Глава 2.
СОЦИОЛОГИЯ ЖУРНАЛИСТИКИ В СИСТЕМЕ ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ
В восприятии студента журналистской специализации все учебные дисциплины делятся на несколько семейств – по принципу близости к практической работе. Во всяком случае, к этому делению подталкивают названия дисциплин. Скажем, «Технические средства СМИ» – это непосредственно пригодится в редакции; «Основы творческой деятельности журналиста» – пожалуй, скорее, профессиональная мастерская, чем дань университетскому академизму; «Социология журналистики» – один из многочисленных предметов «для общего развития»... Встречаются и сложные комбинации оценок, например: «Скучно, но полезно»; «Не нужно, но интересно» и т.п.
Конечно, итоговое мнение о той или иной дисциплине определяется содержанием курса и мастерством преподавателя – иногда оно полностью переворачивает исходную установку. Но на преодоление неверного стереотипа уходят время и энергия. К тому же методика занятий все еще не настолько совершенна, чтобы в квалификации выпускника даже самая отвлеченная (на взгляд профана) теория переплавлялась в непосредственную производительную силу.
Исследователи личности российского журналиста с беспокойством отмечают низкий КПД профессиональной школы: «В процессе получения высшего журналистского образования индивид изучает курс наук, созданный на основе иных, нежели привычные ему обыденные сферы деятельности. Вместе с тем отсутствие специального методологического тренинга, за исключением курсовых и дипломных работ, приводит к тому, что начинающий журналист получает знания в научной форме, а мыслить продолжает в обыденной»[63]. Если дипломированные специалисты мало что прибавляют к вчерашнему интеллектуальному облику прессы, значит, в ней торжествует косность, бесконечное «повторение пройденного» – хотя бы и в сменяющихся ракурсах и декорациях.
Журналистика и социология
Социология журналистики – в высшей степени «практическая» наука, во всяком случае как элемент подготовки будущего профессионала. Именно так мы и будем ее рассматривать в этом учебнике – ничуть, однако, не умаляя ее теоретический потенциал. Чем глубже и вернее предлагаемое ею знание, тем короче путь к ее использованию в качестве инструмента редакционного труда.
Кстати говоря, в отечественной истории теоретическая социология и пресса «находили» друг друга подчас самым причудливым образом. По свидетельству историка Е.В. Тарле, в дореволюционной России преподавание социологии блокировалось властями. В сановных кругах ее называли «блажьлогией». Поэтому вместо университетских кафедр она обосновалась в популярных журналах и газетах, часто принимая форму публицистики[64]. Первое отечественное учебное заведение для социологов – Русская школа общественных наук – было открыто в 1901 г. в Париже. Программа практических занятий включала в себя 4 важнейшие темы, в число которых входила – «Печать в России, политические направления и группировка»[65].
Мы еще коснемся более детально сходства этих двух видов познания и отражения действительности. Сейчас же отметим, что для общества времена высокомерного третирования социологии как бесполезной профессорской выдумки давно миновали. «Социология является перспективой в такой же мере, в какой она является наукой, – пишут авторы фундаментального труда по этой теме Скотт и Салли МакНолл. – Социологическая перспектива побуждает нас искать те пути, на которых поведение и чувства людей формируются более крупными социальными силами, вне контроля и сознания людей»[66].
Речь о том, что социология в целом имеет не только теоретическое, но и громадное, не подлежащее сомнению прикладное значение. То же самое можно сказать и об относительно частном явлении – социологии журналистики. Однако применительно к ней конструкция «не только, но и...» несет в себе также иное содержание: с одной стороны, это своеобразная ветвь социального познания, с другой – целенаправленное исследование журналистики. В данном разделе учебного курса нас больше занимают связи социологии журналистики с миром теории, тогда как в следующем разделе внимание будет сосредоточено на практической применимости научно-методического инструментария (социожурналистика).
Как и любая ветвь обществоведения, социология журналистики тяготеет к объективному анализу картины мира. Классик русской и мировой социологии Питирим Сорокин настаивал на том, что избранная им наука «должна решительно порвать с дилетантским философствованием, грудой слов покрывающим отсутствие знаний. Она должна отрешиться от всяких предпонятий, отправляться от факта, идти к фактам и кончать фактами»[67]. Развитый интерес к общественному содержанию и развитию событий, их целостное видение и отображение, безусловная верность реальным фактам, иммунитет к соблазну «предпонятий» – все это теория и практика прессы перенимают у науки об обществе. Причем сочетание названных качеств вовсе не предполагает квазинаучного засушивания текстов. Наоборот, взаимопроникновение такой социологии и такой журналистики способно создать базу для живого, яркого по форме, увлекательного диалога с читателем. Ничто здесь не противоречит творческой самобытности корреспондента.
Вместе с тем надо подчеркнуть, что под симбиозом двух видов Деятельности имеется в виду именно их взаимообогащение, а не поглощение одного другим. В литературе же чаще принято рассматривать их сосуществование, чем соединение. При этом социология, по недоброй традиции, подается как «материнская» область, из которой пресса черпает достоверное знание (о мире, статусе и функциях самих средств информации, о методах познания и отражения действительности). Социология – заведомо «высокое», а пресса – «низкое», обыденное явление, которое может быть лишь слегка облагорожено привлечением интеллектуального капитала и методических приемов, накопленных в исследовательских лабораториях.
В представлениях самих журналистов, напротив, нередко принижается ценность научного знания. Памятно название «экспресс-социология», которое дал газетным расследовательским кампаниям публицист А. Рубинов: она якобы «имеет преимущество не в обстоятельности исследования, а в скорости получения результатов»[68]. Надежность методики, фактов и выводов здесь намеренно отодвигается на второй план, главное – схватить проблему. Однако только точные сведения имеют какую-либо познавательную ценность для общества, независимо от оперативности их предоставления. Справедливости ради скажем, что сам А. Рубинов, организуя знаменитые некогда операции «Вечерней Москвы» и «Литературной газеты», всегда стремился максимально обеспечить репрезентативность (представительность) и достоверность данных, в отличие от своих менее щепетильных эпигонов.
Пренебрежительное отношение к объективной реальности свойственно не только репортерам. Оно в равной мере подстерегает исследователей СМИ, если они позволяют себе отвлечься от сложнейшего социального контекста, в котором, помимо нашей воли, растворена пресса – со всеми предпосылками ее возникновения, содержанием текстов, причинами успеха и провала, эффектами деятельности. За порогом такого пренебрежения развивается явление асоциальности прессы. Журналистика как бы отворачивается от общества, конструирует «вторую» информационную реальность, по субъективным основаниям творит и сокрушает кумиров – т.е. демонстрирует свое непослушание обществу, свою равновеликость ему или господство над ним.
Асоциальность получила и другую форму существования – в виде замкнутости прессы на интересах, ценностях, жизненном опыте квазиэлитарной журналистской корпорации. У нее уже есть и некое философское обоснование, именуемое постструктурализмом (или деконструкционализмом). Согласно этой концепции, в современном мире разрушается веками утверждавшаяся зависимость общественных явлений от производственно-экономических отношений и социальных институтов, на смену которой приходит зависимость от знаково-языковой формы общения. Соответственно становится будто бы ненужной, невозможной и подчиненность массмедиа интересам аудитории – пресса превращается в инструмент дестабилизации всего реального и истинного, любой исторической или политической правды[69].
Исследователи-лингвисты фиксируют, что под мощным давлением постмодернистской тенденции в искусстве в журналистские материалы проникла карнавальная, игровая стихия. В результате, во-первых, смысл и значение текстов стали доступными лишь тем, кто постиг правила игры; во-вторых, «чем интенсивнее документальное подвергается игровой обработке, тем оно больше отдаляется от реального»[70]. Таким образом, жертвой саморазвития (самовыражения, самоублажения, самолюбования и т.п.) журналистики снова оказывается действительность – будь то материальные объекты, социально-политические процессы, интересы населения или что-либо иное, живущее вне субъективного сознания корреспондентов-постмодернистов.
Слов нет, творческая натура имеет право на формалистические экзерсисы, и остается только порадоваться, если она достигает высот подлинного литературного мастерства. Более того, унылое позитивистское констатирование свершившихся фактов, лишенное творческой фантазии, образности, обыгрывания ярких деталей, умерщвляет публицистику, низводя ее до протокола общественного бытия. Вместе с тем читатель журналистских произведений рассчитывает на внятное изложение реальных обстоятельств, ведь для него эти материалы служат компасом, по которому нацеливается его поведение в социальной, гражданской и культурной сферах.
Карнавал в журналистике, с его пародийно-смеховой культурой, способен дискредитировать не только отдельных лидеров и социальные институты, но и саму идею осмысленности существования в обществе. Следовательно, постмодернистская утрата определенного смысла (реального содержания) не согласуется с общественными ожиданиями от прессы, с ее назначением как источника знаний о мире. Журналистская продукция в принципе не может изготавливаться методами, противоречащими документализму, иначе она превратится в изящную словесность, проповедь, анекдот – в любую другую текстовую форму, но неизбежно перестанет быть собой. Зачем, спрашивается, обращаться к прессе, если в такой же манере, но с большим артистическим изяществом и блеском ту же интермедию разыграют на эстраде или в театре?
Первейшей задачей социологии журналистики становится преодоление синдрома асоциальности – и в теории, и в сознании редакционного аппарата
Выделим несколько стадий осмысления потребности журналистов в непрерывном пополнении знаний о мире жизни. Категорически выступают против союза социальной науки с практикой те, кто утверждает неизменный приоритет конкретного опыта над всяческим «мудрствованием» Такой путь рассуждений не нов и, по всей видимости, всегда останется открытым для желающих следовать по нему. Его с готовностью выбирают неофиты «новой волны», которые еще вчера не имели никакого касательства к редакционному производству, а сегодня задают тон и в издательском бизнесе, и в дискуссиях о судьбе российской и мировой прессы.
Примером служит интервью генерального директора одного из молодых издательских домов в Петербурге – человека, пришедшего в журналистику фактически случайно. В момент публикации беседы были основания интересоваться причинами явного коммерческого успеха предприятия: его развлекательная продукция расходилась по всей стране огромными тиражами. Стратегия компании выстраивалась, как оказалось, оперативно, по ходу деятельности: бизнес-плана не было, «в воздухе носились идеи... И мы точно шли за рынком... У нас разлада нет... Мы живем успешным издательским бизнесом» и т.д.[71] Однако через короткое время после этого интервью издательский дом сдал лидирующие позиции и в бизнесе, и на рынке читательского интереса, из него ушла многочисленная группа одаренных журналистов, которые таким образом выразили свое несогласие с политикой руководства в деловой и творчески-профессиональной сферах. И это вполне типичная иллюстрация ненадежности эмпирического способа мышления, получившего распространение в российской прессе.
Несколько более компромиссно звучат заявления тех аналитиков, кто ищет в науке «подсобный материал» для редакционного производства, но не склонен видеть в ней самостоятельный ресурс развития журналистики. «Лучший способ извлекать теорию из практики – это, конечно, заниматься практикой. Мы сталкиваемся с опытом и фактами, которые интересуют нас, и обращаемся к моделям, которые раскрывают значение опыта»[72], – полагает один из американских экспертов. Другой исследователь из США считает ведущими сегодня факторами коммуникации социально-демографические и психологические характеристики аудитории, ее информационные интересы. Для завоевания рынка от коммуникаторов требуется стать демографами и психографами, учеными магистрами, специализирующимися на анализе аудитории и массмедиа, «или по крайней мере существенно развить интуицию, чтобы распознавать детали происходящего»[73].
Так под давлением деловой конъюнктуры эмпиризм делает «уступку» точному знанию обстоятельств редакционной практики, и этот факт сам по себе знаменателен. Нетрудно, однако, заметить, что до идей слитности интересов журналистики и общества, зависимости прессы от социальной среды, а также ответственности перед миром за плоды производственной активности отсюда еще далеко.
Мы ведем речь не о личном выборе того или иного редактора и не о частностях производственной жизни. Из упования на опыт и интуицию в России выросла общенациональная тенденция спонтанного развития прессы. В течение 1990-х годов и профессиональные идеологии, и организация СМИ, и методики труда претерпевали глубинные трансформации, вплоть до полярного изменения приоритетов. Доказывать или хотя бы иллюстрировать факт преобразований нет необходимости – он очевиден и общепризнан. Однако эти процессы шли самопроизвольно, без опоры на сколько-нибудь ясно выраженные системные основания. По мнению главы бывшего Минпечати РФ М.Ю. Лесина, предыдущие годы представляли собой «переходный период в развитии СМИ», в течение которого «было допущено несколько принципиальных ошибок». Одной из них он считал отсутствие у государства «собственной стратегии развития рынка СМИ». Приблизительно то же сказал помощник Президента С.В. Ястржембский[74].
Проблема, конечно, не сводится ни к завершению «переходного периода», ни к организации рынка массовой информации. Ее суть заключается в том, что на рубеже 80–90-х годов журналистика фактически лишилась теоретико-методологического фундамента. Он, безусловно, существовал в советское время, как бы критически мы с высоты сегодняшнего знания ни относились к существу партийно-коммунистической теории печати и методам утверждения ее господства. В новейших политико-исторических исследованиях особо отмечается, что «журналистская практика осуществлялась не спонтанно или только в угоду интересам власти, как это может показаться при поверхностном рассмотрении особенностей функционирования СМИ. Их развитие строилось на основе сложившихся особенностей духовной культуры, утвердившейся на протяжении длительного времени, с учетом политических традиций нашего общества»[75].
В новой социальной ситуации практика оказалась смелее и предприимчивее теории, она раньше откликнулась на лавинообразное нарастание трансформаций. Отечественной науке в предыдущие десятилетия не хватило дальновидности, навыков прогнозирования и новаторского потенциала для того, чтобы подготовить решения стратегических и тактических проблем, возникших перед журналистикой с началом так называемого переходного периода. Вскоре выяснилось, что развиваться самостоятельно, без выверенных стратегических ориентиров прессе крайне сложно. Как отмечают исследователи, «стремительное обновление концептуального аппарата мышления привело к тому, что многие журналисты в первые годы переходного периода... теряли веру в то, что этот мир в принципе поддается объяснению и рациональному упорядочению. <...> Таким образом, можно говорить о том, что в описываемый период в отечественной журналистике происходила смена профессиональных парадигм, сопровождавшаяся тотальной релятивизацией всех представлений»[76].
Как известно, реальное состояние СМИ выглядит плачевно: пресса потеряла аудиторный спрос и в массе своей не может существовать без дотаций в какой-либо форме. Значит, подавляющее большинство «эмпириков» в расчете на личную одаренность, интуицию, удачу, конъюнктуру ошиблись. Несмотря на отдельные яркие творческие открытия и «оживление» общего стиля деятельности, приходится признать, что отечественная журналистика пребывает в затяжном кризисе.
Тот факт, что между ставкой на здравый смысл и профессиональным «дефолтом» существует закономерная связь, доказывается анализом состояния российских СМИ в Интернете. Специалисты описывают положение дел в Рунете словами «системный кризис»: сетевые ресурсы развиваются гораздо медленнее, чем предполагали их организаторы; не приносят предполагавшихся доходов; бедны в содержательном, кадровом отношениях и т.п. Одна из главных причин неудач состоит в том, что оптимистические прогнозы не подкреплялась никакими исследованиями. И далее: «Единственная возможность успеха – принципиально новая стратегия, до сего момента никем не предложенная»[77].
Выработка стратегических установок для целого социального института, каковым является журналистика, возможна лишь при условии верного понимания его сущностных черт. Такое глубокое и систематизированное знание не порождается в производственной «текучке», его дает наука. Теория способна увидеть, чем журналистика отличается от других способов освоения человеком мира, почему она незаменима в сравнении, например, с искусством или научными исследованиями. Так, шведские социологи считают, что «саму журналистику можно назвать формой письменной истории, хотя и с учетом определенных правил, которые касаются способа мышления журналистов»: в прессе функция летописания выражена не так явно, как у обычных историков, и связана с периодичностью, заложенной в основу производства и выпуска новостей[78].
Первое, что обращает на себя внимание, – это параллель с популярным в отечественной литературе определением публицистики как истории современности, идущим от В.И. Ленина. Но важнее уловить здесь логически неизбежные параметры журналистского труда. Социальная история – документальная память человечества – не может создаваться из разрозненных, «на глазок» выхваченных фактиков, занятие ею предполагает системное и строгое освоение действительности.
Мы подошли к вопросу о сходстве и различии социологии и журналистики. Как ни парадоксально, родственность этих форм познания и отражения мира основывается на том, что они поставляют приблизительную (с математической точки зрения) информацию. Обратимся к авторитету основоположника кибернетики Н. Винера. Он писал о тщетности надежд на то, что если в гуманитарную область будут перенесены методы естественных наук, это решит проблему адекватного понимания общественной среды. С одной стороны, наблюдатель-гуманитарий, в отличие от исследователя материального мира, может оказывать сильное влияние на явления человеческой практики – они слишком близко стоят по отношению друг к другу и, следовательно, взаимодействуют. С другой – сказывается заинтересованность наблюдателя: «ученый-социолог не может взирать на свои объекты с холодных высот вечности и вездесущности... Короче говоря, будут ли наши исследования в общественных науках статистическими или динамическими... они могут иметь точность лишь до очень небольшого числа десятичных знаков... Нравится ли это нам или нет, но многое мы должны предоставить “ненаучному”, повествовательному методу профессионального историка»[79].
Не правда ли, сказанное можно отнести и к историку-журналисту, хотя понятно, что в его тексте «десятичных знаков» точности будет значительно меньше, чем в отчете о социологическом исследовании. Это, впрочем, не означает, что обществоведение и пресса обречены на фактические ошибки. Здесь иные, по сравнению с математикой, пути к истине, среди которых понимание ситуации, умение отделять типичное от второстепенного значат не меньше, чем беспристрастные числовые ряды.
Публицист-аграрник Ю. Черниченко, вспоминая о судьбе одного из своих очерков, писал: «Без электронно-вычислительных машин, без алгоритмов... мы с читателями пришли к тем же 470 теоретическим тысячам, к которым приводит фундаментальная наука»[80]. Имеется в виду потребность страны в комбайнах, которую автор рассчитал, обобщив свои беседы с сельскими специалистами и наблюдения в хозяйствах. Данные «от земли» были затем подтверждены экономической статистикой. Заметим, что опрос экспертов и целенаправленное наблюдение относятся к наиболее популярным методам сбора информации в эмпирической социологии. Приведенный пример показывает, что автор владеет ими достаточно уверенно.
Подробное сопоставление журналистики и социологии на методологическом уровне дано в учебном пособии «Журналистика и социология» (МГУ, 1995). Приведем его в тезисной форме:
Ø оба вида деятельности относятся к обществоведческой сфере, при том, что социология в большей мере ориентирована на прогнозирование развития процессов и явлений, а журналистика больше погружена в текущую практику;
Ø они руководствуются сходными принципиальными установками: гуманистическая направленность, социальная ответственность, гражданская заинтересованность, стремление к получению надежной и достоверной информации;
Ø у них общие объекты исследования и отражения – современное общество и его структурные компоненты, взятые и в объективном (факты, поведение), и в субъективном измерениях (мнения, интересы, отношения), однако социология тяготеет к массово-статистическим фактам и процессам, а для прессы характерно обостренное внимание к человеческой индивидуальности и уникальным событиям;
Ø применяется примерно одинаковый комплекс методов труда, среди которых социологи отдают предпочтение массово-статистическим и формализованным методам, а журналисты – углубленному знакомству с индивидуально-конкретными явлениями;
Ø основной адресат (потребитель продукции) для социологов – специалисты и органы управления, для журналистов – массовая аудитория; но как ученые нуждаются в диалоге с широкой общественностью, так и сотрудники СМИ в случае необходимости апеллируют к органам управления;
Ø взаимодополняя друг друга, социология и журналистика создают полную картину, в которой статистически значимые факты и закономерности сочетаются с отражением индивидуальных форм жизнедеятельности общества[81].
Как нетрудно заметить, приведенные характеристики касаются главным образом сбора, обработки и распространения информации, т.е. эмпирической деятельности. Если же вести речь о теории и профессиональном самосознании сотрудников СМИ, то нас больше будут интересовать концепции, подходы, методология системного анализа, которые привносятся в представления о журналистике из науки об обществе. Ни назначение прессы, ни ее функции и отношения с другими институтами, ни мера ее влияния на целостный социальный организм не могут быть поняты без учета того распределения ролей, той игры сил, которые объективно сложились в обществе и систематически осмысливаются в социологии.
Материал такого рода последовательно накапливается и осмысливается в частной социологической теории – социологии средств массовой коммуникации. Ее основные цели – «изучение, с одной стороны, социальной обусловленности этих (массово-коммуникационных. – Авт.) процессов, с другой – социальных последствий их функционирования, т.е. влияния на социальные, политические, экономические, культурные явления»[82]. Через посредство этой научной дисциплины цеховые рамки журналистской деятельности как бы размыкаются для «внешнего» окружения. Она начинает восприниматься как составная часть системы более высокого порядка – социума, элементы которого находятся в непрерывном продуктивном взаимодействии.
Значит ли сказанное, что тем самым уже полностью сформирована теоретическая основа социологии журналистики? Ответ можно дать только отрицательный.
Во-первых, нельзя разобраться в явлении, если подходить к нему лишь извне – всегда есть непостижимые для стороннего наблюдателя внутренние закономерности и таинства. К журналистике, в которой сопрягаются рациональное и интуитивное, социальное и неповторимо личностное, производственное и творческое, это относится как ни к какому другому явлению.
Во-вторых, журналистика представляет собой комплексное, многоаспектное образование, имеющее наработанные долгим опытом собственные концептуальные основы, отнюдь не измеряемые одними только коммуникационными критериями. В качестве аргумента в поддержку коммуникационного истолкования журналистики приводятся различные доводы, включая и утверждение, что такова магистральная линия развития гуманитарных наук за рубежом.
Действительно, господствующие западноевропейские и американские доктрины прессы в числе важнейших истоков имеют социально-психологические, коммуникационные по сути, теории, представленные именами Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, Ле Бона и др.[83] Однако в Западной Европе и США формируются ценности отнюдь не универсального, общечеловеческого свойства. «Перед лицом глобальной конкуренции вдвойне необходимо способствовать провозглашению национальной идентичности и ее связям с языком и искусствами, литературой, кинематографией и телевидением», – утверждает американский профессор М. Прайс[84].
Но сейчас нас больше занимают содержательные, а не географические координаты данного теоретического направления. Журналистика, безусловно, есть коммуникация, и в этом качестве ее необходимо интенсивно исследовать, развивать и преподавать. Но нереалистично признавать менее существенным или несамостоятельным ее значение как творческой деятельности по созданию интеллектуальных, политических, эстетических, иных ценностей, как института общественного самоуправления, как отрасли производства и т.д.
Следовательно, в-третьих, социология журналистики складывается под определяющим влиянием теории журналистики – как самостоятельной и широко разветвленной области научного познания, углубленно занимающейся всеми закономерностями, процессами, движущими силами, которые существуют внутри системы СМИ. Социология журналистики развивается в русле этой теории и в то же время не поглощается ею, а занимает особенное – по предмету, назначению, методам – место[85]. Наша задача состоит в том, чтобы определить это особенное ее положение. Значит, необходимо охарактеризовать структуру теории журналистики в нынешнем состоянии и направления ее динамики.
Прежде чем приступить к этому, проведем еще одно сопоставление, выйдя за границы непосредственного предмета своего интереса. Оно нужно для того, чтобы понять, что социологические подходы к духовно-творческой сфере специфичны в сравнении с другими социальными явлениями.
Как бы ни различались виды духовно-творческой деятельности, Для социологии все они – объект особой, повышенной сложности, принципиально не допускающий однолинейных решений. Журналистика не является исключением из общего правила. В этом можно убедиться, познакомившись со структурой и идейным наполнением учебного пособия для гуманитарных вузов «Введение в социологию искусства» (2001).
Увидевшее свет после публикации нашего пособия «Социология журналистики» (1998), но написанное, по всей вероятности, совершенно независимо от него, оно содержит в себе много сходных с нашими мыслей и методологических решений, вплоть до подобия в названиях и последовательности глав. В частности, здесь подвергаются критике упрощенные «представления о том, что предметом науки должно служить искусство, взятое или как социальный институт, или как форма социальной деятельности, или как вид общественной коммуникации, или как социальная ценность. Все подобные трактовки сужают понимание искусства как общественного явления и, как правило, сводят всю систему его взаимоотношений и взаимосвязей с обществом только к какому-либо одному ее элементу, исключая при этом необходимость исследования самих художественных произведений»[86].
Соглашаясь с приведенными суждениями, весьма, на наш взгляд, глубокими, обратимся к многоплановой структуре современной науки о журналистике.
Теория журналистики и социология журналистики
Проблема классификации журналистских дисциплин еще далека от решения. Существует, например, такая оригинальная версия их типологизации: теория, история, социология журналистики[87]. Однако при всей специфичности социологического знания оно не вправе претендовать на столь высокий статус, который уравнивает его с любой теорией вообще. Применительно к прессе есть не меньше оснований подчеркивать исключительность филологии, психологии, экономики и т.д. К тому же в целом нельзя согласиться с выведением социологии журналистики за границы теоретического знания. В таком случае ее уделом становится работа с конкретными данными, без построения концептуальных гипотез и обобщений. Впрочем, сами авторы предложенной версии признают, что она слишком непривычна и заявляется в дискуссионном порядке[88].
Мы не случайно задерживаемся на вопросе о соотношении в социологии журналистики теоретического и эмпирического начал. В ошибочном представлении многих студентов, да и опытных газетчиков, к социологам относится человек с опросным листом и калькулятором. Этот вопрос имеет давнюю и драматическую предысторию. Выдающийся французский обществовед Р. Арон посвятил ему введение к одному из самых известных своих трудов. Он назвал карикатурным противопоставление эмпирической социографии (преимущественно западной) и социоисторической школы, макросоциологии (преимущественно восточной, советской прежде всего)[89]. Во-первых, конкретные исследования опираются на некие фундаментальные обществоведческие воззрения; во-вторых, обе тенденции имеют общие корни в истории науки; в-третьих, формальное разъединение специалистов лишь ослабляет позиции научного сообщества.
Будем исходить из разделения науки о журналистике на историю (воссоздание прошедших событий в их конкретности и многообразии), теорию (производство идей, взглядов, концепций) и критику (анализ и оценка текущей практики) по аналогии с литературоведением, искусствоведением и другими науками о духовно-творческой деятельности. Конечно, между полюсами существуют более сложные формулы – например, история учений о прессе или теоретическая методология историко-журналистских изысканий. Но для нас сейчас важно, что социология журналистики относится к классу теоретических дисциплин, поскольку главным содержанием обращена к научному пониманию современных процессов и прогнозированию перспектив развития СМИ в обществе. Она соседствует с рядом других подходов к актуальной практике СМИ, каждый из которых отличается не только особым предметом анализа, но и происхождением, генетическими связями с теми или иными областями гуманитарного познания.
Ближе всего к социологии стоит общая теория журналистики, разрабатывающая методологические основы деятельности СМИ и науки о прессе – в частности, вопросы о роли журналистики в духовно-культурном прогрессе, ее принципах, функциях, назначении. В литературе сложился понятийно-терминологический аппарат методологического анализа прессы, хотя к нему, разумеется, не надо относиться как к венцу творения. В традициях отечественной науки он приближен к уровню классических гуманитарных дисциплин – философии, теоретической социологии, истории, филологии. В свою очередь, сами эти дисциплины оказались в выигрыше. «Философский анализ журналистики – это не только путь к созданию ее фундаментальной теории... но и возможность дальнейшего углубления собственно философского знания»[90], – верно отмечается в редких, к сожалению, исследованиях этого своеобычного, типично российского симбиоза.
На наших глазах происходит перераспределение приоритетов в методологии, вызванное прежде всего коренными изменениями социально-экономического, политического, идеологического облика страны. В частности, утратила монопольное положение оценка прессы сквозь призму партийно-классовых интересов. Никто из серьезных исследователей не сочтет ее полностью утратившей силу: это противоречило бы наблюдаемому сегодня всплеску издательской активности различных политических и социальных группировок. Но в то же время непреложной истиной стало наличие целого ряда других подходов к анализу – с культурологических, национально-государственных, правовых, экологических и прочих позиций.
В группе прикладных разработок самое широкое распространение получили исследования журналистского мастерства и качества творческой продукции. Концентрация внимания на текстах была естественной для литературоведческой традиции анализа и первоначальной технологии журналистского производства – «мануфактурного», основанного на индивидуальном выполнении всего цикла операций, от замысла до писательского воплощения. В результате и в науке, и в преподавании образовался крен в сторону формы произведений – прежде всего жанровой характеристики текстов.
На протяжении десятилетий в советских университетах мастерство преподносилось через изучение жанров печати, телевидения и радио. Студенты «восходили» от более простой якобы заметки к более сложной корреспонденции, фельетону, обозрению и т.п. А вопрос о том, какие общественные или личностные потребности призваны удовлетворять «эталонные» статьи и очерки, решался лишь попутно, в соответствии с проблематикой каждой конкретной публикации. Ему, таким образом, придавалось второстепенное значение. Волей-неволей в сознание учащихся закладывалась убежденность в том, что для журналиста важнее знать как писать, чем для кого, для чего, что именно. Неизбежным следствием такого примата формы становилась подготовка специалиста, который мало задумывается над тем, кому адресуются и как воспринимаются вышедшие из-под его пера строки.
Действительность отрицает слепое поклонение идолу формы. Мы наблюдаем, как из прессы исчезают не то чтобы отдельные приемы, но даже ведущие некогда жанры публикаций – сошлемся хотя бы на судьбу передовой статьи. Параллельно завоевывают популярность другие формы выступлений – например, комментированные сводки котировки биржевых акций. И в данном случае, как в методологии, причина состоит в коренной метаморфозе экономического и социального строя, а вместе с тем – общественных запросов к СМИ.
Изучение форм творчества, конечно же, ни в коей мере не должно быть ослаблено. Но ему предстоит стать гораздо более гибким и социализированным, т.е. обернуться к реалиям общественной и производственно-журналистской жизни. Кроме того, аморфное понятие мастерства необходимо дифференцировать на несколько точно очерченных областей анализа, которые в комплексе дают представление о природе, структуре и проявлениях мастерства. К этому ряду относятся методика труда (общедоступные, научно выверенные средства деятельности) и поэтика журналистики (формы, язык текстовых произведений), изучение которых связано с филологическими и искусствоведческими традициями. Сюда же в значительной степени относится психология журналистского творчества, которая занимается универсальными, прагматически ценными аспектами работы над произведениями, предназначенными для опубликования в СМИ. В подходе к мастерству неизбежно усиление рациональности (вместо описательной эмоциональности). Журналистская профессия из интуитивно-кустарнической все стремительнее превращается в индустриальную, технизированную. Все более дробным становится в ней разделение труда, и, значит, производственный стандарт все заметнее преобладает над уникальностью формы отдельного произведения.
Журналистика не утрачивает своей ценности в выражении потенциала личности, равно как и эстетической значимости. Для российской прессы это особенно характерные качества. Например, исследование мотивации к труду, проведенное среди газетчиков, выявило, что для них на первом месте стоит потребность в творческой самореализации, значительно опережающая соображения материального порядка и социально-престижные мотивы[91]. Но вместе с тем несомненно, что в современном мире ощутимо возрастает значение прессы как средства массовой и межличностной коммуникации, передачи социально-ориентирующей и деловой информации. Может быть, отчетливее всего это проявляется там, где создание текстов либо отсутствует, либо не играет центральной роли: в журналистском менеджменте, в звене управления редакционно-издательским производством и коммерческими связями редакции.
Практика выдвинула менеджмент в число особо приоритетных направлений развития СМИ и, соответственно, объектов изучения. Ему свойственны особые, далекие от журналистского творчества, методы труда, формы представления материалов и профессионально-психологические параметры. Как объект анализа он теснее всего связан с конкретной экономикой и теорией управления. Однако в этой специфике менеджмента СМИ кроются противоречия, связанные с его изучением и преподаванием как журналистской дисциплины. Чем резче подчеркивается специфика, тем очевиднее предмет удаляется от журналистики. Вплоть до признания того, что на СМИ распространяются универсальные для всех отраслей предпринимательства методы управления персоналом и производством.
Действительно, практика прессы в последние десятилетия демонстрирует как тенденцию эффективное привлечение управленцев и маркетологов, приходящих из других сфер хозяйствования. В США, где заметно усилился интерес молодежи к специализации в области рекламы, паблик рилейшнз и менеджмента СМИ, подготовку по этому профилю чаще дают не журналистские колледжи, а экономические школы[92]. Очевидно, что изучение менеджмента СМИ как равноправное с другими направление теоретико-журналистских изысканий оправдывает себя до той поры, пока ведется в органическом единстве с ними и со своеобычной, «очеловеченной» редакционной практикой. Игнорирование духовно-культурной и творческой сущности работы в прессе влечет за собой исключение менеджмента из системы теории журналистики.
Сходным образом складывается судьба журналистского правоведения. В нашей стране о нем не имело смысла говорить до 1990 г., когда был принят первый закон о печати (тогда еще союзный). С тех пор стало бурно развиваться, разрастаться количественно информационное законодательство. Во второй половине 1990-х годов насчитывалась уже не одна сотня правовых актов, которые, так или иначе, затрагивали сферу массовой информации. Довольно многочисленная группа юристов – ученых и практических работников – стала специализироваться в этой области права. Но законодательство останется сторонней для журналистики «территорией» мысли и действия, если не будет выявляться специфическая заинтересованность в нем работника СМИ: профессионально необходимый уровень его правовой культуры и образования, методика правоприменения в производственных ситуациях, взаимоотношения с источниками информации и органами контроля за соблюдением законности, правовая экспертиза своих и чужих текстов и т.п.
При желании можно бы обозначить культурологические, эстетические, этические и другие компоненты, отражающие широкий спектр гуманитарных наук, содержательные и методические элементы которых как бы адсорбируются теорией журналистики. Свое «эхо» получают в ней и дисциплины технические, обеспечивающие прогресс материальной базы коммуникаций. Важно, что все эти «пришельцы» устанавливают взаимопонимание и сотрудничество между собой благодаря интегрирующему влиянию общей теории журналистики. Именно она вырабатывает системообразующий фундамент в виде концепций, принципов, понятий. Особый раздел теории составляет научное обоснование учебно-образовательного процесса – журналистская педагогика.
Взаимосвязи теории журналистики со смежными дисциплинами, в общем плане, показывает схема 1. На ней хорошо видно, что в зонах «наложения» журналистской науки и других отраслей знания образуются субдисциплины. В нашем примере к ним относятся филология журналистики, коммуникационная теория журналистики, социология журналистики. Но набор «внешних» кругов намного шире, схему можно усложнять, и тогда появятся дополнительные зоны взаимодействия (для условного обозначения иных партнеров использован знак вопроса).
Обзор широкого спектра дисциплин, входящих в состав научного знания о журналистике, показывает, что правильнее было бы говорить не о единственной и монолитной теории, а о нескольких теориях, об их множестве. Все они находятся в сложных и изменчивых отношениях между собой, но не вытесняют и неспособны заменить друг друга. Напротив, из их сочетания складывается неразъемный комплекс теорий журналистики. Заметно также, что некоторые дисциплины близки друг другу по происхождению и решаемым задачам, а, следовательно, в границах единого комплекса образуются структурные подразделения, блоки, «семейства» (например, социальные, коммуникативные, филологические, технико-технологические дисциплины и др.).
Вряд ли могут возникнуть сомнения в том, что социологическое знание о прессе принадлежит к блоку социальных теорий журналистики. Социальные – значит вскрывающие взаимосвязи прессы с обществом, взятым во всем богатстве его измерений и аспектов изучения. Через эти теории устанавливается тесная кооперация науки о печати с классическими дисциплинами обществоведения. Правда, само словосочетание «социальные теории журналистики» звучит непривычно. Для тех, кто по давней традиции пользуется только укрупненными, «монолитными» понятиями. Между тем, например, в культурологии деление исследовательских подходов на гуманитарные и социальные (экономика, политология, этнология, социология и др.) принято как устоявшаяся норма[93].
СХЕМА 1.
ВЗАИМОСВЯЗИ ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ С ДРУГИМИ НАУКАМИ
Попытаемся наглядно отобразить место социологии журналистики в структуре теоретического знания о прессе, точнее говоря – среди социальных теорий (схема 2).
На схеме видно, что социальные теории образуют большую и сложно организованную группу, причем социология журналистики занимает в этой композиции такое же по значимости место, как и другие элементы. Она не более, но и не менее важна, чем ее «соседки». В самом деле, за пределами науки о прессе никто не решится заявить, что социология представляет больший интерес для общества, чем, например, психология или правоведение. Сказанное относится и к возможным пополнениям в группе. Так, сегодня интенсивно осваивается этнокультурный подход к изучению журналистики, выходят в свет перспективные труды этого направления[94] и, вероятно, в скором будущем в социальном секторе появится еще один раздел – этнокультурология прессы.
СХЕМА 2.
СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕОРИИ В СОСТАВЕ ТЕОРИЙ ЖУРНАЛИСТИКИ
На передний план ту или иную дисциплину выдвигает интерес конкретного исследователя. Соответственно могут измениться и приоритеты в очередности расстановки элементов. Они как бы тасуются, подобно карточкам в досье исследователя, что хорошо иллюстрирует схема 3.
Что же привносит социология журналистики в более или менее устоявшуюся систему теории? И как она способствует модернизации этой системы в соответствии с запросами времени и движением науки во внешнем интеллектуально-исследовательском пространстве?
Прежде всего, социология журналистики выполняет своего рода критико-ориентирующую функцию. Именно ей дано понять, объяснить, как и какие сдвиги в социальной структуре или общественном мнении вызывают смещения в представлениях, установках, формах журналистского мышления и поведения. Мы не раз упоминали об этой связи социологии с другими компонентами теории журналистики, например, говоря о причинах преобразования жанровой картины в нынешних российских СМИ.
СХЕМА 3.
СОЦИОЛОГИЯ ЖУРНАЛИСТИКИ В СОСТАВЕ СОЦИАЛЬНЫХ ТЕОРИЙ ЖУРНАЛИСТИКИ
Исходя из тенденций эволюции общества, перераспределения ролей социальных институтов, изменения в самих СМИ, социология журналистики способна давать прогностические ориентиры на будущее как смежным направлениям теоретических поисков, так и редакционной практике. Она, наконец, может выявить и обосновать невостребованность данным обществом определенных идей и моделей, рождаемых в журналистской среде (допустим, из-за их принципиального расхождения с устоями социальной системы). Так, финский социолог Т. Варис показал, что индустриальные страны Запада рассматривают культурные ценности модернизма как универсально приемлемые для глобальной коммуникации. Однако универсальность западных ценностей является естественной идеей лишь для Запада, а, например, регионы, приверженные исламскому фундаментализму, закрыты для чуждых идей[95]. Тщательной социологической экспертизе необходимо подвергать зарубежные доктрины и стандарты, активно внедряемые в российскую прессу. Социология журналистики призвана играть заметную роль не только в собственно теории, но и в критике, стоящей на рубеже между наукой и практикой СМИ. Как самостоятельное явление науки критика практически выпала из поля зрения исследователей СМИ, хотя в последние годы появились обнадеживающие сдвиги на этом направления[96]. Между тем без нее теория и практика рискуют полностью утратить точки соприкосновения. Подчиняясь логике развития науки, исследователи печати стремятся к более тесному контакту со своими коллегами из других областей научной деятельности: психологи журналистики – с социальными психологами, лингвисты СМИ – с языковедами и т.п. В результате образуется «заговор специалистов», с собственным понятийным аппаратом, терминологией, аксиомами и авторитетами. Но любой творческий акт предполагает публичную оценку, тем более в такой глубоко социализированной сфере, как журналистика. Кроме редакций есть и еще одна заинтересованная сторона – аудитория СМИ. Как потребитель массовой информации и главный покупатель она имеет право присутствовать при обсуждении качества журналистской продукции и политики редакций. Именно эту возможность предоставляет критика.
Но она превращается в обмен субъективными мнениями, если не в антагонистическую перепалку, когда не содержит строгих критериев истинности суждений и точных аргументов. Такой «строительный материал» могут поставлять социологи. Они располагают результатами замеров состояния общества, аудиторных ожиданий от СМИ, рейтинговым листом, фиксирующим позиции редакций в конкурентной борьбе, наконец, богатым материалом о тенденциях развития массово-информационной деятельности в своей стране и мире. С привлечением подобных данных критическое обозрение периодики становится не только доказательным, но и наглядным.
Состав социологии журналистики
Главное, чем социология журналистики обогащает науку о прессе, определяется ее особенной собственной природой, строением, кругом интересов. Чтобы разобраться в них, надо описать эту специальную теорию по схеме, которая предлагается науковедами для всех подобных случаев (несколько упрощенной нами по форме для облегчения восприятия материала). В состав теории входят такие подсистемы, как логико-лингвистическая (формы существования и проявления), репрезентативная (предметная область и система понятий), эвристическая (задачи и проблемы), прагматическая (выполняемые операции, методы). Причем в зависимости от зрелости научной дисциплины те или иные компоненты могут быть развиты в ней в большей или меньшей степени[97].
Социология журналистики – относительно молодая область познания и еще не может претендовать на обладание полноценной структурой. К тому же между специалистами не утихают споры по поводу различной трактовки ее элементов. Но это вовсе не означает, что ей нельзя дать системного описания.
а) Формы существования
Выделяется несколько уровней теоретичности (степени обобщения материала): общесоциологический, специальный и эмпирический.
В первом случае мы имеем дело с решением фундаментально-методологических вопросов об общественном назначении и ролях прессы закономерностях ее функционирования и развития в социальных системах, влиянии на цивилизационный процесс в глобальных и национальных масштабах. По отношению к журналистике, стало быть, это та самая макросоциология, которая приближается к социальной философии и вырабатывает общезначимые идеи для анализа прессы различных общественных формаций, исторических периодов, для всех каналов СМИ. В течение десятилетий и даже столетий на повестке дня социологических дискуссий стоят такие, например, вопросы: достаточно ли для общества, чтобы пресса была лишь информатором о событиях, или ей надлежит выступать в качестве интерпретатора, критика, мессии; способна ли она непредвзято отражать социальную действительность или неизбежно конструирует иллюзорный образ жизни и т.п.?
На втором уровне разрабатываются частные социолого-журналистские теории – более конкретные по объекту, задачам, степени обобщения. Есть все основания говорить об относительной автономии социологии газеты или аудитории СМИ, труда журналиста или потребления массовой информации и пр. Среди исследовательских центров возникает разделение сфер и объектов интереса. Скажем, для отделов изучения общественного мнения, созданных при телекомпаниях, естественно сосредоточивать внимание на процессе и эффективности телевещания – и в концептуальном, и в прикладном отношениях.
Эмпирический (опытный) уровень представлен сбором и систематизацией данных о конкретных явлениях журналистского процесса – деятельности редакций, мнениях публики, письмах в органы печати и т.п. Здесь используется богатый набор средств, от индивидуальных интервью до операций с большими массивами статистики. Собственно теоретическая работа заключается главным образом в выработке программы и плана исследования, которые иногда берутся из стандартной «обоймы» методик, а порой имеют ценность как оригинальная интеллектуальная продукция.
Именно эмпирика придает наглядность наблюдениям и выводам социологов. Наиболее выигрышна она и как материал для публикации, включая массовую прессу. Вместе с тем магия цифр и процентов зачастую бывает обманчивой. Во-первых, далеко не всем эмпирико-исследовательским фирмам следует доверять – среди них встречаются недобросовестные или малоквалифицированные организации. Во-вторых, публикатору (в том числе корреспонденту и редактору) надо предвидеть погрешности, которые можно допустить без соблюдения специальных правил; они подробно излагаются в литературе[98].
Из сказанного напрашивается вывод о пользе взаимопроникновения теоретической работы различных уровней. Правильное программирование эмпирических операций, равно как истолкование результатов, немыслимо без верных фундаментально-методологических ориентиров. А добытые опытным путем данные в свою очередь подпитывают методологическое сознание информационным «сырьем» для широких обобщений. В изучении журналистики одинаково бесперспективны и позитивизм (приверженность механистической, фактографической трактовке социальной жизни), и идеалистическая оторванность от реальности – ведь пресса причудливым образом сочетает в себе рационализм делового поведения и непредсказуемость эмоций, вдохновения, диалога человеческих индивидуальностей.
В практике конкретные исследования нередко сливаются с концептуальными, особенно часто – с теориями среднего уровня. Их единство находит яркое проявление на прикладном уровне, т.е. при использовании результатов анализа. Например, в 1920-е годы изучение деревенского читателя создало базу для выработки типа крестьянской прессы; комплексное исследование одной районной газеты на рубеже 1960–1970-х годов дало материал для корректировки модели подобных изданий, переживавших переломный этап своей биографии, а проведенный тогда же анализ состояния журналистских сил в Ленинграде и области послужил основой для выработки кадровой политики органов руководства прессой[99]. В каждом из приведенных случаев происходил скачок в развитии определенной специальной теории.
Социология журналистики включает в себя еще одну подсистему – социожурналистику. В ней корреспондент и редактор предстают уже не как объекты наблюдений ученых, а как активные исследователи-практики. Инструментарий социального аналитика они используют для изучения двух реальностей – проблемных ситуаций в общественной жизни и деятельности самих СМИ. Таким образом, к социожурналистике относятся как публикации в жанре журналистского исследования и расследования, выполненные по правилам социологического анализа, так и регулярное слежение за собственной редакционной практикой – например, в форме контент-анализа читательской почты или материалов газетных полос, опроса аудитории для проверки эффективности выступлений, постановки журналистского эксперимента и т.п. В данном случае особенно отчетливо видно, как в труде обозревателя или репортера сливаются воедино методологическая, специально-теоретическая и эмпирическая составляющие. Любая подобная акция предполагает и глубину познаний о структуре общества, управляющих им механизмах, и эрудицию в конкретной, тематической области исследования, и владение техникой сбора, осмысления, обработки массовидных фактов.
Как любая область научного познания, социология журналистики оперирует законами и закономерностями, которым подчиняется объект ее анализа. К ним принято относить устойчивую и необходимую связь между явлениями (в частности, между нынешней стадией развития ситуации и предыдущими, последующими стадиями). Для социологии журналистики имеют силу те законы, которые выявляются и формулируются обеими «материнскими» науками – теоретической социологией (в части, относящейся к структуре и жизнедеятельности общества) и общей теорией журналистики (в части функционирования и развития прессы как производственно-творческой и общественной практики). Специфические законы социологии журналистики если и существуют, то до сих пор не получили общепринятых формулировок. Единственные несомненные положения на уровне законов – это, во-первых, обусловленность процессов, идущих в СМИ, потребностями и реалиями социального мира, и, во-вторых, обратное влияние на него прессы.
Для выражения своего содержания социология журналистики прибегает как к общенаучному понятийно-терминологическому аппарату (гипотеза, функция, эффективность), так и к арсеналу более узких областей знания. От социологии она перенимает обозначения элементов общественной структуры, участников коммуникационного процесса, методов анализа (социальный институт, реципиент, контент-анализ текста). Из журналистики в нее приходят профессиональные термины, без которых невозможно охарактеризовать массово-информационное производство (верстка, специальный корреспондент, прямой эфир).
Но дело не столько в том, что формируется сложный «многоязыкий» лексикон, сколько в придании более строгого смысла традиционным для сотрудников прессы объектам внимания. Так, размытое понятие «читатель» в социологии журналистики трансформируется в целевую, расчетную и реальную аудиторию, а следовательно, становится доступным для замеров и корректных оценок. Социология журналистики порождает собственные понятия и методические приемы, которые затем обогащают смежные исследовательские сферы. Например, для изучения настроений аудитории активно применяется «горячий телефон» в студии с демонстрацией в эфире оперативных данных опроса. В результате коммуникационный потенциал СМИ становится рабочим инструментом служб общественного мнения. Из зарубежного опыта известно, что солидные фирмы, специализирующиеся на опросах, действуют по заказу и в контакте с крупнейшими СМИ, а некоторые гиганты информационного бизнеса создают собственные службы опросов – «Си-би-эс ньюс» и «Нью-Йорк таймс», «Эн-би-си ньюс» и «Ассошиэйтед пресс», «Вашингтон пост» и «Эй-би-си ньюс» в США.
б) Предметная область
Определение предмета социологии журналистики выводится из ее двойственной природы, прямо заявленной в названии дисциплины. Его составляют явления журналистики, закономерности и тенденции ее развития, взятые в контексте социальной жизни, во взаимосвязи с системой теоретико-журналистского знания. Но такова общая формула, которая на деле конкретизируется в виде мозаичной, по первому впечатлению, картины: ведь практически любое явление журналистики может быть подвергнуто социологическому анализу.
Вопрос о выделении предметов и направлений исследования актуален для всех общественных наук. И вот как решается он, например, в философии культуры. Поскольку это многоэлементное и разнородное по составу явление, то относительно самостоятельному изучению подлежат:
w стороны, аспекты, грани, способности, свойства культуры;
w формы ее существования;
w ее институты – политические, правовые, медицинские, система образования, массовые коммуникации;
w культурные процессы – формы управления, обслуживания, общения людей[100].
Такой же множественный подход применим и для классификации предметных областей социологии журналистики. В основу систематизации закладываются структурные схемы, отражающие реальное существование и деятельность СМИ.
С точки зрения коммуникационного процесса предметы группируются по следующей линии: источники информации – журналист (редакция) – текст – канал информации – массовая аудитория и личность – журналист (редакция). При подходе с позиций управления обществом социолога интересует влияние, которое власть или авторитет оказывает через прессу, и потому схема анализа меняется: общество – социальные институты, группы, организации – учредитель (владелец СМИ) – редакция – журналист – адресат – социальное поведение. Конечно, линии прочерчены очень жестко. На самом деле коммуникация несет в себе идейное, административное или моральное влияние, и наоборот: управление осуществляется благодаря информационному обмену.
Но сейчас нам важно увидеть, что в зависимости от угла зрения в новом свете предстает предметная область социологии журналистики. Она изменится и в том случае, если нас привлечет системная организация самих средств информации. Тогда исследовательское внимание сосредоточится на совокупности каналов. А она включает в себя прессу, аудиовизуальные СМИ, информационные агентства и службы, обеспечивающие деятельность журналистики (рекламные агентства, пресс-центры, банки данных и т.п.), с их функционированием и эволюцией под воздействием социальных факторов.
Весьма ценные наблюдения сулит функционально-ролевая концепция журналистики. В соответствии с разделением общественной практики на экономическую, политическую, духовную, социальную сферы выделяются производственно-экономическая, регулирующая, духовно-идеологическая, информационно-коммуникативная роли прессы. Таким образом, например, в сфере экономики СМИ должны рассматриваться в одной системе координат с предприятиями любого профиля, на которые распространяются общие законы и правила товарно-денежного производства. Тем самым открывается дополнительная возможность для сравнительно-институционального исследования прессы, т.е. ее сопоставления с упомянутыми уже экономическими объектами, институтами власти, партиями, церковью, искусством, непосредственной межличностной коммуникацией и т.д.
В зависимости от цели исследования можно построить иные объектно-предметные цепочки. Однако неизменно сохранится аспект рассмотрения: обнаружение не единичного и индивидуально-конкретного, а социально значимого, типичного, закономерно производного от общественных интересов, отношений и процессов.
в) Задачи
Собственно говоря, последнее замечание как раз и относится к разряду центральных задач. Однако общая поисковая установка реализуется с большей или меньшей глубиной проникновения в проблему. В литературе классификация задач социологии журналистики дана с этой точки зрения: описание объекта («снятие картины») – к нему чаще всего сводятся оперативные эмпирические исследования; объяснение причин наблюдаемого состояния объекта – здесь на полную мощность включается аналитический аппарат исследовательской группы; выработка рекомендаций по оптимизации функционирования объекта – на этом уровне требуются высокая методологическая культура мышления, системное видение объекта, способность к творчеству и социальному изобретательству, а также гражданская ответственность за плоды своей деятельности[101].
Каждый проект, равно как и каждый исследовательский коллектив, нацелен на конкретные, ситуационные задачи. Они могут носить научно-познавательный характер, если инициатором выступает само научное учреждение, или формулироваться для прикладного использования, если исследование заказано редакцией СМИ либо органами административного управления. По этой причине заметно разнятся, например, исследования потребителей журналистской продукции. В научных целях имело бы смысл замерить состояние всей массовой аудитории и тем самым пополнить банк данных по этой теме. Но когда в лабораторию функционирования СМИ СПбГУ обратилась с заказом редакция газеты «Деловой Петербург», ее интересовали только предприниматели как особая читательская группа[102].
Научно-познавательные задачи относятся не только к собственным потребностям социологии журналистики, но и к развитию смежных общественных наук. Мы уже отмечали, что знания о прессе включаются в активный оборот других отраслей социологии, политологии, социальной философии. Как нельзя изъять прессу из жизни человека и социума, так невозможно представить себе картину мира, создаваемую обществоведами, без учета фактора СМИ.
В свою очередь прикладные задачи не ограничиваются научно-информационным обеспечением редакционного процесса. Не меньшее значение социология журналистики имеет для подготовки и повышения квалификации сотрудников СМИ. Она призвана дать им представление о профессии как об ответственной службе обществу и привить навыки грамотного выполнения социальных исследований, в которых остро нуждается пресса наших дней. Практическое воплощение учебная подготовка находит в формировании школы социожурналистики, которая представляет собой гармоничное соединение культуры социального мышления, проблемно-исследовательского подхода к жизненному материалу и владения надежными, приближенными к научным, методиками работы с информацией.
г) Прагматика
Под прагматикой имеются в виду методы и средства выполнения задач, а также источники знания, которые непрерывно поступают в распоряжение социологии журналистики. Богатейшая номенклатура социологических методов, как и правила организации исследований, освещены в литературе с достаточной полнотой[103], в том числе применительно к журналистике[104]. При желании можно самостоятельно познакомиться с этим материалом. Поэтому ограничимся несколькими общими замечаниями, которые относятся к использованию в журналистских целях стандартных приемов и процедур.
Во-первых, выбор, использование метода всегда зависят от целей определенного проекта и специфики предмета анализа. По-разному будет выглядеть вооруженность телеобозревателя, сопоставляющего эффективность парламентских систем в России и во Франции, и социолога, который изучает редакционную почту за минувший квартал. В первом случае потребуется более высокий уровень абстрактного мышления, основная нагрузка падет на сравнительно-типологический метод, тогда как во втором, очевидно, будет преобладать скрупулезная работа со статистическими данными (подсчеты по параметрам тематики писем, социального положения авторов, оценочности суждений и т.п.). С учетом неразрывной связи целей, предмета, метода и строится содержание нашего пособия: конкретные темы раскрываются в «пакете» с описанием исследовательских процедур.
Во-вторых, метод не самоценен – он лишь средство решения задачи. Поэтому, в частности, опасно увлекаться статистикой в ущерб проникновению в сущность наблюдаемых объектов. Ряды цифр сами по себе не несут знания о явлении. Они фиксируют лишь внешние показатели, более того – помогают маскировать отсутствие у автора глубоких идей, к тому же быстро устаревают и не могут распространяться на другие, хотя бы и сходные, объекты внимания. Видный американский социолог Р. Миллс излагал этот тезис в излишне даже категоричной, на наш взгляд, форме: «Большая часть эмпирических исследований – всего лишь формальное упражнение для начинающих ученых. Они полезны для тех, кто не способен к решению серьезных социальных проблем. От их проведения пользы не больше, чем от их чтения... Нелепо планировать полевые исследования, если ответ можно найти в библиотеке»[105]. И наоборот, игра в абстрактные обобщения мало стоит, если они не подкрепляются сбором красноречивых фактических данных.
В-третьих, как и всякая интеллектуальная деятельность, в том числе публицистика, социология журналистики немыслима без «неожиданных» взлетов воображения, которые с трудом поддаются прямолинейному логическому объяснению. «Научная и вообще творческая работа – сложный процесс... – пишет известный экономист Г.X. Попов. – Чаще всего идеи являются плодом всей обстановки, всего неповторимого сплетения обстоятельств, связывающих воедино прочитанную книгу и совещание, рукопись статьи и фразу в диссертации, реплику директора и вопрос аспиранта»[106]. Вспомним поразительно точную формулу поэта: к «открытиям чудным» ведут и просвещенья дух, и опыт – сын ошибок трудных, и гений – парадоксов друг, и... случай – бог изобретатель.
«Лишнего» знания, как и «лишней» методической культуры, для журналиста-социолога не бывает. Главными источниками специальных знаний для него служат:
Ø разработки в смежных областях науки – как социальной, так и теоретико-журналистской. Особенно богаты свежими данными специализированные журналы «Социологические исследования», «Социально-политические науки», Вестники Московского и С.-Петербургского университетов (социологические и философские серии) и др. Прямое отношение к нашему предмету имеют регулярные опросы общественного мнения, которые проводятся соответствующими службами за рубежом (например, фирмы Гэллапа, Роупера, Харриса в США) и в России (в частности, ВЦИОМ). Сюда надо отнести и ведомственную статистику. Концептуальная и эмпирическая информация не бывает «вечной» – наоборот, она быстро обновляется, вплоть до коренной перемены знаков оценки. Повседневной проблемой для социологии журналистики является стыковка с другими отраслями обществоведения – как по проблематике проектов, так и с точки зрения понятийного и методического аппарата;
Ø литература и банки данных социолого-журналистских центров, которых с каждым годом становится все больше. К крупнейшим среди них относятся исследовательская лаборатория факультета журналистики МГУ, Институт социологии РАН, фирма «Экро» в С.-Петербурге и др. Колоссальную по объему информацию изо дня в день накапливает фирма НИСПИ, которая специализируется на телеметрических замерах аудитории телевидения (снятие данных с антенн телеприемников). Добавим, что в сотрудничестве с российскими СМИ аудиторию на нашем рынке информации активно изучают зарубежные исследователи – например, французский институт Mediametrie;
Ø труды теоретиков журналистики, посвященные ее актуальным проблемам и текущей практике. Это само собой понятное направление сотрудничества. То же относится и к работе самих СМИ – имеются в виду не только их исследования по научным программам, но и систематическое читательско-зрительское знакомство с опытом редакций;
Ø развитие собственной исследовательской школы в вузе, лаборатории, издательском доме и т.п. Например, в СПбГУ этой цели служит ежегодный научно-практический семинар «Журналистика и социология», материалы которого выходят отдельной издательской серией. Никакое механическое воспроизведение чужих знаний, в том числе почерпнутых из классических источников, не заменяет оригинальной эвристической работы данного коллектива. Именно здесь накапливаются идеи, опыт, традиции, квалификация, необходимые для плодотворной социолого-журналистской практики.
в начало