2.2.Сравнительный анализ скандинавской и российской моделей

Рассмотрим скандинавскую модель экономики на примере Финляндии. Опыт данной страны для России особо важен в виду того, что Финляндия пришла к экономическому успеху через структурный кризис, который в чем-то был схож с экономическим положением в постсоветской России. Для нашей страны кризис стал скорее следствием того, что в условиях жесткой плановой системы мы оказались неспособны вовремя адаптироваться к требованиям постиндустриальной эпохи. И реальная стратегическая задача, стоящая в настоящее время перед нашей страной, состоит в обеспечении ускоренного роста при проведении глубокой структурной трансформации, отвечающей постиндустриальным вызовам [24, c.31].

Для Финляндии детерминантом успеха стало наличие в стране развитых демократических институтов. Необходимо учитывать, что устойчивое функционирование экономики невозможно без эффективного госаппарата, справедливого суда, достойной правоохранительной системы. Неэффективным и опасным делом является расширение хозяйственной деятельности государства, когда его судебная и правоохранительная системы далеки от тех образцов, которые демонстрируют аналогичные институты, например, в той же Финляндии[24,c.35].

Итогом проведения реформ в Финляндии явились структурные преобразования. Благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура и внутренняя социально-политическая стабильность позволили ей выйти на одно из ведущих мест в мире по внедрению компьютерных и информационных технологий, конкурентоспособности, уровню жизни и благосостояния нации. Особый прорыв за последние десятилетия Финляндия совершила в области информационных технологий. Мануэль Кастельс, социолог с мировым именем, неоднократно бывавший в России, утверждает, что в финском опыте есть механизмы, которые могут быть использованы в России: «Для успешной технологической и социальной трансформации необходима руководящая роль государства. Именно оно должно создавать условия и устранять препятствия на пути развития информационных технологий, информационного общества, динамичного бизнеса. Примерами такой политики являются значительные государственные инвестиции в науку, базовые технологии и образование, то есть все то, чего российское государство не делает. Более того, оно снижает свое присутствие в этом секторе» [2,c.126]. В России реформы привели к совершенно иным результатам. Уровень жизни населения в начале 90-х годов резко снизился в результате проводимой социально-экономической политики, повышения потребительских цен и снижения реальных доходов населения. Еще одна проблема состоит в том, что многие регионы по-разному переживают последствия реализации управленческих решений, принятых на федеральном уровне. Ведь в России очень велика степень неоднородности развития регионов, во-первых, по уровню экономического развития, а во-вторых, по характеру экономической динамики. Нельзя применять одни и те же меры к столь разным субъектам. В зависимости от характера макроэкономического неравновесия региона можно выделить ситуации рецессионного и инфляционного разрыва. То, что для одного региона выступает в качестве источника роста, для других может оказаться барьером и тем самым - ограничителем развития, и наоборот. Эти два типа неравновесия подразумевают, что должны быть применены два разных сценария развития, две разных логики регулирования. Например, в случае рецессионного разрыва для менее развитых регионов стимулируется совокупный спрос. Но применение тех же самых мер в случае инфляционного разрыва может губительно сказаться на динамике региона [20,c.40].

В связи с этим обратимся к принципу Хаавельмо, позволяющему регулировать неоднородные по характеру макросистемы. Он предполагает возможность эффективного перераспределения валового дохода макросистемы через государственный бюджет. Изначально он исходит из того, что такие важные аспекты, как здравоохранение, образование, наука, культура, практически полностью развиваются за счет внешних эффектов, которые выходят за поле зрения частных агентов. Другими словами, государству лучше известны те области, инвестиции в которые принесут наибольший, ярко выраженный мультипликативный эффект. Поскольку внешние эффекты по определению находятся за пределами компетенции фирм, задача получения и использования информации об этих «точках роста» целиком и полностью лежит на плечах государства [2, c.127-128].

Ранее было отмечено, что доля государственных расходов в ВВП в скандинавских странах высока, и им удалось удержать их достаточно высокий уровень во время кризиса. Механизм поведения таких стран во время кризиса таков: вместо урезания государственных расходов и снижения налогов (что является очевидным и единственным принципом стимулирования роста экономики с точки зрения неоклассического синтеза), все происходит наоборот. Налоги растут, инвестиции и государственные расходы увеличиваются, а за счет этих мер обеспечивается одновременно и рост ВВП. В отличие от многих других, скандинавские страны не стали спасать предприятия, оказавшиеся в затруднительном положении. Спасали прежде всего те предприятия, которые обеспечивают создание общественных благ. Вряд ли, например, эти страны стали бы спасать АВТОВАЗ, судьба которого, пожалуй, предрешена (92% заемных средств, 8% собственных, плюс бесконечное вливание миллиардов рублей) как это продолжает делать наше правительство. Некоторые из этих предприятий, включая такие предметы национальной гордости, как Saab, были просто обанкрочены [2, c.127]. Почему скандинавам удалось это сделать? В этих странах мультипликатор госрасходов максимален, а инвестиционный мультипликатор не слишком велик. При этом население поддерживает правительство в проведении разумной антикризисной политики – политики, которая нацелена не на откладывание болезненных решений за счет налогоплательщиков, а на реструктуризацию экономики. Именно решения подобного рода избавляют экономику от компаний-«зомби», наличие которых замедляет выход из кризиса. Государство вместо этого бросает усилия на создание общественных благ, которые обеспечивают потребности страны в целом. По данным Bloomberg, с начала финансового кризиса в 2008г. компании из Швеции, Норвегии, Дании, Финляндии и Исландии заключили сделки на общую сумму 288 млрд долларов. Самой известной из них стала покупка китайским концерном Geely шведской компании Volvo Cars в 2010г. «Если я продаю бизнес с множеством активов, которые расположены, например, во Франции, интерес со стороны потенциальных покупателей быстро тает. Но когда я говорю, что этот бизнес шведский, их настроение меняется», - указывает инвестиционный банкир Кристиан Терлинг [7, c.5].

Состоятельные слои мирятся с очень высокими налогами, не имеющими аналогов нигде в Европе (рис. 1).

Рисунок 1. Налоговые доходы, % от ВВП (2010)

Универсализм скандинавской модели «государства благосостояния» означает, что система социальной защиты в равной мере распространяется на всех жителей страны: богатых и бедных, коренное население и мигрантов. В 1973 году в связи с нефтяным кризисом была предпринята попытка урезать социальные программы в Дании, но правительство натолкнулось на протест всего общества – богатых, среднего класса, бедных. И представители среднего класса, и богатые готовы платить более высокие налоги для сохранения социального обеспечения [13, c.15].

Неоднократно подчеркивалось ранее, что в нордических странах очень высок уровень и качество образования, зравоохранения, развития науки. Страны Северной Европы активно инвестируют средства в будущее собственных граждан, что впоследствии убережет молодое поколение от расплаты по долгам своих родителей. Сверхдоходы от деятельности нефтяной промышленности Норвегии направляются в суверенный фонд страны - один из крупнейших в мире. В 2012г. общая стоимость активов, управляемых им, выросла на 13,4% - до 670 млрд долларов. (почти 130 тыс долларов на человека). Совокупная величина активов создававшегося по его подобию Фонда национального благосостояния России на начало 2013г. составляла всего 88,6 млрд долл. (чуть более 600 долларов на человека). При этом доля ВВП на душу населения в Норвегии в 3 раза больше чем в России (60 тыс. долларов против 20 тысяч) [20,c.40]. Так Швеция является одним из мировых лидеров по удельному весу расходов на НИОКР – 3,5% ВВП, уступая лишь Финляндии (3,9%) [25]. В этих странах особый упор делается на применении и развитии технологий будущего. Эти страны показали самые высокие результаты в области развития информационных технологий за последние десятилетия. Для успешной адаптации принципа Хаавельмо важна также институциональная составляющая. Нередко мы пытаемся оправдать собственное отставание, объясняя его внешними факторами, и прибегаем к мифу о существовании естественных ограничителей для нашего экономического роста. Но опять же, многие страны с аналогичными проблемами с помощью разумных преобразований сделали мощный рывок и заняли лидирующее положение в мире. Другое дело, что есть внутренние ограничители экономического роста в самой системе институтов, в частности, это коррупция. В странах с высоким уровнем коррупции, как правило, низка степень доверия к правоохранительным органам, системе образования, местным органам власти. Необходимость решения проблемы очевидна, но какими методами будет происходить борьба с тем явлением, которое стало «эпидемией» для нашей страны, пока что остается загадкой. Коррупция тормозит экономический рост, увеличивая накладные расходы и уменьшая потоки инвестиций. В списке наиболее коррумпированных стран Россия занимает лидирующие строчки, находясь между Кенией и Зимбабве [23, c.30-33].

Основные показатели, характеризующие социально-экономическую систему Швеции в сравнении с российской, представлены в таблице 1 (приложение 2).

Отдельного внимания заслуживает смена приоритетов правительства России в сторону национальной обороны вместо социальной сферы. Отсюда вытекает другая проблема: у российского бюджета существуют структурные угрозы, что объясняется слишком большими социальными обязательствами и расходами на силовой блок. А те средства, которые могли бы быть направлены на инновации, науку, образование, «вытягиваются» из экономики и направляются на иные цели. Несколько лет назад правительство избрало курс инновационного развития и модернизации экономики, но на деле получается наоборот. К 2013 году в этой сфере сократились на 14% по сравнении с 2011. Здравоохранение финансируется на 8% меньше в номинальном выражении и на 18% - в реальном. Упали расходы на науку. В 2011 году на нее выделили 6 млрд. рублей. По отношению к ВВП уровень расходов не уменьшается только на оборону и обслуживание государственного долга. Очевидно, что ни о какой модернизации не может идти речи, если снижаются расходы на науку [24, c.36].