Назаретян - Hелинейное будущее 2013
.pdfМегатренды и механизмы эволюции |
231 |
|
|
|
|
верждается, что выражение «если бы…» служит эвфемизмом более сильного выражения – «вот бы…».
В общем-то, логическая связь между «правыми» убеждениями и интересом к сослагательной истории (роль индивидуальности и проч.) прослеживается, но мы обратили внимание американских коллег на возможность диаметрально противоположной схемы рассуждений [Nazaretyan 2005а]. В России 1990-х, скорее, «левые» апеллировали к привходящим факторам, тогда как «правые» предпочитали своего рода экономический детерминизм. От приверженцев КПРФ мы слышали, что крах советской власти обусловлен происками ЦРУ (к числу агентов которого, по иронии судьбы, следовало бы отнести добрую половину высших партийных руководителей конца 80-х), «сионистским заговором» и т.д. Как минимум они указывали на ошибки Сталина, Хрущёва и прочих руководителей; вот если бы всё обернулось иначе, Советский Союз по-прежнему оставался бы маяком для прогрессивного человечества. «Правые», со своей стороны, доказывали, что коммунистический режим не мог сохраниться в силу законов экономики.
Добавим, что моделирование альтернатив в экономической истории оказалось настолько содержательным, что за такое исследование американским учёным Р. Фогелю и Д. Норту в 1993 году была присуждена Нобелевская премия по экономике. И всё же достаточно забавным гносеологическим (или психологическим?) парадоксом остаётся то, что чем более мы приближаемся к сфере человеческих эмоций, столкновения воль, сознательных решений и выборов, тем большее эмоциональное сопротивление вызывают ссылки на альтернативные исторические возможности, случайности и варианты.
Игнорирование вариативности не только затрудняет исследование закономерностей, но и лишает основания «гуманитарные» оценки исторических персонажей, их решений и действий. История же, принципиально самоустранившаяся от решения таких задач, рискует превратиться в набор сюжетных констатаций, лишённых даже поучительной и воспитательной функций, присущих нормальной народной сказке. Поэтому трудно не согласиться с тем, что «добротная историческая наука нуждается в контрфактических моделях» [Lebow 2004, р.25].
232 |
Часть I |
До сих пор самое сильное возражение состояло в том, что метод альтернативного ретропрогнозирования окончательно устраняет идею «прогресса», ввергает исследователя в хаос постмодернистского произвола и тем самым делает его (а с ним и всё человечество) концептуально беспомощным [Evans 2005]. Это возражение снимается синергетической методологией, поскольку, как отмечалось во Вступительных заметках, число сценариев (аттракторов) в каждой полифуркационной фазе ограничено. Тем самым открывается перспектива плодотворного сотрудничества историков с программистами и математиками [Малинецкий 1997].
Как же быть с «прогрессом»? Здесь при выборе соразмерной единицы анализа обнаруживается дополнительный – онтологический парадокс.
Вэтой и в предыдущей главах показано, что при наличии бесчисленных случайностей, опрометчивых действий, цивилизационных катастроф, замкнутых циклов и полифуркационных фаз, при долгосрочной ретроспекции человеческой истории и предыстории
свысокой достоверностью прослеживаются сквозные векторы изменений. Но в последние десятилетия серией независимых расчётов обнаружено ещё более удивительное обстоятельство.
То, что процессы мировой истории развивались с ускорением, замечено давно (см. [Поршнев 1966; Дьяконов 1994]). В 1996 году австралийский экономист Г. Снукс показал, что ускорение проис-
ходило в соответствии с простым уравнением, представленным правильной гиперболой [Snooks 1996].
Вноябре 2003 года московский физик А.Д. Панов на семинаре в Государственном астрономическом институте им. П.К. Штернберга представил доклад, в котором сопоставлены временные интервалы между глобальными антропогенными кризисами (и следовавшими за ними революционными переломами). Российский исследователь не знал о работе Снукса, использовал совсем другие источники (в частности, книгу [Назаретян 2001]) и более строгий математический аппарат. Но на выходе – аналогичное уравнение: длительность межкризисных фаз развития последовательно сокращалась в соответствии с законом убывающей геометрической прогрессии [Панов 2005, 2007]. Если под скоростью исторического процесса понимать количество революционных переломов в единицу времени, то прослеживается простой гиперболический закон (Рис.3).
Мегатренды и механизмы эволюции |
233 |
|
|
|
|
Рис.3. График ускорения социальной эволюции (по [Панов 2007])
В2005 году тождественный по существу график предложен в книге американского математика Р. Курцвейла, также незнакомого
срезультатами предшественников и использовавшего оригинальную методику (он поставил акцент на технологических прорывах) [Kurzweil 2005].
Мы здесь и далее пользуемся изображениями Панова, наиболее точными и отработанными (под сингулярностью понимается точка превращения гиперболической кривой в вертикальную линию – см. Часть II).
Вгл.1.2.2 график Панова будет представлен полнее для иллюстрации того, что социальная эволюция продолжила не только направление, но и динамику общих векторов, явно обозначившихся на дочеловеческих стадиях эволюции. Прежде, однако, обобщив изложенные выше результаты, выделим ряд фундаментальных механизмов в развитии природы и общества.
234 |
Часть I |
Глава 1.1.3 Системно-синергетическая модель эволюции
Трансдисциплинарная единая теория, которая непременно возникнет, будет описывать различные фазы и грани эволюционного процесса с инвариантными общими законами.
Эрвин Ласло
Прогрессивным считается такой путь развития системы, на котором она со временем всё более удаляется от равновесия с окружающей средой.
В.С. Голубев
Мы начали использовать понятия теории систем и синергетики уже во Вступительных заметках, постепенно уточняя их затем во Введении и в первых двух главах. Здесь сформулируем ряд определений и выведем предварительные обобщения, которые, будучи дополнены анализом досоциальных этапов эволюции, помогут во Второй части книги аргументированно обсудить вероятные сценарии дальнейших событий. Особенно важно в этом плане интегральное представление о механизмах обострения и преодоления эволюционных кризисов.
Исследуя векторы и переломные вехи человеческой истории, мы выделили механизм отбора жизнеспособных социальных сис-
тем – закон техно-гуманитарного баланса, объясняющий ком-
плексный характер прогрессивного развития. В свою очередь, этот социально-исторический закон представляет частный случай ещё более общих механизмов, действие которых прослеживается на всех стадиях развития природы и общества и которые также помогает зафиксировать системно-синергетическая модель.
Мегатренды и механизмы эволюции |
235 |
|
|
|
|
§1.1.3.1. Устойчивое неравновесие и типология кризисов. Закон отсроченной дисфункции; правило избыточного разнообразия
Жизнь представляет собой непрерывную борьбу с переходом в равновесное состояние.
Э.М. Галимов
Не существует ни одного исключения из правила, по которому любое органическое существо естественно размножается в столь быстрой прогрессии, что, не подвергайся оно истреблению, потомство одной пары быстро заняло бы всю Землю.
Чарльз Дарвин
Классическая теория систем стоилась на идее гомеостазиса, и до сих пор даже в некоторых эволюционных концепциях определяющей остаётся категория равновесия (см., напр., [Spier 2010]). Между тем уже А.А. Богданов в «Тектологии», интерпретируя в организационных терминах принцип Лё Шателье, отметил, что при сопротивлении физической структуры внешнему воздействию «дело идёт не о системах равновесия» [Богданов 1925, с.262].
Позже советский биофизик Э.С. Бауэр [1935] использовал для определения жизни категорию устойчивого неравновесия. В 1947 году Э. Шредингер [1972] независимо от Бауэра показал, как «крайне маловероятное» (высокоорганизованное, или низкоэнтропийное) состояние системы способно сохраняться без противоречия законам термодинамики, за счёт «потребления упорядоченности извне».
К 1970-м годам группами естествоиспытателей в разных странах был накоплен богатый экспериментальный материал, свидетельствующий о возможности спонтанного усложнения материальных структур в потоке свободной энергии. Обобщение полученных данных привело к формированию серии оригинальных моделей самоорганизации, получивших название синергетики (Г. Хакен, Германия), теории динамического хаоса (М. Фейгенбаум,
США), теории аутопоэза (У. Матурана, Чили), нелинейной неравновесной термодинамики и теории диссипативных структур
(И. Пригожин, Бельгия).
236 |
Часть I |
К сожалению, в 1970-1990-х годах приходилось наблюдать взаимное неприятие авторами терминов, используемых коллегами. В последнее время распространилось объединяющее название всех подобных моделей – теория сложности. Мы пользуемся указанными терминами как близкими по содержанию, отдавая предпочтение наиболее распространённому в России термину «синергетика» и говоря в целом о «моделях синергетического типа».
Добавим, что наиболее напряжённая, динамичная, а потому перспективная версия самоорганизации представлена моделью Пригожина (который, правда, категорически отвергал хакеновский термин «синергетика»). Бельгийский учёный, сын выходцев из России, читал русскоязычные тексты, а потому был знаком как с экспериментальными данными советских коллег (реакция Белоусова – Жаботинского), так и с понятием устойчивого неравновесия. Это позволило в перспективе дополнить представление о спонтанном образовании сложных структур представлением о механизмах их сохранения, т.е. о том, почему образовавшиеся структуры не разрушаются последующими флуктуациями (чего следовало бы ожидать в рамках «классической» термодинамики) и почему, соответственно, возможна последовательная эволюция сложности.
Представление синергетики как науки об устойчивом неравновесии помогает синтезировать модели спонтанной самоорганизации с моделями кибернетической теории систем, которые описывают механизмы целенаправленной активности, обеспечивающей сохранение системы. Изучение же антиэнтропийной активности открыло путь к пониманию отражательных процессов и многообразия явлений субъективного мира, на что сам Пригожин неоднократно обращал внимание, хотя и не развил эту тему, оставив её профессиональным психологам, этологам и антропологам.
В синергетическом определении жизнь – это устойчиво неравновесное состояние вещества, сохранение которого обеспечивается постоянной работой, противопоставленной уравновешивающему давлению среды; с прекращением такой работы (жизнедеятельности) организм возвращается к состоянию равновесия, т.е. умирает. Но работа – это затрата энергии, а энергию нужно регулярно добывать из среды, накапливать в собственном теле и использовать для строительства и обновления органических структур. Со своей стороны, накопленная в теле энергия служит предметом вожделения
Мегатренды и механизмы эволюции |
237 |
|
|
|
|
других, а потому поведение организма, грубо говоря, нацелено на то, чтобы добывать пищу (свободную энергию) и самому не оказаться пищей для внешних и внутренних врагов. Для этого, в свою очередь, необходимо ориентироваться в пространстве-времени, «пристрастно» запоминать и предвосхищать события (см. §1.1.3.3.).
По законам термодинамики, поддержание неравновесного состояния оплачивается ускоренным ростом энтропии в среде. Иначе говоря, доступная для использования энергия высвобождается при разрушении других неравновесных систем; эта неустранимая коллизия жизнедеятельности составляет смысл обескураживающей констатации: «Жить – значит разрушать».
Правда, главный источник свободной энергии на нашей планете – Солнце, типичная молодая звезда, находящаяся в состоянии неустойчивого неравновесия, – разрушается самопроизвольно и на протяжении миллиардов лет выбрасывает в окружающее пространство поток лучистой энергии. Одна двухмиллиардная доля этого потока достигает поверхности Земли и частично преобразуется зелёными растениями в энергию внутренних связей путём фотосинтеза. В этом смысле фотосинтезирующие организмы не являются агентами разрушения, пользуясь «дармовой» энергией.
Организмы, способные непосредственно усваивать лучистую (или химическую) энергию, называются автотрофами: это почти все растения и часть бактерий. Но и те, кто обходится без целенаправленного разрушения источника энергии, не обитают в райских кущах. В ряде случаев растениям приходится конкурировать за доступ к источнику света; к тому же, кроме энергии, им необходимы строительные материалы (минеральные вещества), углекислый газ и резервуар для сбрасывания высокоэнтропийных отходов жизнедеятельности. Все эти ресурсы также исчерпаемы, и конкуренция за них периодически принимает острые формы.
Здесь необходимо принципиальное замечание. Устойчиво неравновесные системы не просто сопротивляются давлению среды
– им имманентно присуще стремление на-ступать (ср. лат. adgredio, агрессия), захватывать всё доступное пространство и преобразовывать его по своему подобию, подавляя возможных конкурентов. Об этом фундаментальном свойстве живого вещества подробно писали Ч. Дарвин [1991], В.И. Вернадский [1987] и многие их последователи.
238 |
Часть I |
«По законам экспансии жизни каждый биологический вид стремится к снижению разнообразия в экосистемах за счёт установления монополии своего существования. Это стремление было бы губительным для вида, если бы ему не противостояли подобные же стремления других видов». В приведённой цитате из статьи дальневосточного эколога В.В. Сухомлиновой [1994, с.137] уточним только, что речь может идти не только о биологическом виде, но и о каждой отдельной популяции. То же относится к замечанию её московского коллеги: «Стратегия любого вида нацелена на реализацию биотического потенциала, т.е. потенциальной способности увеличивать численность в геометрической прогрессии, и на захват максимально возможного пространства» [Дробышев 2003, с.59]. Э. Лекявичюс [2009, с.245], подчёркивая, что живые существа склонны любой ценой наращивать свою биомассу, иллюстрировал эту мысль метафорой американского эколога Дж. Уолтера: «Организмы прожорливы (greedy)».
Поскольку автотрофы, как всё живое, стремятся к экстенсивному развитию, захватывая пространство, наращивая расход доступных ресурсов, истощая среду и насыщая её отходами, рано или поздно эта линейная экспансия должна зайти в экологический тупик. Самый интересный сценарий выхода из тупика – прогрессивное усложнение экосистемы. Например, с исчерпанием ресурсов развития автотрофных популяций в среде могут появиться гетеротрофные организмы, т.е. такие, которые не способны непосредственно усваивать лучистую энергию и вынуждены, активно разрушая другие организмы, использовать для собственной жизнедеятельности энергию, накопленную в их теле. Это животные, грибы, часть бактерий и очень небольшая часть растений («хищные» растения).
В свою очередь, травоядные организмы, попав в благоприятную среду пищевого изобилия, станут быстро размножаться, наращивая нагрузку на растительный мир, что приведёт к следующему экологическому тупику. Нагрузка травоядных на растительную среду может ограничиваться появлением хищников, у тех находятся ещё более сильные враги и т.д.
Эта донельзя простая схема в принципе отражает логику одного из магистральных направлений в развитии биосферы – наращивание пирамиды агрессии. Разрушительная активность одних видов регулируется разрушительной активностью по отношению к ним со стороны других видов, преемников по пищевой цепи. Агрессивный на-
Мегатренды и механизмы эволюции |
239 |
|
|
|
|
пор жизнедеятельности при дефиците ресурсов делает неизбежным периодическое обострение кризисов различного масштаба, а кризисы (и сопутствующие им катастрофы), в свою очередь, становятся пред-
посылкой качественного усложнения биоценозов. Именно лимиту доступных ресурсов в реальном мире мы обязаны едва ли не всеми значимыми результатами биологической и социальной истории.
Общество в синергетической модели также представляется как
неравновесная система особого типа, устойчивость которой обеспечена искусственным опосредованием внешних (с природной средой) и внутренних отношений. Культуру в таком контексте составляет весь комплекс опосредствующих механизмов: орудия и прочие материальные продукты, языки, мифологии, мораль, право и т.д.1 Единый концептуальный контекст обеспечивает и обобщённое понимание переломных фаз развития.
Приходится отметить, что понятие кризиса стало в последнее время своего рода публицистическим штампом. Да и в серьёзной науке трудно найти ясное определение. Некоторые исследователи полагают, что отношения между обществом и природой, равно как между организмом и средой, будучи изначально кризисными, остаются таковыми по определению, и речь может идти только о степенях остроты кризиса. Подобно тому, как, по версии физиолога Г. Селье [1972], сама жизнь представляет собой имманентный стресс, периодически усиливающийся и относительно ослабевающий.
Сказанное, в общем, справедливо постольку, поскольку определяется самой сущностью устойчивого неравновесия. Но, предельно расширяя понятия, мы теряем предмет, а потому здесь полезно ограничить рамки. Рано или поздно в существовании нерав-
новесной системы наступает фаза опасного снижения устойчивости, когда, в силу изменившихся условий, наработанные ранее шаблоны жизнедеятельности становятся контрпродуктивными.
Такую фазу мы и выделяем при помощи термина кризис. Кризис способен обернуться катастрофическим разрушением системы, её частичной перестройкой или качественным развитием. Оценка во многом зависит от масштаба: что для отдельной системы является катастрофой, в масштабе метасистемы может оказаться продуктивным кризисом. Даже планетарные катастрофы в истории биосферы (сопровождающиеся гибелью большинства видов) становились творческим импульсом для качественного развития жизни.
240 |
Часть I |
Кризисные фазы принято классифицировать по различным основаниям. По масштабу они бывают локальными, региональными и глобальными, по субъекту – природными, социоприродными и геополитическими; различают также степени глубины кризиса и т.д. Нас прежде всего интересует такое общее основание классификации, как генезис (происхождение) кризиса: по этому признаку более или менее отчётливо выделяются три типа.
Экзогенные кризисы, обусловленные случайными, т.е. не зависящими от системы, изменениями в среде. Колебания солнечной активности, спонтанное изменение климата, геологический или космический катаклизм (мощное землетрясение, наводнение, извержение вулкана, падение крупного метеорита), появление в среде новых врагов и т.д. способны нарушить привычный ход событий и представить угрозу для существования системы – отдельной популяции, вида, биоценоза или социума. Кризисы такого типа могут стать гибельными для системы или вызвать одномерные (не требующие качественного усложнения) адаптивные перестройки, восстанавливающие её жизнеспособность.
Эндогенные кризисы, обусловленные сменой периодов генетической программы или её исчерпанием. Такие кризисы происходят в процессе индивидуального развития (многоклеточного животного или человека). Гипотезы о наличии конечных программ роста, старения и умирания в эволюции видов [Федоренко, Реймерс 1981] не получили подтверждения [Raup 1993]. Обществоведы также на протяжении без малого двухсот лет стремились уподобить циклам индивидуального развития историю этносов, культур и цивилизаций. Но и такие концепции не выдерживают критики: анализ показывает, что деградация социума происходила всегда в контексте его отношений с природной и/или геополитической средой. Всплески же и угасания «пассионарности» на поверку оказываются принадлежностью не столько этносов с их якобы замкнутой (по Л.Н. Гумилеву [2001]) энергетикой, сколько идеологий. Мотивационно насыщенная идея – вроде христианства, ислама, коммунизма и бессчётного множества иных – способна охватить этносы, сословия, классы, возрастные или иные общности, преодолевая национальные и государственные границы. И лишь в частных случаях пассионарная идея становится исключительным достоянием этнической группы.