Глава 6 перевод реалий

¹ Слово хиппи является хорошим примером недолговечности модных реалий, обусловленной, разумеется, преходящим характером их референтов: в 1967 г. В. Аксенов застает в Лондоне расцвет движения «детей-цветов», а уже в 1975 г., будучи в Калифорнии, обнаруживает, что тихо замирает его последний аккорд (см. ЛГ, 1.1.1976).

78

Понятие «перевод реалий» дважды условно: реалия, как правило, непереводима (в словарном порядке) и, опять-таки как правило, она передается (в контексте) не путем перевода. «Если говрить о непереводимости, — пишет Л. Н. Соболев, — то именно реалии,.как правило, и

79

непереводимы»¹. Так что не зря И. Левый упоминает реалии в числе cruces translatorum, то есть крестных мук переводческих².

И тем не менее «нет такого слова, которое не могло бы быть переведено на другой язык, хотя бы описательно, т. е. распространенным сочетанием слов данного языка»³— это в отношении словарного перевода, и «то, что невозможно в отношении отдельного элемента, возможно в отношении сложного целого» ⁴, т. е. в отношении контекстуального перевода. Так что вопрос сводится не к тому, можно или нельзя перевести реалию, а к тому, как ее перевести.

Основных трудностей передачи реалий при переводе две: 1) отсутствие в ПЯ соответствия (эквивалента, аналога) из-за отсутствия у носителей этого языка обозначаемого реалией объекта (референта) и 2) необходимость, наряду с предметным значением (семантикой) реалии, передать и колорит (коннотацию) — ее национальную и историческую окраску.

Дело значительно осложняется еще необходимостью учитывать целый ряд обстоятельств, мешающих дать один на все случаи жизни ответ. Безусловно лишь одно: рецептов и здесь, как в переводе вообще, нет, и переводчик, учитывая общие теоретические положения и опираясь на владение языками, на фоновые знания, на свой опыт, чутье и картотеку, но, в первую очередь, на «контекстуальную обстановку», в каждом отдельном случае выбирает наиболее подходящий, иногда единственно возможный путь.

Осмысление реалии в подлиннике и в переводе

К этим важным обстоятельствам, которые нельзя упускать из виду при выборе наиболее подходящего приема перевода, принадлежат место, подача и осмысление незнакомой реалии в подлиннике.

Незнакомой чаще всего является чужая реалия. Автор вводит ее в текст художественого произведения главным образом при описании новой для носителя данного

по переводу с русского язывд на:

¹ Соболев Л. Н. Пособие французский, с. 281.

² Левый И. Искусство перевода, с. 149.

³ Федоров А. В. Основы общей теории перевода, с. 182.

⁴ Т а м же, с. 144.

80

языка действительности, например, в романе из жизни такого-то народа, в такой-то стране, повествуя о чужом для читателя быте в том или ином эпизоде. Эти малознакомые или вовсе незнакомые читателю подлинника слова требуют такой подачи, которая позволила бы воспринять, не затрудняясь, описываемое, ощутив вместе с тем тот специфический «аромат чуждости», характерный местный или национальный и исторический колорит, ради которого и допущены в текст эти инородные элементы. При недостаточно умелом их введении, если автор переступил какую-то трудно уловимую границу меры и вкуса, они разорвут гомогенную ткань произведения, и читатель воспримет их как самоцельную экзотику.

1. Наиболее удачным нужно считать такое введение в текст незнакомой реалии, которое обеспечило бы ее вполне естественное, непринужденное восприятие читателем без применения со стороны автора особых средств ее осмысления. Например: «— Вот мани. — Кунжен протянул мне медный колокольчик.— Я звоню в него, когда пророчествую»¹. (Разрядка наша — авт.) Значение загадочного иначе мани ( = медный колокольчик) раскрывается здесь же, в самом тексте, первыми связанными с ним словами.

2. Не требуют по большей части объяснений и те р е а-лии, которые знакомы читателям (из литературы, печати, культурного общения). Таковы, например, вошедшие во многие языки интернациональные реалии типа сомбреро, пампа, коррида, гондола, феллах; о каждой из них у читателя давно сложилось соответствующее представление, так что писатель, вводя данное слово в свой текст, довольно точно знает, что его поймут.

Однако при переводе, несмотря на интернациональный характер этих реалий, а может быть, именно в связи с ним, существует опасность ошибок: не рассчитывая в сомнительных случаях на память или интуицию, переводчик должен тщательно проверить, 1) существует ли это слово и в ПЯ, 2) соответствует ли оно по значению переводимому в ИЯ и 3) каков его фонетический и графический облик в ПЯ.

3. С еще большим основанием не требуют объяснения и региональные реалии. Таковы в советской художественной литературе названия многих объектов, ха-

Шапошникова Л. В. Указ, соч., с. 185.

81

Т

рактерных для быта и культуры народов Советского Союза. Вот почему, говоря о чахохбили («Махатадзе отбыл к себе.., вырвав у супругов Петровых обещание приехать в гости, на чахохбили»), «Крокодил»¹ не объясняет его значение, явно рассчитывая, что одно упоминание этого блюда вызовет у читателя обильное слюноотделение. Что касается нас, иностранцев, то требуемого эффекта не получилось, точнее, рефлекс сработал с заметным опозданием — после справки в «Книге о вкусной и здоровой пище»: до этого мы могли только догадываться о значении по тому, что подсказывал контекст — какое-то (восточное, кавказское, грузинское — одним словом, экзотическое) кушанье.

4. Очень часто в соображения писателя и переводчика входит расчет на контекстуальное осмысление, на то, что читатель поймет введенную реалию «по смыслу». В следующий текст автор ввел две реалии: «..когда гитарист., узнал, что в его ресторанчике, остужая острую пищу мексиканской текилой, сидят два амигос из России, грянул «Эй, ухнем!», нам в первомайский вечер стало весело в Лос-Анджелесе..»² (разрядка наша—авт.). В словарях, в том числе и в СИС, эти слова отсутствуют; но если амигос довольно популярно в значении «приятели» (йен.), то текилу читатель, вероятнее всего, прежде не встречал, а только улавливает, что речь идет о мексиканском напитке, должно быть, вине, но что это за вино, чем оно отличается от других вин, красное оно, наконец, или белое, остается неизвестным. Просто автор считает, что этих данных достаточно, чтобы создать необходимую атмосферу и вместе с тем не особенно затруднить читателя.

Несколько больше осведомленность читателя того же произведения о битлах: «Там-то между ежегодной скотоводческой выставкой и гастролями четырех лохматых б и т л о в из Ливерпуля, там-то и разыгрывался главный спектакль», — пишет автор³, не считая нужным давать пояснения: нашему современнику «лохматые битлы» хорошо знакомы. Однако уже в следующем изднии этой книги, вероятно, потребуются комментарии, введение каких-либо средств осмысления: мы уже отмечали, как быстро модные слова вытесняются более модными.

¹ Кр., 1975, № 8, с. 2.