внешности. Портрет Базарова, несомненно, принадлежит "демократу до конца ногтей", что подтверждается и поведением героя, независимым и самоуверенным. Жизнь Евгения полна кипучей деятельности, он отдает каждую свою свободную минуту естественно-научным занятиям. Во второй половине XIX века естественные науки переживали подъем; появились ученые-материалисты, которые многочисленными опытами и экспериментами развивали эти науки, за которыми было будущее. И Базаров — прототип такого ученого. Павел Петрович, напротив, проводит все дни в безделии и беспочвенных, бесцельных раздумьях-воспоминаниях. Противоположны взгляды спорящих на искусство и природу. Павел Петрович Кирсанов восхищается произведениями искусства. Он способен любоваться звездным небом, наслаждаться музыкой, поэзией, живописью. Базаров же отрицает искусство ("Рафаэль гроша медного не стоит"), к природе подходит с утилитарными мерками ("Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник"). Николай Петрович Кирсанов также не согласен с тем, что искусство, музыка, природа — чепуха. Выйдя на крыльцо, «...он посмотрел кругом, как бы желая понять, как можно не сочувствовать природе». И здесь мы можем почувствовать, как Тургенев через своего героя высказывает свои собственные мысли. Прекрасный вечерний пейзаж приводит Николая Петровича к «горестной и отрадной игре одиноких дум», навевает приятные воспоминания, открывает ему «волшебный мир грез». Автор показывает, что, отрицая любование природой, Базаров обедняет свою духовную жизнь. Но основное различие между разночинцем-демократом, оказавшемся в имении потомственного дворянина, и либералом заключается во взглядах на общество и народ. Кирсанов считает, что аристократы — движущая сила общественного развития. Их идеал — "английская свобода», то есть конституционная монархия. Путь же к идеалу лежит через реформы, гласность, прогресс. Базаров уверен, что аристократы не способны к действию и от них нет никакой пользы. Он отвергает либерализм, отрицает способность дворянства вести Россию к будущему. Разногласия возникают по поводу нигилизма и роли нигилистов в общественной жизни. Павел Петрович осуждает нигилистов за то, что те "никого не уважают", живут без "принсипов", считает их ненужными и бессильными: "Вас всего 4-5 человека". На это Базаров отвечает: "От копеечной свечи Москва сгорела". Говоря об отрицании всего, Базаров имеет в виду религию, самодержавно-крепостнический строй, общепринятую мораль. Чего же хотят нигилисты? Прежде всего, революционных действий. И критерием является польза для народа. Павел Петрович прославляет крестьянскую общину, семью, религиозность, патриархальность русского мужика. Он утверждает, что «русский народ не может жить без веры». Базаров же говорит, что народ не понимает собственных интересов, темен и невежествен, что в стране нет честных людей, что «мужик рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке». Однако он считает необходимым отличать народные интересы от народных предрассудков; он утверждает, что народ по духу революционен, поэтому нигилизм — это проявление именно народного духа. Тургенев показывает, что, несмотря на умиление, Павел Петрович не умеет разговаривать с простыми людьми, «морщится и нюхает одеколон». Словом, он настоящий барин. А Базаров с гордостью заявляет: «Мой дед землю пахал». И он может расположить к себе крестьян, хотя и подтрунивает над ними. Слуги чувствуют, «что он все-таки свой брат, не барин». Это именно оттого, что Базаров обладал умением и желанием трудиться. В Марьино, в имении Кирсановых, Евгений работал, потому что не мог сидеть без дела, в его комнате установился «какой-то медицинско-хирургический запах». В отличие от него представители старшего поколения не отличались способностью к труду. Так, Николай Петрович старается хозяйничать по-новому, но у него ничего не получается. О себе он говорит: «Я человек мягкий, слабый, век свой провел в глуши». Но, по Тургеневу, это не может служить оправданием. Если не можешь работать — не берись. А самое большое, что делал Павел Петрович, — помогал своему брату деньгами, не решаясь давать советы, и «не шутя воображал себя дельным человеком». Конечно, более всего человек проявляется не в разговорах, а в делах и в жизни своей. Поэтому Тургенев как бы проводит своих героев через разные испытания. И сильнейшее из них — испытание любовью. Ведь именно в любви душа человека раскрывается полно и искренне. И тут горячая и страстная натура Базарова смела все его теории. Он влюбился, как мальчишка, в женщину, которую высоко ценил. «В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому, а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе». Герой переживает сильный душевный разлад. «...Что-то... в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость». Анна Сергеевна Одинцова отвергла его. Но Базаров нашел в себе силы с честью принять поражение, не теряя своего достоинства. А Павел Петрович, тоже сильно любивший, не смог уйти с достоинством, когда убедился в равнодушии женщины к нему: «.. года четыре провел он в чужих краях, то гоняясь за нею, то с намерением терял ее из виду... и уже не мог попасть в нужную колею». И вообще тот факт, что он серьезно влюбился в легкомысленную и пустую светскую даму, о многом говорит. Базаров — сильная натура, это новый человек в русском обществе. И писатель внимательно рассматривает этот тип характера. Последнее испытание, которое он предлагает своему герою — смерть. Каждый может притвориться тем, кем хочет. Некоторые люди всю жизнь так и делают. Но в любом случае перед смертью человек становится тем, что есть на самом деле. Все напускное исчезает, и настает время задуматься, может быть, в первый и последний раз, о смысле жизни, о том, что хорошего сделал, будут ли помнить или забудут, как только похоронят. И это естественно, потому что перед лицом неизвестности человеку открывается то, что он, возможно, и не видел при жизни. Жаль, конечно, что Тургенев «убивает» Базарова. Такому смелому, сильному человеку жить бы да жить. Но, возможно, писатель, показав, что такие люди существуют, не знал, что делать со своим героем дальше... То, как умирает Базаров, могло бы сделать честь любому. Он жалеет не себя, а родителей. Ему жаль так рано покидать жизнь. Умирая, Базаров признает, что «попал под колесо», «но еще топорщится». И с горечью говорит Одинцовой: «А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, вилять хвостом не стану».Базаров — фигура трагическая. Нельзя сказать, что он побеждает Кирсанова в споре. Даже когда Павел Петрович готов признать свое поражение, Базаров вдруг теряет веру в свое учение и сомневается в своей личной необходимости обществу. "Нужен ли я России? Нет, видно, не нужен", — размышляет он. Только близость смерти возвращает Базарову уверенность в себе. На чьей же стороне автор романа? Однозначно нельзя ответить на этот вопрос. Будучи либералом по убеждениям, Тургенев чувствовал превосходство Базарова, более того, утверждал; "Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса". И далее: "Я хотел показать сливки общества, но если сливки плохи, то что же молоко?" Иван Сергеевич Тургенев любит своего нового героя и в эпилоге дает ему высокую оценку: «...страстное, грешное, бунтующее сердце». Он говорит, что не обыкновенный человек лежит в могиле, а действительно человек, нужный России, умный, сильный, обладающий нестереотипным мышлением. Известно, что И.С.Тургенев посвятил роман Белинскому и утверждал: "Если читатель не полюбит Базарова со всей его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью, я виноват, что не достиг своей цели. Базаров — мое любимое детище".

Билет 30.

Заглавия романов И.С. Тургенева отличаются своим структурным и функциональным разнообразием: только первый из них назван по фамилии главного героя («Рудин»), т.е. само заглавие как основной план произведения выделяет план данного персонажа; названия других романов в сжатой форме выражают либо главную тему («Дворянское гнездо»), либо центральную проблему («Накануне», «Новь»), либо основной конфликт («Отцы и дети»). В заглавие романа «Дым» вынесено слово-символ, которое является формой обозначения сквозного образа произведения и которое по мере организации текста расширяет своё значение и приобретает обобщающий и универсальный характер. В тургеневедении давно замечено, что заглавие «Дыма» символично: одни исследователи считают, что введением «аллегорического заглавия» автор «недвусмысленно» отвергает нигилистическое движение и образ «дыма» является символом непрочности, эфемерности революционных начинаний (А.Г. Цейтлин) , другие полагают, что название романа является символом «газообразного», «непланетарного» состояния всей России, вступившей в полосу нового общественного и социально-экономического развития (А.И. Батюто, А.Б. Муратов) . При всём различии трактовок несомненно, что акцент учёные делают на социальный аспект. Более широкое толкование образа дыма даёт в своих работах О.Н. Осмоловский. Специально не ставя вопрос о заглавии романа, учёный выявляет его символический подтекст в целом и справедливо считает, что «тема дыма – хаотической, противоестественной жизни» – начинает своё существование уже в названии произведения и влияет на его структуру, сюжет, принципы изображения действующих лиц, специфику их психологических характеристик и создаёт метафизический план художественного изображения – о «стихийности натуры и неясности природы человеческих отношений», о трагической судьбе человека вообще. В черновом автографе «Дыма» Тургенев точно указал время работы над романом: начало — 6 (18) ноября 1865 г., конец — 17 (29) января 1867 г., причем в 1866 г. в течение девяти месяцев он «не писал ни строки». Таким образом, процесс писания «Дыма» отнял у Тургенева всего шесть месяцев, если не считать дополнительной работы над текстом при переписывании рукописи набело, перед сдачей в набор и в связи с выходом в свет отдельного издания романа (1868 г.). Столь короткий срок работы над большим произведением объясняется тем, что его замысел возник значительно раньше и был обдуман Тургеневым задолго до его литературного оформления. Ю. Г. Оксман впервые обосновал предположение, что «вся идеологическая нагрузка» романа «была предопределена историко-философскими и социально-политическими дискуссиями Тургенева с Герценом, Огаревым и Бакуниным», проходившими в Лондоне в начале мая н. ст. 1862 г. После отмены крепостного права перед Россией открылся путь, по которому давно уже шествовал Запад,— путь буржуазного развития. Это заставило многих русских пристальнее вглядеться в то, что представляла собой Западная Европа, обогнавшая Россию в экономическом развитии. Давний спор междузападниками и славянофилами стал особенно злободневен. В не риятии западной буржуазной действительности оказались единодушны такие разные писатели, как Л. Толстой, Ф. Достоевс кий, Салтыков-Щедрин, А. Герцен. А. И. Герцен в статье 1862 г. «Концы и начала» дал саркастический портрет западного буржуазного мещанства и попытался обосновать идею своеобразного, незападного исторического развития России. Основу индивидуального пути развития России Герцен видел в самобытном народном русском характере, народной жиз ни, в существовании народной общины. Это была прямая полемика с Тургеневым, писатель это понял и ответил Герцену в лично] переписке. Тургенев отнюдь не восторгался буржуазным укладе! европейской жизни, но с глубочайшим пессимизмом смотрел о: также и на Россию. «Народ, перед которым вы преклоняетесь, -писал он Герцену,— консерватор преимущественно — и даже носи в себе зародыш такой буржуазии в дубленом тулупе, теплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением к всякой гражданской ответственности и самодеятельности — что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах». Противопоставление Запада и России Тургеневу казалось фальшивым: и там и здесь виделись ему одни и те же пороки, поэтому и спасение представлялось единым — цивилизация, носителем которой должен стать «образованный класс». Герцен и Огарев видели революционность в народе, а Тургенев возражал, что «революция в широком значении этого слова существует только в меньшинстве образованного класса». В общине же Тургенев видел социальное зло, ибо «община и круговая порука очень выгодны для помещика, для власти»... но выгодна ли крестьянам? В этот период писатель отмечал: «Я схватил за рога большой роман — не знаю только, одолею ли зверя... Может быть, мне все же удастся — иногда мне кажется, что у меня есть еще, что сказать. Такая вера необходима в работе». Еще современники заметили, что большинство персонажей нового тургеневского романа «Дым» имеет прямое соответствие с реальной жизнью. Но Тургенев возражал против такого суждения. Есть в «Дыме» немало соответствий между действующими лицами и их прототипами, значительно больше, чем в других романах. И прежде всего это относится к кружку так называемых баденских генералов, прибывших в Баден-Баден на отдых представителей верхушки российского административно-правительственного аппарата, изображенных в романе. Мериме писал о романе: «Я слышал, что санкт-петербургская аристократия негодовала при появлении романа "Дым": она увидела в нем сатиру на себя, тем более обидную, что изображение отличалось большим сходством с оригиналом. Посетители любого салона находили здесь свои портреты». Баденские генералы — это «отцы» организации дворянской крепостнической реакции в России, озлобившиеся и перешедшие от разговоров к действиям. Основополагающий принцип их действий сформулирован в романе с предельной ясностью и лаконизмом: «Вежливо, но в зубы». Это те самые люди, на чьей совести лежит бессмысленный и трусливый террор, развязанный в России. Это испугавшаяся за свое положение и привилегии власть, стремящаяся, насколько возможно, удержать старые порядки. К этим «отцам» автор «Дыма» испытывал чувства вполне определенные: их низость, пошлость, глупость, духовную пустоту он выставил на всеобщее обозрение с безжалостной издевкой. Но что же «дети»? Лагерь «детей» представлен в романе кружком Губарева. В частном письме Тургенев назвал изображение этого кружка «гейдельбергскими арабесками». Арабески — сатира в высшей степени ядовитая. Старые знакомые — ситниковы да кукшины, только под другими фамилиями, объединившиеся вокруг грубого деспота по натуре,— вот что такое кружок Губарева. Псевдореволюционность, пустота, пошлость самого низкого пошиба — вот из чего образованы узоры арабесок. Истинная сущность представителя русских «гей-яельбергцев» откровенно разоблачается автором в одной из заключительных сцен «Дыма», в которой Губарев, вернувшийся в Россию, демонстрирует манеры помещика-крепостника старой закваски. «Вглядись попристальнее в людей, командующих у нас,— и во многих из них ты узнаешь черты того типа»,— писал Тургенев Полонскому по поводу Губарева. «Гейдельбергские арабески» — сатира против псевдореволюционеров, «хористов революции», так называл их Герцен, сатира точная и справедливая. «В "Дыме" ситниковы возомнили себя господами положения. Но где же Базаров?» На вопрос Писарева автор ответил так: «Вы не сообразили того, что если сам Базаров и жив — в чем я сомневаюсь,— то в литературном произведении упоминать о нем нельзя: отнестись к нему с критической точки не следует, с другой — неудобно; да и наконец,— ему теперь только можно заявлять себя — на то он и Базаров; пока себя не заявил, беседовать о нем или его устами было бы совершенно прихотью — даже фальшиво...» Имея особое чутье ко всем переменам в общественной жизни, Тургенев не мог не ощутить ее ослабления во второй половине 60-х годов XIX века. В тот момент Базаровы, по мнению Тургенева, никак не заявляли о себе, и, верный жизненной правде, писатель отказался от изображения нового русского Инсарова. А он прежде всего «хотел быть искренним и правдивым». Тургенев понимал революцию не как коренной переворот, а как медленное преобразование действительности, важнейшим моментом которого является торжество просвещения и цивилизации. Реакционерам-генералам и губаревскому кружку Тургенев щейно противопоставил не нового Базарова, а проповедника западноевропейской цивилизации — Потугина. «Быть может, мне одному это лицо дорого; но я радуюсь тому, что оно появилось, а его наповал ругают... Я радуюсь, что мне именно теперь удаюсь выставить слово: «цивилизация» на моем знамени,— и пусть в него швыряют грязью со всех сторон...» — так писал Тур-гнев Писареву, подчеркивая, что не Базаров, а именно Потугин юлее всего близок и дорог ему. В речах Потугина — отголоски давних споров Тургенева со славянофилами, а позднее с Герценом: «Да-с, да-с, я западник, я предан Европе; то есть, говоря точнее, я предан образованности, над которою у нас так мило теперь потешаются,— цивилизации,— да, да, это слово еще лучше,— и люблю ее всем сердцем, и верю в нее,,и другой веры у меня нет и не будет». Однако и взгляды Потугина вряд ли могут стать точкой опоры в той стихии всеобщего отрицания, которая господствует в романе «Дым». Сам автор признавался позже, что в его герое есть доля шаржа. Слищ. ком уж беспощадно порою отрицает Потугин то, что не могло не быть дорого автору,— Россию. В своих раздумьях о судьбах родины Потугин доходит до остроумного вывода: разгуливая однажды по всемирной выставке в лондонском Хрустальном дворце, он вдруг решает, что, «если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли неминуемо должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал,— наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы родная...» В этих рассуждениях слабость крайнего западничества: механическое понимание прогресса как совокупности научно-технических достижений — при полном пренебрежении к ценностям духовным. Нужно заметить, что если бы «провалилась Русь», то ведь с нею бы и вся русская литература, главное дело жизни Тургенева. Рассудочные потуги западника оказываются несостоятельными. Потугин в жизни разочаровавшийся неудачник. Он порой жалок в своем бессильном отрицании, и это не может не породить сомнений в его идеях. В романе «Дым» отражен глубокий пессимизм Тургенева, выросший в ту самую эпоху, когда большая часть общества жила теми или иными надеждами. Исток этого пессимизма — разочарование личности в «мире всеобщего». Дымом, чем-то обманчивым и нереальным представляется вся жизнь главному герою романа Литвинову. «Дым, дым,— повторил он несколько раз; и все вдруг показалось ему дымом, все, собственная жизнь, русская жизнь — все людское, особенно все русское. Все дым и пар, думал он; все как будто беспрестанно меняется, всюду новые образы, явления бегут за явлениями, а, в сущности, все то же да то же; все торопится, спешит куда-то — и все исчезает бесследно, ничего не достигая; ...дым, шептал он, дым...» Эти рассуждения Литвинова отдаленно перекликаются с завершающей идеей тургеневской речи о Гамлете и Дон Кихоте: «Все пройдет, все исчезнет, все рассыплется прахом... Все великое земное Разлетается, как дым... Но добрые дела не разлетаются дымом; они долговечнее самой сияющей красоты...» Тогда Тургеневу виделся еще выход в добрых делах, была надежда на Дон Кихота — теперь на это нет и намека, Дон Кихоту нет места в этом мире. Героиню романа «Дым» можно было бы назвать «несостоявшейся тургеневской девушкой». По задаткам характера, по свойствам натуры Ирина подходит именно под тип «тургеневской героини», но, в отличие от своих предшественниц, она полностью подчиняется среде. Личность Ирины измята и искорежена внешними обстоятельствами. Героиня ненавидит, презирает окружающее общество, но не имеет воли выйти из-под его власти. Впрочем, сама воля уже не представляется автору такою же безусловной ценностью, как прежде. Наоборот — теперь она становится основой деспотизма, заменяя собою подлинную цельность личности, она рождает власть Губаревых. Брезгливое презрение и насмешка автора сопровождают почти всех героев «Дыма». «Нет ни к чему почти любви»,— верно заметил Л. Толстой по поводу нового романа Тургенева. Романы Тургенева — социальные, это своего рода летопись общественной жизни, а действительность больше не давала писателю необходимого материала. Критики начинают порицать писателя за «несовременность его творчества». Тургенев создает прекрасные, художественно совершенные творения — повести, стихотворения в прозе, а их почти единогласно величают «пустяками», «безделками», «ничтожеством». Но Тургенев был верен себе, своему таланту. И время все расставило на свои места. Мы восхищаемся его романами, начиная от «Рудина» и заканчивая «Новью» и «Вешними водами». Но писатель много услышал несправедливого в свой адрес, так как не сразу были поняты его лучшие творения.

Билет 31. В начале 70-х годов в России наметился новый общественный подъем, связанный с деятельностью революционных народников. Тургенев проявлял к этому движению самый оживленный интерес. Он близко сошелся с одним из идейных вождей и вдохновителей «хождения в народ» П. Л. Лавровым и даже оказывал материальную помощь в издании сборника «Вперед». Тургенев завершил работу над этим романом в 1876 году и опубликовал его в январском — февральском номерах журнала «Вестник Европы» за 1877 год. Действие «Нови» отнесено к самому началу «хождения в народ», к 1868 году. Тургенев показывает, что народническое движение возникло не случайно. Крестьянская реформа 1861 года, в чем писатель теперь убедился, обманула ожидания, положение народа после 19 февраля не только не улучшилось, но резко ухудшилось. Главный герой романа революционер Нежданов говорит: «ПолРоссии с голода помирает, «Московские ведомости» торжествуют, классицизм хотят ввести, студенческие кассы запрещаются, везде шпионство, доносы, ложь и фальшь — шагу нам ступить некуда». Но Тургенев обращает внимание и на слабые стороны народнического движения. Молодые революционеры — это русские Дон Кихоты, не знающие реального облика своей Дульсинеи — народа. В романе изображается трагикомическая картина народнической революционной пропаганды, которую ведет Нежданов: «Слова: «За свободу! Вперед! Двинемся грудью!» — вырывались хрипло и звонко из множества других, менее понятных слов. Мужики, которые собрались перед амбаром, чтобы потолковать о том, как бы его опять насыпать, <...> уставились на Нежданова и, казалось, с большим вниманием слушали его речь, но едва ли что-нибудь в толк взяли, потому что когда он, наконец, бросился от них прочь, крикнув последний раз: «Свобода!» — один из них, самый прозорливый, глубокомысленно покачав головою, промолвил: «Какой строгий!» — а другой заметил: «Знать, начальник какой!» — на что прозорливец возразил: «Известное дело — даром глотку драть не станет. Заплачут теперича наши денежки!» Конечно, в неудачах «пропаганды» такого рода виноват не один Нежданов. Тургенев показывает и другое — темноту народа в вопросах гражданских и политических. Но так или иначе между революционной интеллигенцией и народом встает глухая стена непонимания. А потому и «хождение в народ» изображается Тургеневым как хождение по мукам, где русского революционера на каждом шагу ждут тяжелые поражения, горькие разочарования. Драматическое положение, в котором оказываются народники-пропагандисты у Тургенева, накладывает свою печать и на их характеры. Вся жизнь Нежданова, например, превращается в цепь постоянно нарастающих колебаний. Герой то и дело бросается в крайности: то в отчаянные попытки действовать, то в пучину сомнений, разочарований и душевной депрессии. Эти метания трагически отзываются и в личной жизни героя. Нежданова любит Марианна. Эта девушка готова умереть за идеалы любимого человека. Но Нежданов, теряющий веру в их осуществимость, считает себя недостойным любви. Повторяется история, знакомая нам по роману «Рудин», но только в роли «лишнего человека» здесь оказывается революционер. Да и финал этой истории более трагичен: в припадке отчаяния Нежданов кончает жизнь самоубийством. На почве глубоких разочарований у народников действительно участились тогда случаи самоубийства. Лидеры народнического движения понимали их историческую неизбежность. П. Л. Лавров, например, утверждал, что в начале движения появляются мученики идеи, способные на практически бесполезные жертвы ради грядущего торжества социалистических идеалов. Это будет «пора бессознательных страданий и мечтаний», «фанатических мучеников», пора «безрасчетливой траты сил и бесполезных жертв». Лишь со временем наступит этап «спокойных, сознательных работников, рассчитанных ударов, строгой мысли и неуклонной терпеливой деятельности». Тургенев не отступил от исторической правды, показывая типические черты первой фазы народнического движения. Однако неудачи первых шагов этого движения он абсолютизировал, видя в них роковую неизбежность, вечное революционное донкихотство. Трагедия Нежданова заключается не только в том, что он плохо знает народ, а политически неграмотный мужик его не понимает. В судьбе героя большую роль играет его происхождение, наследственные качества его натуры. Нежданов — полуплебей-полуаристократ. От дворянина-отца ему достались в наследство эстетизм, художественная созерцательность и слабохарактерность. От крестьянки-матери, напротив, — плебейская кровь, несовместимая с эстетизмом и слабодушием. В натуре Нежданова идет достоянная, ни на секунду не прекращающаяся борьба этих противоположных качеств, между которыми не может быть примирения. А потому эта борьба изматывает, истощает духовные силы героя, приводит его к самоубийству. Нота «физиологического фатализма» проходит через весь роман и относится не только к Нежданову. Все революционеры-народники оказываются у Тургенева физически или психически болезненными людьми. Таков Мар-келов с его душевной усталостью, являющейся врожденным свойством его натуры; таков Паклин с его болезненным шутовством — прямым следствием физической неполноценности. Случайно ли это? По-видимому, нет. Тургенев считает революционный героизм и энтузиазм противоестественным делом. Потому-то и уходят у него в ряды революционеров не вполне здоровые люди. Писатель восхищается их самоотверженными порывами, сочувствует их неудачам, но в то же время сознает, что эти герои не могут быть терпеливыми, мужественными и трезвыми тружениками исторического прогресса. Роману «Новь» Тургенев предпосылает эпиграф «из записок хозяина-агронома»: «Поднимать следует новь не поверхностно скользящей сохой, но глубоко забирающим плугом». В этом эпиграфе содержится прямой упрек «нетерпеливцам»: это они пытаются поднимать «новь» поверхностно скользящей сохой. В письме к А. П. Философовой от 22 февраля 1875 года Тургенев сказал: «Пора у нас в России бросить мысль о «сдвигании гор с места» — о крупных, громких и красивых результатах; более, чем когда-либо, следует у нас удовлетворяться малым, назначать себе тесный круг действия». Глубоко забирающим плугом поднимает «новь» в романе Тургенева «постепеновец» Соломин. Демократ по происхождению и по складу характера, он сочувствует революционерам и уважает их. Но путь, который они избрали, Соломин считает заблуждением, в революцию он не верит. Представитель «третьей силы» в русском освободительном движении, он, как и революционеры-народники, вызывает подозрения и преследования со стороны правительственных консерваторов калломейцевых и действующих «применительно к подлости» либералов сипягиных. Эти герои изображаются теперь Тургеневым в беспощадном сатирическом освещении. Никаких надежд на правительственные «верхи» и дворянскую либеральную интеллигенцию писатель уже не питает. Он ждет реформаторского движения снизу, из русских демократических глубин. В Соломине писатель подмечает характерные черты великоросса: так называемую «сметку», «себе на уме», «способности и любовь ко всему прикладному, техническому, практический смысл и своеобразный деловой идеализм». Поскольку в жизни таких Соломиных были еще единицы, герой получается у писателя слишком декларативным. В нем резко проступают черты либерально-демократической доктрины Тургенева. В отличие от революционеров, Соломин занимается культурнической деятельностью: он организует фабрику на артельных началах, строит школы и библиотеки. Именно такая, не громкая, но практически основательная работа способна, по Тургеневу, обновить лицо родной земли. Россия страдает не от нехватки героического энтузиазма, а от практической беспомощности, от неумения «не спеша делать» простое и будничное дело. Тургенев отчетливо видел в эти годы слабые стороны русского духовного максимализма. Гигантомания нередко оборачивалась тем, что всё относительное, конечное, всё устоявшееся и закрепленное, всё, ушедшее в уют, склонны были считать буржуазным, филистерским. Конечно, эта черта в характерах русских героев была надежным противоядием мещанству в любых его формах. Но, достигая предельных высот, максималист впадал в крайности отрицания всего временного, относительного, преходящего. Таким народникам-утопистам Тургенев и противопоставляет в «Нови» трезвого практика Соломина, кровно связанного с родной почвой, осмотрительного и делового. Народники-лавристы относились к людям соломинского типа довольно терпимо и видели в них своих союзников. Лавров подразделял русских либералов на «конституционалистов» и «легалистов». Первые ограничивали свои требования заменой самодержавия конституционным образом правления. Вторые искренне верили в возможность «легального переворота» и перехода России к народному самоуправлению через артель и школу без напрасных революционных жертв и потрясений. Лавров допускал возможность союза народников-революционеров с «легалистами». Обращаясь к последним, он писал: «Во-первых, вы не верите в правительство: это — общее для нас отрицание. Во-вторых, вы признаете права народа на строй общества, где его интересы, экономические и нравственные, будут стоять на первом месте: это — общее для нас утверждение». Нетрудно заметить, что соломинская программа целиком и полностью совпадает со взглядами «легалистов». В понимании Тургенева, Соломин — не типичный буржуазный «постепеновец», рассчитывающий на реформы «сверху», а «постепеновец «снизу», народный деятель и просветитель. Для такого человека Нежданов и Марианна — свои люди, так как у них общая цель — благо народа. Различия лишь в средствах достижения этой цели. Вот почему Лавров называл Соломина «уравновешенным революционером», а одна из современниц Тургенева, дочь К. Д. Кавелина С. К. Брюллова, народница по убеждениям, приветствовала Соломиных как «желанных для русской земли пахарей». «Только тогда, когда они вспашут «новь» вдоль и поперёк, на ней можно будет сеять те идеи, за которые умирают наши молодые силы». Таким образом, союз Тургенева с видными деятелями, идеологами народничества и революционно настроенной молодежью был не случайным. Он возникал на почве существенной демократизации общественных взглядов писателя на пути и перспективы обновления России.