6 Хабискор егозон

Стучал Какуро Одзу.

— Добрый день, — поздоровался он, порывисто входя в привратницкую, и, заметив Мануэлу, поклонился ей. — Здравствуйте, мадам Лопес.

— Здравствуйте, месье Одзу, — чуть ли не выкрикнула она.

От радости, конечно. Мануэла очень эмоциональная.

— Мы пьем чай, — сказала я. — Не хотите ли присоединиться?

— Спасибо. С удовольствием, — отозвался Какуро и придвинул себе стул. Тут он заметил Льва. — О-о, какой котище! В прошлый раз я его не рассмотрел. Похоже, он у вас занимается сумо.

— Попробуйте мадленку, — предложила Мануэла и подвинула корзинку Какуро. — Они ампельсиновые .

Еще одно диковинное словечко.

— Спасибо, — поблагодарил Какуро и взял одну штучку. — Божественно! — одобрил он, проглотив кусочек.

От счастья Мануэла так и заерзала на стуле.

— Мы с приятелем поспорили, какая из европейских стран держит первенство в области культуры, — сказал Какуро после четвертой мадленки. — Я пришел узнать ваше мнение. — Он задорно подмигнул мне.

Мануэла разинула рот не хуже молодого Пальера, за которого только что заступалась.

— Приятель считает, что Англия, а я, конечно, за Францию. И я сказал ему, что знаю человека, который мог бы нас рассудить. Вы согласны?

— Да, но я пристрастный судья, — сказала я, — мой приговор не будет иметь силы.

— Нет-нет, — возразил Какуро. — Вам не придется выносить никакого приговора. Просто ответьте на мой вопрос: какие, по-вашему, два главных достижения французской и английской культуры? Сегодня мне очень повезло, мадам Лопес, я могу узнать и ваше мнение по этому поводу, если вы только захотите им поделиться, — прибавил он.

— Англичане, — очень уверенно начала Мануэла, но тут же остановилась и, верно, вспомнив, что она всего лишь бедная португалка, осторожно сказала: — Нет, сначала вы, Рене.

Я на секунду задумалась.

— У французов — язык восемнадцатого века и мягкий сыр.

— А у англичан? — осведомился Какуро.

— Ну, тут и думать нечего! — заявила я.

— Пуддингкх?  — предположила Мануэла, не пожалев согласных.

Какуро от души рассмеялся:

— Отлично, а еще?

— Еще рустбиф , — сказала она, выговаривая так же старательно.

— Ха-ха-ха, — продолжал смеяться Какуро, — я с вами совершенно согласен, мадам Лопес. А что скажете вы, Рене?

— Habeas corpus²²и газон, — сказала я, тоже смеясь.

Теперь мы хохотали все втроем, вместе с Мануэлой — ей послышалось «хабискор егозон», и эта бессмыслица ее страшно насмешила.

Опять постучали в дверь.

Просто с ума сойти, вчера до моих скромных апартаментов никому дела не было, а сегодня — нате, пожалуйста, центр вселенной.

— Войдите! — забывшись в пылу разговора, крикнула я.

В дверь заглянула Соланж Жосс.

Мы втроем вопросительно на нее посмотрели, словно были гостями на званом ужине, а плохо вышколенная прислуга посмела нарушить наш покой.

Соланж Жосс открыла было рот, но тут же его закрыла.

Еще одна голова, Паломы, просунулась пониже, где-то на уровне замочной скважины. Я наконец-то опомнилась и встала. Мадам Жосс тоже опомнилась и спросила:

— Могу я ненадолго оставить у вас Палому?

Было видно, что ее так и распирает любопытство.

— Добрый день, месье Одзу, — поздоровалась она.

— Добрый день, дорогая мадам Жосс, — любезно отозвался он, встал, подошел к ней и поздоровался за руку. — Здравствуй, Палома, очень рад тебя видеть. Не волнуйтесь, мадам, вы можете со спокойной душой доверить нам Палому.

Вот так одним махом и с величайшей учтивостью он распростился с мадам Жосс.

— Да… конечно… спасибо, — промямлила Соланж Жосс, медленно пятясь и все еще плохо соображая.

Как только она оказалась в холле, я закрыла дверь и спросила Палому:

— Хочешь чаю?

— Благодарю вас, охотно, — ответила она.

И каким ветром занесло принцессу к партийным деятелям?

Я налила ей полчашечки зеленого чая с жасмином, а Мануэла подвинула уцелевшие мадленки.

— А по-твоему, что хорошего изобрели англичане? — спросил Палому Какуро, не позабывший о споре с приятелем.

Пальма задумалась не на шутку.

— Шляпу как символ твердолобости, — сообщила она.

— Великолепно, — одобрил Какуро.

Я поняла, что недооцениваю Палому, и решила присмотреться к ней еще внимательнее, но тут опять постучали, и мои мысли заторопились в другую сторону: я вспомнила, что судьба, как известно, трижды стучится в дверь и всех подпольщиков рано или поздно разоблачают.

Поль Н’Гиен, кажется, был первым человеком, который ничему не удивился.

— Здравствуйте, мадам Мишель, — сказал он. — Здравствуйте все.

— А мы, Поль, — сказал Какуро, — окончательно дискредитировали Англию.

Поль вежливо улыбнулся.

— Вот и хорошо, — произнес он. — Вам звонила ваша дочь. И через пять минут позвонит снова.

Он протянул Какуро мобильник.

— Спасибо, — поблагодарил его месье Одзу и встал. — К сожалению, мне нужно идти, милые дамы.

Он поклонился.

— До свидания, — отозвались мы в один голос как хор благородных девиц.

— Ну вот, — сказала Мануэла, когда он ушел, — одно доброе дело сделано.

— Какое же? — не поняла я.

— Все мадленки съедены.

Мы рассмеялись.

Мануэла посмотрела на меня задумчиво, а потом улыбнулась и сказала:

— Правда, невероятно?

Конечно, правда.

У Рене теперь два друга, и она уже не так дичится.

Но в душе Рене, у которой теперь два друга, зашевелился смутный страх.

Мануэла попрощалась и ушла. Палома без церемоний устроилась в кошачьем кресле перед телевизором, подняла на меня свои большие серьезные глаза и спросила:

— Как вы думаете, в жизни есть смысл?