Блаватская Т.В. Ахейская Греция
.pdf
разделилось на резко разграниченные имущественные группы.
Пути развития Северной Греции в эту же эпоху остаются во многом неясными. Эпир еще так мало исследован, что о населении его почти ничего нельзя сказать. Для Фессалии как будто остается в силе вывод Уэйса и Томпсона о спаде культурного развития во II тысячелетии по сравнению с
блестящим периодом расцвета в предшествующем тысячелетии.151
Приведенный краткий очерк археологических данных по истории ахейской Греции в XVII—XVI вв. носит весьма беглый характер. Но и перечисленные сведения позволяют заметить, что ахейское общество пережило большие изменения в указанный отрезок времени. По всей стране растет число населенных пунктов, появляются отдельные крупные центры, часть которых — Дорион, Микены, Тиринф — была окружена оборонительными укреплениями. Превращение акрополей в крепости, где обитали басилеи, свидетельствует, что власть местных правителей быстро теряла свой общенародный характер, становясь институтом господства над народом.
Трудноуловимый на первых порах процесс возвышения царского рода и противопоставления одной богатейшей семьи остальным членам общины прослеживается довольно ясно на примере роста экономического могущества правящего рода в Микенах. Нельзя полагать, что в ту эпоху обогащение царя шло за счет резкого понижения материального благополучия членов общин. Увеличение производительно-
151 A. J. B. Wace and M. S. Thompson, Prehistoric Thessaly, p. 249.
сти труда благодаря широкому употреблению бронзовых орудий и создание ряда технических приспособлений (в особенности внедрение гончарного крута) привели общество к созданию больших материальных ценностей, чем раньше. Вероятно, некоторая часть этих богатств еще оставалась в распоряжении членов общины.
Носители царской власти тогда еще не выработали приемов всестороннего обирания народа, так как благодаря живучести многих пережитков родового строя свободные общинники, главы семей, имели большие права. Имущественная дифференциация внутри широких слоев населения позволяет думать, что система распределения материальных благ достигла большой неравномерности. Главной ценностью в тогдашнем обществе была земля, поэтому можно полагать, что наделы земли не были одинаковыми и некоторая часть общинной аристократии имела гораздо большие земельные наделы, чем простые люди. Видимо, и военная добыча делилась в зависимости от военных усилий, затраченных разными членами общины. Это существенно увеличивало долю членов военной аристократии, вырабатывавших к тому же специальные военные навыки.
Получение большей доли общинного дохода (то ли в виде урожая с большего надела, то ли в виде добавочной части военной добычи) выделяло над всей массой свободного населения общины более богатые семьи, гробницы которых к концу XVI в. содержали не только доступные почти всем керамические изделия, но и некоторые предметы роскоши.
Данные о развитии ахейского общества в XVII—XVI вв. показывают, что это было время распространения имущественного неравенства, углубление которого в дальнейшем
достигнет огромной степени. Теперь же происходит главным образом накопление богатства немногими семьями, причем одна и та же богатая семья могла состоять из людей весьма различного состояния. Назовем скромное захоронение девушки в могиле Мю и очень богатое почти одновременное ей погребение девочки в могиле Хи могильного круга В в Микенах.
Возможно, что экономическое неравенство внутри микенской царской семьи являлось следствием того явления, которое имело место в поздних варварских обществах: глава семьи присваивал труд младших членов и обогащался за их счет. Подобным образом библейские патриархи умножали свои стада. Можно думать, что в ахейском обществе существовали аналогичные установления и поэтому младшие члены семьи занимали подчиненное положение, что также подрывало устои рода.152
Рост имущественного неравенства должен был привести к дальнейшему развитию и качественному изменению института патриархального рабства, т. е. системы, «направлен-
152 Ф. Энгельс отмечает в 1891 г., как сильно сельское население Ирландии живет представлениями родовой эпохи: крестьянин, уплачивающий аренду, считает землевладельца чем-то вроде вождя клана, и последний, согласно обычаю, обязан помогать своим менее состоятельным соседям в случае необходимости (Ф. Энгельс, Про-
исхождение семьи, частной собственности и государства. — К.
Маркс и Ф. Энгельс, Собрание сочинений, изд. 2, т. 21, стр. 133). Можно представить, как живучи были воззрения родовой эпохи в ахейском обществе интересующего нас времени, когда родовой строй для ахеян был не вчерашним днем, как в Ирландии XIX в., а утром того же самого дня.
ной на производство непосредственных средств существования».153 Картина экономического развития ахейского общества XVII—XVI вв. позволяет думать об ограниченном применении рабского труда. Производство носит еще такой сильно индивидуализированный характер, что нет никаких сомнений в том, что основной работник как в земледелии, так и в ремесле — свободный производитель. Но несомненно, что уже тогда рабы использовались в домах басилеев и знатных воинов в качестве обслуживающего персонала. Мы считаем возможным это утверждать потому, что пользование массивными вещами из повседневного обихода микенских династов XVII—XVI вв. несомненно требовало наличия в доме подсобной рабочей силы. Например, не только хозяйка дома, но и средних сил ахеянин не мог бы перенести бронзовый котел с водой. Даже хранение и уход за накапливаемыми в доме богача ценностями (посуда, оружие, украшения) также требовали затраты большого количества труда. Положение слуг-рабов в ахейском быту, вероятно, было во многом сходным с «богоравным» Эвмеем или ключницей Евриномой из дома Одиссея. Ведь рассматриваемый период в истории ахеян был временем, когда только возникало понятие «раб», когда только узнавались полезные качества подчиненной рабочей силы.154 В то время лишь начинали
153К. Маркс, Капитал, т. III, — К. Маркс и Ф. Энгельс. Собрание сочинений, изд. 2, т. 25, ч. I, стр. 364-365.
154Фродин отмечает в среднеэлладском акрополе Асины погребения № 80 и 81, одно из которых могло быть погребением рабыни. Находки весьма убедительны: женский остов погребен в каменном ящике (захоронение 130), крышка которого нависает с северного
использовать рабский труд. Поэтому еще длительное время порабощенное население продолжало сохранять некоторые черты утраченной свободы.
Что касается политической структуры ахейской Греции этого времени, то и здесь, так же как и в области социальных отношений, должно было оставаться еще много от предшествующей эпохи родоплеменного строя. Единство материальной культуры на большой территории от Южной Фессалии до Пелопоннеса указывает, что население здесь общалось непрерывно, — видимо, обитавшие в Греции этнически единые племена составляли союз, несмотря на наличие ряда диалектов.
Отмеченное выше возвышение правителей отдельных земель, видимо, отражает завершение в XVIII—XVII вв. процесса перерастания власти племенных вождей в царскую и дальнейшего роста ее в сторону наследственного монархического института. Действительно, захоронения пилосских и микенских владык XVI в. не могут быть названы погребениями верховных военачальников эпохи доклассовых отношений. Изысканная роскошь, окружавшая микенских басилеев, похороненных в могиле IV круга А, попытка бальзамирования одного из анактов, похороненных в близ-
конца на 0,45 м, и под этим выступом крыши был найден скелет более молодой женщины (Frödin — Persson, Asine, pp. 124, 125, fig. 103). Напомним, что ахеяне начала II тысячелетия тщательно погребали покойников в специально приготовленной могиле, поэтому захоронение под сдвинутым перекрытием чужой гробницы производит впечатление погребения действительно обездоленного человека.
кой по времени могиле V,155 и великолепная по архитектурному замыслу купольная гробница Пилоса — все это атрибуты того нового содержания, которое получила власть племенного вождя на протяжении изучаемых 400-500 лет и которое обусловило возникновение государственной структуры в ахейском обществе. Как бы ни было примитивно ахейское государство в конце XVI в., оно существовало уже в политической жизни Греции в форме системы обособленных мелких царств.
Для полноты картины развития ахеян в XVII—XVI вв. следует привлечь данные об ахейской торговле. Многочисленные свидетельства говорят об оживленном обмене товарами материковой Греции с островным миром.
Население материка и островов поддерживало очень тесный и постоянный контакт. Примечательно, что длительный обмен товарами (с островов везли обсидиан и, вероятно, мрамор, а также и керамику) привел к сравнительно небольшому воздействию несколько более развитой кикладской культуры на ахейскую культуру материка. Фурумарк, исследовавший этот вопрос на примере керамических изделий, наиболее богатого раздела источников, пришел к выводу, что хотя некоторые криволинейные мотивы росписи и были взяты материковыми гончарами из кикладских росписей, среднеэлладская вазовая живопись, несмотря на это, представляет собой «индивидуальный и независимый стиль, присущий материку и характеризуемый строго тектониче-
155 Schliemann, Mykenae, S. 339-342, Abb. 454.
ским построением и ярко выраженным предпочтением абстрактных геометрических рисунков».156
Относительно связей ахейской Греции с Критом Фурумарк делает аналогичный вывод: несмотря на наличие критского импорта в Асину, на Эгину и на Киферу, керамика материка остается почти не затронутой минойским декоративным стилем. По-видимому, связи с Критом в первой трети II тысячелетия не были ни широкими, ни глубокими.
Перелом происходит в начале позднеэлладского I периода, т. е. приблизительно на рубеже XVII и XVI вв., когда внутри ахейского общества заметны большие социальные сдвиги. В XVI в. микенские гончары более широко попользуют кикладские мотивы. Фурумарк отметил роспись на сосудах из могилы VI круга А.157 Как нам кажется, некоторые сосуды из могил Бэта и Ламбда круга В должны быть причислены к этой же группе.158 Гораздо большее воздействие оказывает в это время и Крит, ввозивший значительное количество своих великолепных керамических изделий.
В керамике ахейской Греции появляются критские мотивы. Изделия оружейников, ювелиров и камнерезов носят черты восприятия критских канонов. Эта новая волна куль-
156Furumark, Analysis, pp. 234. К этой характеристике следует добавить еще одну черту, отмеченную Хаманном: математичность материковой орнаментации (R. Hamann, Geschickte des Kunst, Berlin, 1956, S. 439). Математичность росписи означает, вероятно, тщательный расчет художника при росписи им каждого сосуда. Аналогичный тщательный расчет господствует в ахейской архитектуре
XVI—XV вв.
157Furumark, Analysis, S. 232.
158Mylonas, Ancient Mycenae, fig. 43 left; fig. 81 left.
турного воздействия долгое время истолковывалась как свидетельство несомненного политического господства Крита, причем Эванс предполагал полное подчинение материка,159 тогда как Пендлбери считал возможным отношения
ахейских династов к владыкам Крита определить как вассальные.160
Однако более детальный анализ памятников, носящих следы «миноизации», показал, что проблема взаимоотношений материка и Крита гораздо более сложная. Несмотря на заимствование мотивов керамической росписи или причесок критян,161 культура материковых ахеян остается в своей основе элладской, характеризуемой господством тех же принципов, которые доминировали в XVII столетии.162 Впервые вопрос о политической и культурной самостоятельности ахейской Греции был поставлен Блегеном, который справедливо отметил, что развитие скромной деревни у Коринфа в первой половине II тысячелетия объясняет последующее блестящее развитие Микен и Тиринфа. Именно Блеген поставил вопрос о том, что материковая культура лишь до известного момента впитывала в себя критские традиции, а затем, обогащенная ими, она стала доминиро-
159Evans, Palace of Minos, vol. I, pp. 23-24. Весь его монумен-
тальный труд проникнут идеей о гегемонии Крита.
160Дж. Пендлбери, Археология Крита, стр. 244.
161Mylonas, Ancient Mycenae, p. 139; Marinatos, KMH, № 212 (и
комментарий к нему).
162Поэтому недавнее заявление Доу, что «по содержанию и по форме культура материка стала минойской» в XVI в. до н. э., представляется нам слишком категоричным (Dow. The Greeks..., p. 9).
вать над минойской.163 Уэйс уже в 30-х годах XX в. считал возможным говорить о взятии ахеянами лишь внешних черт критской культуры.164 Наиболее ярко положение о самобытности культуры Греции во II тысячелетии было сформулировано Уэйсом и Блегеном в 1939 г.165 С этих позиций Уэйс пишет очерк о микенской цивилизации,166 законченный в 1949 г. В дальнейшем точка зрения Блегена — Уэйса получает новые подтверждения в обстоятельных работах Фурумарка167 и Кантор.168 Упомянутые исследования показали, что нет оснований говорить о полной миноизации ахейской культуры, что совершенно неправильно представление о культуре Греции в XVI—XIII вв. как ответвлении критской цивилизации.
Интересующий нас период — XVI столетие — лучше всего исследован Фурумарком, пришедшим к выводу, что материковая культура этого времени была по существу среднеэлладской и что миноизация была медленным и постепенным процессом. Изучая керамику, Фурумарк отметил, что керамика в течение позднеэлладского I периода (отве-
163Blegen, Korakou, р. 117.
164Дж. Пендлбери, Археология Крита, стр. 249, прим. 1.
165A. J. Б. Wace and С. W. Blegen, Pottery as evidence for trade and colonisation in the Aegean Bronze Age, — «Klio», Bd. XXXII, 1939, S. 131-147.
166Wace, Mykenae, p. 102 sq.
167Furumark, Analysis, p. 471 sq. Еще более определенны взгляды Фурумарка в работе: «The settlement at Jalysos...» (p. 186).
168E. J. Kantor, The Aegean and the Orient in the Second Millenium B. C., — ΑJΑ, vol. 51, 1947, pp. L-103. Подробное освещение вопроса см. на стр. 50-53.
чающего XVI в.) является определенно элладской по своему характеру, изготовленной ахейскими гончарами на материке, лишь имитировавшими некоторые мотивы из критских росписей. Это стиль параллельный, но не идентичный полностью критскому позднеминойскому IA стилю росписей и технического построения сосудов.169 Выводы Фурумарка о господстве «элладского» характера в керамическом производстве Греции XVI в. весьма важны. Видимо, обмен, служивший сначала удовлетворению потребностей высших слоев ахейского общества, не оказывал сколько-нибудь значительного воздействия на всю производственную жизнь. Он осуществлялся в интересах меньшинства населения, и поэтому круг его влияния был еще не столь велик.
В еще большей степени эта характеристика приложима к ахейско-египетскому обмену. В погребениях микенских басилеев XVII—XVI вв. встречены предметы египетского импорта, например фаянсовые амулеты,170 так же как и следы знакомства ахейских анактов с египетской культурой (золотые маски на лицах покойных царей171 или изображе-
169Furumark, Analysis, p. 477; The settlement at Jalysos..., p. 186.
170Хрустальная утка из могилы Омикрон в Микенах (Mylonas, Ancient, Mycenae, р. 146) относится египтологами к числу изделий Нильской долины (ВСН, vol. LXXVIII, 1954, р. 113).
171Заимствование лицевых масок из египетского погребального обряда представляется нам весьма спорным толкованием. Тщательное исследование захоронений в гробничном круге В показало, что никаких следов деревянного гроба или антропоморфного саркофага, подобного египетскому, у ахеян не существовало. Поэтому гипотеза Станса (цит. по: Persson, New tombs, p. 112), развитая и дополненная Мойрером (M. Meurer, Der Goldschmuck der mykenischen