Этика Канта

Хотя самые знаменитые работы Канта относятся к теории познания и метафизике, наиболее важным философским предметом он счи­тал этику. Этические соображения Кант использовал даже для обос­нования существования Бога, после того как показал, что все дока­зательства этого положения на основании так называемого "чисто­го разума" несостоятельны. Его доказательство заключается в том, что моральный закон требует, чтобы людям было воздано соот­ветственно их добродетели. Поскольку в повседневной жизни час­то бывает так, что люди, лишенные добродетели, оказываются бо­лее счастливыми и преуспевающими, чем те, которые ею наделены, то воздаяние, очевидно, не обязательно осуществляется в этой жиз­ни. Поэтому, заключает Кант, должно существовать иное бытие, где воздается по заслугам; отсюда же следует существование Бога и вечной жизни.

Так же, как и в метафизике, и в эпистемологии* (теории позна­ния), значение работ Канта в этике необыкновенно велико, но — что отмечается многими, знакомящимися с его произведениями в этих областях, — Кант труден для понимания, а еще более труден для краткого изложения. Частично это объясняется сжатостью его стиля, использованием развитой терминологии, частично — неук­люжей манерой выражения; но это также связано и с утонченными переходами мысли, и с неуловимостью отслеживаемых градаций. Тем не менее, давайте попытаемся, насколько это возможно, про­сто установить основные положения его теории, иллюстрируя их соответствующими цитатами.

Главный вопрос, ответить на который была призвана кантовская нравственная теория, это — "В чем заключается сущность мора­ли?" Он может быть сформулирован по-другому: "В чем состоит различие (противоположность) нравственного и безнравствен­ного действия?" или еще: "Чем отличается человек, поступающий нравственно, от действующего аморально?" Кант считает, что ответ на этот вопрос (или набор вопросов) существует, а ключ к нему лежит в разграничении действий, производимых из "склонности", и действий, выполняемых в силу "долга". Тогда в чем же между ними различие?

Люди часто поступают определенным образом, потому что вы­нуждаются к этому. Например, если меня подстерег вор, я буду вынужден ему отдать деньги (если они у меня есть), поскольку, если я откажусь сделать это, мне не поздоровится. В этом случае вряд ли было бы правильным описывать мое поведение как "про­извольную деятельность" или как "то, что я это делал, потому, что мне так хотелось". Также было бы неправильным сказать, что я "выполнял свой долг". В данной ситуации я не являлся свободно действующим лицом. И мое поведение было бы правильнее опи­сать не как то, что я делал нечто "из склонности" или "по долгу", а, собственно, что я "был вынужден поступать так". Следователь­но, неотъемлемым свойством того, чтобы действовать "из склонно­сти" или "по долгу", является свобода действия. Очевидно, что сейчас люди часто бывают свободными в указанном смысле — ни­кто не принуждает их поступать определенным образом, как и, наоборот, не препятствует им что-либо делать. К примеру, сегодня вечером я свободен пойти посмотреть мультфильмы или остаться дома и почитать, или даже остаться и продолжить печатать эту главу. В каком-то смысле, это предоставлено на мое усмотрение — чем мне сегодня вечером заняться. Но что изо всего этого я должен делать? Если я обещал своему издателю закончить эту главу сегод­ня, то я связан "обязательством" продолжить свою работу над ней. С другой стороны, если ничего не "горит", если от меня ничего не "требуется", то о подобной ситуации можно сказать, что я что-либо предприму "из склонности" или "по своему усмотрению". Я буду делать то, что хочу делать или что мне нравится, если, конечно, не существует ничего того, что бы я должен был делать. Далее, как видно из этого примера, "склонность" необходимо отличать от "обязанности". Обязанность есть нечто, что человек должен де­лать независимо от его склонности сделать что-либо иное. Имея обязательство, человек должен стремиться его выполнить. Если та­кого обязательства нет, он может поступать исходя из своей склон­ности или по своему усмотрению.

Сейчас некоторые философы утверждают, что в плане морали каждый должен поступать соответственно своим устремлениям. Че­ловеку следует поступать так, как ему было бы приятно или как бы хотелось в данных обстоятельствах. Кант категорически возражал против такого понимания морали. Он считал, что человек действу­ет нравственно только тогда, когда подавляет свои склонности и устремления и делает то, что он должен делать. А "исполнение своего долга" — это делание не того, что хочется или к чему тянет, а того, что человек делает, осознавая, что делать должен: сущест­вует обязанность, и он должен ее исполнить. А человек, который делает нечто, потому что боится не делать этого (например, боится попасть в тюрьму, если не вернет долг), не является нравственным человеком, как не является нравственным и тот, кто платит долги просто потому, что ему так хочется, или же потому, что он в боль­шей степени склонен уплатить долг, чем сделать что-либо иное. И только когда человек понимает, что он должен уплатить долг, по­скольку необходимо выполнить обязательство, только тогда чело­век является нравственным по существу. Таким образом, мораль­ность, как ее понимает Кант, тесно смыкается с долгом и обязан­ностью.

Перед тем как перейти к другим элементам кантовской теории морали, необходимо сделать еще одно замечание. Согласно Канту, важно различать поступки, совершаемые "соответственно долгу", и те, которые совершаются "по долгу". Первые моральными дейст­виями не являются, вторые — нравственны. Например, большин­ство родителей склонны заботиться о своих детях; эта склонность может быть результатом как любви к ребенку, так и следствием страха полицейского наказания, если о ребенке забывают. Но ни те, ни другие — заботящиеся о детях в силу любой из этих двух причин — не ведут себя нравственно. Они поступают "соответст­венно долгу", а не "в силу его". Только тот, кто отдает себе отчет, что у него есть особая обязанность перед своими детьми, потому что они — его дети, поступает по долгу. Человек, понимающий природу (сущность) своей обязанности и действующий в силу этогопонимания, является нравственным; в противном случае он — амо­рален. В следующем отрывке из "Теории этики" Кант блестяще объясняет это.

"Здесь я опускаю все действия, которые были признаны несовместимыми с долгом, хотя они, возможно, и могут ока­заться полезными для тех или иных целей, поскольку такие действия не могут вообще поднимать вопрос о том, делаются ли они из долга, так как они противоречат долгу. Я также оставляю в стороне те дела, которые действительно находятся в соответствии с долгом, но выполняются людьми не по не­посредственной склонности, а вынужденным образом — бла­годаря некоторым иным склонностям. Поскольку в этом слу­чае мы можем легко установить, делается ли это дело, соот­ветствующее долгу, из долга или из эгоистических соображе­ний. Намного сложнее установить такое различие, когда дей­ствие соответствует долгу, но субъект осуществляет его еще и из непосредственной склонности. Например, продавец никог­да не должен завышать цену на товар, пользуясь неопытно­стью покупателя, и, как бы успешно ни шла торговля, пре­дусмотрительный продавец не пойдет на такое, так что и ре­бенок сможет купить у него товар по той же цене, как и лю­бой другой покупатель. Таким образом, люди обслуживаются честно, однако этого недостаточно, чтобы мы были уверены, что продавец поступает так из долга, исходя из принципа че­стности. Этого требует его же собственное благополучие. Не может быть и речи, чтобы в данном случае предположить, что кроме всего прочего им еще движет непосредственная склон­ность не принести убытка покупателю, так что, если так мож­но выразиться, из любви к человеку он не решается поставить покупателей в разные положения. Следовательно, он посту­пает так не из долга и не из прямой склонности, а в силу обыкновенного эгоизма.

Иная ситуация: сохранение собственной жизни — есть долг, и, помимо этого, каждый также стремится к ее сохранению в силу прямой склонности поступать так. Но на этом основании нельзя утверждать, что та страстная забота о собственном бы­тии, свойственная большинству людей, имеет внутреннюю цен­ность, а их способ поведения — нравственно значим. Без со­мнения, они оберегают свои жизни, как этого требует долг, но не потому, что этого требует долг. С другой стороны, * если несчастье и безнадежная тоска полностью лишили чело­века радости жизни, если тот, кому так не повезло, — силь-ный, решительный человек, скорее негодующий на свою судь­бу, чем предающийся унынию и отчаянию, — желает смерти, но, тем не менее, сохраняет свою жизнь, не любя ее, — не из склонности или страха, а из долга, — принцип поведения такого человека морально высок".

Как можно видеть из приведенной цитаты, Кант принципиально отличается от утилитаристов, настаивая, что сущность морально­сти следует искать в мотивах действий. Оценка всех таких моти­вов сводится к одному: человек морален, когда действует из чув­ства долга. Тот, кто выполняет свои обещания эпизодически, кто возвращает долги, опасаясь наказания, или кто чувствует, что в долгосрочной перспективе ему просто выгодно вести себя так, нрав­ственным человеком не является. Он становится таким, если толь­ко понимает, что необходимо выполнять обещания и отдавать взя­тое взаймы, поскольку — вне зависимости от последствий делания или неделания этого — он должен поступать так. Таким образом, добродетельный человек есть человек "доброй воли", то есть чело­век, который действует из чувства долга. Как это Кант выразил в знаменитой фразе: "Возможно, ничто в этом мире, и даже вне его, нельзя представить безоговорочно добрым, кроме доброй во­ли".

Критикуя утилитаризм за смешение результатов человеческой деятельности с ее мотивами, Кант вводит различие между благора­зумным действием и нравственным действием. Тот, кто возвраща­ет долги, опасаясь уголовного наказания, поступает предусмотри­тельно, но нравственным человеком не является. Его деятельность стала бы моральной, если бы он понимал, что обязан выполнять денежные обязательства и, таким образом, был "связан долгом" возвращать долги. В следующем отрывке Кант критикует утилита­ризм.

"Добрая воля является доброй не благодаря тому, что она делает или производит, не за счет своей способности дости­гать некую поставленную цель, а просто в силу добродетели воления, то есть, она является доброй в себе самой и, рассмат­риваемая сама по себе, должна быть оценена намного выше, чем все, что при ее помощи можно осуществить ради любой склонности, более того, — ради полной совокупности всех этих склонностей. Даже если бы так произошло, что благода­ря каким-то особым превратностям судьбы или же злым коз­ням мачехи-природы эта воля полностью потеряла бы свою способность достигать цель, если бы, несмотря на неимовер­ные усилия, она бы ничего не получала и осталась бы только доброй волей (конечно же, не простым желанием, а наличием в нашей власти всех способов и средств), то и тогда, как дра­гоценный камень, она продолжала бы светить своим светом, как вещь, заключающая всю свою ценность в себе. И ни ее бесполезность, ни безрезультатность не могли бы ничего ни отнять от ее значимости, ни прибавить к ней... Например, возникает вопрос: могу ли я, находясь в затруднительном положении, давать обещание с намерением не выполнить его? Нетрудно видеть два различных значения этого вопроса: бла­горазумно ли давать ложные обещания и правильно ли по­ступать так. Первое, без сомнения, может часто становиться предметом судебного разбирательства. Я ясно вижу, что со­всем недостаточно избавить себя от текущих трудностей при помощи такой увертки, а следует тщательно посмотреть, не получится ли из этой лжи неприятностей намного более серь­езных, чем те, от которых я в данный момент избавляюсь, поскольку как бы я ни был хитер — всех последствий не предусмотреть, а однажды утраченное доверие, может нанести мне гораздо более серьезный ущерб, чем то зло, от которого я избавляюсь в настоящем; следует хорошо подумать, не было бы в данной ситуации более предусмотрительным вести себя в соответствии с общим правилом и выработать привычку никогда ничего не обещать без твердого намерения это вы­полнить. Но вскоре мне становится ясно, что и решение сле­довать этому правилу основывается на страхе перед послед­ствиями. И что это совершенно отличается от правдивости в силу долга, а предпринимается из осознания нежелательных результатов".

Кратко кантовский ответ на вопрос "В чем заключается противопо­ложность нравственного и безнравственного действий?" можно сфор­мулировать так: нравственным является действие, совершаемое из уважения к долгу, и, соответственно, нравственным является чело­век, поступающий исходя из долга, а не из склонности, и даже не тот, кто себя ведет в соответствии с долгом.

Вышеприведенным разграничением Кант очерчивает для нас сфе­ру морального. Он показывает, в чем заключается разница между нравственным и безнравственным поведением; однако этим не ог­раничивается его система морали. Человек может просто не знать, в чем состоит его долг в сложившейся ситуации. А есть ли какой-нибудь способ определить, в чем будет заключаться долг этого человека в данных конкретных обстоятельствах? Кант отвечает, что есть. Поскольку человеческие существа являются созданиями ра­зумными, они должны и вести себя разумным образом, а для Канта это означает, что каждый должен вести себя так, чтобы его образ действий можно было бы сделать всеобщим законом. То есть, каж­дый поступок необходимо оценивать в свете того, что получит­ся, если бы он стал всеобщим правилом поведения. Вот почему ложь, даже если она выгодна, не может считаться нравственной ни при каких обстоятельствах: если утвердить ложь в качестве всеоб­щего закона, которому все должны следовать, то сразу станет ясно, что подобная мораль была бы невозможной. Вот что пишет Кант по этому поводу:

"Кратчайший, однако безошибочный способ ответить на вопрос, совместимо ли ложное обещание с долгом, — это спро­сить самого себя, было ли бы хорошо для меня и для окружа­ющих, если бы это мое намерение (выпутываться из затруд­нительных ситуаций при помощи ложных обещаний) распро­странить в качестве обязательного всеобщего закона? И смог ли бы я сказать самому себе: «Каждый имеет право давать ложные заверения, когда попадает в затруднительную ситуа­цию, из которой для себя не видит иного выхода»? Вот здесь-то я сразу стану осознавать, что хотя я и хотел бы лгать сам, мне бы ни в коем случае не захотелось, чтобы возможность лжи стала всеобщим законом. Поскольку при таком положе­нии дел мои будущие заявления вряд ли бы вызвали серьез­ное к себе отношение со стороны тех, кто с таким нововведе­нием бы не согласился, а те, кто поспешили бы его принять, отвечали бы мне той же монетой. Поэтому мой принцип, став всеобщим законом, с необходимостью разрушил бы сам себя. Таким образом, мне уже становится ненужным какое-либо дальнейшее исследование для выяснения, что же мне делать, чтобы моя воля могла стать, нравственно состоятельной. Не будучи искушенным в ходе мирового процесса и не имея воз­можности предусмотреть все непредвиденные обстоятельства, я только спрашиваю себя: «Хочешь ли ты, чтобы твой образ действий стал также позволен всем?» Если нет, тогда он дол­жен быть отвергнут, и не потому, что мне или другим он при­несет какие-то неприятности, но так как он не может войти в качестве принципа в возможное всеобщее законодательство, и разум отторгает от меня даже саму