!Учебный год 2024 / Sbornik

Актуальные проблемы международного частного права

могут представить трибуналу любого рода доказательства в подтверждение своей правовой позиции. Оценка на предмет относимости и допустимости представленных доказательств в полной мере возложена на арбитров. Соответственно, состав арбитража может признать и в том числе незаконно полученные доказательства, что в государственном суде, например, могло бы являться грубым процессуальным нарушением.

Абстрактный характер нормативности, заложенный в описанном принципе, изначально обусловлен высокой степенью разнородностью отношений, возникающих в этой сфере. Применяя гибкий подход к оценке доказательств, институт третейского разбирательства стремится учесть всевозможные формы, виды, категории доказательств и их источники их получения (законные или незаконные)1.

В связи с отсутствием четких законодательных и иных правил оценки незаконно добытых доказательств, ключевую роль здесь играет практика международных юрисдикционных органов и арбитражей. Основываясь на знаковых решениях Международного суда ООН, Международного центра по урегулированию инвестиционных споров, Европейского Суда по правам человека, других трибуналов и арбитражей, можно если не выявить какой-либо единый стандарт, применяемый к таким доказательствам, то хотя бы отметить наиболее общие критерии, часто применяемые судьями и арбитрами в аналогичных ситуациях.

Таким образом, ниже будут рассмотрены ключевые судебные и арбитражные решения, содержащие выводы правоприменителей относительно приемлемости представленных сторонами доказательств, полученных незаконным путем.

Акционеры ЮКОСа против России

Дело бывших акционеров российской нефтяной компании ЮКОС, возбужденное по их иску в Постоянную палату третейского суда в Гааге является одним из самых известных инвестиционных споров, решения по которому не раз подвергались критическому осмыслению юристов, исследователей, политиков2. Данное разбирательство касалось экспроприации активов компании со стороны российского правительства путем наложения дополнительного налогообложения и других методов, которые, по мнению акционеров, привели их к убыткам в размере более 50 млрд долл. США.

Опуская весь политический контекст дела и его предысторию, в рамках настоящей работы будет необходимо обратиться к вопросу о рассмотрении в деле секретных документов, опубликованных WikiLeaks. Эти документы содержали переписку

1P. Ashford. The Admissibility of Illegally Obtained Evidence // Arbitration, Iss. 4. 2019. Chartered Institute of Arbitrators.

2Материалы дела доступны по адресу: URL: https://www.italaw.com/cases/1175. Для более детального изучения дела см., например: И. Рачков. Бывшие акционеры «ЮКОСА» против России: Комментарий

карбитражному решению под эгидой Постоянной Палаты Третейского Суда в Гааге // Международное правосудие. 2014. № 3.

380

Секция 8. Разрешение трансграничных споров

американского посольства в Москве и компании PricewaterhouseCoopers (PwC), являвшейся аудитором ЮКОСа1.

Представители истца в деле настаивали на том, что Россия осуществляла ненадлежащее административное давление на PwC в целях осуществления экспроприации активов ЮКОСа. Рассматривался вопрос о том, по какой причине PwC отозвали аудиторские отчеты по ЮКОСу. Официальная версия PwC заключалась в неверности представленной в отчете информации, переданной им менеджментом ЮКОСа в период с 1996 по 2003 гг. Истцы же заявляли о том, что решение PwC было основано на давлении со стороны российского правительства. Как было указано арбитрами в решениях по делу, информация, содержавшаяся в секретной переписке посольства с PwC, подтверждало оказанное Россией давление на аудиторов2.

При этом арбитры не указали в тексте решений вопрос о допустимости таких доказательств, однако сами документы были учтены. Таким образом, описанное демонстрирует, что несмотря на незаконных характер получения и публикации внутренних документов американских посольств, изложенные в них фактические обстоятельства стали предметом судебного рассмотрения и послужили в качестве доказательств, подтверждающих позицию стороны по делу.

Libananco против Турции

Libananco Holdings Co. Limited против Турецкой Республики является еще одним примером инвестиционного спора, в рамках которого суды рассматривали вопрос допустимости незаконно полученных доказательств.

Обстоятельства дела заключались в том, что кипрская компания владела долями нескольких энергоснабжающих турецких предприятий, которые, в свою очередь, имели концессионные соглашения с правительством Турции. Данные концессионные соглашения были расторгнуты по инициативе турецкой стороны со ссылкой на невыполнение компаниями своих договорных обязательств в 2003 г.3

В 2006 г. Libananco подала иск в МЦУИС ссылаясь на нарушение турецкой стороной положений Договора к Энергетической Хартии. Состав арбитража в данном деле не признал свою компетенцию рассматривать спор и отклонил иск. Вместе с тем в рамках судебного разбирательства было выяснено, что турецкие власти осу-

1См. содержание описываемых документов: ‘Embassy of Moscow to Department of Commerce, Department of the Treasury, Germany Frankfurt, National Security Council and Secretary of State, ‘GOR agencies visit PWC Moscow Office (12 March 2007) // URL: https://wikileaks.org/cable/2007/03/07MOSCOW1028.html. Embassy of Moscow to Department of Commerce, Department of the Treasury, ‘PWC’s Travails in Russia Worsen’ (15 November 2007) // URL: https://wikileaks.org/cable/2007/11/07MOSCOW5403.html. Embassy of Moscow to Department of Commerce, Department of the Treasury U. S. Department of State, Update on PWC’s Yukos, Russian Tax Cases (19 October 2007) // URL: https://wikileaks.org/cable/2007/10/07MOSCOW5083.html.

2WikiLeaks and Beyond: Discerning an International Standard for the Admissibility of Illegally Obtained Evidence. Cherie Blair, Ema Vidak Gojkovic // ICSID Review, Vol. 33, No. 1 (2018). P. 235–259.

3Libananco Holdings Co Limited v. Republic of Turkey, ICSID Case No. ARB/06/8 (Libananco v. Turkey) // Доступно по адресу: URL: https://www.italaw.com/cases/626.

381

Актуальные проблемы международного частного права

ществляли перехват электронной коммуникации сотрудников Libananco, в том числе переписок с юристом. Было выяснено, что Турция незаконно получила около 2000 конфиденциальных электронных писем1. Официальным ответом Турции было указано на то, что перехват писем осуществлялся в связи с проводимым ими расследованием по вопросу отмывания денежных средств и данные мероприятия не связаны с арбитражным разбирательством.

Ответом истцов на подобные действия турецкой стороны стали их обвинения в превышении полномочий и попытке получения несправедливого и незаконного процессуального преимущества.

По результату анализа процессуальных документов сторон по данному вопросу, трибунал решил исключить из материалов дела все конфиденциальные переписки истцов, добытые вопреки принципу процессуального равноправия, справедливости, состязательности и адвокатской тайны2.

Данный пример в сравнении с делом ЮКОСа демонстрирует разные подходы применимые арбитрами в случае использования незаконно полученных доказательств. В первом случае ни одна из сторон разбирательства не участвовала при незаконном перехвате и публикации секретных материалов, а лишь воспользовалась публично доступной информации, в связи с чем доказательства не были исключены.

Во втором же случае сторона ответчика в лице турецкого государства была заподозрена в незаконном перехвате электронных писем, содержавших в себе адвокатскую тайну, и их использовании в арбитражном разбирательстве. На этом основании, состав арбитража решил не использовать полученные таким методом доказательства при разрешении дела.

Выводы и поле для размышлений

Таким образом, можно предположить, что в вопросе приемлемости незаконно полученных доказательств имеет значение источник приобретения того или иного доказательства. Был ли он приобретен непосредственно недобросовестной стороной разбирательства, применившей незаконные способы для ее получения, или стал известен им из иных, публичных источников.

Анализируя решения юрисдикционных органов и арбитражей по подобным вопросам можно отследить некоторый нормативный пробел в регулировании этого процессуального аспекта доказательственного права. Зачастую арбитры строят свои выводы по допустимости доказательств основываясь на принципах справедливости, состязательности и процессуального равноправия сторон, пытаясь выяснить, были ли совершены ими недобросовестные действия при получении и сборе доказательств.

Подобная гибкость в решении вопроса о допустимости доказательств, по нашему мнению, может быть как преимуществом, так и недостатком судебно-арбитражного процесса. Полагаем, что абстрактный характер норм о допустимости доказательств

1Libananco v. Turkey (n 97), Decision on Preliminary Issues (23 июнь 2008) п. 72.

2Libananco v. Turkey (n 97), Decision on Preliminary Issues (23 июнь 2008) п. 79–80.

382

Секция 8. Разрешение трансграничных споров

налагает на арбитров еще большее бремя профессионализма, требующее их высокой компетенции, независимости и беспристрастности.

Еще одним из причин, обусловивших широкий подход к допустимости доказательств в международном арбитраже может быть невозможность учесть бесконечное множество вариаций обстоятельств дела, их характер, осложненный международным элементом, ограничение которого может повлиять на возможность справедливого разрешения каждого конкретного дела.

Так, в результате краткого обзора и анализа вопроса допустимости незаконно полученных доказательств в международном арбитраже можно сделать следующие выводы: 1) сам по себе незаконный характер источника полученного доказательства не исключает его допустимость; 2) арбитры должны рассмотреть вопрос о том, было ли доказательство незаконно получено заинтересованной стороной по делу; 3) арбитрам необходимо рассмотреть вопрос о том, будет ли приобщение доказательства противоречить принципу состязательности, процессуального равноправия сторон; 4) арбитры должны рассмотреть вопрос о том, будет ли включение незаконно полученного доказательства способствовать справедливому рассмотрению и разрешению дела.

383

Секция 9. Private International Law English Talks

Bagdasaryan M.

Student

Immanuel Kant Baltic Federal University

CASE LAW ON THE APPLICATION

OF THE RULES AND PRINCIPLES

OF INTERNATIONAL LAW IN THE SETTLEMENT

OF CIVIL DISPUTES IN RUSSIAN COURTS

Part 4 of article 15 of the Constitution of Russian Federation declares that universally recognized principles and rules of international law and international treaties are an integral part of the Russian Federation’s legal system1. However, in order to adequately integrate the principles of international law into the state law, in addition to implementation, it’s crucial to apply these standards in exercising justice at the domestic level. The significance of this article stems from the fact that the examination of the specifics of the application of international law by the Russian courts in resolving civil disputes will enable to establish a judgement on whether international legal norms are currently relevant to the Russian enforcement authorities.

The coherence of Private International Law and national legislation is one of the most complicated and controversial issues in contemporary jurisprudence. The Russian Federation is included in the list of the countries where the legislative framework has not approved a unified act regulating the matters falling within the subject of Private International Law (unlike Georgia, the first country of the former Soviet Union to pass a law of such kind in 19982, or Switzerland)3. The rules governing the relations in the field of private international law are differentiated in various pieces of legislation. By analysing the article 7 of the Civil Code of the Russian Federation, we can draw a conclusion — the Russian legal system is based on a pluralistic approach of the private law, i.e., both the international standards and national legislation are «imminently interconnected» and are an integral constituent of the Russian Civil Law and not merely a «contract» with other entities of international law»4.

The application of these rules is regulated in a special section of the Civil Code of the Russian Federation named «VI. Private International Law». The publication of it has

1Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 с изм., одобр. в ходе общеросс. голосования 01.07.2020) // Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс» (дата обращения: 08.03.2023).

2О международном частном праве // Законодательный вестник Грузии. URL: https://matsne.gov.ge/ru/ document/view/93712?publication=3 (дата обращения: 06.03.2023).

3Международное частное право : учебник / И. В. Гетьман-Павлова. 4 е изд., перераб. и доп. М. : Юрайт, 2013. С. 29–33.

4Международное право: Опыты / Г. М. Вельяминов М. : Статут, 2015. С. 106.

384

Секция 9. Private International Law English Talks

allowed to officially establish the principle of operatio directa — after undergoing the integration process into the Russian legal system the international treaty «subordinates» to the national legal order1. This once again proves the perspective that International Private Law is mainly involved in law enforcement and not in the ability to generate certain legal consequences (referred to as the legal activity) or regulation on the level of the statute of law.

The application of universally recognized principles and norms of international law in Russian jurisprudence is often discussed in the context of disputes with the participation of foreign individuals and legal entities, although no legal act of the Russian legal system limits their application only to legal relations with a foreign element. Сourts in the Russian Federation often do not take into account the application of international legal norms because of the well-developed domestic laws, which already «contain guarantees of exercising the rights embodied in international legal acts»2.

Despite the limited relevance of the aforementioned category of disputes in the proceedings of Russian courts, their settlement is one of the most challenging issues for local law enforcers. The number of commercial cases featuring a foreign entity increases with each year (thus, since 2010, their number has increased six times — to more than 11,000 cases in 2018) which fosters the development of the «right legal climate» in the Russian Federation for the most equitable and accurate resolution of this category of cases3. For this purpose, Resolution of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation of 09.07.2019 № 24 «On the application of private international law by the courts of the Russian Federation»4 issued in 2019 has regulated the practice and resolved numerous problems of international private law in the Russian legal system.

The Russian legal system is based on the jura novit curia principle, i.e., «the judge knows the law». But now judges often have to deal with the interpretation and application not only of the domestic and international law, but also of foreign law, particularly when there is a binding reference to the conflict of laws in the domestic legislation5. As a result, there are often errors in the area of rendering a just verdict, making it more difficult to efficiently settle disputes involving a foreign element.

1Еременко А. С. Соотношение международных договоров и национального гражданского законодательства: проблема типологии // Московский журнал международного права. 2014. № 2. С. 108–109.

2Применение норм международного права судами Российской Федерации : учеб. пособие / Е. В. Васякина Оренбург : Оренбургский институт (филиал) Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА), 2020.

С.4–5.

3Пленум ВС рассказал, как судиться с иностранцами // Право.ru. URL: https://pravo.ru/story/212577/ (дата обращения: 17.03.2023).

4О применении норм международного частного права судами Российской Федерации: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09.07.2019 № 24 // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2019. № 10.

5Косовская В. А. Разрешение гражданско-правовых споров, осложненных иностранным элементом: кризисы правоприменения // Образование и право. 2020. № 3.

385

Актуальные проблемы международного частного права

Here are some examples from the recent case-law examples:

1)Arbitration Court of the Northwestern District (case №A66-9583/20161) has issued a decision on the bankruptcy case of the Holtzplast LLC in Tver. Guided by para. 4 of article 1 of the Law on bankruptcy, as well as articles 1210, 1211 of the Civil Code of the Russian Federation, this legal relationship should be resolved by the rules of the German law, unless otherwise specified in the international treaty of the Russian Federation. As there is no bilateral treaty between the Russian Federation and the Federal Republic of Germany on the regulation of the bankruptcy of legal entities, and the parties have not determined the law to be applied to their rights and obligations in their contract, the priority of choice of law in the loan agreements must be complied for the benefit of the lender (in our case, a foreign company from Germany). Therefore, the court decided to add the German partner of the Tver LLC «RS Planung & Technologie GmbH» to the first order of the bankruptcy proceedings.

2)In the definition of the Supreme Court of the Russian Federation of 18.09.20182 we can notice an incorrect application of the norms of international private law by the Russian courts. The subject of the dispute was the compensation for damages between citizens of the Russian Federation and the State of Japan, which took place on the territory of the Russian Federation. The courts of the lower instances have wrongly determined the subject of the dispute — the conclusions of the courts were related to the legal capacity of a Japanese citizen, but not the actual tort itself. Because of this, the normative basis for the resolution of the case was also chosen incorrectly. In this situation the law application interest was not the legal capacity in general, but a special issue within the scope of legal capacity, which is regulated by a special conflict of laws norm, which determines the application of the Russian, not Japanese law. The Supreme Court has found that the citizens of Japan were fully capable at the time of the tort offence, hence, in accordance with the article 1219 of the Civil Code of the Russian Federation, the Russian law must be used.

The foregoing cases demonstrate that the application of universally recognized principles and rules of international law and international treaties of the Russian Federation in the judicial rulings is significantly limited. The courts, taking into account the progressiveness of national norms of law, do not consider it necessary to refer to the norms of international law, which may additionally regulate the disputable legal relations. Often the courts settle cases exclusively by using the domestic legal provisions, which greatly restricts the development and effectiveness of justice in the state, which makes the Russian Federation lose its legal appeal in this legal field for foreign investors.

1Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа (ФАС СЗО) от 19.05.2020 по делу

№А66-9583/2016. Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

2Аничкин Е. С. Основные судебные ошибки при применении норм международного частного права // Российско-азиатский правовой журнал. 2021. № 1. С. 59.

386

Секция 9. Private International Law English Talks

Vasilieva A., Petrova A.

Students

St Petersburg University (SPbU)

Scientific director: Yataeva P.

Head of International Moot Court Program St Petersburg University

CONTRACTUAL MISREPRESENTATION IN INTERNATIONAL TRADE LAW UNDER CISG: MATTER OF CONFORMITY OR VALIDITY?

The United Nations Convention on Contracts for the International Sale of Goods, April 11, 1980 (CISG or Convention) addresses the formation of sales contracts and parties’ rights and obligations that arise therefrom1. Of the many issues addressed in the CISG, the one which has received the greatest amount of attention by both Courts and Scholars is article 35, regulating the conformity of the goods to the contract.

Article 35 is the sole provision within the CISG that regulates the seller’s obligation to deliver goods in conformity to the contract. The provision has a threefold function: it states the seller’s general obligation to deliver conforming goods, sets the criteria by which the goods are deemed to conform to the contract and, finally, provides for an exception to the seller’s liability2. Mainly basing its provisions on the contract’s insights, the conformity obligations, however, are not limited solely to what the contract expressly reports; the seller must also comply with the implied contractual requirements3.

Nevertheless, in international case law arising from misrepresentation by the parties, the common problem arises as to which cases fall within the scope of the Convention and which do not. Thus, in some cases, courts have referred misrepresentation issues to the issue of validity solely, which is not regulated by the Convention, leading to its inapplicability in this part. Others tend to refer to the fact that any quality of goods issues are conformity issues and therefore the Convention only can be applied.

First of all, it is necessary to refer to Article 35 of the UN Vienna Convention on Contracts for the International Sale of Goods. Article 35 CISG establishes the criteria for the conformity of the goods with the contract concluded between the parties. This article is divided into 3 parts: article 35 (1), which deals with standards of quality, quantity and description in accordance with the terms of the contract; Article 35 (2), which lays down the conditions for conformity to the ordinary and special purpose of the use of the goods; and article 35(3), which excludes the seller’s liability if the buyer knew or could not have been unaware of the possible non-conformity. It should be noted that the suspicion of non-compliance may constitute a violation of both Article 35(1) and a violation of Article 35(2).

1Articles 1–5 of the CISG.

2Villy de Luca, The Conformity of the Goods to the Contract in International Sales // Pace International law Review. Iss. 1. 2015. P. 167–257.

3Schlechtriem & Schwenzer: Commentary on the UN Convention on the International Sale of Goods (CISG), 5th ed. 2022. supra note 12. P. 571.

387

Актуальные проблемы международного частного права

Professor Schwenzer pointed out that the concept of «quality» (quality) includes both physical and other characteristics of the product relating to the relationship of the product to the environment1. Examples of «other characteristics» may be fundamental ethical principles2 (such as the prohibition of the use of illegal child labor in the production of goods), as well as religious requirements of production3 (such as requirements to the production of halal beef). These circumstances characterize a certain belief of people in the non-physical properties of the goods. This belief determines the attitude of people towards, which ultimately affects the demand, and hence its market value. In addition, a similar attitude may develop in relation to the seller himself, which forms such a legal category as goodwill.

The situation changes dramatically if the seller is connected Article 35(2)(a) CISG for the provision of goods fit for ordinary purposes. Producers of low — quality goods may still be fraudulently selling their goods for high quality goods, but the initial profit will disappear over time. As soon as the buyer realizes that the goods are not suitable for their normal purposes, they can avoid the contract, demanding a refund of the purchase price and, ultimately, damages. By being aware of the risks of misrepresentation, sellers will be more willing to disclose truthful information to buyers, thereby minimizing market asymmetries.

«Favour contractus» is one of the general principles on which the CISG is based. It aims to preserve and maintain the contract in international transactions by limiting the number of cases where its existence or validity is called into question or in which it can be terminated4. In accordance with this principle in case of negligent misrepresentation the contract should not be considered non-concluded, since, as a general rule, the parties are interested in maintaining the contract and fulfilling their obligations. In addition, in international law there are measures to resolve this conflict through enforcement of the contract

Since there is a law gap in the CISG regarding validity, International Institute for the Unification of Private Law Principles can be applied as a means for supplementing uniform law instruments. Art. 3.2.5 UNIDROIT Principles, being placed in a chapter named «Validity», stipulates that a party may avoid the contract if it has been led to conclude it by the other party’s fraudulent representation. Peter Schlechtriem used a somewhat more elaborate definition when he wrote that: if a contract is rendered void ab initio, either retroactively by the parties such as avoidance for mistake or revocation of one’s consent or a denial of approval of relevant authorities, the respective rule or provision is a rule that goes to validity and therefore is governed by domestic law and not by the CISG. Such attitude was also

1Schwenzer, Commentary on the United Nations Convention on the International Sale of Goods (CISG), Oxford University Press, Oxford et al., 5th ed. 2022, para. 9.

2Ibid. Art. 3 para 10.

3Ibid, Art. 35 para. 10.

4UNCITRAL: Digest of Case Law on the United Nations Convention on Contracts for the International Sale of Goods, 2016. P. 45–46; Grebler E., Fundamental Breach of Contract Under the CISG: A Controversial Rule // American Society of International Law Vol. 101 (March 28–31, 2007). P. 407–413; Schweizerisches Bundesgericht Fédéral (Swiss Federal Supreme Court). 28 October 1998. Case No. 4C.179/1998.

388

Секция 9. Private International Law English Talks

expressed in case law. In court practice under the Convention, US federal district courts held that «validity» encompasses «any issue by which the domestic law would render the contract void, voidable or unenforceable»1.

The fact that CISG does not govern the issue of fraudulent misrepresentation of goods’ quality is also demonstrated by the drafting history of CISG. The drafters of ULIS, the predecessor of CISG, were explicit in their intention to exclude issues of fraud from the scope of the uniform law2. Thus, the CISG has never been aimed at governing the issue of fraudulent misrepresentation of goods’ quality and does not preempt rules for the protection of the obligee under domestic laws, relying on notions such as intentional or willful breach3.

This way, the CISG regulates the questions connected with conformity only and does not cover the matter of validity, which falls within the scope of UNIDROIT Principles and domestic law. Having made it clear that in case with fraudulent misrepresentation, when the party makes a false statement with the intent of deceiving the other contracting party, this question fully falls within the scope of validity, when it goes to innocent or negligent misrepresentation, where the party makes a false statement in the belief that it is true with no intention of deceiving the other contracting party, there is still a dispute whether the Convention shall be applied or not.

The essential terms of a contract are the terms without which it is null and void. According to the intranational law principles, this is a condition on the subject of the contract. The terms of the contract for the sale of goods are considered agreed if the contract allows you to determine the name and quantity of the goods. In the legal doctrine, in addition to the subject matter, the essential conditions also include: a) the name of the parties to the transaction; b) quantity and quality; c) basic terms of delivery; d) price; e) terms of payment; f) sanctions and complaints; g) legal addresses and signatures of the parties4. If these positions are not specified, it is impossible to conclude an agreement. In addition, each party may declare any condition on which the agreement of the parties must be reached as essential, even if it does not express the nature of this contract.

If the parties considered the provision on the quality of the goods to be an essential condition of the contract, then the malicious misrepresentation of information about the quality of the goods will indicate a defect in the subject of the contract. If there is a defect in the subject of the contract, it is impossible to talk about its conclusion. Here is applicable principle of validity.

1John T. McDermott, Arbitration and the Courts. The Justice System Journal. Vol. 11, No. 2 (Fall, 1986). P. 248–256.

2Special Commission Note. P. 188; Records of the Eighth Meeting of the Committee on Sale. P. 66.

3CISG-AC Opinion No. 17, Limitation and Exclusion Clauses in CISG Contracts, Rapporteur: Prof. Lauro Gama Jr., Pontifical Catholic University of Rio de Janeiro, Brazil. Adopted by the CISG-AC following its 21st meeting in Bogotá, Colombia, on 16 October 2015, para 4 (a).

4Michael J. Dennis Modernizing and harmonizing international contract law: the CISG and the UNIDROIT Principles continue to provide the best way forward // Uniform Law Review, Vol. 19, Iss. 1, March 2014. P. 114–151.

389