ФМН Учебное пособие

как она предстает исследователю в результате процедур интерпретации ис-

точников.

Важный момент заключается также и в том, что гуманитарная реаль-

ность разнородна. Человек одновременно живет в разных мирах: искусство,

наука, повседневность, религия, политика, производство и т. п. – это все в своей совокупности и есть окружающий мир. Каждый из этих миров обла-

дает относительной замкнутостью и имеет внутренний закон, определя-

ющий существование всего того, что к нему относится. Это значит, что не-

возможно вывести все богатство человеческой жизни из одного единого начала, будь то труд, душа или разум. Это говорит также и о богатстве гума-

нитарных наук: в них включены и искусствоведение (во всех его многооб-

разных ответвлениях), и наука, взятая в ее гуманитарно-культурологическом аспекте, и религиоведение, раскрываемое с позиций духовно-нравственных ценностей, воплощенных в религии, и мифология как исток формирования всего собственно человеческого в человеке и мн. другое.

В XX в. в гуманитарные науки входит идея значимости случайных со-

бытий в человеческой жизни. Заслугу в признании данного обстоятельства приписывают З. Фрейду, который показал, что характер человека определя-

ется его индивидуальной судьбой, которая истолкована им как набор случай-

ных событий. В результате, гуманитарная реальность, в отличие от есте-

ственнонаучной, предстает как реальность индивидуальных событий.

Таким образом, гуманитарная реальность определяется как реаль-

ность окружающего повседневного мира, который разнороден и многообра-

зен, имеет языковой и символический характер. Человек, живущий в этой ре-

альности, является существом историческим, и его жизнь определяется через категории индивидуальности, случайности и времени.

2. Эпистемологическая характеристика гуманитарных наук

Эпистемологические проблемы гуманитарных наук определяются спе-

цификой гуманитарной реальности. Очевидно, что в гуманитарном знании неприменим естественнонаучный, или, как его называют, номологический,

метод объяснения. Номологическое объяснение рассматривает индивидуаль-

ное событие как частный случай проявления общего закона. Его применение невозможно в области гуманитарных наук в связи с рядом обстоятельств. Во-

первых, гуманитарная реальность не подчинена законам, аналогичным есте-

ственнонаучным. Ведь закон науки, по определению, носит всеобщий и не-

обходимый характер, к примеру, закон всемирного тяготения выполняется всегда и для всех материальных объектов. Те положения, на которые опира-

ется, например, историк в своих рассуждениях, указанными признаками за-

кона не обладают, они предстают в виде сентенций такого типа: «власть портит, но не всех», «деньги – зло, но не всегда». Во-вторых, при естествен-

нонаучном способе объяснения исследователя не интересует уникальность изучаемого объекта (ведь естествоиспытателя не интересует, как из данного

яйца вылупляется именно данный цыпленок, – его интересует, как из любого

яйца вылупляется любой цыпленок). Гуманитарное знание, как было под-

черкнуто ранее, интересуют именно неповторимые, уникальные люди, собы-

тия, произведения, судьбы.

Начиная со второй пол. XIX в., гуманитарные науки противопоставля-

ют понимание как метод гуманитарного познания номологическому объяс-

нению в естественных науках. По сути дела, моделью построения гумани-

тарной методологии является литература. Ведь именно литература

намного лучше науки способна раскрыть человеческую сущность. Подлин-

ная литература исходит из идеи, что у каждого человека своя правда, каждо-

го человека можно, если не простить, то, по крайней мере, понять. Все люди разные и навязывать им некую единую абстрактную человеческую сущность

(наподобие закона человеческого существования) – негуманно, а в области социальной практики это ведет к построению тоталитарного государства.

Для того, чтобы понять человека, надо выслушать его рассказ о себе и о дру-

гих людях. Отсюда повышенный интерес к нарративу в гуманитарном зна-

нии XX в. Можно высказать и более сильное утверждение: нарратив и есть специфически гуманитарный метод познания сущности человека.

Является ли понимание такой же рациональной процедурой, как номо-

логическое объяснение? Единства в решении этого вопроса в среде гумани-

тариев нет. Так, В. Дильтей, стоящий у истоков современной истории и пси-

хологии, считал, что основой понимания является сопереживание. Мы пони-

маем себя, истолковывая высказывания и поведение других людей и, наобо-

рот, мы понимаем других людей на основе своего опыта, если сами пережили нечто аналогичное. В идеале понять – встать на место другого человека. По-

нимание не может быть сведено к чисто логическим процедурам реконструк-

ции мыслей и чувств отчасти из-за того, что сама жизнь носит иррациональ-

ный характер. Ее целостность не разложима без остатка рациональными ме-

тодами познания. Так, например, талантливый историк, по мысли Дильтея,

погружается в мир чужой культуры, вплоть до утраты собственного Я. Это

приближает науки о духе к искусству. Поэтому так велика роль личности исследователя, историка или психолога, в достижении конечного результата.

И вот почему этот результат практически невоспроизводим. Мы можем опи-

сывать методологию знаменитых психологов или историков, но не способны добиться тех же успехов, что они.

Такое понимание метода гуманитарного знания противоречит стремле-

нию представителей этой сферы знания утвердить за ним статус науки.

В этих целях они изучают и проясняют условия, повышающие объективность понимания (понять – это не значит дать субъективное истолкование, это зна-

чит – разобраться в сути дела). Именно этим проблемам посвящены работы французского философа П. Рикёра, «Время и рассказ» (1983–1985), «Кон-

фликт интерпретаций: очерки о герменевтике» (1969) и ряд других его иссле-

дований. Классической стала работа немецкого философа Г.-Г. Гадамера

«Истина и метод» (1960). Методология, раскрывающая процедуру понима-

ния, получила название «герменевтика». Герменевтика начинает формиро-

ваться уже в античности как техническая процедура, изучающая правила ис-

толкования текста и условия, задающие возможность его понимания, боль-

шое внимание в средние века уделялось христианской герменевтике (или

теологической герменевтике как искусству толкования священных текстов).

Поскольку гуманитарные исследования всегда связаны с истолкованием текстов, с исследованием языка, то герменевтика к середине XIX в. осозна-

ет себя в качестве общей методологии гуманитарного знания. В XX в. в фи-

лософии происходит, так называемый, онтологический поворот в герменев-

тике. Понимание перестают рассматривать просто как способ познания – его

трактуют как способ бытия человека. А ведь именно ответы на вопросы:

кто я такой? зачем живу? есть ли смысл в моей жизни? составляют необхо-

димое условие человеческого бытия. И проблема заключается в том, что от-

веты на эти вопросы не даны непосредственно, их невозможно получить пу-

тем интроспекции, вглядывания в себя. Непосредственное знание человека о себе и окружающем мире всегда является зыбким и не совсем адекватным.

По мнению П. Рикёра, критику «ложного сознания» в европейской культуре дали три мыслителя: Ф. Ницше, З. Фрейд и К. Маркс. Ницше пока-

зал, что все традиционные формы общественного сознания: религия, мораль,

наука являются лишь формами идеологии. Исключение составляет, пожалуй,

только искусство. Идеология как ложное сознание – это когда нечто выдает себя не за то, чем оно на самом деле является. Например, наука выдает себя за бескорыстный поиск истины, позиционирует себя как высшую форму ра-

циональности и духовной деятельности в целом. Но кто такой сегодня уче-

ный и доступна ли современной науке Истина, о которой говорила Антич-

ность, к которой стремились Средние Века и Возрождение? Сегодня уче-

ный – это «наемный рабочий», который, конечно, не является мудрецом Ан-

тичности и титаном Возрождения. Это узкий профессионал, в лучшем слу-

чае, хорошо знающий свою область исследований, но совершенно не компе-

тентный в других сферах знания и жизни. Он не только не может ответить на вопрос: какова сущность этого мира, но выносит этот вопрос за рамки науки, описывая лишь то, как этот мир функционирует на эмпирическом уровне. Аналогичным образом Ницше критикует христианскую религию и основанную на ней мораль. Фрейд показал, что сознание человека напол-

нено символами бессознательного – это «репрезентативная репрезентация».

Оно репрезентативно в том смысле, что представляет человеку самого себя,

но это еще не он сам, а всего лишь его репрезентация. Наконец, Маркс, пока-

зал превращенный характер общественных отношений, где за отношениями людей скрываются отношения к собственности.

Если для классического мышления человек – это существо разумное,

нравственное и обладающее свободой воли, то для современного гуманитар-

ного знания человек не рациональное, а всего лишь рационализирующее су-

щество, который редко бывает свободен и практически всегда безнравстве-

нен.

Именно в силу того, что гуманитарная реальность носит символиче-

ский характер, все являемое не таково, каким кажется, поэтому понимание появляется в результате истолкования тех структур, что определяют су-

ществование человека в окружающем его мире. Таким образом, гуманитар-

ная история (история искусства, история языка, история религии и др.), ми-

фология, гуманитарная психология (понимающая психология, экзистенциа-

листская психология, феноменологическая психология и др.), педагогика,

филология, словом, все гуманитарное знание – это герменевтика.

В рамках общей концепции понимания как цели гуманитарного иссле-

дования, различными гуманитарными дисциплинами развиваются собствен-

ные специальные методы познания.

Вместе с тем, следует отметить, что на протяжении всего XX в. не ис-

чезали сомнения в возможности построения методологии гуманитарного знания. Разнородность гуманитарной реальности ставит под сомнение воз-

можность единой методологии для указанных областей гуманитарной науки:

историю религии нельзя написать так же, как историю литературы, а психо-

логию религии, так же как экзистенциальную психологию. Метод исследова-

ния должен вырастать из предметатой или иной гуманитарной науки. В этом смысле методология, собственно говоря, только до тех пор и «жива», пока продолжается исследование. Когда исследование закончено, вызванная

им к жизни методология «умирает». Это доказывается тем фактом, что метод гуманитарных исследований практически невоспроизводим. Написаны тома по методологии Гегеля, Шпенглера и т. д. и т. п., но кому удалось повторить и реально применить их методологию в собственных работах? Гуманитарное исследование, с этой точки зрения, скорее искусство, чем наука. Впрочем,

следует отметить, что аналогичные воззрения на методологию в XX в. появ-

ляются и в отношении естествознания, например, в анархистской концепции науки П. Фейерабенда.

- Перечисленные выше особенности метода гуманитарных исследова-

ний делают особенно сложной проблему построения гуманитарной теории.

По определению, теория должна содержать хотя бы один закон.

Но, как было отмечено, в области гуманитарной реальности, например в ис-

тории, законов нет, или они пока неизвестны. Тогда как возможна гумани-

тарная теория?

В конце XIX – начале XX вв. на роль теории в гуманитарном знании

претендовали философия и социология. Подразумевалось, что именно они должны открывать общие законы гуманитарной реальности, которые будут специфическим образом преломляться в различных гуманитарных дисци-

плинах. Например, немецкий социолог Макс Вебер (1864–1920) считал, что социология конструирует идеальные модели господства, экономического об-

мена, ремесла и т. п., встречающиеся во все эпохи, в любой точке земного шара. В то время как история изучает конкретно-историческое формы прояв-

ления этих чистых универсальных моделей, которые он называл идеальными типами. Аналогично, философия истории Маркса претендовала на описание общей схемы исторического процесса, которую историки должны были наполнить реальным содержанием. Гуманитарное знание в XX в. пытается избавиться от предзаданных схем философии и социологии и выстроить се-

бя как позитивную науку.

В целом можно сказать, что гуманитарное знание на своих собствен-

ных основаниях воспроизводит тот путь построения теоретической науки,

который прошло естествознание.

Во-первых, в ряде областей гуманитарных науки пытаются математи-

зировать теоретические построения. Наиболее ярко эта тенденция проявляет-

ся в гуманитарном структурализме. В гуманитарные науки математика во-

шла, примерно, в 50–60-е гг. XX в. «Каналом входа» стала структурная лингвистика. Лингвисты, как и представители других наук, видели в матема-

тике средство сделать свою науку строгой, а результат исследования воспро-

изводимым. Лингвисты начали изучать математику и сотрудничать с матема-

тиками. Связь математики и лингвистики естественным образом вырастает из определения математики как языка, где язык, в свою очередь, понимается как совокупность абстрактных форм – структур. Используя математические понятия, лингвисты предприняли попытку дать строгие определения понятий своей науки и построить модели, позволяющие анализировать процессы по-

рождения смысла в тексте. Во многом именно через структурную лингвисти-

ку структурализм и, соответственно, математическая модель исследований начинают проникать в историю, психологию, социологию. Математика по-

нимается при этом не как наука, предлагающая сугубо количественные мето-

ды анализа, а как наука, для которой безразлична материальная природа объ-

ектов, и важна лишь система отношений (структура), которая задает способ их существования.

Структурализм, распространяя языковую модель на всю область соци-

альных явлений, в известном пытается построить «исчисление» культуры.

Объективно существующие социальные структуры образуют ткань социаль-

ной реальности, так же как математические структуры образуют ткань мира в целом.

Человек при таком подходе не более чем, функция структуры.

Правомерность такого способа гуманитарного познания вызвала боль-

шие сомнения в среде гуманитариев, стремившихся сохранить не поддающи-

еся исчислению признаки индивидуальности, духовности и свободы воли че-

ловека.

Впрочем, при построении социально-гуманитарных структур возника-

ли и чисто технические трудности. Так, например, формула «отца структур-

ной антропологии» К. Леви-Стросса оказалась чересчур сложной. Социаль-

ные явления требуют учета такого большого количества параметров, что по-

лучаемые модели, зачастую, оказываются слишком громоздкими и потому не эффективным инструментом исследования.

Во-вторых, гуманитарные науки в XX в. придерживаются установки,

что наука должна опираться на факты, основанием для теории должна стать эмпирическая работа, а не пустое умозрение. Гуманитарное знание уходит от построения глобальных теорий и всеохватывающих схем для того,

чтобы восстановить облик целого через тщательную работу с небольшими фрагментами эмпирически данного, подобно тому, как это делает археолог.

Гуманитарий должен научиться ставить вопросы так, чтобы работа с эмпи-

рическим материалом позволяла делать теоретические обобщения. В резуль-

тате биографический анализ становится историей типов социального поведе-

ния, политическая история – историей политической культуры, событие вы-

ступает как эпифеномен социальной структуры. Тем самым, гуманитарная наука при построении теоретического уровня исследования смыкается с со-

циальными науками.

Трудности теоретической работы в области гуманитарных наук опре-

деляются, прежде всего, тем, что она связана с интерпретацией текстов и со-

бытий. Процесс интерпретации зависит от «предрассудков» исследователя.

В результате одни и те же источники интерпретируются по-разному. Это приводит гуманитариев к пониманию того, что они не столько открывают истины, сколько изобретают их. В итоге, историки определяют результат своих исследований как «историческую реконструкцию» и признают, что од-

ни и те же истории можно реконструировать по-разному, в зависимости от скрытых допущений автора о правдоподобности, от полноты и доступно-

сти использованных источников. Так, в области психологии гуманитарной направленности одни и те же предметы исследования могут быть интерпре-

тированы с позиций экзистенциалистской, понимающей или феноменологи-

ческой психологии. И вообще психологи придумали неправдоподобное коли-

чество теорий и концепций о природе психической реальности, но не могут создать общую психологию (точнее сказать, только в отечественной литера-

туре их три: теория отношений (В. Н. Мясищева), теория установки

(Д. Н. Узнадзе) и теория деятельности (А. Н. Леонтьева).

Отсутствие общей теории, объясняющей, как это было (или есть)

на самом деле, ставит под сомнение достоверность результата гуманитар-

ных исследований, а значит, и научный статус гуманитарного знания.

3. Специфика языка гуманитарных наук

Проблема языка в гуманитарных науках неизмеримо сложнее, чем в естествознании и математике. Все дело в том, что, как было отмечено, сам

предмет гуманитарных наук предстает как текстовая реальность. Форми-

рование и развитие гуманитарного знания сопровождается онтологическим статусом языка в средневековье, трактовкой языка в пространстве представ-

ления в новоевропейской культуре и т. н. онтологическим поворотом к языку во второй пол. ХХ ст. (что обстоятельно изложено М. Фуко в произведении

«Слова и вещи»). Отмеченная тенденция изменения статуса языка по отно-

шению к гуманитарным наукам фиксируется всеми теми мыслителями не-

классической философии, в поле зрения которых были гуманитарные науки.

Так, в неокантианской традиции в философии символических форм Э. Кассирера науки о духе конструируют гуманитарную реальность только при исходной активности языка, который имеет специфические проявления в разных областях гуманитарного знания. Гадамер, вслед за Хайдеггером,

утверждает: понимаемое бытие и есть язык; именно ему принадлежит выска-

зывание об «онтологическом повороте герменевтики на путеводной нити языка». В феноменологии Э. Гуссерля язык также играет существенную роль в интересующем нас ключе. Дело в том, что он дает гуманитарную характе-

ристику науки в целом, обращаясь к т. н. «историческому априори» и выяв-

ляя, как образуются и транслируются идеальные предметности любой науки.

Язык в своей письменной форме является носителем традиции, хранящим в виртуальной форме наработанные смыслы той или иной науки, а каждое новое поколение ученых расшифровывает и интерпретирует их для себя, тем самым подключаясь к истокам своей науки. В близкой к Кассиреру по назва-

нию позиции П. Флоренского (он также отстаивал философию символизма)

всякая наука есть язык и только язык; у него мы обнаруживаем оригиналь-

ную трактовку языка применительно к миру духовных явлений.

Беглый анализ неклассической философии показывает значимость язы-

ковой реальности для всей системы науки. Но есть существенные отличия в языке естественных наук и математики, с одной стороны, и языке гумани-

тарных наук – с другой.

Язык в гуманитарных науках, в значительной степени, является есте-

ственным языком, в силу этого он нагружен историческими, идеологически-

ми, ценностными предрассудками. В результате, он «переодевает» уже в процессе описания гуманитарную реальность, вносит дополнительный, неяв-

ный пласт истолкования событий. Совсем не одно и то же – назвать событие

«войной народа за свою независимость» или «террористической операцией бандформирований». Именно на уровне языка и проявляется, прежде всего,

невозможность дистанцироваться от партикулярных предрассудков мышле-

ния: назвать – то ведь все равно как-то придется.

В силу указанных выше сложностей, гуманитарное знание всегда очень внимательно относилось к проблеме языка исследований и, в отличие от естествознания, никогда не рассматривало язык как нечто прозрачное, без-

различное для материала исследования.

Кроме того, язык становится и самостоятельным предметом исследо-

вания именно в гуманитарных науках. Не будет преувеличением сказать, что различные методологические подходы в гуманитарном знании: герменевти-