адорно

институционализирован. Лица, как в нашем случае под номером 5043, вероятно, никогда не имели отрицательного опыта при общении с евреями, но они перенимают суждения других, так как извлекают из этого пользу.

2. Конвенциональный синдром

Этот синдром олицетворяет стереотип, который хотя и несет отпечаток внешнего мира, но интегрирован в структуру характера как существенная составная часть общего конформизма. Женщины подчеркивают ценность чистоты и женственности, мужчинам прежде всего важно быть «настоящим» мужчиной. Согласие с господствующими воззрениями здесь важнее, чем собственное недовольство. Мышление движется в застывших категориях групп «своих» и «чужих». Предрассудок не выполняет решающей функции в психологическом бюджете отдельного индивида; он лишь облегчает идентификацию с группой, к которой он относится или к которой он хотел бы принадлежать. Конвенциональные типы более полны предрассудками в собственном смысле слова; они перенимают привычные предрассудки других, не перепроверив их. Их предрассудок является «само собой разумеющимся», вероятно, они предвосхищают его, даже не осознавая этого. Только в определенных условиях он будет четко сформулирован. Между предрассудком и опытом имеется некое противоречие;

их предрассудок не рационален, поскольку он имеет мало общего с собственными заботами. Кроме того, по крайней мере внешне, он выражается не особенно открыто, так как вследствие безоговорочного признания ценностей цивилизации и «приличия сильные импульсы отсутствуют».

Хотя этот синдром включает в себя «хорошо воспитанного» антисемита, он ни в коем случае не ограничивается высшими слоями общества.

Для того чтобы подтвердить это утверждение и в качестве примера синдрома в целом, цитируем высказывания опрашиваемого лица под номером 5057, тридцатилетнего сварщика «с чрезвычайно приятными манерами», случай которого интерпретирующий обобщает следующим образом:

278

становится ясно, что он рассматривает себя как

квалифицированного рабочего и видит в сварке возможность для творческой и конструктивной деятельности. Он сделал лишь одно ограничение, а именно, что сварка, конечно, не относится к профессиям служащих; это грязная работа и не совсем безопасная. Его удовлетворение данной работой далее подтверждается заявлением в анкете, что он даже при свободном выборе профессии предпочел бы эту работу, но только, может быть, на более высокой ступени — в качестве инженера-сварщика.

Свои профессиональные прогнозы он оценивает оптимистично и в то же время реалистично, и не обнаруживает никакой неуверенности. Его конвенционализм направлен против «крайностей» вообще. Так,

он выбрал христианскую религию, так как она «является более умеренной, чем большинство других. Религия должна удерживать людей от всех излишеств, таких как пьянство, азартные игры или другие распутства». Он никогда не отрекался от того, чему учил его дед, и никогда ему на ум не приходили сомнения в религии.

Типичными для общего мировоззрения данного опрашиваемого являются следующие данные из его анкеты:

На проективный вопрос, «Какие настроения или чувства являются для вас самыми неприятными и мешают вам больше всего?» он упоминает:

«Беспорядок дома или в моем ближайшем окружении» и «разрушение собственности». Ему трудно подавить желание сказать «людям, где у них непорядок». В качестве ответа на вопрос: «Что может свести человека с ума?», он говорит: «Заботы — человек должен уметь владеть духом и телом».

Будучи в общем умеренным, по-видимому, «великодушным» и широко мыслящим, он занимает место в верхней части на Д-шкале. Его враждебность по отношению к меньшинствам выражается в разделении людей на свою и чужую группы: «соприкосновений» с чужой группой он не имеет или не хочет иметь, но проецирует на них собственную схему поведения и подчеркивает ее «связь». Эта враждебность подавляется его общим конформизмом и выражением уважения к «нашей государственной форме». В его убежденности, что свойства чужой группы неизменны, проявляется некоторая ригидность его конвенционализма. Если он встречает людей, которые отклоняются от схемы, он испытывает неудобства и, по-видимому, попадает в конфликтные ситуации, которые скорее повышают его враждебность, чем снижают. По отношению к неграм его предубеждение увеличивается до горячности; вероятно, здесь особенно ясна разделительная линия между своей и чужой группами. Ниже приводим его замечания по

отношению к другим меньшинствам:

Самой большой проблемой меньшинств, по мнению опрошенного, являются сейчас американцы японского происхождения, «так как они возвращаются». Он считает, что их нужно во всем ограничивать, а их родителей — депортировать. Что же касается их качеств, то он говорит:

«У меня не было никаких личных контактов, кроме как в школе, где они старались быть хорошими учениками. Лично у меня нет к ним никакой неприязни».

Когда его спросили о «еврейской проблеме», он заявил: «Конечно, они держатся вместе. Они взаимно поддерживают друг друга в большей степени, чем протестанты». Он, однако, не хочет, чтобы их преследовали, только потому, что они евреи. Еврей имеет такое же право на свободу в США, как и любой другой. После этого следует высказывание: «Меня раздражает, что они приезжают сюда в таком большом количестве. Я за то, чтобы больше не принимать еврейских переселенцев».

Его неприязнь к евреям основана прежде всего на их отличии, их своеобразии — они не совпадают с его обычным идеалом собственной группы. Но он дифференцирует евреев по степени их ассимиляции:

Опрашиваемый может определить евреев по их вьющимся волосам, ярко выраженным чертам лица, большому носу, иногда по толстым губам. О «еврейских признаках» он говорит, что есть различные типы евреев, так же как есть различные признаки не евреев. Он говорил о евреях", как о евреях из Океанского парка, и о «лучших» евреях из Беверли Хиллз.

По поводу отношения между стереотипом и опытом:

«С ними у меня всегда были очень хорошие личные отношения. Когда я руководил бензоколонкой в Беверли

280

Так, в конце концов сама стереотипность в большой степени приобретает черты либидности и преобладает во внутреннем бюджете индивида. Он развивает частично весьма сильные насильственные черты, которые восходят к анальносадистской фазе развития. С точки зрения социологии, этот синдром в Европе был более типичен для нижней прослойки среднего сословия; в Америке его можно ожидать у людей, реальный статус которых отклоняется от желаемого. Здесь «авторитарный» синдром четко противопоставлен «конвенциональному», для которого характерным является социальная неудовлетворенность и отсутствие таких конфликтов; однако, в отношении конформизма у этих синдромов много общего.

Интервью М352 начинается следующим образом:

(Чем довольны?) Ну, я первый человек — бригадир смены, мы работаем по сменам... (опрашиваемый подчеркивает свое «руководящее» положение) маленькие отделы, 5 человек в каждом отделе — пять человек в смене — меня лично это удовлетворяет... что 5 человек работают для меня, они приходят ко мне, просят моего совета в делах, которые касаются нашего производства, и что последнее решение за мной. Факт, что последнее решение зависит от меня, и я это делаю, и сознание, что я это делаю правильно, дает мне личное удовлетворение. То, что я зарабатываю себе на жизнь, не дает мне удовлетворения. Это те вещи, о которых я упомянул, чтобы знать, что я кому-то угождаю, дает мне также удовлетворение.

Отрицание материального удовлетворения, знак рестриктивного сверх-Я, является не менее типичным, чем двойное удовлетворение повелевать другими и самому при этом угождать шефу. Его амбиции относительно повышения общественного положения выражаются в неприкрытой идентификации себя с теми, кто превосходит его по авторитету и рангу.

282

Очевидная ригидность совести проявляет, однако, сильные следы амбивалентности: что запрещено, может быть принято, если это не приводит к социальному конфликту. Слишком застывшее сверх-Я не только действительно не интегрировано, но и остается снаружи.

Нарушение супружеской верности, пока оно не раскрыто, нормально, если же оно обнаруживается, тогда это непорядок, но так как это делают очень многие уважаемые люди, то что. по всей видимости, нормально.

Практически идентично поверхностному сверх-Я, идеалу- Я, как это первоначально называлось у Фрейда, его понятие Бога, которое несет в себе все черты сильного, но «готового помочь» отца:

Ну, если смотреть глубже, то каждый имеет особые представления:

может быть, он называет его Богом или нет, в любом случае это идеал, по которому они живут и на который они хотят быть похожими... Язычники и все другие люди имеют какой-то вид религии, в которую они верят, что она что-то для них делает, что она может им помочь.

Что сообщает этот опрошенный о своем детстве, подтверждает генетическое отношение между «авторитарным» синдромом и садомазохистским решением комплекса Эдипа:

Да, мой отец был очень строгим человеком. Он не был благочестив, но был строг в воспитании нас, детей. Его слово было законом, и если его не слушались, то следовало наказание. Когда мне было 12 лет, отец бил меня практически каждый день, потому что я брал инструменты из ящика и не клал их на место... Наконец он дал мне понять, что эти вещи стоят денег и я должен

283

Этот опрошенный был сломлен отцом, который слишком старался «подчинить его себе», и именно этот факт определяет его антисемитизм. Он, наряду с восхищением грубым насилием, обвиняет евреев в беспощадности в практической жизни.

Евреи, кажется, извлекают выгоду из современного положения. Теперь они собираются привозить этих евреев из Европы; они, кажется, держатся все вместе, и они могут, по-видимому, накапливать капитал. Они являются своеобразным народом — бессовестным, кроме денежных дел. (Опрошенный имеет в виду здесь, очевидно, бессовестность в денежных делах, хотя, наверное, и в других делах.) Если мешаешь им делать деньги, то будешь приперт к стене.

Здесь неизменность, с которой рассматриваются евреи, и которая выступает уже при «конвенциональном» синдроме, выражена почти абсолютно и исключительно с жаждой мщения:

Для меня еврей такой же чужак, такого же сорта, как например, филиппинец. На них обращаешь внимание. Они празднуют свои все эти разные праздники, которые мне совершенно чужды, и которых они придерживаются... Они никогда не станут настоящими американцами... (Какбыло бы, если бы против евреев было меньше предубеждений?) Я не знаю, я ничего не могу поделать. Я думаю, евреи должны быть такими, какие они есть — они не могут измениться — нечто вроде инстинкта, который никогда не исчезнет. Они всегда останутся насквозь еврейскими. (Что следовало бы предпринять?) Они в состоянии захватить власть — ну, так мы должны их остановить... может быть, нужно было бы издать законы, которые бы им в этом помешали.

Также и здесь центральное место занимает авторитарная

284

его спросили о других причинах, он это объяснил «неудовлетворительными условиями жизни» и попытался объяснить, что ему далось с трудом, что же он имеет в виду. Условия приводят к недостаточной сдержанности и уважению частной сферы жизни — все они так стеснены — и «теряют чувство дистанции», которая должна быть между людьми» и т. д.

Настоятельное подчеркивание «дистанции», боязнь «близкого физического контакта» можно интерпретировать в смысле нашего тезиса, что при этом синдроме разделение между своей и чужой группой абсорбирует огромное количество духовной энергии. Для индивидов этого типа идентификация с семьей и в последующем со всей своей группой является необходимым механизмом, чтобы возложить на себя авторитарную дисциплину и избежать искушения из-за «выброса гнева», который из-за присущей им амбивалентности постоянно находит у них новую нишу.

4. Бунтовщик и психопат

Решение эдипова комплекса, характерное для «авторитарного синдрома» не является единственным, что благоприятствует структуре характера Н. Вместо того чтобы идентифицировать себя с отцовским авторитетом, индивид может «взбунтоваться» против него. В определенных случаях тогда исчезают садомазохистские тенденции. Однако так же возможен бунт, при котором авторитарная структура в основном остается не затронутой." Так, например, ненавистный отцовский авторитет может быть устранен уже тем, что его место занял другой; этот процесс облегчается благодаря «поверхностной» структуре сверх-Я, которая свойственна всем предубежденным. Или мазохистский перенос на авторитет удерживается в области бессознательного, а оппозиция имеет место на демонстративном уровне. Это может привести к иррациональной и слепой ненависти против «любого»

авторитета, смешанной с сильными деструктивными

285

«кондотьера», которого мы включаем сюда в соответствии с типологией, разработанной Институтом социальных исследований в 1939 году, и который был описан следующим образом:

Этот тип появился в связи е растущей неуверенностью в послевоенные годы. Он убежден, что главное — это не жизнь, а шанс. Он нигилист, но не из-за деструктивного стремления к разрушению, а потому, что жизнь отдельного человека ему безразлична. Масса современных безработных — один из источников, из которых выходит данный тип. Он отличается от прежних безработных тем, что его контакт с областью производства, если он вообще существует, является спорадическим. Такие безработные индивиды уже не могут рассчитывать на то, что рынок работы будет регулярно давать им работу. С молодых лет они старались работать там, где можно было бы что-то получить. Они склонны к тому, чтобы ненавидеть евреев, потому что те, по их мнению, слишком осторожны и слабы физически. С другой стороны, будучи безработными и лишенными экономических корней, они необычайно восприимчивы к любой пропаганде и поэтому готовы следовать за любым 4»орером. Другой источник — на противоположном полюсе общества: это группа опасных профессий, авантюристы в колониях, гонщики, летчики-асы. Они являются прирожденными предводителями, вождями для первой группы. Их идеал, по существу, героический, который более чувствителен по отношению к «разлагающему» критическому интеллекту евреев. Более того, они сами в глубине сердца не убеждены в этом идеале, который они воздвигли лишь для того, чтобы рационализировать свой опасный образ жизни.16

К характерным симптомам этого синдрома относится

286

В своем подробном исследовании случая «Беспричинный бунтовщик»'7 Роберт М. Линднер предлагает динамическую интерпретацию «хулигана», в которой он дает определение родства этого типа с «бунтовщиком» и с «авторитарным». Линднер говорит:

Психопат — это не только преступник; он врожденный фашист. Он — лишенный наследства, обманутый противник... агрессивность которого может быть мобилизована в тот момент, когда ему предлагает хорошо нацеленный и призывающий к фрустрации лозунг тот фюрер, под мишурной вывеской которого законом становится разнузданность; скрытые и примитивные желания становятся дешево приобретенным добродетельным честолюбием, а рассматриваемые всегда как заслуживающие наказания инстинктивные реакции становятся на повестку дня.

Психопат описывается как «бунтовщик», как религиозный фанатик, нарушающий господствующие нормы и законы, главный признак которого — нежелание ждать, и который не в состоянии отложить наслаждение удовлетворением. Его неспособность дает возможность сделать вывод, что несмотря на сдерживаемую «потребность что-то значить», наряду с неудавшимся образованием сверх-Я, не состоялось также и становление Я. О мазохистском компоненте мы процитируем еще раз Линднера:

То, что психопата мучает чувство вины и что он в прямом смысле слова ищет наказание, автор наблюдал бесчисленное количество раз. Это необычное обстоятельство лучше всего объясняется ситуацией с Эдипом. Так как ему отрезан путь к удовлетворительной постэдиповой адаптации и его непрерывно преследуют фантазии об инцесте и отцеубийстве, он может уменьшить чувство возрастающей вины только через наказание. «Я согрешил против отца и должен быть

287