Глава 4. Предпринимательство в эпоху генезиса капитализма (нач.XiXв. - 1861 г.)

В российском предпринимательстве дореформенного перио­да (конец XVIIIв. - 60-е гг.XIXв.) были заложены и сохрани­лись противоречия предыдущего века, связанного с реформами Петра и вступлением России в ряд европейских держав. Вместе с тем противоречивость всех сторон российской жизни, в том числе и экономической, даже усилилась. Это связано с желани­ем российских монархов и высших слоев общества сделать из России свободное, цивилизованное государство, но также и с нежеланием или неспособностью изменить что-либо по суще­ству в основаниях Российского государства. Это время связано с царствованием трех императоров - ПавлаI, АлександраIи Ни­колаяI, деятельность которых при внешней непохожести была обусловлена попытками более или менее активно разрешить конфликт желаемого и действительного или хотя бы приукрасить фасад саморазрушающегося и подтачиваемого самыми разными силами здания российского абсолютизма и крепостничества.

Российское предпринимательство в различных своих прояв­лениях и деятельности его носителей сделало существенный шаг в своем развитии в дореформенное время, обрело новые формы, в который раз доказывая неодолимость этого процесса. Но, как и в предыдущие века, его развитие не стало свободным, а происхо­дило в контексте общественного и экономического развития до­реформенной России. В течение всего этого периода Россия ос­тается абсолютной монархией с характерной неограниченной властью самодержавия, опиравшегося на дворян. Именно в начале XIXв. старая система исчерпывала себя и находилась в стадии саморазрушения, но на вид была еще крепкой и, самое главное, имела социальные силы, готовые ее защищать. Этого фактора практически была лишена новая, капиталистическая система, поэтому на фоне крепостничества и самодержавия она носила затяжной, как бы хронический характер, в ее развитии и поддержке участвовали силы, объективно в прогрессивном разви­тии не заинтересованные: монархи, дворяне и, с другой стороны, класс в строгом смысле не предпринимательский, а только слу­жащий основанием этого процесса - крестьянство.

После Петра Россия существовала как бы в двух измерени­ях. С одной стороны - это многомиллионная, в основном крестьянская масса, находящаяся в крепостной, рабской зависимо­сти от помещиков или государства. В дореформенный период это весьма однородная и традиционная среда, по своему соци­альному положению и складу характера отрицательно относя­щаяся к нарушению этой традиционности (к нарушению "заветов темной старины"). Но именно в этой среде при соот­ветствующих условиях наиболее свободно развивалось пред­принимательство, так как его мелкий и мельчайший характер явно не нарушал сложившихся отношений: так же торговали и в Московской, и в Киевской Руси.

С другой стороны, Россия со времен Петра представлена все расширяющимся, но немногочисленным слоем европеизиро­ванных верхов России: это аристократия, дворянство, чиновничество, а также верхушка предпринимателей-промыш­ленников, тесно связанная с самодержавием, такого же рода купцы, нарождающаяся интеллигенция. Эту группу отличает искусственный и насильственный характер формирования (учитывая сильную иерархическую зависимость даже самой верхушки), отрыв от реальной российской почвы, т. к. их эко­номическое положение определяется не естественными, а ис­кусственными экономическими процессами, ориентация на европейские образцы и желание перенести их на русскую почву сверху, без участия самого народа. "Третье сословие" в боль­шинстве своем в дореформенное время поглощалось этими слоями российского общества и воспринимало традиции среды и образа жизни. Поэтому процесс "капитализации" России, генезиса новых отношений был как бы лишен движущей силы, не имел источника саморазвития, а насаждался через реформы сверху, порождая безнадежные настроения и у реформаторов, и у реформируемых.

При Павле IРоссию преследуют серьезные внешнеполи­тические неудачи, такие, как реакция на взрывное расширение империи при ЕкатеринеII, а также изнуряет ожесточенная борьба за власть внутри страны. Ссора императора с дворянст­вом оставила ему всего четыре года на реформы. Он предпри­нимает неоднократные резкие повороты политического и эко­номического курса, но от этого положение в стране не меняется, по крайней мере в лучшую сторону. За четыре года ПавелIроздал из государственного владения в частное 600 тысяч душ новым фаворитам, тогда как его мать за 34 года "всего" 850 тысяч крестьян. "Екатерининские" дворяне были обойдены и недовольны. Кроме того, крестьяне получили неко­торые послабления, это ограничивало самые дикие проявления крепостничества и как бы ущемляло дворян. В какой-то степе­ни нарушил безусловное право дворян указ Павла о возможно­сти заводчиков из купцов покупать к фабрикам и заводам кре­стьян с землею и без земли. В целом время Павла - это продолжение крепостной политики ЕкатериныII, хотя чисто внешне его правление оценивается как полоса отхода назад, период контрреформ. Но это упрощенный взгляд на павловское четырехлетие. Скорее всего, он пытался сделать Россию адек­ватной самой себе, уменьшил социальную демагогию, и это внешне выглядело как консерватизм в преобразованиях.

Новый император Александр Iвоцаряется после насильст­венной смерти отца. Он горит желанием изменить существую­щие порядки. Собственно, Павел и был устранен как помеха движения России к свободе. Русское общество ("верхи" в основном), пережив тирана, вздохнуло с облегчением, в ука­зах и проектах нового царя настойчиво повторялось одно и то же слово - "свобода". И тем не менее время правления Алек­сандраIстало, по меткому выражению иеториков, "временем упущенных возможностей". На неудачах реформ сказались и трагические противоречия судьбы самого государя, так много значащие в самодержавной России, и отмеченная противо­речивость российского общества.

Александр был старшим внуком и личным воспитанником Екатерины II, и если ПавлаIна царство совсем не готовили, то императрица ЕкатеринаIIпотратила много энергии и обнару­жила замечательный педагогический талант, желая сделать из Александра хорошего человека и идеального государя. Педагоги будущего царя были люди выдающиеся, но первое место среди них, несомненно, принадлежит швейцарцу Лагарпу. Лагарп был уроженец республики и воспитывался в идеях республиканских и демагогических; высокообразованный человек - он и в жизни обладал безукоризненными качествами. Эти нравственные его свойства действовали не менее сильно на Александра, чем те познания, которые передавал Лагарп своему ученику. Лагарп успел вложить в Александра целый ряд возвышенных идей, но не успел дать ему достаточно положительных знаний. Недоста­ток этих знаний обусловил в Александре излишнюю склон­ность к мечтательности, а, значит, и к разочарованиям при не­удачах. Ввиду ненормальных семейных условий в юном возрасте в нем рано развились скрытность и лицемерие. Очень тяжело переживал Александр четыре года правления своего от­ца, особенно после тех настроений и идиллических планов, с которыми он сжился в процессе воспитания. Причиной мистического, почти болезненного настроения Александра в конце жизни стало и убийство отца, в котором ему пришлось принять непосредственное участие. Отсюда и противоречивость в его дей­ствиях, которые мьийблюдаем на протяжении всего царствова­ния. Д, как уже отмечалось, реформы в России всегда очень сильно-зависели от правителя. Период правления АлександраIв целом определяется как период реформ, но до 1861 года только готовились условия для двух самых важных преобразований в становлении гражданского общества в России: падения крепост­ного права и ограничения власти монарха. Хотя эти преобразова­ния стояли на повестке дня именно в началеXIXвека.

Первый этап царствования Александра I(1801 - 1805 гг.) харак­теризуется горячим и искренним приступлением к реформам по инициативе самого юного императора. Он отменяет наиболее оди­озные указы ПавлаI, возвращает из ссылки 12 тысяч репрессиро­ванных. Кроме того, упраздняет Тайную экспедицию, учреждает министерства вместо устаревших коллегий, восстанавливает жало­ванные грамоты дворянству и городам, разрешает учреждение частных типографий, отменяет запрет на ввоз иностранных книг. В 1801 г. специальными указами царя были сняты все ограничения вывоза и ввоза из России товаров, отменено эмбарго, наложенное на английские суда и товары, уничтожены стеснения и огра­ничения в пропуске едущих в Россию и отъезжающих из нее.

В своих преобразованиях Александр I, как и молодой Иван Грозный, и Петр Великий, опирается не на официальные структуры, а на друзей-единомышленников. Первый среди них, М. М. Сперанский, сделавший при новом царе головокружи­тельную карьеру, сначала, правда, как исполнитель и редактор, проходит школу "практического либерализма". Ему поручается составление всех манифестов, указов, которыми так изобилова­ло "дней Александровых прекрасное начало", он деятельно участвует в освобождении России от "мрачных ужасов зимы", в ликвидации некоторых наиболее одиозных институтов и проце­дур, сохранившихся еще со времен "августейшей бабки" и отца императора: строго запрещаются пытки, пересматриваются прежние уголовные дела, священнослужители освобождаются от телесного наказания, уничтожаются виселицы, которые были поставлены в городах при Павле, и т.д. В июне 1801г. начинает действовать Негласный комитет - "мозговой центр" реформы АлександраI, объединивший наиболее выдающихся его личных друзей (В. П. Кочубей, Н. И. Новосильцев, П. А. Стро­ганов и А. Чарторыйский). Этот комитет оказывал существенное влияние на весь ход государственных дел, Сперанский стал од­ним из ведущих "консультантов" данного комитета. Уже тогда мысль Сперанского оказывалась более радикальной, чем проекты "молодых друзей" императора. Но даже самые первые попытки нарушить принцип самодержавия в самый благоприятный для реформы период восшествия на престол АлександраIпоказали, что система остается нерушимой. В проекте манифеста о правах Сената (август 1801 г.) Сперанский в отчетливой форме выразил мысли о подчиненности самодержавной власти закону. Когда через год появился манифест 8 сентября 1802 года, возвещавший права и обязанности Сената, в нем не осталось и следа от идеи ограничения монархии. В эти же годы (до 1807 г.) М. М. Сперан­ский пишет ряд работ, которые передают дух эпохи александров­ского времени: эпохи бесконечных подступов к либеральным преобразованиям и скромных, но немаловажных реформ и ново­введений; эпохи, бывшей своеобразным, неповторимым сочета­нием разнородных и разнонаправленных идей с не менее проти­воречивой практикой, бывшая соединением несоединимого; вся она - лживая, фальшивая, много наобещавшая, мало сделавшая, но, в общем, подготовившая подъем предпринимательства, подго­товившая реформы 60-х, а также расцвет русской культурыXIXв.

Были попытки, окончившиеся так же неудачно, как и стрем­ление ограничить самодержавие, постепенно устранить крепост­ное право. В 1802 году Александру Iбыла подана графом С. П. Румянцевым записка с проектом, который должен был бы, по мысли автора, привести "к постепенному уничтожению рабства". Румянцев исходил из той мысли, что многие помещики считают для себя более выгодным отпускать крестьян за выкуп за свободу, чем продавать их, например, за долги. Это предполагаемое право помещиков освобождать за соответствующее вознаграждение крепостных, закрепляя за ними определенный участок земли на правах личной или общественной собственности, должно было быть, по мнению Румянцева, узаконено правительством. Пред­ложение Румянцева, несмотря на возражения в Непременном совете1, было принято, и в 1803 году появился указ "О свободных хлебопашцах". В разряд "свободных хлебопашцев" попада­ли все дворовые крестьяне, отпущенные помещиками и приоб­ретшие земельный надел. Подушный налог они должны были платить наряду с помещичьими крестьянами, рекрутскую и зе­мельную повинности выполнять с казенными крестьянами; своею землею они могли распоряжаться, как пожелают, не раз­дробляя меньше 8 десятин. "Обоюдное согласие" при этом оз­начало возможность для помещика диктовать свою волю. Но и при этом правительство выступило с успокоительными разъяс­нениями, что это делается к выгоде помещиков. Всего за царст­вование АлександраIбыло переведено в разряд "свободных хлебопашцев" около 50 тысяч душ мужского пола.1 Минималь­ная стоимость выкупа - 139 рублей, максимальная - 4 - 5 тысяч рублей. Этот указ был выгоден состоятельным крестьянам, сельским предпринимателям и дворянам. Государственных кре­стьян перестали продавать с торгов, а стали сдавать в наследст­венную аренду желающим. Этот внешне гуманный акт отрица­тельно сказался на судьбах крестьян: у них был временный хозяин, который старался выжать из них все возможное.

"Молодые друзья" Александра в первые годы его царство­вания выработали и провозгласили определенную программу в области экономической политики. Программа была состав­лена в духе экономического либерализма. Провозгласил ее один из виднейших "молодых друзей", член Негласного ко­митета, граф В. П. Кочубей, ставший министром внутренних дел. Товарищем (заместителем) министра был назначен дру­гой член неофициального комитета граф П. А. Строганов, а в числе видных сотрудников комитета был М. М. Сперанский. В ведении этого министерства находились промышленность, земледелие и внутренняя торговля.2 В области внешней тор­говли фритредерская (свободной торговли) программа была выдвинута графом Н. П. Румянцевым, который был назначен министром коммерции.

Аргументы для обоснования своей экономической политики члены александровского правительства нередко черпали из сочинений А. Смита, ставшего модным писателем среди руко­водителей русской политики. Ведь Новосильцев, Кочубей и Чарторыйский заканчивали свое образование в Англии, а Строганов был воспитанником якобинца Ромма. Сам Алек­сандр Iбыл поклонником идей А. Смита. В разрабатываемой им программе самым главным являлись главы о свободе тор­говли, направленные против торгового меркантилизма. Инте­ресно, что свобода торговли, особенно внешней, соответствова­ла требованиям дворян и помещиков, которым были нужны дешевые импортные товары.

Принципы управления земледелием были изложены Кочу­беем: "Земледелие должно развиваться свободно, лишь нужно помогать ему и убирать препятствия". Управление промышлен­ностью также необходимо "оставлять в свободе, удалять стесне­ния, доставлять нужные пособия" и т. д. Преимущество все же должно получить земледелие, так как для организации фабрик в России мало свободных рук. Больше внимания следует обра­щать на малые, крестьянские, а не на большие фабрики, по­следние менее выгодны государству. Допускалась некоторая поддержка дворянской промышленности, основанной на мест­ном сырье. Казенные и обязанные фабрики для их и государст­венной выгоды следует перевести в свободное состояние. Так, при Кочубее была передана Купавинская государственная ма­нуфактура князю Юсупову, намечалась передача Екатерино-славской суконной мануфактуры.

Поднятие общего уровня купечества предполагалось путем образования, расширения его прав, заведения коммерческой газеты, издания коммерческих отчетов. Руководители александ­ровского правительства способствовали распространению идей А. Смита в России. Перевод главного труда Смита был сделан при содействии правительства, которое отпустило для его изда­ния 160 тысяч рублей. Одновременно велась преподавательская и научная деятельность по политической экономии Смита. Усиление гибкой деятельности в области таможенной полити­ки, разработка проекта либерального тарифа - все это входило в круг деятельности Министерства коммерции.

Румянцев строил широкие планы выдвижения России в ря­ды первых торговых держав путем развития посреднической торговли России между Европой и Азией, создания русской торговли, независимой от иностранцев, захвативших, по его словам, "активный торг" в свои руки и предоставивших рус­ским "торг пассивный". В интересах торговли он также вы­двигал проект объединения управления внешней и внутренней торговли в одном Министерстве коммерции, предлагал органи­зовать палату коммерческого суда для решения дел по торговле, разработать коммерческий кодекс, завести коммерческие банки и страховые компании. В области таможенной политики Ру­мянцев также пытался преодолеть ограниченность предыдущего периода. Он выдвигал три правила об изобилии торга: умень­шение числа привозимых товаров не запрещением и стеснени­ем, а выделыванием таких же внутри государства; вывоз това­ров с исследованием рынков других стран; распространение транзитной торговли. Тем самым Румянцев отвергал главней­шее средство меркантильной системы - запрещение или стес­нение ввоза товаров, а предлагал заменить это стимулировани­ем производства товаров в России.

Грандиозные планы в первые годы робко проводились в жизнь. Так, в 1803 году под руководством Румянцева был ус­тановлен пониженный тариф для привозных товаров, что было выгодно купцам, связанным с заграничной торговлей. Преобра­зователя даже не пугало уменьшение актива торгового-баланса, этого краеугольного камня меркантилизма, особенно когда вза­мен возрос общий оборот торговли. Его также не пугало уменьшение дохода от тарифа вследствие его понижения, для него главными были интересы российского потребителя. Ру­мянцев был сторонником свободы торговли хлебом - главным российским продуктом, а также он был врагом монополий. Он был защитником интересов русского торгового класса, что име­ло прямую связь с его "системой национальной торговли", и отрицательно относился к льготам для иностранных купцов. С Европой Румянцев предлагал торговать без посредников и был доволен русскими купцами, которые боялись малейшего ущерба и не хотели рисковать. В продолжение этой политики, Александр I, а также авторитет по экономическим вопросам, консультант Вирст, были против торговых договоров с другими странами, так как они всегда были невыгодны для России. Ру­мянцев был согласен с царем в этом вопросе, и в период его руководства до 1810 г. было заключено мало договоров с ино­странными державами. В целом все эти планы и намеченные, а кое в чем и осуществленные реформы, можно оценить как ли­беральные, ослабляющие государственное закрепощение и вы­свобождающие элементы рыночных отношений. Предпринима­тельство не только не хотели стеснять, но и обещали ему всяческое содействие. Эти реформы усиливали процесс генези­са капитализма в России, реагировали на ускорение темпа жизни во всем мире. Мирная обстановка при прогрессивном настрое­нии правительства способствовала более естественному ходу внутренней жизни страны, и в то же время обещала развитие.

Следующий период (1805 - 07 гг.) резко отделяется от пре­дыдущего. Россия включается в водоворот событий в Европе. Хотя войны Наполеона велись безо всякого видимого отношения к русским, они тяжело отозвались на положении народа. Видимо, при помощи накачанных "европейских рук" - военно-промышленного комплекса Александр Iпытался, как и преж­ние императоры, оказавшимся единственно доступным для России путем ввести ее в число основных европейских госу­дарств. В течение этих войн правительство "временно" остави­ло мысли о реформах - и это характерно для России. Интерес­но, что в это время при Академии наук России издавались экономические журналы, свободно излагавшие экономические системы и меркантилистов, и физиократов, и А. Смита. После перехода правительства в 1806 - 07 гг. к протекционизму и за­претительной системе соответственно изменяют свою ориента­цию и научные журналы, становясь защитниками протекцио­низма и запретительства.

С 1807 года изменение политики и присоединение России к Континентальной блокаде Англии1 повернуло экономику к земледелию, в противовес торговле и фабрикам, и к проповеди высокого покровительства своей промышленности. Даже более того, характерными стали запретительные меры: "торговые за­прещения сугубо споспешествуют внутренней промышленно­сти", "запрещения полезны, когда они облегчают для народа средства удовлетворять его нуждам" и т. д. Такая метаморфоза курса имеет много причин, но основные из них характерны для России: желание в трудных (хронически) для России условиях сосредоточить в руках государства все средства, не допуская "распыления" их в частные руки; несоответствие состояния нарождавшейся богатой буржуазии и беднейшего дворянства, основной массы крестьянства; боязнь царя упустить из своих рук власть...

Но если фактически купечество и промышленники все больше стеснялись в действиях, в формальном привлечении к управлению государством третьего сословия идет обратный процесс - правительство пытается приручить буржуазию, не давая ей свободу. Так, в начале правления Александра, при осуществлении экономической политики, правительство не хотело даже пускать буржуазию в ту сферу, в которую государи XVIвека иногда пускали купцов и фабрикантов - в сферу управления даже своими собственными коммерческими делами. В 1801 году правительство распустило членов Коммерц-коллегии, избираемых от "купечества", сочтя, что нахождение их там "не только для усовершенствования пользы торговли без­успешно, но и для самого купечества, отлученного сим образом от промыслов и упражнений им свойственных, разорительно".1 Ничего не известно об участии буржуазии в разработке либе­рального тарифа 1805 года. Только в период Континентальной блокады александровское правительство начинает обращаться к буржуазии, привлекая ее к обсуждению разного рода эконо­мических мероприятий и участию в правительственных комис­сиях. Видимо, стало за несколько лет правления очевидно, что даже самые правильные и идеальные планы развития нуждают­ся в практической корректировке, особенно в такой стране, как Россия.

Третий период (1808 - 1812 гг.) характеризуется прежде всего союзом Александра Iс Наполеоном, а также связанных с ним обременительных для России договоров. Континентальная блокада очень плохо отразилась на российской внутренней и внешней торговле, на всей общественной жизни и вызвала пер­вые недоверия между обществом и правительством. К этому времени относится вторая волна реформ, вызванная уже не же­ланиями разочаровавшегося императора, а общественным недо­вольством. Это прежде всего "План государственных преобра­зований" Сперанского (1809 г.) и учреждение Государственного Совета в 1810 году. Но эти преобразования не ограничили вла­сти царя и мало оставили следов в действительной жизни. В результате положение русской торговли и государственных фи­нансов оказалось весьма тяжелым. Мать АлександраI, Мария Федоровна, отговаривая его от поездки в Эрфурт на встречу с Наполеоном, пишет, что в стране "всеобщее недовольство, смешанное с негодованием, отвращение к французам, погуб­ленная торговля, цены на предметы первой необходимости воз­росли столь чрезмерно, что для бедных это равнозначно чаще голоду, недостаток в соли, финансовые средства в положении, близком к банкротству...". Действительно, государственный бюджет России в это время совершенно расстроился, трещат по всем швам.

Правда, следует заметить, что бюджет у феодально-крепост­нического правительства никогда не был в хорошем состоянии. М. И. Сперанский в 1808 г. писал, что "необъятная масса долгов заставляет страдать торговлю и промышленность, уве­личивается дороговизна, затруднено заключение контрактов, кроме, как по винному откупу, так как невозможно исчислить, что будет стоить рубль через два месяца", "правительству не бу­дет никакого способа исчислить свои расходы... Когда сей несчастный круг, в коем цены возвышаются от новых налогов, а новые долги делаются необходимыми от возвышения цен, раз заведется, то выйти из него будет почти невозможно. Остановить его нельзя без сильных мер". Под ними Сперанский подразуме­вал "необходимую твердость", "дух умеренности и экономии". План улучшения финансов Сперанского предполагал прекратить выпуск ассигнаций и повысить почти вдвое цены на импорт.

Дворянство, недовольное кризисом внешней торговли, тре­бовало себе льгот и отмены запретительных мер по торговле. Купечество также было недовольно блокадой и требовало тор­говли с Англией по лицензии. При этом фабрики и мануфакту­ры получат сырье, а купцы смогут сбывать свои товары. Алек­сандр просьбу о лицензии не утвердил. Но так как в данном случае дворяне и купцы выступали с точки ^зрения единого ин­тереса, то это дало определенные результаты. В 1811 г. под ру^ ководством Сперанского происходит разработка "Положения о нейтральной торговле" и нового тарифа, что вызвано торговым и финансовым кризисом, угрозой финансового банкротства, а также ростом оппозиции против блокады. С 1810 г. дворянство стремится перенести тяжесть блокады на казну, а значит, на налогоплательщиков. Правительство, несмотря на трудные фи­нансовые условия, проводит для дворянства отсрочку по плате­жам долгов в Заемный банк в золотой и серебряной монете. М. И. Сперанский разрабатывает меры по улучшению финан­сов, для разработки экономических мероприятий привлекает буржуазию. Тариф 1811 г. носит строго запретительный харак­тер и имеет своей целью улучшение торгового баланса и покро­вительство русской промышленности. И тем не менее дворян­ство резко обрушивается на курс реформ Сперанского.

Ситуация усугубляется тем, что против курса Сперанского, его преобразований выступает другой российский гений - исто­рик Н. М. Карамзин. В своей "Записке о Древней и Новой России в ее политическом и гражданском отношениях"1 он выступает как идеолог крепостников-помещиков. Александр прислушивается к нему, хотя речь идет о несостоятельности реформ царя. Осложняется обстановка в стране - обществен­ность, утратив последние иллюзии, вынашивает идеи будущих заговоров. Внешней политикой России недоволен Наполеон, что подготавливает разрыв союза. Против реформ в целом и Сперанского как главного их проводника выступают огромные, непреоборимые силы, во главе с царем.

Подлинный смысл происходящего был заключен в сфере, находившейся за конкретными фактами. Заканчивалась, ис­черпав себя, эпоха, которую в научной литературе принято обозначать эпохой либеральных начинаний и преобразований Александра I. Внешне она обрывалась наполеоновским нашест­вием, но и внутренне данный исторический цикл был завер­шен. Пути александровского режима и путь Сперанского к концу этой эпохи разошлись бесповоротно. Александр, один из наиболее талантливых и просвещенных императоров дина­стии Романовых, работал над укреплением и совершенствова­нием государственности, созданной Петром. Он и его мно­гочисленные сподвижники немало сделали для модернизации этой политической системы, для приспособления ее к потреб­ностям времени. Преобразования же Сперанского должны бы­ли привести Россию к другому пути развития общества, более свободному и активному. Но и в началеXIXвека не нашлось общественных сил, способных поддержать эти начинания, а сил, противодействующих им, было очень много.

За этим периодом следует период наполеоновских войн (1812- 1815 гг.), который характеризуется участием не только правительства, но и всех россиян в мировых событиях того времени. Нация напрягла свои неразвитые производительные силы, отступая в экономическом развитии все дальше назад, работая на войну и разрушения. С войной 1812 года обычно связывают пробуждение национального самосознания всех рус­ских. Внешне это выразилось в движении будущих декабри­стов, которые как бы восприняли утопические идеи всех российских реформаторов, считая, что достаточно написать хо­рошие законы и воплотить их в жизнь ("пересадить" Францию в Россию), и судьба русского народа будет, наконец, соответст­вовать его величию. Но постольку, поскольку убедить в этом правительство и особенно власть имущих трудно, нужно самим действовать активно и энергично. Так революционность, коре­нившаяся в российских условиях и ранее, получает свое идей­ное обоснование и становится существенным элементом преоб­разований в России. Источник самодвижения общества все дальше отходит от преобразовательной деятельности экономических и социально-активных классов в область зряшного отри­цания "старого - новым" и все более многочисленных попыток разрушить этот активный источник, что в конце концов и удается. Следующий период (1816 - 1818 гг.) - период международ­ного триумфа для Александра Iи в то же время новых ожида­ний, уже беспочвенных, для русского общества. К назревшим реформам и преобразованиям представители прогрессивной общественности относятся уже гораздо сознательнее, выставляя определенные требования, но не разрывая еще вполне с прави­тельством и не теряя надежды на проявление с его стороны желательной обществу преобразовательной инициативы. Ожи­дания появились из-за работы АлександраIв 1817 - 18 гг. над планом освобождения крепостных крестьян. Он поручил эту работу А. А. Аракчееву. Идея вновь была проста: предложить помещикам выгодные условия освобождения крестьян (как в Прибалтике). Но прибалтийские помещики добивались осво­бождения крестьян, а русские сопротивлялись этому. Аракчеев предлагал выкупать у помещиков землю с крестьянами в казну, а помещикам брать наемных рабочих или сдавать землю в аренду, ведь помещичьи хозяйства были в сильном упадке, пе­резакладывались, продавали крепостных. Но не получилось не только из-за нежелания помещиков освободить крестьян, но и оттого, что у казны не было столько средств для выкупа, этот процесс растянулся бы на столетия... Может быть, поэтому к заманчивому проекту так и не приступили.

Был и другой проект (1818 - 19 гг.), разработанный под ру­ководством министра финансов графа Д. А. Гурьева - о разру­шении крестьянской общины и создании фермерских хозяйств. Для осуществления этого проекта потребовалось бы насилие царя над своей социальной опорой - дворянами. Царь пошел другим путем, отдав власть в руки Аракчеева.

В последний период (1819 - 25 гг.) реформаторские настрое­ния Александра Iокончательно улетучиваются. Вполне опреде­лился период реакции в правящих сферах, период отчаяния "образованного" общества, а вместе с тем и период начав­шегося революционного движения, формирующего свои идеа­лы. Наступает "аракчеевщина", возникают военные поселения казарменного типа для крестьян, как репетиция грядущих контр­реформ. И все же эпоха тотальной реакции, охватывающей все стороны российской общественной и экономической жизни, начинается лишь с 1825 года - при царе НиколаеI.

Как же складывался в России в первую четверть XIXвека реальный экономический процесс развития, который, казалось бы, при российском деспотизме должен был всецело зависеть от правительственной политики, но на самом деле развивался по каким-то своим законам, лишь уродливо изгибаясь под на­пором предпринимаемых сверху усилий направить его в "нуж­ное" русло?

В начале XIXвека вновь происходит рост Российской импе­рии. Присоединены Финляндия (1809 г.) и Бессарабия (1812 г.), после наполеоновских войн - значительная часть Польши (Царства Польского). На протяжении первой половиныXIXвека в состав Российской империи вошли Закавказье и Северный Кавказ, присоединился Казахстан. Происходила колонизация и хозяйственное освоение Сибири, где к серединеXIXвека было население 2 млн. человек. Россия в началеXIXвека была круп­нейшим государством с наименьшей в мире плотностью населе­ния. В 1795 году было всего 37,4 млн. населения, из них дворян -726 тыс. чел. (1,94 %), чиновников - 15 - 16 тыс. чел., офицеров -14 - 15 тыс. чел., армия - 413,5 тыс. чел., духовенство - 220 тыс. чел., городские сословия (купечество и мещанство) - 1,5 млн. чел. (4,24 %), крестьяне - 32,6 млн. чел. (89,84 %)} Крепостные кре­стьяне составляли 55,5 % всего населения, к 1815 году их часть сократилась до 46,2 %, в том числе и за счет уменьшения при­роста крепостных крестьян, по сравнению с приростом всего населения (0,9 % и 1,4 %). Основной производительный и по­датной класс России был лишен развития во всех отношениях. Податные сословия - крестьяне, мещане и купечество - в началеXIXвека составляли 94 %, но на отсутствие динамизма в их увеличении, а значит, и в экономическом развитии, указы­вает очень медленный прирост заXVIIIвек городских сословий (на 0,19 %), и даже уменьшение численности крестьянства на 0,01 %. Эти сословия представляли основные источники дохода государства, и на неразвитость этих источников указывает то, что правительство и в концеXVIIIв., и далее строило доходную часть бюджета на водке и подушной подати. В 1796 г. общая сумма государственных доходов составила 73,1 млн. руб. Ос­новной источник их - прямые налоги (подушная подать и об­рочный сбор) - 33,8 %; косвенные (вино и соль) - 37,2 % (30,1 % и 7,1 %). От государственной промышленности доход составил 3,2 %, от внешней торговли - 8,7 %. Последнее указы­вает на неразвитость производительных источников дохода. Общие расходы в 1796 г. составили 78,2 млн. руб., дефицит бюджета покрывался за счет займов, которые не только рас­страивали экономику, но и заставляли принимать вынужден­ные внешнеполитические решения. Основные расходы шли на содержание армии - 37,4 %, безмерно раздувшегося из-за чрез­мерной централизации и громадных размеров империи госу­дарственного аппарата - 38,6 %, а также на содержание импера­торской фамилии.1

В 1800 г. штатные доходы составляли 78000 тыс. рублей. Внешние долги к этому времени составили 88300 тыс. рублей, а внутренние - 19678 тыс. рублей. Основной доход также форми­ровался на основе подушной подати (20034 тыс. рублей) и вод­ки (20792 тыс. рублей). Распределение расходной части оста­лось примерно таким же по структуре - на военные расходы, например, 33000 тыс. рублей, но возросли платежи по долгам -10000 тыс. рублей.2 Бюджет даже в спокойные годы имел суще­ственный дефицит, который постоянно возрастал. Особенно он увеличивался во время войн, дело шло к финансовому краху. Но вместо активизации производственных источников дохода правительство Александра Iтолько увеличивало выпуск ассиг­наций, количество которых ежегодно возрастало весьма зна­чительно. Брались и дополнительные средства с низших слоев населения, а также солдаты на войну с отрывом от производи­тельного труда.

В целом экономика носила аграрный характер, основу зем­леделия составляли хлебные культуры: рожь, овес, пшеница. Главным земледельческим орудием была соха, а системой зем­леделия - трехполье; только отдельные хозяйства переходили к многопольным севооборотам, применяли минеральные удобре­ния, использовали усовершенствованные орудия и несложные машины. Урожайность была невысокой, но достаточно ста­бильной - 30-35 пудов с десятины (на 40 % ниже, чем во Франции, и в 2 раза, чем в Англии), что, бесспорно, не обес­печивало покрытия возрастающих потребностей казны.

Сельское население по-прежнему делилось на три группы -помещичьи, государственные и удельные (царской фамилии) крестьяне. 50 % составляли государственные крестьяне, кото­рые были лично свободны, имели общинное устройство жизни, переделяли землю, распределяя равное ее количество, то есть по-прежнему сохранилась, в целом, однородность и недифференцированность общины, что не оставляло места предпринима­тельству. За отбытием повинностей, сбором налогов следила сельская администрация. Удельные крестьяне были в несколько лучшем положении, имели большой надел земли, но в 30 - 40 гг. XIXвека их положение из-за общего кризиса тоже ухудшилось.

При Александре Iзапретили печатать объявления о продаже крестьян, а с 1822 г. - ссылать в Сибирь без объяснения при­чины. Основными формами феодальной ренты оставались бар­щина и оброк. Общей характерной особенностью в это время является резкое увеличение крестьянских повинностей как в оброчных, так и в барщинных имениях. Например, оброчные повинности крестьян в степных вотчинах Юсупова выросли в 19 раз. Оброчные повинности в вотчинах Воронцовских, распо­ложенных в Центрально-промышленном районе, увеличились в 5-6 раз. И у Юсуповых, и у Воронцовых в конце 20-х гг.XIXв. оброк взимался в среднем от 25 до 30 рублей с души.1 Приблизительно вдвое в это же время возрос оброк с государ­ственных крестьян. Характерным явлением для оброчных вотчин является и резкое сокращение дворовых, которые также были отправлены зарабатывать для хозяев деньги. Так, в -вотчинах Воронцовых с 1815 по 1833 года число дворовых со­кратилось почти на 90 %.

В эти же годы все активнее происходит товаризация хо­зяйств, зависимость их от рыночной конъюнктуры. Эта необхо­димая в условиях работы на рынок перестройка помещичьего хозяйства резко противоречила его натуральной основе. Поме­щиков подталкивали к изменению образа жизни "сверху", цар­скими реформами, и "снизу" - сам процесс хозяйственного развития. Но этот паразитический класс предпочитал пере­страиваться по-своему. В принципе товарное производство приводит к капитализму лишь в том случае, если существует частная собственность на землю, на средства производства и есть рынок рабочей силы. Для капиталистической перестройки хозяйства у помещиков не было ни коммерческой заинтересо­ванности, так как они пользовались даровым трудом, ни капи-. талов, ни подготовленных работников. Большинство помещи­ков, особенно в условиях низких хлебных цен, оставив "барские затеи", пошло по старому пути усиления крепост­нической эксплуатации. Они забирают землю крестьян и уве­личивают оброк. В конце XVIIIвека помещики использовали 17,7 % принадлежащих им земель. В серединеXIXвека этот процент для Европейской России был в среднем 48,8 %, а в Поволжье уже 56,2 %. Надел же на крестьянскую душу умень­шался - с 7 десятин в концеXVIIIвека до 2,8 десятин в первой половинеXIXвека.

Постепенно обезземеливание крестьян разрушало основное условие феодального хозяйства - наделение крестьян землей. Но это не превращало крестьянина в неимущего, но свободного ра­ботника. Просто крестьяне должны были интенсивнее работать на барской запашке, содержать и восстанавливать инвентарь и рабочий скот помещика. Отсюда многолошадность в крестьян­ском хозяйстве, которая является показателем не зажиточности, а степени эксплуатации помещиком. И еще один парадокс - чем сильнее было связано крестьянское хозяйство с рынком, чем больше оно было по размеру, тем больше повинностей падало на крестьянина. Однако все эти мероприятия - расширение поме­щичьей запашки за счет крестьянского надела, увеличение по­винностей, принудительное повышение интенсивности труда -могли дать лишь кратковременный успех. Усиливая поборы, по­мещик разрушал основу своего собственного и общественного хозяйства, крестьянин даже не мог иногда содержать не только барина, но себя и свою семью, и помещик вынужден был сам давать крестьянину средства на пропитание.

Подрыв основ производительного хозяйствования приводил к тому, что основной, господствующий, привилегированный класс получал все меньше доходов. Уже современники от­мечали процесс оскудения дворянства. К 50-м гг. XIXв. 45 % дворян были беспоместными и мелкопоместными (до 20 душ крестьян), им принадлежало всего 3,3 % крепостных. Уве­личился процент крестьян, заложенных помещиками в первой четвертиXIXв. в кредитных учреждениях. С 1796 по 1825 гг. процент заложенных крестьян возрос с 6 до 20 % с лишним. Кроме того, на права дворян, в результате реформ АлександраIначала века, покушались и зажиточные крестьяне, которые ста­рались приобрести земли, и купеческий капитал, который уст­ремлялся в сельское хозяйство как наиболее выгодное. Указ 1801 года, как известно, разрешил всем сословиям, кроме кре­постных, приобретать незаселенные земли, в результате этого стала расти площадь земель, находящихся в буржуазной собст­венности. В южных и юго-восточных районах возникали хозяй­ства купцов и колонистов с вольнонаемным трудом. В Ново-россии было сосредоточено, до 300 тысяч наемных рабочих из перенаселенных губерний. В сельскохозяйственной стране и начало промышленного переворота было связано с сельским хозяйством: рабочие выходили из сельских отходников, про­мышленная и торговая буржуазия формировалась из зажи­точной сельской верхушки, внутренний и внешний рынок рос за счет товаризации сельского хозяйства.__

Невозможно не упомянуть и о том, что некоторые дворяне сами пытались выйти из противоречия между натуральным и рыночным хозяйством при помощи технической реконструкции и частичного использования в нем вольнонаемного труда. На­строения этой части дворянства нашли свое отражение в дея­тельности Вольного экономического общества. В 1803 году Вольное экономическое общество предложило премию тому помещику, который заведет вблизи столицы вполне рентабель­ное хозяйство с наемной рабочей силой. Хотя в том же году был издан закон о "вольных хлебопашцах", претендовали на премию всего четыре человека, и ни один из них премию не получил. Новую попытку разрешить актуальную проблему пе­рестройки барщинного хозяйства делает Вольное экономи­ческое общество в 1813 году, объявив задачу: "Какие надлежит принять меры, чтобы поднять дух деятельности, ревности и прилежания в нижних состояниях людей". Первая премия была присуждена харьковскому профессору политической экономии Якобу. "Владелец, - писал Якоб, - должен подумать о таком положении своих крестьян, в котором совмещена их польза, заставляя стремиться к выгоде его". По мнению Якоба, бар­щинная обработка земли менее выгодна, чем вольнонаемная. Отсюда, естественно, делается вывод о необходимости освобо­ждения крестьян, но без земли, чтобы нанимались за деньги к любому работодателю. Характерно, что из четырнадцати пред­ставленных в обществе проектов семь высказалось за вольнона­емный труд, и семь - за крепостной. В 1806 г. был разрешен беспошлинный ввоз иностранных сельскохозяйственных ма­шин. И в России, главным образом на юге - в Кременчуге, Ромнах, Полтаве и других местах, возникали заводы сельскохо­зяйственных машин.

Но все попытки дворян-помещиков рационализировать свое хозяйство неизменно кончались крахом. Новации требовали значительных капиталовложений и применения вольнонаем­ного труда, чего у помещиков как раз и не было.

Передовые хозяйства в конце концов все равно разорялись. Причина была в неодинаковости условий. При благоприятной рыночной конъюнктуре передовое хозяйство имело преимуще­ства перед обычным помещичьим хозяйством, получая большой урожай и более качественные продукты. Но в условиях кризиса положение передового хозяйства оказывалось хуже, чем поло­жение прочих. Помещик, ведущий рациональное хозяйство, затратив определенный капитал, не мог продавать свои продук­ты ниже себестоимости, чтобы не разориться. Для помещика же, ведущего свое хозяйство "по старинке", понятие "себе­стоимости" не существовало. Почти все, что он получал, оста­валось ему в виде прибыли, так как семена, скот и труд людей были бесплатными.

Кризис 20-х годов убил на некоторое время даже мечты о ведении "рационального хозяйства". В крепостных условиях интенсификация сельского хозяйства оказывалась невозмож­ной. Вся экономическая обстановка, возрастающие потребно­сти помещиков требовали перестройки их хозяйств, господство же крепостнической системы ставило этому непреодолимые препятствия. На почве все возрастающих внутренних противо­речий помещичье хозяйство вступает в полосу затяжного кри­зиса. Этот процесс стал хроническим в николаевской России, что и подтолкнуло в какой-то степени реформы 60-х.

В целом, в общественном и экономическом хозяйстве Рос­сии, включая торговлю и промышленность, о которых пойдет речь ниже, даже при самых благоприятных условиях реформи­рования возникает замкнутый круг, в котором все слои и груп­пы населения, несмотря на предпринимаемые каждой из них усилия, не стимулируют активность друг друга на пути преобра­зований, а как бы гасят ее. И ни одна часть населения не ока­зывается, в конечном итоге, в выигрыше. По всей видимости, так и не созревший феодализм в России к середине XIXвека еще не исчерпал себя, если не поддавался реформированию, несмотря на желание довольно существенных сил. Следова­тельно, база крепостничества и абсолютизма была еще доста­точно крепка в России.

Такая точка зрения отражена в историко-философской мыс­ли России. По мнению П. Струве,1 Россия к 1861 году не была готова к реформам, а барщинно-крепостное хозяйство было ликвидировано в пору своего расцвета: "Реформа 19 февраля по своему экономическому смыслу и содержанию... не столько подвела итоги прошлого и настоящего, сколько учла будущее, будущее очень близкое, от которого нельзя было уйти ни в какую дверь. Вывод, к которому я пришел, гласит: не внутреннее развитие самого крепостного хозяйства привело его к ликвида­ции, а реформы "сверху", которые из-за неготовности за­кончилась крахом". Струве считал, что решить проблему можно реформами буржуазии и дворян, без революции, так как про­цесс капитализации уже инстинктивно пошел. Речь должна была идти именно о том, что совершенно верно было деклари­ровано в программах Александра I: не запрещать проявлять людям предприимчивость и активность, постепенно высвобож­дать энергию производителей, а при возможности и помогать им. Но заявленная свобода без свободы фактической лишь раз­дражила общество, вместо предпринимательского стал накап­ливаться совсем иной, революционный потенциал, однако его действие было задержано николаевской эпохой, когда само об­щество нуждалось в такой передышке.

Во время правления Николая IРоссия продолжает расши­рять свои пределы. На Дальнем Востоке в 50-х годах к России был присоединен Сахалин, а в 1860 г. - Приамурский край, в этом же году был основан Владивосток. Население выросло с 36 млн. человек в концеXVIIIвека до 73 млн. в 1860 г. в основном за счет прироста территорий. Инерционное разви­тие России сохранялось, но это не означает, что никаких пре­образований в николаевской России не происходило. Наоборот, НиколайI, как истинный контрреформатор, своими преобразо­ваниями приводил Россию в состояние соответствия самой се­бе, где главную роль играли абсолютизм, государственность, централизация, военная ориентация, опора на дворянство, кре­постничество. При осуществлении внутренней политики в 20 -50 гг. НиколайIвел вполне самостоятельную, а порой доволь­но тонкую политику. В отличие от АлександраI, у него был единый план царствования, очень последовательно осуществ­ленный. Характер императора также накладывал свой отпечаток на развитие общественной жизни России. Для НиколаяIбыла характерна любовь к точности, симметрии, равновесию, иерар­хической стройности, но без душевной сложности, как у Алек­сандраI.1 В устроении государства по военному принципу строжайшей субординации и дисциплины, он разделял вкусы ПетраIIIи Павла. Николай 1 считал, что служит идее истин­ного самодержавия, он понимал власть царя как власть хозяи­на. Россия - это его собственность, а "собственность священ­на". Хозяин должен заботиться о своем добре, не расточать его, копить, выбирать хороших и верных слуг. Все должны безро­потно выполнять хозяйскую волю, старшие - учить младших. Эта идея порядка (дисциплины) в противовес демократии (анархии) отражала и настроения довольно широких масс. Го­сударством должна управлять система точных правил и законов, которая каждому отводила строго определенное место, как вин­тику в отлаженном механизме. Предпринимательство, как на­рушение этого "порядка", в эту систему не укладывалось. В подчинении у власти должны быть инженеры, практики, кото­рые должны строить мосты и дороги - отвлеченную "фило­софию монархии" Николай не любил.

Для реализации своих планов император иезуитски решил воспользоваться услугами бывшего либерала М. М. Сперан­ского, которого он проверил сначала "на прочность" при веде­нии дела декабристов. Это лишний раз подчеркивает преемст­венность политики в первой половине XIXвека. Сперанского, ставшего приверженцем самодержавия и бюрократии, Николай использовал как опытнейшего юриста, который должен был создать декорум законности для его правления. В результате в 1832 году вышло 47 томов полного собрания русских законов с 1649 по 1833 гг. под редакцией Сперанского; в 1833 году вышел свод действующих законов в 15 томах. За 30 лет правления Ни­колая кодификация законов и стала главным государственным делом. С Государственным Советом царь вовсе не считался -зачем нужны марионетки, если власть самодержавна? Тем бо­лее, что государь был осведомлен о взятках и воровстве адми­нистративных и судейских, поэтому не верил в честность и способности бюрократов в частности и людей вообще. Главен­ство государственных органов в управлении страной было тра­диционным и безусловным для русского царизма, имевшего разветвленное казенное хозяйство; с началаXIXвека до 60-х годов характерно лишь усиление опеки и контроля со стороны правительства над всеми сторонами жизни страны: сельским хозяйством, промышленностью и торговлей, усиление роли канцелярии. Это было правлением природы самодержавной власти, стремившейся регламентировать все стороны жизни подданных, и допускавшей проявление частной, в том числе предпринимательской инициативы, только с разрешения на­чальства. Все было расписано в соответствующих томах свода законов, в многочисленных циркулярах и инструкциях, состав­ленных на все случаи жизни.

Губернатор был центральным звеном в системе местных органов власти николаевской России. У него были исполнительные и охранные функции. Но он, по общему праву, вме­шивался и в экономическую жизнь. От губернатора, например, зависел уровень цен на продовольствие. Цены вырабатывались советом городских голов, предводителей дворянства, богатых купцов. Выше и ниже установленных пределов цены не допус­кались. Представители власти "следили за свободой" торговли на рынках, за порядком, качеством продукции.

Главной задачей губернатора была охрана интересов казны, все поставки и подряды на проведение различных видов работ и торговли утверждались губернатором, и даже в министерст­вах. Губернатор должен был защищать городскую собствен­ность, в уставе о городском хозяйстве все финансы были под его контролем, а сословные Думы по этой причине были лише­ны самостоятельности. От губернатора зависело открытие яр­марок и базаров, а иногда эти вопросы решало Министерство внутренних дел. На развитие экономики губерний смотрели с точки зрения государственных, а не местных интересов. Заве­дение фабрик и заводов также контролировалось губернатором и министерством, несанкционированные действия карались штрафом. Это приводило не к порядку, а давало простор про­изволу, процветание "личного взгляда" на вещи, а значит, взя­ток. Рабочих для заводов было мало, поэтому фабриканты брали их без паспортов, что также каралось властью. По сравнению с частными владельцами, казенные были лучше защищены от про­извола, им даже содействовали. Губернатору подчинялись стати­стические комиссии, которые должны были собирать сведения о торговле, промышленности, народе, но фактически этим занима­лась полиция. Собранный ею материал был неточен, приукра­шен, поэтому на его основе принимались сомнительные реше­ния, а ведь они были обязательны для исполнения.

В целом главными проводниками экономической политики на местах были губернатор и подчиненные ему учреждения: Приказ общественного презрения, комиссия народного продо­вольствия, строительные и дорожные комиссии, Отделение Коммерческого совета, Мануфактурный комитет, комитет о коннозаводстве, комитет земских повинностей, Статистический комитет, Особое о земских повинностях присутствие и губернаторское правление. В уездах исполнительская работа лежала на полиции.

Все зависело, в конечном итоге, от личности губернатора, но чаще были жалобы от частных лиц на стеснения. Чтобы уменьшить произвол на местах, все вопросы - и мелкие, в том числе, решено было решать в Петербурге. В результате по­лучилось то, что и должно было получиться: реальная жизнь не стала иметь ничего общего с официальными бумагами и реше­ниями. В повседневном укладе жизни по уровню доходов и культурным претензиям чиновники стремились сравниться с "благородным сословием" дворян. Получалось, что вместо бо­гатых промышленников и купцов, производящего сословия, которым не хотели давать богатеть ни "верхи", ни "низы", по­лучили состоятельный, абсолютно паразитический класс, кото­рый всем мешал и жил только для себя. К таким условиям и приспосабливалось российское предпринимательство.

После подавления декабристского восстания, в России осу­ществилась идея, носившаяся в воздухе и частично реализован­ная прежними государями. Граф А. X. Бенкендорф подал царю идею об усовершенствовании полиции - тотальной слежке, вскрытии частной корреспонденции, привлечении доносчиков (из злодеев, интриганов, неудачников и недалеких людей). Это было началомIIIотделения (1826 - 1880 гг.) - собственной его императорского величества канцелярии, органа политического надзора и сыска в России. Исполнительным органом был от­дельный корпус жандармов, шеф которого (первый - Бенкен­дорф) возглавлял Третье отделение.IIIотделение боролось с идеями о свободе "дворянчиков". "Экзальтированная молодежь мечтает о русской конституции, уничтожении рангов... о свобо­де... которую полагают в отсутствии подчинения" - это из доне­сений осведомителей. Опять подвергались гонениям средние слои населения, в этом случае, за интеллект.

Экономическая система в России при Николае сохранила все свои прежние черты, производительная ее часть не стала более эффективной. За вторую четверть XIXвека было создано десять секретных комитетов по крестьянскому вопросу, которые обсуж­дали реформу государственной деревни, введение инвентарных правил, многочисленные проекты по личному освобождению крестьян. В 1837 - 41 гт. генерал-адъютант П. Д. Киселев провел административную реформу превращения государственных кре­стьян в юридически свободных самовладельцев. Реформа дала скромные результаты, так как над крестьянами усилилась ка­зенная опека. За счет крестьян теперь стали жить не только исправники, а десятки чиновников; крепостное право в целом было вообще не тронуто, за исключением ничтожных ограничений на право продавать крестьян без земли. За отказ пла­тить непосильный оброк крепостных били кнутами, батогами, розгами, ссылали в Сибирь.

Расходная часть бюджета тратилась на усиление армии, со­держание царского двора и государственного аппарата. Таких непроизводительных расходов не смогло бы выдержать ни одно государство, и тем более с такой неэффективной экономикой, как Россия. Например, за XIXвек численность сухопутной ар­мии возросла в 2 раза, а ее содержание в 10 раз (из-за роста цен, нового вооружения).1 К затратам на армию из бюджета добавлялась постойная повинность по домам обывателей. В 1830 г. комиссия пыталась освободить хотя бы города от по­стоя армии, но пришла к выводу, что при этом нужно уве­личить военный бюджет на 9 %, что опять бы выплачивал на­род. Когда стали строить казармы, налоговый гнет еще увеличился, при неразвитых товарно-денежных отношениях и бедности большинства жителей городов легче было отыскать свободное жилье, чем изъять у народа необходимую сумму. До 60-х годов население кормило армию за свой счет, оно давало также подводы для перевозки казенных и военных грузов. За­граничные займы также в основном шли на армию, а рас­плачивалось, ничего не получая взамен, население. Для армии делали обмундирование, оружие, железные дороги - все в пер­вую очередь. Призыв солдат на военную службу отрывал кре­стьян от производительного труда, солдат не платил налогов. Казаки (около 3 % населения) не платили налогов, да им еще приплачивали из казны во время военных действий. В 1812 г. и 1855 г. собиралось народное ополчение (200 тыс. и 500 тыс. человек), которое также содержало население.

Более 50 % войска в интересах обороны находилось в запад­ных губерниях России. Именно туда перетекали громадные средства, выплачиваемые войску в виде жалования, оголяя от денег центр. Концентрация денежной массы создавала на Запа­де условия для развития торговли, производства, кредита. В этом смысле военные части в городе приносили выгоду. По военным подрядам армию снабжали купцы, поэтому большая часть средств попадала к ним, а не к производственникам. Кроме того, армия была государством в государстве безо всяких экономических законов, это оборачивалось миллионными не­производительными расходами, основные средства тратились на жалование офицерам и провиант. Это разоряло казну, подрыва­ло финансовое благополучие населения и было слишком доро­гой платой за право быть великой державой.

До крестьянской реформы бюджет страны вообще хранился в глубокой тайне, а к 1861 году свыше 40 % бюджета шло на армию, 7 % - на нужды промышленности, 1 % - на образова­ние. В последние пореформенные годы сильно выросла задол­женность России, к 1861 году она была второй после Франции по размерам государственного долга. Для покрытия расходов правительство не стимулировало производство и торговлю, а прибегало к "позаимствованиям" из государственных кредит­ных учреждений, внешним займам, выпуску бумажных денег, что не могло надолго укрепить финансовую систему, но душило налогами население, которое не могло по этой причине актив­но производить, пополнять казну. А казна нуждалась в попол­нении и для представления России в Европе, и для приукраши­вания деспотизма и рабства. "Сверху блеск, снизу гниль" -писал об этом будущий министр Александра IIП. А. Валуев.

В начале 30-х годов появилось столь необходимое в таких ус­ловиях идеологическое обоснование реакционной политики са­модержавия - теория "официальной народности", слияния инте­ресов народа и государства. Министр просвещения С. С. Уваров выразил вековые основы русской жизни: "православие, само­державие, народность... обратить... развивающиеся и пробуж­денные силы, по мере возможности, к одному знаменателю... искать этого знаменателя в тройственном понятии православия, самодержавия и народности". Конфликт власти и народа как бы был разрешен, иные суждения считались подрывом этого единства, поэтому споры и проблемы переместились из сферы политической в сферу философскую, религиозную, литератур­ную, историческую. Не имея возможности быть деятельными, лучшие умы Отечества углублялись в духовные сферы, отсюда расцвет культуры в годы николаевской реакции. Но, с другой стороны, из-за оторванности от реальной, практической жизни переход от подражания Европе к творчеству в общественной жизни так и не произошел.

Власть в России старалась представить себя сильной, хотя пружинами этого механизма были казарма и канцелярия, сле­пая и лишенная здравого смысла дисциплина в сочетании с бездушным формализмом... (А. И. Герцен). И это не оставило равнодушным русское общество, которое желало величия и мощи России. Воздействие казенного патриотизма, идей о "превосходстве" царской России над Европой на русскую общественность было немалым.1 Привычное для русского обще­ственного сознания историко-культурное сопоставление России и Европы уходило в прошлое. Ему на смену пришло и глубоко укоренилось противопоставление русских и западноевропей­ских политических, социальных институтов, идея особого рус­ского пути. Постепенно мысль об особом характере русского исторического развития входила и мировоззрение тех "недо­вольных", кто не был склонен безоговорочно следовать уваров-ским восхвалениям православия, самодержавия и народности. Противопоставление России и Европы, отчетливо сформулиро­ванное и внедряемое в русское общество идеологами николаев­ского царствования Сперанским, Блудовым, Уваровым, было принято либерачьной общественностью. Но понимание осо­бенности России этой общественностью было неоднозначным. В предреформенные годы вопрос о судьбе России звучал со страниц газет и журналов, его стремились разрешить ученые и общественные деятели, он обсуждался и в правительственных кругах. Были и сторонники европейского пути: по дороге про­мышленного развития, высвобождения предпринимательской активности людей, строительства железных дорог и т. д. Но в условиях николаевской России этот путь оказался слишком туманным и недостижимым и порождал лишь пессимизм. Сто­ронники "особого пути России" из либеральных кругов были более пессимистами, чем оптимистами в оценке этого пути. Имела хождение идея об отсталости России, обреченности ее на развитие сельского хозяйства и торговли, и в этом находили даже преимущества. Это направление более способствовало осмыслению причин реального социально-экономического от­ставания России от развитых капиталистических стран Европы и поиску путей их преодоления.

Позиция П. Я. Чаадаева, высказанная им в первом "Фило­софическом письме" от 1 декабря 1829 года, об убожестве рус­ского прошлого и настоящего и величия Европы, противостоя­ла знаменитой формуле Бенкендорфа: "Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение". Чаадаев, первым из русских, дал такую убийственную характеристику России и народу, который столько перенес и выстрадал: "Мы никогда не шли об руку с прочими народами, и не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспи­танием человеческого рода... Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя... Наши воспоминания не идут дальше вче­рашнего; мы, так сказать, чужды самим себе...".1

Основание такого печального результата развития великого народа в том, что с самого начала по многим перечисленным уже причинам развитие России было неестественным. Над ре­альной жизнью людей, стремящихся к естественным для человека целям, постоянно совершали насилие, облекавшееся в более поздние времена в самые благородные одежды. При бо­лее свободном развитии жизни создавались бы не анар­хические, а соответствующие нормальному ходу вещей формы жизни и традиции. Основным носителем естественного уклада человеческой жизни является "средний класс", создающий не рабские, из-за своей самостоятельности, и не деспотические, из-за недостатка власти, способы человеческого общежития. Этот класс достаточно стабилен, чтобы обеспечить спокойствие общества, и в тоже время достаточно предприимчив и активен, осознавая выгоды трудолюбия и нравственных качеств. Нравст­венные качества формируются от того, что для достижения це­лей своего благополучия не нужно в принципе идти на обман, изворачиваться, приспосабливаться, впадать в утопии.

Такого естественного и на этой основе законного, с точки зрения общественного договора, развития был лишен россий­ский народ. Крепостничество много веков означало беззаконие снизу, самодержавие - беззаконие сверху, которое желало в безгласном обществе проводить реформы, не сообразующиеся с человеческими интересами. Присоединившееся революционное движение - это тоже беззаконие, но только еще более разруши­тельное. Россия мучительно искала тот путь, который давно уже был проложен человечеством, лишь в самые благоприятные моменты своего развития выходя на этот путь, а потом снова углубляясь в буераки и колдобины российской истории.

Самым большим обвинением николаевской и всей прежней самодержавной жизни России был тот образ жизни россиян, который возник из-за такого насилия над человеческой приро­дой, постоянного подавления стремления людей к благопо­лучию, успеху, а также - предприимчивости в достижении этих целей. Самые яркие описания этого образа жизни принадлежат иностранцам, которые, в дополнение к отвлеченным рассужде­ниям русских, например, Чаадаева, об особенностях склада жизни, добавляют ставшие привычными и естественными для россиян черты диких нравов и отношений.

Самую убийственную характеристику образа жизни, кото­рый складывался в менталитет русского народа, дал проехав­ший в 1839 году по России француз Астольф де Кюстин. ' Он пишет, что весь русский народ, от мала до велика, опьянен своим рабством до потери сознания. "Среди населения, ли­шенного радостей и собственной воли, видишь лишь тела без души и невольно содрогаешься при мысли, что столь огромное число рук и ног имеют всего лишь одну голову". Русский госу­дарственный строй - это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это перманентное военное положе­ние, ставшее нормальным состоянием государства. Между по­мещиками и царем находится стена людей, заинтересованных в том, чтобы злоупотребление властью продолжалось. Полиция, столь проворная, когда нужно мучать людей, отнюдь не спе­шит, когда обращаются к ней за помощью. Де Кюстин считает, что помещики страдают от крепостного порядка не меньше, чем крестьяне, особенно те помещики, дела которых идут пло­хо. Поместья продавать очень трудно, и те дворяне, которые обременены долгами, вынуждены для покрытия их получать ссуды и закладывать свои имения в государственном банке. Отсюда следует, что царь является казначеем и кредитором всего русского дворянства.

В других странах человек тоже трудится, но он свободен, может сменить работодателя. Русский крепостной - это рента богача. Он трудится для того, чтоб доставить рабовладельцу роскошь, и эта роскошь не имеет оправданий. В государстве, в котором не существует среднего класса, всякая роскошь должна быть запрещена, так как она может быть объяснена и оправда­на лишь в благоустроенных странах, где средний класс извлека­ет выгоды и средства к жизни из тщеславия и роскоши выс­шего общества.

Если Россия станет промышленной страной, из среды сво­бодных граждан и крепостных должно образовываться сословие независимых купцов и ремесленников, которое сейчас на­мечается и пополняется главным образом за счет иностранцев. Буржуазия почти отсутствует в России, ее заменяет сословие мелких чиновников и помещиков средней руки, людей незнат­ного происхождения, не дослужившихся до дворянства. До сих пор почти все фабриканты и купцы - немцы.

Все повернуто в сторону двора. Например, князь Репнин' управлял и государством и государем, но два года назад он по­пал в немилость, и с тех пор в России не произносится его имя, бывшее до этого у всех на устах. С вершины власти он был низвергнут в глубочайшую пропасть, и никто не осмелился ни вспомнить, ни думать о его жизни. Язва замалчивания в России распространена шире, чем думают за границей.

В истории России никто, кроме государя, не выполнял того, что было его долгом, его прямым назначением. Самый нич­тожный человек, если он сумеет понравиться государю, может стать первым в государстве. Из-за нестабильности жизни - бес­пробудная лень, тревожное безделье, как результат северной ав­тократии. Страх не создает порядка, а только прикрывает хаос.

Обыкновенно первым результатом цивилизации является то, что она облегчает материальные условия жизни. Здесь же они чрезвычайно тяжелы. Нет путеводителя по Петербургу, и все скрывают нелестные стороны жизни. Те 400 - 500 тыс. человек, которые живут в Петербурге, отнюдь его не заселяя, теряются в безмерном просторе города, сердце которого сделано из гранита и металла, тело - из гипса и цемента, а конечности - из раскра­шенного дерева и гнилых досок. Колосс на глиняных ногах, этот город сказочной роскоши не похож ни на одну из столиц циви­лизованной Европы, хотя при его основании их всех копировал.

Петербург - это штаб-квартира армии, а не столица государ­ства. Стоит только покинуть центр города, и вы теряетесь в едва намеченных улицах казарменного вида. Это провиантские магазины, склады фуража, обмундирования и всевозможных воинских припасов. Улицы поросли травой, так как слишком свободны для пользующегося ими населения. Великолепный город, созданный Петром Великим, украшенный Екатериной IIи вытянутый по ранжиру прочими монархами на кочковатом, почти ежегодно затопляемом болоте, окружен ужасающей не­разберихой лачуг и хибарок, бесформенной гурьбой домишек неизвестного назначения, безымянными пустырями, завален­ными всевозможными отбросами, омерзительным мусором, накопившемся за сто лет жизни беспорядочного и грязного от природы населения. В столице очень мало кафе, а на бульварах немного публики, которая не гуляет, а спешит куда-то со сте­пенными лицами, мало говорящими о развлечении.

Гостиницы в Петербурге похожи на караван-сараи. Если у вас нет слуги - вы остаетесь безо всяких услуг. Вельможи, при­езжающие из внутренних губерний в столицу, привозят с собой многочисленную челядь. Она является признаком богатства, так как люди - собственность господина. Эти люди, в отсутствие своих господ, валяются на диванах и заражают их насекомыми. Дорога от Петербурга до Шлиссельбурга плоха во многих мес­тах, в которых набросаны доски или бревна над топыо. Ездить можно только в простой телеге. В России поражают громадные пространства, все голо и бедно. Разбросанные там и тут дере­вушки, становящиеся чем дальше от Петербурга, тем неряшли­вее, не оживляют ландшафта, но, наоборот, усугубляют его печаль. Избы - это груды бревен с деревянной крышей, крытой иногда соломой. В этих лачугах, вероятно, тепло, но вид у них прегрустный. Напоминают они лагерные бараки, с той лишь разницей, что последние внутри чище. Крестьянские же кле­тушки грязны, смрадны и затхлы. Кровати в них отсутствуют. Летом спят на лавках, идущих вдоль горницы, зимой - на печи или на полу вокруг печи. Отсюда следует, что русский крестья­нин всю жизнь проводит на биваке. Домашний комфорт этому народу не известен.

Что касается Москвы, то издалека она - создание фей, но вблизи - большой торговый город, хаотический, пыльный, пло­хо застроенный, слабо заселенный. Главные московские точки -это Церковь Василия Блаженного и Кремль. Но Москва более свободна, чем Петербург.

"Все говорит мне, - продолжает де Кюстин, - о природных способностях угнетенного русского народа, если бы он был свободен. Я часто повторяю себе: здесь все нужно разрушить, чтобы создать заново народ". Нравы народа являются продук­том взаимодействия между законами и обычаями. Они изме­няются не по взмаху волшебной палочки, а чрезвычайно мед­ленно и постепенно. Нравы русских, вопреки всем претензиям этого полуварварского племени, еще очень жестоки и надолго останутся жестокими. Только частная собственность делает человека существом общественным, только она одна является основой семьи.

Только крайностями деспотизма можно объяснить царст­вующую здесь нравственную анархию. Там, где нет законной свободы, всегда есть свобода беззакония. Отвергая право, вы вызываете правонарушение, а отказывая в справедливости, вы открываете двери преступлению. Недобросовестность печально отражается на всем, особенно на коммерческих делах. Посто­янные колебания ценности денег благоприятствуют всевозмож­ным проделкам. Величайшее удовольствие русских - пьянство, другими словами - забвение. Им нужно бредить, чтобы быть счастливыми.

Де Кюстин пишет, что, переправившись через Неман, он нашел в Европе "прекрасные дороги, отличные гостиницы, чистые комнаты и постели, образцовый порядок в хозяйстве, которым заведуют женщины" и т. д. Он делает вывод, что нуж­но жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления.

Государство, от рождения не вкусившее свободы, государст­во, в котором все серьезные политические кризисы вызывались иностранными влияниями, такое государство не имеет буду­щего... Россия грозная, поскольку она борется с азиатскими народностями, будет сломлена в тот день, когда она сбросит маску и затеет войну с европейскими державами.

Длительное описание экономического, социального и нравст­венного состояния России в первой половине XIXвека необхо­димо по нескольким причинам. Прежде всего следует предста­вить себе обстоятельства, в результате которых и вXIXвеке слово "предпринимательство" не могло использоваться в России по прямому назначению: оно означало не совсем то, что обычно понимают под экономической активностью заинтересованного и свободного в своих действиях человека, предпринимателя. Для российских предпринимателей это было именно приспособление к реальностям жизни, на которое они тратили свою "пред­приимчивость", поэтому так важен общественный фон этой дея­тельности. С другой стороны, социальная жизнь и нравы являют­ся следствием недостаточной развитости естественной предпри­имчивости достигающего свои цели человека.

Но все же процесс развития предприимчивости в России пошел, иначе нельзя было бы объяснить взлет активности в конце XIXвека, после создания относительно нормальных ус­ловий ее развития. Начинался процесс предпринимательства в России и в предреформенное время, как всегда, с торговли и деятельности торговцев-купцов, крестьян, а также и других сло­ев населения. Именно торговля становилась связующим зве­ном, причиной и следствием развития промышленности, товаризации сельского хозяйства, роста городского населения. Обо­рот внутренней торговли в началеXIXвека оценивался от 500 до 900 млн. рублей. Важная роль торговца-купца - это рус­ская особенность, которая обусловлена большим пространством и редкостью населения. Характерным для России стало и мед­ленное развитие путей сообщения, хотя некоторые изменения в предреформенные годы произошли и здесь. Улучшились сухо­путные и водные пути, появился паровой транспорт. К концу первой четвертиXIXвека в России действует система судоход­ных каналов: Волга соединялась с Прибалтийским бассейном и Северной Двиной, Днепр с западными реками - Вислой, За­падной Двиной, Неманом. Во втором десятилетии возникло пароходное сообщение, к 1861 г. в России насчитывалось свы­ше 300 паровых судов. В 1834 году крепостные изобретатели отец и сын Черепановы построили на Нижнетагильском заводе Демидовых первый паровоз. В 1838 г. была открыта железная дорога между Петербургом и Царским Селом, протяженностью 25 километров. Возникли железные дороги: Москва - Петербург и Москва - Нижний Новгород. Общая протяженность желез­ных дорог к 1861г. была 1,5 тыс. верст, в то время как в Англии - 15 тысяч, в Германии - 10 тысяч верст. В судоходст­ве преобладали суда с конной тягой или бурлаками. В результа­те волжский хлеб доставлялся в Петербургский порт только на второй год после уборки урожая. Большая часть внутренних перевозок проводилась гужевым способом на основе подводной повинности крепостных и государственных крестьян. Купцы и крестьяне сами организовывали свои перевозки.

Медленное развитие путей сообщения приводило к тому, что торговля внутри страны в ряде районов продолжала носить ярмарочный характер. Но удельный вес ярмарок во внутренней торговле падает, так как растет постоянная - лавочная и мага­зинная торговля. Ярмарки дольше играют свою роль в земле­дельческих районах, а также на окраинах - в Сибири, Закавка­зье, так как они более характерны для феодального хозяйства, а стационарная торговля - для капитализма.

В 20-х годах в России функционировало свыше 4 тысяч яр­марок, к 30-м годам - 1705. Из них 64 ярмарки были с приво­зом товаром более 1 млн. рублей. Макарьевская (Нижего­родская) ярмарка была главным пунктом обмена товаров между Европейской Россией и Сибирью. В 1817 г., после пожара, Ма­карьевская ярмарка возобновилась в Нижнем Новгороде. В первый год ее открытия было продано товаров больше чем на 20 млн. рублей, оборот ее в 1860 г. достиг 105 млн. рублей. Ирбитская ярмарка связывала Сибирь, Среднюю Азию и Россию, крупными были Коренная ярмарка в Курске, Крещенская в Харькове, Сретенская в Киеве. Сами ярмарки становятся более продолжительными, в товарном ассортименте повышается роль промышленных изделий, а некоторые из них перерастают в постоянные рынки. В Москве ярмарок не было, но товарообо­рот в конце 40-х гг. был выше 60 млн. руб. В XIXвеке очень вырос хлебный рынок, хлебная торговля становится постоян­ной и ее ведут крупные купцы, скупавшие через своих агентов хлеб на местных рынках и у товаропроизводителей. Несмотря на усилия российских государей по промышленному развитию России, в торговле главное значение имели сельскохозяйствен­ные продукты - хлеб, сахарная свекла, кожи, а промышленные товары в основном массового потребления - ткани, галантерея, металлические изделия. Широкое распространение вXIXвеке получают коробейники и "ходебщики", разносившие по дерев­ням промышленные товары, закупленные в городах на ярмарках.

В XIXвеке изменился состав участников торговли. Торговля все больше теряет сословный характер, перестает быть функци­ей гильдейского купечества, хотя последнее еще играло на рынке ведущую роль. В 1842 году были отменены законы, за­прещавшие промышленникам вести розничную торговлю, и последние стали открывать собственные магазины. В результате торговый капитал терял монополию на рынке и превращался в агента промышленного капитала. Это начало третьей стадии в развитии предпринимательства (во второй доминирует торгов­ля), которой мы безуспешно пытались потом достичь, минуя две предыдущие. Выросло и значение "торгующего крестьянст­ва", которое не только господствовало на местном рынке, но все больше проникало на крупные ярмарки и в городскую торговлю, тесня своей активностью, а не привилегиями гильдейских куп­цов. Положение самого купечества было недостаточно ус­тойчивым и переменчивым, да и составляли купцы в 1811 году всего 201,2 тыс. человек - 7,4 % городского населения.

Еще в последние годы правления Павла Iнаметилась тен­денция расширения прав купечества. В 1800 г. после встречи с Павлом купцы представили проект создания Главного предста­вительства российских промыслов с очень широкими функ­циями, в состав которого должны были войти вместе с прези­дентами Коммерц-коллегии, Мануфактур-коллегии и Берг-коллегии еше 19 представителей купечества. Этот проект ут­вержден не был, но Павел реорганизовал Коммерц-коллегию, включив в нее 13 выборных купцов.

Александр I, как уже отмечалось, вернул Коллегию к прежне­му составу, то есть без купцов, поставив "впредь подобные выбо­ры прекратить". Александр не хотел допустить уравнения прав дворянства и купечества. Но в д&чьнейшем царь предпринимает ряд шагов, направленных на упрочение положения купечества. В 1807 г. был выпущен манифест "О дарованных купечеству но­вых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к рас­пространению и усилению торговых предприятий". По нему сле­дует добиваться преобладания русского купечества во внешней торговле России, он разрешал организовывать для этой цели "товарищества". Дворянам рекомендовано входить в состав това­риществ и записаться в гильдии. Был также ряд ограничений для иностранных купцов. В манифесте декларировалась "монаршая любовь" к купцам, чьими трудами даруется изобилие и богатство. В 1809 году последовали указы о ссудах купцам и мещанам, ос­новывающим суконные фабрики и владеющих ими. В 1812 году царские особы присутствовали на освящении нового здания Биржи в Петербурге на стрелке Васильевского острова. За обедом АлександрIпровозгласил тост "за процветание торговли и за петербургское купечество". В 1810-19 гг. министр внутренних дел О. П. Козодавлев развивал протекционистские меры по от­ношению торговли и промышленности. Купцы считали его "ближайшим заступником". Документы, вышедшие из среды образованного купечества, свидетельствуют о высокой оценке самими купцами своей деятельности, социальных и эконо­мических функций. Таковы "Рассуждения" московского купца О. Л. Свешникова, письмо на "высочайшее имя" М. М. Самой­лова - купца из Вереи и др. Авторы гордятся своей принадлежно­стью к сословию, "умножающему могущество государства", и скорбят о его бесправии.

Наибольшее беспокойство среди купцов вызывало засилье иностранцев во внешней торговле России, вследствие недостатка у русских купцов свободных капиталов, доступного кредита, воз­можности получать деньги под невысокие проценты. Купечество встречало ряд ограничений торговли внутри страны: сложность процедуры заключения торговых договоров, зависимость купцов от "общества" системой поручительства, необходимостью объяв­лять состояние своих коммерческих дел. Паспортная система затрудняла систему передвижения, наблюдался рост налогов с купцов, "общественные сборы" и другие повинности.

В XIXвеке продолжается хронический для России процесс первоначального накопления капиталов - для большинства предпринимателей он действительно только начинался - и на этой основе формируется российская буржуазия. Она сохраняла сословную организацию, но в самом сословии купцов на смену привилегированному гильдейскому купечеству выдвигается промышленная и торговая буржуазия, связанная не с казной, а с внутренним рынком. Купечество непрерывно пополняется за счет крестьянской верхушки, даже более того, из среды "тор­гующих крестьян" вышли многие крупные промышленники и торговцы: текстильные фабриканты Морозовы, Прохоровы, Гучковы, табачный фабрикант, сахарозаводчики Яхненко и Симиренко, хлеботорговец и судовладелец Бугримов и другие. В Москве третья часть крупных купеческих фамилий, выдвинув­шихся за сто лет, предшествовавших реформе, вышла из богатых крестьян. Из этого факта вытекает, по крайней мере, следующее: русский крестьянин от природы так же предприимчив и трудо­любив, как и в любой другой стране, если для этого существуют хоть малейшие условия. А в том, что эти люди активны и трудо­любивы, не может быть никакого сомнения, так как на этом пу­ти надо преодолеть много препятствий. Кроме того, свобода предпринимательства выгодна именно низам, так как знать и без этого все имеет, а представители народа могут выйти "в люди" только через торговлю и промышленность, как в средние века через приобщение к духовенству, монашеству.

В этом смысле очень показательно торговое земледелие кре­стьян центрально-промышленных губерний в первой половине XIXвека.1 В это время для крестьян центрально-промышленных губерний (Московской, Владимирской, Костромской, Ярослав­ской, Тверской, Калужской, Нижегородской) было характерным разведение на продажу технических культур и огородничество, мелкое сельскохозяйственное, крестьянское предпринимательст­во. Для Московской губернии самым распространенным были хмелеводство, луководство, огородничество. Оставшиеся незасе­янными угодья крестьяне отдавали в наймы, покупая на вы­рученные деньги хлеб, которого они не производили. Богоро-дицкий уезд был одним из промышленно развитых. Основная масса крестьян работала в промышленности: хлопчатобумаж­ной, шелкоткацкой, фарфоро-фаянсовой. Но практически все не прерывали связи с сельским хозяйством, что очень долго будет характерным для России. Здешние крестьяне специализи­ровались на хмелеводстве. Хмель сбывали через скупщиков - посредников в крупные города. Хмельные плантации не переде­лялись, поэтому самостоятельное торговое хмелеводство на своей земле дало толчок развитию агротехники хмеля. В Гуслицкой волости известным хмелеводом-экспериментатором был В. К. Гу­сев, который в выведении новых сортов хмеля достиг лучших результатов, чем известные французские и бельгийские агрономы.

Центром луководства был Верейский уезд Вышегородской волости (вотчина Шуваловых). Член Вольного экономического общества А. Людоговский, предпринявший в начале 60-х годов XIXвека исследование Верейского луководства, указывал, что еще в началеXIXвека местные луководы снабжали своей про­дукцией Москву, отчасти Петербург. Здесь выделились богатые луководы-предприниматели, которые вели свое хозяйство на покупной и арендованной земле. Они же скупали лук и у более мелких производителей и перепродавали его крупными пар­тиями в Москве.

В московских подгородных селениях широкое развитие по­лучило торговое сотрудничество. По свидетельству С. Чернова, автора "Статистического описания Московской губернии", из­данного в 1812 году, уже тогда около Москвы "целые поля бы­ли обращены под огороды". Выращенные крестьянами овощи "в великом множестве" отвозились на продажу в Москву. "Значительные огороды находились и в черте города Москвы", кроме самых только заселенных частей города, Тверской и Яуз­ской, во всех прочих есть огороды". Крестьяне, содержавшие свое огородное хозяйство на арендованной земле, платили арен­ды от 300 до 600 рублей серебром в год. По этим данным можно судить о значительных размерах их доходов. Богатые предприни­матели-огородники владели капиталами в десятки и сотни тысяч рублей. Местные помещики также получали существенный доход от сдачи земли огородникам. Платили они с прибыли и налоги казне. Богатые крестьяне-огородники сдавали землю в субаренду более мелким огородникам, нанимали рабочих.

Главными торговыми культурами у ростовских огородни­ков были зеленый горошек, лук и лекарственные травы (до 85 наименований). Зеленый горошек был предметом импорта в Германию, Голландию и Англию, лекарственными травами ростовцы снабжали все аптеки России. Предпринимательское огородничество ростовских крестьян было связано с многими крупными городами - Москвой, Петербургом, Ярославлем, Нижним Новгородом, Казанью, Выборгом и с заграницей -Польшей, Пруссией, Веной, ростовские огородники заводили там свои дела.

В 40-50 гг. XIXвека в Ярославской губернии торговой культурой стал картофель. Быстро развивалась техническая пе­реработка картофеля в крахмал и патоку.,

В Центрально-промышленном районе торговыми были льноводство, коноплеводство, пенька, немало было специали­зирующихся на чем-то одном селений.

В IполовинеXIXвека сформировались отдельные очаги и центры торгового животноводства. В Ярославской губернии разводили улучшенные породы скота: ярославские коровы, ро­мановские овцы, брейтовские (с. Брейтово) свиньи. Имевшие там вотчины Мусины-Пушкины, как показывают документы их вотчинного архива, в 20 - 50 гг. ежегодно продавали в Петер­бурге крупные партии качественного, так называемого, чухон­ского масла и другие продукты животноводства.

Разведением рогатого скота в торговых целях занимапись в Тверской губернии. Молочный скот помещики отдавали в аренду своим крестьянам: арендная плата составляла 20 - 30 фунтов масла, 1 пуд творога от дойной коровы в год и одного теленка от двух коров. Помещики заводили и небольшие предприятия по переработке молока (маслодельни, сыроваренные заводы). Крупным очагом торгового птицеводства была вотчина Кура­киных в Ярославской губернии - 6 тысяч крестьян из двадцати селений откармливали для продажи каплунов и пулярок. Ску­пали цыплят, сажали в садки и откармливали овсяной мукой и творогом. Московско-Петербургская железная дорога (1851 г.) ускорила доставку птиц в Петербург с 12 до 2 дней, что повы­сило спрос. Предпринимательские хозяйства (семьи) покупали от 100 до 1000 цыплят.

Все эти центры предпринимательского земледелия и живот­новодства возникли еще при крепостном праве. Это объясняет тот факт, что предпринимательская деятельность долго сохра­няла свои первоначальные, примитивные черты. Крестьянам, в подавляющем большинстве, не позволяли покупать землю и недвижимость, приобретенные трудом свободные капиталы нельзя было потратить на расширение производства, заведение новых предприятий, на обустройство собственной жизни, так как "подлое" сословие не имело право жить лучше своих хозя­ев. Кроме того, сохранялся аграрный характер русских городов, что не давало возможности "специализации" сословий. Но эта деятельность, как уже подчеркивалось, демонстрировала спо­собности россиян и отодвигала призрак голода, нужды и свя­занных с ними потрясений, которые всегда преследовали эту сельскохозяйственную страну.

Как всегда, царизм был противоречив по отношению к бур­жуазии. Как представитель интересов дворянства, он тормозил капитализм, ограничивал мелких промышленников из среды торгующих крестьян и мещан. В то же время рост силы буржуа­зии и военные потребности заставляли царизм покровительст­вовать предпринимательству в разных видах. В 1828 году были созданы с участием заводчиков и купцов Мануфактурный и Коммерческий советы. Был открыт ряд университетов и специ­альных учебных заведений, в том числе Технологический ин­ститут в Петербурге, готовивший инженеров для промышлен­ности, хотя из среды промышленников и купцов было еще мало людей, подготовленных к получению высшего образова­ния. С 1825 года издается "Журнал мануфактур и торговли", а с 1829 года организуются всероссийские промышленные выстав­ки и поощряется участие русских фабрикантов в выставках за границей. Но тесно связанная с царизмом, с одной стороны, и зависимая от помещиков, с другой, русская мелкая и крупная буржуазия так и не выросла в самостоятельный класс.

В начале XIXвека в становлении третьего сословия играют роль два главных процесса: экономическое и социальное форми­рование самой буржуазии и борьба за буржуазно-демокра­тические преобразования прогрессивных дворян, преимущест­венно из самой верхушки общества, будущих декабристов. Сле­довательно, между двумя социальными силами - буржуазией и дворянством (декабристами) в процессе подготовки буржуазно-демократических преобразований должны были складываться какие-то связи. Декабристы хотели изменить существующие в России отношения: самодержавие, крепостничество - сверху, путем воздействия на законодательную власть, царя, написания идеальных законов, по которым можно было бы приучить жить общество. Поэтому они желали прежде всего распространения передовых идей и искали союзников в других сословиях, среди купечества, чьи требования совпадали с отдельными программ­ными требованиями декабристов. Члены Союза благоденствия предусматривали привлечение в организацию представителей всех свободных сословий в России: купцов, мещан, вольных людей, стремящихся к "общему благу": они должны были помогать друг другу. Члены отрасли Союза благоденствия "Общественное хозяйство" должны были направлять свою деятельность на подъем производительных сил страны. В эту отрасль приглашались все "общественным хозяйством и про­мышленностью занимающиеся".

В обязанности участников входило покровительство "полез­ной промышленности", надзор за внутренней и внешней тор­говлей, поддержка предприимчивых представителей купечества, они должны были "ввести строгую честность в торговлю", ока­зывать помощь потерпевшим убытки, искоренять другие зло­употребления в торговле.

Иным каналом привлечения в Союз благоденствия ку­печества должна была стать отрасль "Человеколюбие", задачей которой являлось наблюдение за больницами, сиротскими ло­мами, темницами, острогами. Предусматривалось содействие благотворительным заведениям в городах и создание новых. Именно здесь открывались возможности для сотрудничества с купечеством, так как многие благотворительные общества в России того времени включали представителей купеческого сословия.

Обращая внимание на несоответствие между вкладом ку­печества в экономику страны и его реальным положением в эпоху декабристов, А. И. Герцен замечал: "Не только народ, поставленный вне закона, не существовал, но не существова­ло... купечество, торговавшее миллионами"1. Буржуазия страда­ла от гражданского неравноправия и зависела от правительства. С одной стороны, купечество надеялось на поддержку власти, с другой - сближалось с декабристами. На недовольство ку­печества указывают и доносы: "Громкий ропот доносится с Биржи и Гостиного двора. Никогда еще не было таких стесне­ний в торговле... Настроение низших классов очень неспокой­ное". Петербургское купечество осуждает Александра I: "Он лишь разъезжает и тратит большие деньги, разоряя казну". Купцы, согласно доносу, надеялись, что только конституция спасет страну. Но эти разговоры велись только в среде образо­ванного купечества. Основная масса купечества не отличалась высокой культурой.

Декабристы чутко улавливали недовольство купцов. Пестель замечал в "Русской правде": "В нынешних постановлениях о купечестве обретаются большие несправедливости, противоречия и злоупотребления, многоразличными препонами и за­труднениями гибель торговле наносящие". А. А. Бестужев пи­шет: "Купечество, стесненное гильдиями и затрудненное в пу­тях доставки, потерпело важный урон, многие колоссальные фортуны погибли, другие расстроились. Дела с казною разори­ли множество купцов и подрядчиков, а с ними их клиентов и верителей затяжкою в уплате, учетами и неправыми прижим­ками в прибыли". П. Г. Каховский тоже отмечает это в своих рассуждениях: "Внешняя и внутренняя торговля притеснением, монополией и частными тарифами убита. Капиталисты наши обанкротились, и какая осталась торговля, то и та перешла в руки иностранцев". И, наконец, В. И. Штейнгель, член Мос­ковского общества любителей коммерческих знаний, имевший тесные связи в купеческой среде, писал: "...Коммерция наша находится в паралитическом состоянии". Обращаясь к царю из Петропавловской крепости, Штейнгель пытался убедить его в необходимости собрать сведения о "настоящем положении ку­печества, мещанства и крестьян... относительно торговли и промышленности", чтобы увидеть, "не препятствует ли что яв­но благосостоянию их, не отягощаются ли они выше всякой возможности, и не разоряются ли паче, нежели преуспевают в достоянии своем...". Эти идеи высказывались в двух записках Штейнгеля правительству: "Некоторые мысли и замечания от­носительно законных постановлений о гражданстве и ку­печестве в России" и "Патриотическое рассуждение о причинах упадка торговли" (1818 - 19 гг.). Он считал, что нужно реорга­низовать городскую жизнь на буржуазных началах. Эти записки Штейнгеля широко обсуждались на собраниях декабристов.

Свою оценку купечества и его положения оставил также де­кабрист Якубович: "В первых двух гильдиях есть много людей образованных, способных и имеющих в характере и на себе печать русской народности, довольно предприимчивых, но не объединенных правительством, остаются при ничтожном круге действий, не имея капиталов, дабы составить компании, усту­пили все выгоды внешней торговли иностранцам и довольству­ются маловажными предприятиями. Третья гильдия мно­гочисленна и приносит большую пользу государству, занимаясь внутренней промышленностью, но без решительного содейст­вия правительства купечество не в силах доставлять на место требований произведенное и из первых рук получать товары с востока и юга". Декабристы однозначно подчеркивали вырос­ший культурный уровень купеческого сословия: "Россия так уже просвещена, что лавочные сидельцы читают уже газеты, а в газете пишут, что говорят в палате депутатов в Париже". И первая мысль: "Почему мы не можем рассуждать о наших пра­вах и собственности?". Наблюдения декабристов совпадали с мнением Н. М. Карамзина, который отмечал еще в 1802 году, что купцы и мещане любят читать газеты: "Самые бедные люди подписываются и самые безграмотные желают знать, что пишут из чужих земель". Конституционные проекты П. И. Пестеля и Н. Муравьева имели пункты, касавшиеся интересов купечества. Ликвидация сословий, провозглашение равенства граждан пе­ред законом, уничтожение гильдий и цехов открывали дорогу буржуазному предпринимательству. Провозглашалась свобода заниматься каждому любым родом деятельности, в том числе торговлей. Проект "Манифеста к русскому народу", подготов­ленный перед восстанием 14 декабря 1825 года Северным об­ществом, также провозглашал буржуазные свободы, уничто­жение сословий, равенство всех перед законом, право выбора любого вида деятельности, включая торговлю.

Точных сведений об участии в Союзе благоденствия пред­ставителей купечества нет. Есть лишь семейные предания о членстве в организации богатого купца Барышникова, тестя Н. Бегичева - члена Союза благоденствия и друга А. С. Грибое­дова. Но в орбиту деятельности Союза благоденствия и Север­ного общества был вовлечен, например, петербургский книго­издатель и книготорговец В. А. Плавильщиков, происходивший из старинной купеческой семьи. Он создал одну из первых в Петербурге платных общественных библиотек. В ней была ши­роко представлена просветительская литература: сочинения де­кабристов, издания Н. И. Новикова, русского просветителя, писателя, журналиста, издателя, труды ранних социалистов-утопистов. Плавильщиков участвовал также в деятельности Вольного общества, в учреждении училищ взаимного обучения (ланкастерских школ). Общество находилось под контролем Союза благоденствия для распространения просвещения и пе­редовых идей среди народа.

Другим издателем, связанным с декабристами, был С. И. Се-ливановский, происходивший из крепостных крестьян Рязан­ской губернии. В 1797 году он получил "вольную" от генерала М. Л. Измайлова и вскоре был зачислен в купцы третьей гиль­дии. В эпоху декабризма Селивановский активно сотрудничал с членами тайных обществ. Он издал "Думы" К. Ф. Рылеева и его поэму "Войнаровский". На просьбу Рылеева "приобретать членов между купечеством" в Москве Штейнгель назвал Сели-вановского, отметив, что он "образованнее других".

Декабристы были тесно связаны со средой купечества Рос­сийско-Американской компании. В декабрьские дни 1825 года дом правления Российско-американской компании стал шта­бом восстания. Восстание 14 декабря расстроило намечавшиеся связи с купцами, и сведений для обвинения представителей купечества получено не было. В дальнейшем, на каторге и ссылке, декабристы продолжали интересоваться состоянием русской промышленности, торговли, положением купечества. В 1831 году Н. А. Бестужев пишет работу: "О свободе торговли и вообще промышленности". Через Российско-Американскую компанию посылались ссыльным посылки. Декабристы вошли в контакт с наиболее образованными представителями местного купечества.

Но в целом ситуация была такова, что декабристы не видели объективной буржуазной направленности и в своем движении, и в развитии России. Они боялись, что богатое третье сословие, забрав власть в свои руки, не обеспечит свободы'всем гражда­нам. Пестель, например, пытался избегнуть в России отрица­тельных сторон господства "аристократии богатств", то есть буржуазии, и обеспечить своими действиями гарантии благо­состояния всех граждан. А большинство купцоз не видело при­ложения "конституций и деклараций" к своей повседневной практической деятельности, да и просто было для этого недос­таточно образованно. Кроме того, так как разбогатеть простому человеку было трудно, и торговый капитал - непрочный, ку­печество было не стабильной, а постоянно менявшейся соци­альной группой, из которой выбывали разорившиеся и в кото­рую рекрутировались представители всех сословий. В таких условиях определиться в своих взглядах и сформироваться как сословию было трудно.

Гораздо ближе и понятнее была купцам религия именно в виде старообрядчества как основы мировоззрения купечества. Купеческая деятельность без моральных ограничителей способ­ствует обману, видимости легкого получения прибыли, нару­шению нравственных законов. Таким ограничителем- смогло стать в России старообрядчество, как в Европе протестантизм. Но протестантизм сумел доказать свое право ни существование, а раскольники в России преследовались и в XIXвеке. Может быть, поэтому русские купцы не выработали принципов своей деятельности. Раскольники же, кроме внешних признаков сво­ей веры (одежда, борода, поведение), провозглашали очень по­лезные для купцов качества: нужно трудиться, уважать старших, не обманывать, быть чистоплотными. Эти принципы помогли большинству староверов стать в жизни основательными, созда­вать богатство, а не тратить его, поддерживать друг друга. Вся торговля, а потом и промышленность России была создана именно старообрядцами. Только сейчас обнаруживается это, так как многие купцы скрывали свою веру, а для соблюдения своей религии, в лесах, тайных местах имели пустыни и скиты, где обитали их монахи и монахини.

Внутренняя торговля в России в XIXвеке преобладала над внешней, и здесь не сбылись мечтания Петра, прорубавшего "окно в Европу". Предпринимательская деятельность во внеш­ней торговле отличалась от внутренней: ею занималась лишь малая часть самого богатого и привилегированного купечества, которое жило в столицах или приграничных городах. Внешне­торговые купцы перенимали образ торговли иностранных куп­цов, хотя торговали в основном на своей территории.

Первые годы XIXвека были периодом интенсивного разви­тия внешней торговли России. Рост денежного хозяйства в стране способствовал увеличению товарооборота. В развитии внешней торговли в значительной степени был заинтересован господствующий класс. Дворянство поставляло на внешний рынок главную массу экспортных продуктов из своих имений, оно же являлось основным потребителем импортных продук­тов. Это стимулировало интенсификацию помещичьих хо­зяйств, правда, самыми разными способами.

Внешняя торговля с 29 млн. руб. в 90-х годах XVIIIвека вы­росла до 58 млн. руб. в 20-х годахXIXвека. Баланс внешней торговли был активный. Но главные изменения происходили не в суммарном исчислении, а в видоизменении экспорта. В концеXVIIIвека большое место в русском экспорте занимали готовые изделия из льна, пеньки (всего 40 %) и русского желе­за. Но в началеXIXвека в связи с машинизацией в Англии полотняного производства и появлением пароходов, для кото­рых не нужны были канаты, вывоз пеньки и льна упал до 10 % и вскоре сократился до минимальных размеров. Сокращается и вывоз железа в связи с началом промышленного переворота в Англии и быстрым развитием там металлургической промыш­ленности. Экспорт российского железа упал с 3 млн. пудов в 80-х годахXVIIIвека до 1 млн. пудов в 20-х годахXIXвека. А именно Англия имела наибольший оборот в торговле с Рос­сией в это время. Во время континентальной блокады в 1810 году конфисковывали большое количество английских товаров, но, несмотря на строгие меры, установленные во вре­мя блокады, английские товары все время проникали в Россию. Тайная торговля России с Англией велась не только на ней­тральных судах, в ней иногда принимали участие и русские ко­рабли. За Россией, ввиду ее технической отсталости, все больше и больше закрепляется роль поставщика сырых сельскохозяйст­венных продуктов. В Западную Европу в основном ввозили са­ло, лен, пеньку, кожи, меха, лес. С 40-х годов возрастает экс­порт хлеба, который перед реформой составлял около 70 млн. пудов (35 % стоимости экспорта). В импорте возросло значение промышленного сырья, особенно хлопка и красителей, а также машин. Большое значение в первые десятилетияXIXвека при­обрела черноморская торговля. В 1817 году для Одессы было введено порто-франко ("свободный порт" - ввоз и вывоз без пошлин), вследствие чего Одесса стала важным складским ме­стом для иностранных товаров.

В страны Азии Россия вывозила преимущественно промыш­ленные изделия, а импортировала хлопок, чай, пряности. Рус­ский вывоз на Восток вырос с 1802 по 1825 года более чем в 3,5 раза. Значительное место в азиатской торговле занимала торговля с Китаем, которая велась преимущественно через Кях­ту. Из Китая вывозили хлопчатобумажные ткани, а в Китай -русские меха. Продавали транзитом через Кяхту иностранные товары. В 1817 году царское правительство с целью укрепления Священного Союза заключило с Пруссией конвенцию, по ко­торой через Кяхту вывозились прусские сукна. В этом году рус­ских сукон здесь выменивали в 5 раз больше, чем иностранных, а в 1820 году прусских в 13 раз больше, чем русских. Русские товары были менее конкурентоспособны и без защиты государ­ства теряли свои позиции во внешней торговле. В 1823 году, когда была отменена русско-прусская конвенция, русским то­варам все равно пришлось конкурировать, но теперь с англий­скими сукнами, ввозимыми через Кантон (Шанчжоу, в Китае).

В целом в первой половине XIXвека торговля носила про­текционистский характер, но это не спасало Россию от разде­ления труда во внешней торговле в качестве поставщика сырья и полуфабрикатов. Производительные силы России развивались чрезвычайно медленно, господствовала мануфактура, промыш­ленный переворот еще не коснулся России. Но тем не менее буржуазия, делавшая бизнес на внешней торговле, получала высокую прибыль, и это способствовало первоначальному на­коплению ее капиталов, которые потом могли использоваться на развитие отечественной промышленности.

Промышленность традиционно относится к сфере деятель­ности предпринимателей, но в России в первой половине XIXвека дело обстояло несколько иначе. ВXVIIIвеке про-мышленность работала на нужды государства и организовывав лась в основном государством. В условиях разложения фео­дальной системы правительство считало свое вмешательство в хозяйственную жизнь наиболее эффективным средством подъ­ема экономики государства, рассчитывая таким путем избежать коренных реформ в стране. Еще правительство АлександраIиздало благоприятные для "торгующего крестьянства" поста­новления. Но уже в 1824 году значительно увеличилась плата за торговое свидетельство крестьян, что должно было помешать развитию мелкой промышленности. Но уже к 1825 году жизнь заставила отойти от этих строгостей. В 30-е годы в официаль­ной печати был поднят вопрос о регулировании промышленно­сти. В журнале "Мануфактур и торговли" указывалось: "Про­мышленность в России развивается так быстро, что излишне было бы ускорять ход иной. Такое действие имело бы опасные последствия, ибо производство несвоевременно превзошло бы потребление и потерпело бы от искусственного развития про­мышленности". Пытаясь выяснить промышленные нужды гу­берний, правительство в 1836 году обратилось к губернаторам с запросом "о способах содействия к усилению и умножению фабрик в городах".

В XIXвеке промышленность перерастает государственный спрос, появляется возможность производить товары широкого потребления и прежде всего хлопчатобумажные дешевые ткани, которые заменили старинное полотно. Промышленность в это время условно разделяется на вотчинную, мелкую и крупную. В отношении вотчинной промышленности государство ограни­чивалось рекомендациями. Мелкая промышленность развива­лась самостоятельно, но организующие ее купцы постоянно жаловались на ущемление их интересов со стороны "торгую­щих крестьян", и эти жалобы разбирали государственные орга­ны. Но главным объектом правительственной политики была крупная промышленность. По характеру владения промышлен­ные предприятия в России делились на казенные и частные. Казенные строила и содержала казна. Они находились в госу­дарственном управлении.

Характерной для казенного предприятия, находящегося в государственном управлении, была судьба будущего Путилов-ского завода. В 1789 году вблизи Петербурга на о. Котлин был, построен новый казенный чугунный завод1 для снабжения судовой и крепостной артиллерии Кронштадской крепости бое­припасами. Строителем завода был знаменитый в то время в Европе шотландец Чарльз Гаскойн - большой знаток литейного производства. Ему платили громадные по тому времени деньги в английском исчислении - 2,5 тысяч фунтов стерлингов. Крон-штадский завод был одним из немногих металлургических предприятий России, на тысячи верст вокруг простиралась тем­ная, закабаленная, крепостная Россия. Большинство первых мастеровых завода принадлежало казне или помещикам. 12 лет стоял завод на острове Котлин. Угроза войны с Англией заста­вила перенести завод в Петербург. Его перенесли на Нарвскую заставу, в район отдыха аристократов Петербурга. Но казне не хватало сил поддержать жизнь завода, он существовал только за счет чудовищной эксплуатации рабочих-крепостных. С 1834 по 1861 гг. завод был почти заброшен, переходил из частных рук в государственные, но никто не мог рентабельно организовать производство на такой махине в стесняющих промышленность условиях. Возрождение завода началось только в 1868 году, ко­гда отставной чиновник морского министерства, инженер и математик Н. И. Путилов купил его в долг у казны. Эта исто­рия уже относится к другой экономической эпохе.

Больше половины губернаторов, приславших свои ответы на запрос правительства, представляли различные доводы против устройства новых промышленных заведений в городах, заявляя, что "не имеется к этому средств: по недостатку свободных ка­питалов и по удобности учреждать фабрики в помещичьих имениях, где они заведены; по недостатку познаний и искус­ных мастеров; по хлебородству некоторых губерний, и, нако­нец, потому, что для учреждения фабрик в городах сверх имеющихся заведений для обработки собственных сырых мате­риалов потребовались бы значительные пособия казны". В ос­новном замечания губернаторов сводились к просьбам о выдаче ссуд, предоставлении долгосрочных привилегий от платежа по­винностей, освобождение от рекрутства и др. Лишь тамбовский губернатор Гамалей дал обстоятельный анализ состояния гу­бернии и путей дальнейшего ее развития. Он считал необходи­мым, в силу малоземелья населения, обратить "трудолюбие жи­телей к промышленности мануфактурной", чему, по его мнению, препятствует недостаток образования. Он просил со­действия правительства учреждаемому акционерному обществу и предоставлении земли для промышленного предприятия. Предложения Гамалея послужили основой для правительствен­ных распоряжений об открытии реальных училищ, организации публичных лекций по технике и предоставления земли для промышленного предприятия без платежа. Умеренный тариф 1850 г. не замедлил развития промышленности, хотя некоторые мелкие предприятия и пострадали от иностранной конкурен­ции. Он поднял дух предпринимательства у фабрикантов, за­ставив их действовать инициативней и самостоятельней.

Одной из важных функций государственного Мануфактур­ного совета была организация промышленных выставок. Необ­ходимость в этом возникла в связи с обсуждением мер, необхо­димых для оживления промышленности. В условиях узкого рынка выставки должны были привлекать внимание к товарам и стимулировать дух предпринимательства в рядах буржуазии. Всего в 30 - 50 гг. было организовано 12 промышленных выста­вок. Первые выставки были встречены сдержанно, так как бур­жуазия не нуждалась, видимо, в рекламе своих товаров. Первая мануфактурная выставка в Петербурге (1829 г.) показала, что частные предприятия, несмотря на менее благоприятные усло­вия, во всех отделах выставки занимали ведущее место (кроме отдела машин). Выставка познакомила промышленников друг с другом, дала представление о развитии промышленности раз­ных губерний, возбудила конкуренцию. По сообщениям "Ком­мерческой газеты", на выставках бывало много ремесленников, мастеровых, "внимательно рассматривавших машины, инстру­менты и разные изделия".

Участвовали русские и в иностранных выставках, например, в 1850 году в Лондоне. Там они показали товары, замыкавшие группы развитых стран. Выставка имела торгово-предпринима-тельское значение, демонстрировались предметы экспорта стран.

Участие народа в промышленных отечественных выставках были минимальным, простые люди не имели права участвовать в выставках в те дни, когда там было привилегированное сосло­вие. "Простой человек для своего собственного счастья и спо­койствия не должен быть слишком учен",1 - писал Е. Ф. Кан-крин - министр финансов николаевской России. Но выставки сыграли свою положительную роль.

"Попечение" промышленности со стороны государства на этом не заканчивалось. По правилам 1849 года, утвержденным императором, хозяева фабрик и заводов каждые полгода долж­ны были подавать отчеты о состоянии предприятий, числен­ности рабочих и машин. Местное начальство должно было следить, чтоб фабриканты не изменяли производства без разреше­ния. Правительство считало себя и защитником рабочих. Гру­бый произвол помещиков противопоставлялся законам по "рабочему вопросу". Например, для противостояния предпри­нимателям создавались "рабочие инспекции" из самих рабочих. Вместо реальной свободы государство демонстрировало внима­ние, защиту рабочих, контроль над производством. "При на­личности некоторых условий, именно отсутствие свободы рас­поряжения своим трудом у тех или иных групп населения служило, наоборот, толчком к усилению мер попечения о них со стороны государства, являющихся как бы заменой этой сво­боды".1 Но при реальных отношениях государство всегда было на стороне экономически и политически более сильных клас­сов. В 1862 году, например, был опубликован новый Устав о промышленности, который в известной степени отразил рост влияния буржуазии на решение государственных вопросов. Бы­ли учтены многие предложения фабрикантов. Но были введены должности инспекторов предприятий, а также промышленные суды, не был запрещен детский труд. Публицист Г. Балицкий, подобно народникам, утверждал, что наша промышленность появилась "не вследствие естественной потребности, а была создана правительством".2

Частные предприятия существовали двух типов - на праве посессионном и на праве частной собственности. Первые по­лучали от казны земли или строения, мастеровых или разреше­ния на покупку крестьян, на что их владельцы, не бывшие дво­рянами, не имели права, или же они учреждались казной, а потом продавались в частные руки. Частными заведениями на владельческом праве считались те, которые были учреждены на собственные средства, без содействия казны. Среди последних были предприятия, основанные как на вольнонаемном, так и на крепостном труде.

Главным признаком капиталистической фабрики является наличие свободных рабочих. Мелкие и частные фабрики ис­пользовали в основном вольнонаемных рабочих, в начале XIXвека таковых было 48 %. Но этого было недостаточно для развития промышленности. В техническом отношении Россия почти не развивается, в то время как в Западной Европе проис­ходят глубокие изменения техники, машина заменяет ручной труд. В России на крупных фабриках, которые определяют лицо промышленности, преобладал принудительный труд, что не стимулировало замены почти бесплатного труда машинами. В 20 - 30 гг.XIXвека сами владельцы посессионных мануфактур обращались с просьбой изменить прежние стеснительные усло­вия посессионных фабрик, в том числе найма рабочей силы. Министр финансов Е. Ф. Канкрин внес на рассмотрение в Гос­совет проект о постепенном уничтожении посессионных заведе­ний. Из 141 посессионной фабрики, существовавших в 1840 г., к 1861 г. сохранилось лишь 38. Одна из форм внеэкономического принуждения, посессия, изжила себя, по признанию прави­тельства и владельцев предприятий, еще до ликвидации фео­дальной системы, что само по себе свидетельствовало о глубоко зашедшем процессе разложения феодализма.

Мелкая промышленность: ситцевая, бумаготкацкая, канат­ная, кожевенная - почти не пользовалась крепостным трудом. Именно она развивалась быстро. В 1861 году, после колебания правительства, покупка крестьян к фабрикам была запрещена. Идея о невыгодности крепостного труда не только для кресть­ян, но и для предпринимателей проникала в Россию вместе с идеями А. Смита, которые были популярны в России в начале XIXвека, причем Смит назывался "великим человеком, по­стигнувшим великие истины". В 40-х годах фабрики постепен­но переходили к вольнонаемному труду. Он был выгоднее, но искать рабочих было нелегко: в результате всех принятых зако­нов до 40-х годов был освобожден всего 1 % крепостных кре­стьян.1 Даже в период кризиса фабриканты старались не уволь­нять рабочих, так как новых обученных было взять неоткуда. Основные рабочие были из деревни. В конце 30-х годовXIXвека в Москве было 40 тысяч рабочих из деревень и 4 - 5 тысяч из мешан.

Иногда фабриканты брали у помещиков работников на вре­мя, выплачивая помещикам компенсацию, но из этой компен­сации рабочий не получал ничего. Это влияло отрицательно прежде всего на развитие фабрики: "Самый дурной род работ­ников составляли крестьяне, отдаваемые взаймы помещиками на чужие фабрики и заводы. Сколько ни умеренна иногда пла­та, взимаемая за подобную ссуду, однако только крайность мо­жет побудить предпринимателя к употреблению столь неради­вых и часто развращенных работников. От них нельзя ожидать никакого старания, никакого порядка, фабриканту угрожают ежеминутно побеги, воровство, плутовские шашни; мы слыха­ли, что подобные работники, на которых не действуют ни уве­щевания, ни угрозы, часто гуртом оставляли работы в самые дорогие минуты".

Помещики отдавали внаем крестьян и государству, напри­мер, для земляных работ на постройке дорог, каналов. Они ра­ботали там только за кормление. На Вознесенской мануфактуре в Дмитровском уезде, которая в 40-е годы XIXвека имела не­сколько тысяч рабочих и была одной из крупнейших бумаго-прядилен Московской губернии, долго сохранялись семь ка­менных корпусов, которые носили название "кабальных спа­лен". Каждый корпус назывался по фамилии того помещика, которому принадлежали кабальные рабочие, помешавшиеся в этом корпусе. Именно на этой фабрике в 1844 году были вол­нения, которые усмирили только с помощью вооруженной си­лы. Получается, что рабочие выступали не против "эксплу­атации" вообще, а против таких ее форм.

Ивановские фабриканты закабаляли рабочих другим спосо­бом - уплачивая владельцу Шереметьеву оброк за недоимщи­ков: оброк в селе Иванове достигал значительной суммы. Фак­тически это были кабальные рабочие, хотя закон запрещал по­мещикам отдавать своих крепостных в кабалу. В 1825 году был издан указ, что если происходила отдача в кабалу в заводские, то крепостной должен был получить свободу. Обходя закон, в 40-х годах в кабалу брали даже детей, иногда из воспитатель­ного дома. Агенты приходских домов часто продавали своих подопечных фабрикантам. Об эксплуатации английских детей известно много, и именно гласность позволяла постепенно ре­шать эту проблему. В России литература под игом цензуры должна была тщательно обходить всякие щекотливые вопросы, поэтому известно об использовании детей немного, и общест­венность об этой проблеме не знала.

Труд, несмотря на законы, оставался практически даровым и поэтому неэффективным: до совершеннолетия плата за труд -1 рубль в месяц, после совершеннолетия - пара платья и 100 руб­лей денег. До утверждения капитализма как формации о "рабочем вопросе", понимая под этим отношения рабочих и предпринимателей, можно говорить лишь условно.

Закон 1835 года впервые юридически оформил отношения между предпринимателями и рабочими. М. Туган-Барановский, специалист по фабричному законодательству, положительно оценивал проект московского военного генерал-губернатора Д. В. Голицына о регулировании отношений предпринимателей и рабочих, который он рассматривал как документ, направлен­ный к существенному ограничению прав фабрикантов и тем самым к защите интересов рабочих.

В первой половине XIXвека промышленность развивалась в трех организационных формах - мелкотоварная, мануфактура и фабрика.1 Для второй четвертиXIXвека главной формой стала мануфактура, постепенно переходящая в фабрику. Промыш­ленность была сосредоточена в трех районах: Центральном, Петербургском и Уральском. На окраинах мелкая промышлен­ность господствовала вплоть до серединыXIXвека.

Капиталистическая промышленность в России чаще всего возникала из мелкотоварного производства, в среде оброчного крестьянства, занятого ремеслом или находящегося на отхожем промысле, в среде государственных крестьян и купечества. Часть крестьян-товаропроизводителей попадала под власть скупщика, часть, разбогатев, записывалась в купцы, занимаясь оптовой торговлей или промышленной деятельностью. Извест­но, что многие крупные предприятия вырастали из ремеслен­ных заведений. Таково было происхождение ряда метал­лических мануфактур Нижегородской губернии, снабжавших своими изделиями не только всю Россию, но и страны Восто­ка - Турцию, Персию, Хиву, Бухару. Центром металлического производства были села Павлово и Воремы Нижегородской губернии и село Вачи Владимирской губернии. Население этих сел специализировалось на выделке ножей, топоров, замков. Причем многие мастера работали на фабриканта на дому, утра­тив свою прежнюю самостоятельность. Другие, напротив, из мелких производителей превращались в фабрикантов.

Об огромных суммах, вносимых крепостными фабрикан­тами за выкуп на свободу, рассказывает Гарелин, историк горо­да Иванова: "До реформы 1861 года крепостных семейств на волю выкупилось более пятидесяти. Выкупную сумму в Ивано­во надо смело положить в миллион рублей - не менее, так как выкуп был возможен для самых богатых. Граф Шереметьев только за освобождение крестьян Гандуриных от рекрутской повинности взыскал с них 30 тысяч рублей. За предоставление свободы девице Харитине Гандуриной было получено 7 тысяч рублей, а за девицу Секлетинию Ямановскую - 9 тысяч рублей". Это были все члены семейства богатейших крепостных-фабрикантов. Можно только удивляться предприимчивости и активности людей, поставленных в самое скованное и зависи­мое положение.

С аналогичным явлением мы сталкиваемся и в других рай­онах, где имело место развитие промыслов. В 1818 году князь Шаховской отпустил в Костромской губернии 2 души за 10 ты­сяч рублей, а майор Колычев - 8 душ за 32 тысячи рублей. В 1815 году крепостной крестьянин Прохоров, основатель зна­менитой впоследствии Прохоровской мануфактуры, выкупился за небольшую сумму на свободу. Сразу же он купил в Москве дом, выстроил большую фабрику. Затем он пригласил в гости своего бывшего барина, который долго не мог успокоиться, что отпустил его на свободу. Савва Морозов, основатель Морозов-ской мануфактуры, был крепостным графа Рюмина. В 1820 году он выкупился за 17 тысяч рублей. Знаменитая фабрика ножей Завьялова была основана крепостным графа Шереметьева. Гучков, владелец крупной ситцевой фабрики, табачный фабри­кант Жуков тоже были из крепостных крестьян.

В 1825 году в Иванове было 125 ситценабивных и бумажных фабрик. Некоторые из этих фабрик достигали огромных разме­ров. Все эти фабрики принадлежали крепостным или бывшим крепостным графа Шереметьева. Многие из крепостных-фабрикантов сами становились владельцами крепостных кре­стьян. Крепостной Шереметьева Грачев приобрел у своего зем­левладельца 3085 десятин земли, сам имел 381 ревизорскую душу и взимал с каждого крепостного по 3 рубля 50 копеек об­року. Все эти крепостные числились за графом Шереметьевым, поскольку крепостными по закону могли владеть только дворяне.

Скопить небольшой капитал для открытия собственной фаб­рики для набойщика-кустаря, например, в начале XIXвека, в момент подъема хлопчатобумажной промышленности, было делом трудным. Прибыльность этого промысла возросла после московского пожара 1812 года, когда сгорели все московские фабрики. В это время прибыль достигала 500 %. Миткаль (хлопг чатобумажный полуфабрикат) можно было получить всегда в кредит. Капитал оборачивался необычайно быстро. За несколько дней набойщик успевал набить миткаль и придать ему окон­чательную отделку, а в первый базарный день в селе Иванове он мог без труда продать изготовленный ситец купцам, приезжав­шим для закупки товара. Таким путем кустарь при некоторой изворотливости и предприимчивости мог сделаться сначала мел­ким, а затем и крупным капиталистом. После 20-х годов плата за набойку и цена готового ситца падают под влиянием быстрого увеличения числа набойщиков, а затем и введения ситцепечат­ных машин. Переход из кустарей в фабриканты сдел&чся затруд­нительным. Но начало капиталам было положено.

Таким же путем возникали фабрики и в Московском рай­оне. Статистики констатировали: "Большинство ныне сущест­вующих фабрик средней величины возникло из кустарных изб, владельцы кисейных, гардинных и одеяльных фабрик Волоко­ламского уезда и до настоящего времени крестьяне, предки их работали за станами, деды заводили светелку... а отцы основы­вали небольшую фабрику. Громадные механические заведения Горской волости коломенского уезда, также ведут свое начало от кустарной избы. Шерстяная фабрика Егорова в Клинском уезде в 30-х годах настоящего столетия представляла собой не­большую светелку, в которой владелец ее работал за станком наравне с другими ткачами". Основатель одной из крупнейших фабрик Кондрашев был крепостным фабрики Бибикова. Он скоро сделался фабрикантом, но оставался крепостным вплоть до 1861 года. Факт возникновения крестьянских фабрик кон­статируется Гакстгаузеном: "Значительная часть современных русских фабрик устроена крестьянами, которые не умеют ни читать, ни писать и достигли своего теперешнего положения только собственными силами".

Н. Лабзин, инженер-технолог, направленный в 1866 году в Нижегородскую губернию, рассказал историю ножевого фабри­канта села Павлово Ф. М. Варыпаева, крепостного графа Ше­реметьева, который первоначально вместе с отцом изготовлял замки на небольшом заведении без подсобной рабочей силы. В 1838 года', после смерти отца, он сделался самостоятельным предпринимателем. В конце 50-х годов он имел уже хорошо оборудованную мануфактуру в два этажа, где работали 35 пос­тоянных рабочих и 125 человек на дому. Варыпаев принимал участие в губернских, всероссийских и всемирных выставках, получал награды, высылал свои изделия на Лондонскую вы­ставку 1862 года, где был удостоен почетного отзыва и избран членом Великобританской национальной Академии.1 Местно­сти с развитой кустарной промышленностью в николаевской России поражали относительным видом довольства среди все­общей бедности. В это время кустарные промыслы приобретали такое значение, что, например, в Рязанской губернии, "быт государственных крестьян и домашнее благосостояние их в ма­лоземельных округах, видимо, лучше, чем в многоземельных. Избы у первых в большем порядке, народ населяющий бойчее, деятельнее, щеголеватее, что объясняется тем, что в первых округах сильнее развита промышленность".

Общие, задерживающие развитие, в том числе мелкой, про­мышленности причины - это узость рынка, дороговизна и не­достаточность вольнонаемных рабочих. Специфические для мелкой промышленности - это возможность выхода на волю лишь небольшой группы предпринимателей. Многие помещи­ки предпочитали постоянно получать от крепостных суммы оброка, чем выкупные, даже крупные. Крепостному предпри­нимателю приходилось заключать сделки через подставных лиц. Это ограничивало его деятельность, лишало необходимой опе­ративности, нередко приводило к зависимости не только от помещика, но и от купца, от имени которого совершалась сдел­ка. Нередки были случаи, когда эти подставные лица попросту обирали крестьянина-предпринимателя.

К 1837 - 40 гг. в результате реформы П. Д. Киселева не­сколько изменилось положение государственных крестьян, уве­личились их наделы, часть крестьян переселялась на более сво­бодные земли в Заволжье, переводилась на оброк. Зажиточные крестьяне получили большие возможности для покупки земли и коммерческой деятельности, а бедные - для ухода из деревни и работы по найму. Это было благом для бедных крестьян, так как жизнь для них в деревне была очень тяжелой, часть кресть­ян сообщала, что они "не имеют у себя ни лошади, ни коровы, а пропитываются подаянием милостыни".

Развитие крестьянской промышленности имело такую жиз­ненную силу, что вызывало многочисленные жалобы купечества. На одном из заседаний Московского отделения Мануфактурного совета в 1829 году купец Н. Н. Рыбников предлагал законода­тельным порядком "запретить крестьянскую торговлю". В 40-е годы купечество вновь заговорило о "злоупотреблении" крестьян, занимавшихся промышленной деятельностью. В 1845 году вла­димирский купец Зимин обратился в Министерство внутренних дел с жалобой на крестьян Владимирской губернии, которых он предлагал превратить в наемных работников фабрикантов, но с большей регламентацией их деятельности. Выполнение этого правила полностью подчинило бы крестьянина произволу пред­принимателя. Как видно, и здесь в России наблюдается наруше­ние общих законов развития экономических процессов: третье сословие требует не свободы, а ограничений. И, что интересно, эти ограничения не встретили понимания у правительства и гу­бернского начальства, которое обычно более консервативно. Идя навстречу предложениям фабрикантов, они бы разорили кресть­ян, а это не выгодно ни государству, ни дворянству. Развитие крестьянских промыслов было выгодно правительству еще и по­тому, что мелкие предприниматели не пользовались государст­венными субсидиями, к которым иногда прибегали крупные промышленники: "Здесь (в деревне) не нужны особенные посо­бия или поощрения: трудолюбие находит их само собой, в выго­дах жизни его сопровождающих", - читаем в отчете Департамен­та мануфактур и внутренней торговли за 1832 год.

Для крестьян торгово-промышленных губерний промыслы явились одним из основных источников существования и упла­ты оброка помещику. Современники полагали, что главной причиной развития промышленности были не усилия прави­тельства, а малоземелье и низкое плодородие почвы, которое заставляло крестьян обращаться к промыслам, а затем к про­мышленности. Присоединение к дворянским и купеческим фабрикантам крестьян характеризует новую эпоху в развитии крупной промышленности. Крестьянская фабрика была орга­ническим продуктом народной жизни, а не "искусственным" явлением, подобно крупным фабрикам. Появление на про­мышленной арене нового типа фабрики знаменовало собой то, что условия русской экономики созрели уже для промышлен­ности, а не только для торгового капитализма. Способствовали развитию крестьянской промышленности и развитие потребно­стей, рост городов и рынков.

Помимо мелкой крестьянской промышленности в России получила некоторое развитие городская мелкая промышлен­ность, но ее значение было несравненно меньше, чем кресть­янской. Между ними была непосредственная связь: основным источником пополнения цеховой организации городов были крестьяне.

Городское население и в предреформенное время росло мед­ленно. В 1811 году было 630 поселений городского типа. Петер­бург и Москва имели 18 % всего городского населения, города с населением от 2 до 5 тысяч жителей составляли 26 % городского населения. В конце 50-х годов XIXвека городское население с учетом крестьян, живших в городах, составляло всего 9 %.

Цехи как производственное объединение появились в России значительно позже, чем в странах Западной Европы: лишь в 20-х годах XVIIIвека. На Западе цехи возникли вXI-XIIIвеках в период ожесточенной борьбы за создание национальных цен­трализованных государств. В этой борьбе горожане-ремеслен­ники явились одной из главных сил, на которые опиралась то­гда еще слабая королевская власть. В этих условиях цехам уда­лось закрепить правовой порядок своей организации и монопо­лию на производство товаров. Российская цеховая организация, возникшая вXVIIIвеке, не могла превратиться в ведущий центр промышленного производства, как это было в свое время на Западе. Городская мелкая промышленность в сельскохозяй­ственной стране испытывала затруднения в конкуренции с бо­лее сильным деревенским ремеслом и крупной промышленно­стью города. Ни вXVIIIвеке, ни вXIXвеке цехи не оставили заметного следа в экономике России. Правительственная поли­тика в отношении цехов была противоречивой: с одной сторо­ны, правительство пыталось поддержать монополию цехов в крупных городах и защитить их от конкуренции мелкой кресть­янской промышленности. В то же время принимались меры по упрощению цеховой организации, или объединению всех ре­месленников (в мелких городах) без цехов, как бы под эгидой государства. Под влиянием развития крупной казенной про­мышленности окончательно потеряла свое значение слабая це­ховая организация. Последний ремесленный устав в России был принят в 1911 году. Но к этому времени в 106 городах цехи были уничтожены. Так, не достигнув расцвета, цехи в России прекра­тили свое существование, хотя формально они продолжали значиться в русском законодательстве и в пореформенное время. Из крестьянской кустарной промышленности возникала ка­питалистическая мануфактура. В селе Иваново в 50-е годы бы­ло 130 хлопчатобумажных предприятий с наемным трудом, из которых 63 принадлежали крепостным, 67 - купцам, вышедших из крепостных. Промышленный переворот в России, как и на Западе, начался с хлопчатобумажной промышленности. Удиви­тельные успехи ткацкой промышленности - это контраст с за­стоем в других отраслях. И это происходило безо всякой под­держки правительства: в хлопчатобумажных тканях военное ведомство не нуждалось. Из-за применения машин бумажные ткани становились самым дешевым предметом одежды. Чем беднее было население, тем больше спрос на хлопчатобу­мажные ткани, что еще больше способствовало развитию про­мышленности. И если в 30-е годы хлопчатобумажные русские мануфактуры обеспечивали 8 % внутренних потребностей, а остальные ввозили из-за границы, то к 1860 году русская пряжа уже вытеснила английскую.

Хлопчатобумажная промышленность наращивала свои обо­роты в прямой зависимости от роста вольнонаемного труда, который увеличился с 84 % в 1804 году до 95 % в 1825 году. Высокий процент вольнонаемных рабочих был и в смежных отраслях: шелковом, кожевенном, канатном и полотняном (свободном) производстве. Но капиталистические элементы ис­пытывали значительные трудности в условиях крепостного пра­ва. Вольнонаемный рабочий начала XIXвека - крепостной, отпущенный помещиком для добывания оброка. Это явление именно в это время получает широкое распространение. Но промышленность все равно испытывала постоянные затрудне­ния в рабочей силе. В начале 20-х годовXIXвека только из Ярославской губернии уходило ежегодно на заработки более 50 тысяч крестьян. Но большинство находило себе работу на стройках, занималось ремеслом, а в промышленности, даже по более поздним данным, оседало не более 2 %. Это, на первый взгляд, странное явление, так как в эти годы вольнонаемный рабочий имел сравнительно высокую оплату труда. В России заработная плата в эти годы была выше, чем в Западной Евро­пе. Гакстгаузен1 еще в 40-х годахXIXвека отмечал, что зарпла­та рабочих в России выше, чем в Германии. Дело было в том, что значительную часть этой оплаты рабочий должен был от­давать в виде возраставшего оброка. Свобода российского "вольнонаемного" рабочего была в значительной степени огра­ничена, это не стимулировало интерес к заработку и добросове­стному труду, более свободным такой рабочий чувствовал себя на стройках, на промыслах, где меньше контроль.

Тем более, что помещик в любое время мог заставить кре­стьянина бросить работу и возвратиться обратно в деревню. Даже в случае, если помещик и оставлял крестьянина на фаб­рике на весь срок действия паспорта, необходимость возвра­щаться для его возобновления отрывала рабочего-крестьянина от фабрики на столь длительный срок, что по существу была связана с необходимостью приискания нового места работы. Некоторое облегчение в получении паспортов последовало в 1815 году (в столицах) и в 1829 году - по всей стране. Но кре­стьянин не мог без перерыва продолжать работу на фабрике, если это было в интересах помещика.

В первой половине XIXвека, кроме противоречий крестьян­ских и купеческих предприятий, была характерной борьба наро­ждающихся в основном из мелких предприятий капитали­стических и старых, более крупных крепостных мануфактур. Крепостные предприятия, как уже отмечалось, делились на вотчинные и посессионные. Вотчинные в первой половинеXIXвека разорялись, посессионные, принадлежащие верхушке купцов, имели шансы на выживание, но к серединеXIXвека и они стали исчезать. Больше всего крепостных предприятий было в решающих отраслях: суконно-шерстяной и металлургической. Низкая производительность труда, несмотря ни на какие меры, была особенностью крепостных предприятий. Попытки некото­рых дворян перевести предприятия на вольнонаемный труд не имели успеха: крестьяне трудились вяло и труд их оплачивался дорого. Труд вольнонаемных рабочих со стороны был в 2 - 4 раза производительнее, чем труд крестьян крепостных. Процесс разорения вотчинных предприятий можно проследить на ма­териалах хозяйства Лунина. Суконная фабрика в тамбовском имении Лунина еще в 1820 - 21 гг. приносила 18,5 % прибы­ли. В 1823 - 24 гг. она давала только 13,9 % прибыли, а в 1824 -25 гг. - 2,1 %. Продавалось сукно почти полностью в долг, да и то с большим трудом. "Ныне совершенно продажи сукон нет, - пи­сал в 1824 году приказчик Лунину, - ибо сукны хорошие и тон­кие дешевы, таких у нас и не было, а наши сукны не тонкие, делаются из простой шленской шерсти". В результате Лунину пришлось фабрику закрыть. Прекращает свое существование по этой же причине и часть посессионных предприятий. В суконной промышленности отступление крепостного труда с полной очевидностью сказывается в концеIчетвертиXIXвека. Если в суконной промышленности было лишь 10 % вольнонаемных ра­бочих, то в 1825 году уже 18 %.

В первой половине XIXвека сложно протекал процесс раз­вития русской металлургической промышленности, центром которой являлся Урал, где были сконцентрированы основные казенные и частные металлургические предприятия. До рефор­мы 1861 года в горнозаводской промышленности господствовал крепостной труд. Крепостное право, которое помогло Уралу подняться выше европейских стран в производстве металлов вXVIIIвеке, послужило причиной упадка Урала в пору расцвета капиталистических отношений. К 50-м годамXIXвека оно вы­дыхается окончательно, производство чугуна не успевает за по­требностями страны, так как исчерпаны резервы развития. Но­вых горных заводов на Урале возникало мало. Правительство старалось лишь "подновить" старые предприятия, даже пере­оборудование их было не по силам казне.

Во второй четверти XIXвека начинается применение паро­вых машин в горной промышленности, но их качество было невысоким и стоили они дорого, поэтому при наличии деше­вого крепостного труда они не получили широкого распростра­нения. Застой на Урале определялся не капитализмом и конку­ренцией, а монополией и владельческим правом. Показа­тельным являлось положение рабочих в оружейной промыш­ленности, например, в Ижевске. От них нельзя было ожидать при плохом содержании высокой производительности труда, поэтому сразу после реформы 60-х годов здесь стали возникать и частные, помогающие казенным предприятиям выполнять важное государственное дело. В 1807 году приписные крестьяне там были заменены непременными работниками, жившими вблизи завода и имевшими небольшой участок земли. Но заво­дская работа для них была основной. Работали они по 12 -13 часов в сутки, были, по сути дела, крепостными. В Положе­нии 1829 года для оружейников и мастеровых Ижевского завода было сказано, что они "имея свои домы и хозяйство, суть заво­дские поселяне с потомками своими, оставаясь всегда при за­воде, с коего иначе не могут быть удалены, как только по суду, за дурное поведение или за тяжкие преступления по представ­лению командира". В 1834 году, после инструкторского осмотра Ижевских заводов, полковник Бакунин докладывал, что "за­водские кузницы темны, холодны и дурно содержатся. Здесь везде снег, двери не запираются, стекол во многих рамах нет, и так холодно, что рабочие должны работать в тулупах". В ноябре 1844 года лейб-медик Сохраничев, посетив Ижевские заводы, в рапорте медицинскому департаменту, писал: "Осматривая кан­тонистов и мастеровых, я нашел у многих грудную часть позво­ночного столба очень изогнутой взад, задний край лопаток, при опущенных вдоль ребер руках, сильно выдавшимся, грудь пло­скую, ключицы выдавшиеся вперед, под ключицами, от изме­ненного положения, глубокие впадины". Низкая зарплата, большие вычеты вынуждали работать, скрывая болезни. Боль­шинство рабочих всю жизнь преследовала бедность. В офици­альных отчетах инспекторов отмечалось, что некоторые масте­ровые получают "...в день по 10 копеек и никакого другого содержания". Многие, сколько бы ни трудились, оставались должниками казны, так как вычеты отнимали иной раз более половины заработка. Такие рабочие, без применения техники из-за дешевизны труда, не только страдали от непосильной работы, но и давали очень низкую производительность труда. Ре­зервы такого развития были исчерпаны к серединеXIXвека.

В машиностроительной промышленности России, центром которой был Петербург, также накапливались проблемы. Эту отрасль монополизировало государство. Между тем машино­строение требует больших капиталовложений, высокотехни­ческой подготовки мастеров, инженеров, рабочих. Дворянское правительство не имело для этого ни достаточных материальных средств, ни заинтересованности. Творческая мысль народа не встречала поддержки у правительства. "Так, еще за сто лет перед сим, - писал в начале 60-х годов XIXвека профессор механики А. С. Ершов, - был у нас на Руси великий механик Кулибин. При других условиях его труды годились бы не для одной кунст­камеры, а, вероятно, имело бы такое значение для России и, мо­жет быть, для всей Европы, как труды Уотта и Фультока... Меха­ников-самоучек рассеяно по лицу русской земли великое множество. Но, к сожалению, немногие из них делаются извест­ными". Царизм предпочитал покупать машины за границей, вме­сто того, чтоб поощрять собственное производство. Обозреватели выставок, которые имели дело только с образцовыми изделиями, вынуждены были заметить (в связи с Московской выставкой 1853 года): "За исключением отличной отделки машин, прислан­ных из С.-Петербургских механических мастерских, мы по всему машинному отделению, в числе частных механических заводов, нашли не более двух или трех, выставленные изделия коих отно­сятся к разряду фабричных... Русские заводы занимаются глав­ным образом починкой иностранных машин". Обозреватели от­мечали неоригинальность большинства конструкций машин, их громоздкость и высокие цены. Русские изделия не выдерживали конкуренции с иностранными.

Военное поражение в Крымской войне заставило правитель­ство обратить большее внимание на развитие машинострои­тельной промышленности, железнодорожное строительство, снизить цены на привозной металл. Логическим продолжением этой политики были ликвидация крепостничества и проведение реформ 60-х годов.

Недостаточность развития российской промышленности была связана не только с объективными обстоятельствами, тормозя­щими ее развитие, но и с экономической слабостью складываю­щейся русской буржуазии. Ее пассивность, низкий культурный уровень не позволяли ей быть инициатором в деле организации технического образования и перестройки промышленности. Ино­странные специалисты уже не удовлетворяли потребностей русской промышленности, не всегда заботились о техническом ос­нащении предприятий; среди них были и просто случайные лю­ди. В таких условиях дворянское правительство принимало спе­циальные меры, чтобы возбудить у фабрикантов интерес к техническим нововведениям. В 1826 году Е. Ф. Канкрин сообщал военному генерал-губернатору Москвы Д. В. Голицыну о неже­лании фабрикантов отдавать своих детей в Технологический ин­ститут. Обращения через газеты и лично не выявили желающих поступать в Технологический институт. Если бы купцы, занима­ясь торговлей и промышленностью, могли бы получать такое же достоинство, как на военной и гражданской службе, они бы с удовольствием оставались бы в своем звании и совершенствова­лись бы в нем. Запланированное в 20-е годы XIXвека открытие Технологического института не состоялось, так как купцы не видели необходимости в техническом управлении предприятий, а управляли по старинке. Институт был открыт в 1831 году. Сначала это было среднее техническое учебное заведение, в ко­торое принимались юноши "свободного состояния", едва умев­шие читать и писать. Среди ремесленников, купцов и фабрикан­тов почти не было лиц, имеющих гимназическое образование. Открытие реальных отделений при гимназиях в 30-е годы позво­лило в начале 60-х годов принимать в технические учебные заве­дения лиц только со средним образованием.

Несмотря на небольшие выпуски, вчерашние студенты с трудом находили себе работу. Сами специалисты неоднократно жаловапись на недоверие к ним фабрикантов. В 1837 году в Москве состоялся первый выпуск ремесленного училища. Вос­питанники Технологического института и Московского ремес­ленного училища были первыми представителями технической интеллигенции из третьего сословия. Студентов училищ и уни­верситетов предлагалось освободить от рекрутств (при хорошем аттестате и выплате 500 рублей в казну), не подвергать телес­ным наказаниям. В 30 - 50 годы ставился вопрос о профессио­нальных фабрично-заводских училищах.

В целях более широкого распространения технических зна­ний, знакомства фабрикантов с достижениями отечественной и западной технической мысли с 1836 года правительством были организованы бесплатные публичные лекции по техническим наукам. Публичные лекции слушали фабриканты, купцы, ре­месленники, число посетителей колебалось от 50 до 200 че­ловек. Несмотря на небольшой состав слушателей, лекции спо­собствовали обмену опытом, будили мысль, а иногда и содейст­вовали организации промышленных обществ.

К концу 50-х годов правительство значительно сокращает государственные ассигнования на развитие промышленности и технического образования. С 1 июля 1858 года была прек­ращена государственная оплата губернских механиков, кото­рые теперь переводились на содержание фабрикантов, были сокращены ассигнования на выписку из-за границы образцов разных мануфактурных изделий, перестала издаваться газета "Мануфактурные и горнозаводские известия", выходившая с 1839 года.

В 1859 году московские рисовальные школы были реоргани­зованы в училище технического рисования, названное Строга­новским, в честь первого основателя подобного рода заведения С. Г. Строганова. Проект устава нового учебного заведения был утвержден императором в январе 1860 года. В училище принима­лись лица всех сословий. Ученикам, показавшим отличные успе­хи, после выпуска из училища предоставлялось звание ученого рисовальщика с освобождением от телесного наказания, рекрут­ской повинности и подушного оклада. В России были созданы также школы торгового мореплавания, коммерческие училища. Еще в 1804 году на частные средства было открыто Коммер­ческое училище в Москве с 8-летним сроком обучения. В учи­лище преподавались языки (французский, немецкий, англий­ский), рисование, история, география, статистика, алгебра, гео­метрия, физика, химия, технология, бухгалтерия, товароведение, правоведение, танцы. Успешно окончившие училище станови­лись кандидатами коммерции. Высшим торговым учебным заве­дением была Московская практическая Коммерческая академия, устав которой был утвержден в 1810 году. Это было частное учебное заведение, существовавшее на средства купечества. В 1839 году в Петербурге был открыт Высший Коммерческий пансион. Он содержал небольшое количество учащихся и боль­шой штат преподавателей, был убыточным заведением, и петер­бургское купечество неоднократно обращалось к правительству с просьбой о помощи. В 1856 году Петербургский Коммерческий пансионат "по недостатку средств и малому количеству воспи­танников" был закрыт. Противоречивость развития технического и коммерческого образования отражает противоречивость самого процесса развития промышленности и торговли, а также то, что никакими указами и даже выделением средств образования не внедрить, если само третье сословие не почувствует в нем необ­ходимость. Кроме того, к середине XIXвека и казна исчерпала свои возможности механического поддержания образования третьего сословия.

В целом развитие промышленности по-прежнему определяют сильнейшая централизация государственной власти и ее чрез­вычайная активность во всех вопросах. В принципе это попытки развить прежние, в общем-то полезные начинания XVIIIвека -"петровской эпохи". Но парадокс заключается в том, что чем больше правительство уделяет внимание развитию промыш­ленности, тем хуже она работает (речь идет о казенной, крупной промышленности). И, наоборот, предоставление относительной свободы развитию мелкой крестьянской промышленности Рос­сии дает поразительные успехи в ее развитии и естественном превращении в крупную, которая сама стимулирует снова мел­кую, размещая заказы среди товаропроизводителей. Капитали­стические элементы глубоко проникают в феодальную экономи­ку, способствуют формированию группы промышленников, обладающих существенными экономическими средствами и со­бирающими вокруг себя разрозненное третье сословие. У них появляются общие интересы, организующее начало.IполовинаXIXвека определяется двумя борющимися течениями в развитии промышленности - сохранением черт крепостного хозяйства и законов его жизни, с одной стороны, и развитием новых капита­листических элементов, приспосабливающихся к существующим условиям, с другой, но и диктующих уже более уверенно свои правила игры. Монархия вынуждена учитывать это противо­речие, постепенно трансформируясь из феодальной в буржуаз­ную, приближаясь к пониманию необходимости не деклариро­ванных, а настоящих реформ и преобразований.

В первой половине XIXвека появляется и нечто новое в ис­тории российского предпринимательства, более сложные формы экономической деятельности: акционерные компании, биржи, усложнились кредитные отношения.

Соединение отдельных частных капиталов в одном акцио­нерном обществе позволяло вести промышленное или транс­портное строительство в значительно больших размерах, эко­номически укрепляло буржуазию, давало возможности более гибкого экономического развития. Особенности акционерной компании состояли в следующем: основной капитал компании подразделяется на равновеликие доли, владельцы которых могут быть совершенно не связаны друг с другом. Их участие в ак­ционерной компании удостоверялись особыми ценными бума­гами - акциями. Акции могут переходить из рук в руки, но со­ответствующая им часть фонда акционерной компании не подлежит изъятию, пока компания существует. Акционеры имеют право принимать участие в управлении компанией и получать часть прибыли (дивиденды) в соответствии с ко­личеством приобретенных акций.

Как само понятие "акционерные компании", так и принци­пы, на которых они основаны, были известны российскому законодательству с XVIIIвека.1 Но лишь в началеXIXвека это полнило отражение в законах общего характера: например, в 1805 году был опубликован указ, провозглашающий огра­ниченную ответственность акционеров. Этот принцип в Европе окончательно утвердился лишь через полстолетия. Манифест "О дарованных купечеству новых выгодах" (1807) предлагал вести внешнюю торговлю в виде "товариществ", к созданию которых, впрочем, купцы не принуждались. Устанавливалось два рода ку­печеских товариществ: полное и "на вере". Полное предполагало участие в компании со всем своим имуществом, поэтому участник одного торгового дома не мог быть участником другого. Товарищества "на вере" помимо основных "товарищей" прини­мали и других вкладчиков. Последние, в отличие от первых, должны были отвечать за деятельность товарищества лишь сум­мой своих взносов, но они и не принимали какие-либо обяза­тельства от имени торгового дома.

Возможность возникновения акционерной компании преду­сматривалась скорее как исключение, чем как правило. Законо­датели видели в них лишь средство для решения важных государ­ственных дел. Поэтому вопрос о порядке их учреждения в манифесте не затрагивался. В этом были и положительные мо­менты, так как изъятие акционерных компаний из сферы обыч­ной, торгово-промышленной деятельности означало и большую свободу действий, меньше запретов, в частности, участвовать в таких компаниях мог представитель любого сословия, в том числе и дворянство. Участие в них дворян было как бы прямо не связано с торгово-промышленной деятельностью и не роняло их достоин­ства, а их капитал начинал не только тратиться, но и работать.

В начале 30-х годов в процессе кодификации российских за­конов было предусмотрено два вида капиталистических объе­динений: торговый дом и акционерная компания.

До манифеста 1807 года в России существовало только пять акционерных компаний. Три из них возникли в XVIIIвеке: учрежденная в 1755 году Водолазная компания (по Финскому заливу), открывшаяся в 1782 году Компания по строительству кораблей (в Санкт-Петербурге) и реорганизованная на новых началах в 1799 году Российско-Американская компания. Война в 1812 году прерывает процесс акционерного учредительства, и он возобновляется в 1822 году; после этого акционерные ком­пании начинают учреждаться ежегодно. Правительство привет­ствовало развитие акционирования, и в отчете Департамента мануфактур и внутренней торговли за 1835 год высказывалась надежда, что "таковое умножение частных заведений по всем родам торговой и мануфактурной промышленности, возбуждая движение народных капиталов и представляя легкий способ, по­средством складочных сумм, совершать с выгодою обширные и с значительными издержками сопряженные торговые предприятия, без сомнения, произведет и у нас те же важные улучшения во всех источниках народного богатства, какие мы с удивлением усматриваем в других европейских государствах". Возникшее в 1827 году Первое страховое от огня общество имело "самый бли­стательный успех" из всех акционерных обществ. Его судьба ока­зала серьезное воздействие на весь ход акционерного учреди­тельства в России. Несмотря на значительные отчисления в за­пасной фонд, средний ежегодный дивиденд составил 45 %. Об­щество просуществовало до 1917 года.

Далеко не все вкладчики могли организовать собственное де­ло, но принять участие в акционерных компаниях в принципе оказывалось возможным для всех. Предприниматели получали, наконец, возможность более свободно пользоваться капиталом, их предприимчивость стимулировалась необходимостью вы­плачивать дивиденды вкладчикам. К середине 30-х годов интерес к акционерным компаниям со стороны владельцев капиталов возрос настолько, что эмиссия акций не успевала за спросом. Это привело к значительному росту цен на акции и развитию торгов­ли ими. Используя спрос на акции, учредители стремились со­хранить за собой возможно больше акций при выпуске с тем, чтобы после организации компании использовать их на рынке с прибылью. Имели место попытки учреждения акционерных компаний единственно для создания ажиотажа - для создания спекулятивной продажи акций. Были предприняты меры по уси­лению контроля за учреждением акционерных компаний, однако это уже не смогло предотвратить биржевой крах. Несколько громких банкротств "дутых" акционерных обществ привели к резкому падению спроса на акции; из одной крайности броси­лись в другую. Акции продавались за половину номинала и ме­нее, несколько неудач породили неуверенность у акционеров.

Возникла потребность в новых законодательных актах, регла­ментирующих деятельность акционерных компаний. В 1836 году был принят акционерный закон, в котором были созданы минимально необходимые правовые нормы для развития в стране акционерного предпринимательства. В то же время правитель­ство сохранило эффективные средства воздействия на процесс акционерного учредительства. Каждая компания создавалась по своему уставу, который должен был быть утвержден в прави­тельстве. Концессионная система учредительства стала важ­нейшим рычагом воздействия государства на акционерные компании.^ Это создавало возможности для коррупции - сращи­вания акционерных компаний с бюрократией. Очень скоро в уставах появились отступления от основного закона для учреди­телей. Возможность обхода общего закона заключалась в самой природе устава - подзаконного акта. От таких обстоятельств выигрывала только бюрократия и портились нравы, а россий­ских предпринимателей обвиняли в бесчестности и обмане, неумении законно вести свои дела. В 30 - 50-х годах наблюдал­ся невысокий, но устойчивый темп акционерного устройства. К 1859 году в России было 94 акционерных компаний, но в этом отношении она отставала от стран Запада: во Франции была 131, а в Германии 415 таких компаний.

В целом правительство активно вмешивалось в акционерную деятельность, боялось свободной инициативы акционеров, кото­рые могли выйти из под опеки правительства. Оно хотело дер­жать под контролем процесс промышленного развития страны, чтобы не утратить возможность направлять капиталы по более целесообразным, с точки зрения центральной власти, каналам. Только во второй половине XIXвека значительная доля капита­лов акционерных товариществ стала направляться в банки.

Кредитные учреждения в России в IполовинеXIXвека бы­ли призваны, как и вXVIIIвеке, обслуживать прежде всего государство и дворянство, а не предпринимателей. Банки были преимущественно государственные. Возможность получения денег из казенных банков под невысокие проценты и на дли­тельные сроки позволяла помещикам сохранять феодальные отношения в сельском хозяйстве и промышленности: из народ­ных средств поддерживалось крепостное право, которое народ же и угнетало. Широко субсидируя помещиков, правительство, как правило, отклоняло ходатайства крестьян о выдаче им ссуд для выкупа из крепостной зависимости, опасаясь, что это по­дорвет веру в незыблемость крепостного права. Коммерческий кредит был развит слабо, но больше, чем вXVIIIвеке. Так бы­ли созданы учетные конторы в Петербурге, Москве и портовых городах, выдававшие купцам ссуды под залог экспортных това­ров. В 1817 году, учитывая потребности страны в кредите для развития промышленности, вместо учетных контор был создан Государственный Коммерческий банк с конторами в Москве, Одессе, Риге, Нижнем Новгороде и других торговых городах. Кредитование купечества и вексельные операции занимали не­значительное место в деятельности банка, зато он щедро выда­вал ссуды помещикам и казне. В 1818 году правительство от­крыло Коммерческий банк в Петербурге и его конторы в крупных городах. Но кредит здесь получали преимущественно горнопромышленники, использующие крепостной труд, а также купцы первой гильдии. Так самодержавие еще в предрефор-менные годы пыталось связать воедино интересы дворянства и крупной буржуазии. В больших городах возникали и частные банки, но их деятельность встречала препятствия со стороны правительства и не получила большого размаха.

Стремление нарядить в казенный мундир частный банкир­ский промысел наиболее ярко проявилось в деятельности кон­тор придворных банкиров в России в IполовинеXIXвека.1 ПавелIв 1798 году создал "Контору придворных банкиров и комиссионеров Воута, Велио, Ралля и К°". Эта контора подчинялась непосредственно государственному казначею, кон­тролером от казны был коллежский советник А. И. Васильев. Сначала придворным банкирам было запрещено даже иметь свои собственные финансовые дела, но потом разрешили -чтобы они имели вес в финансовом мире. Впоследствии при­дворные банкиры были или сами из купцов, или родством свя­заны с ними. Царское правительство брало заграничные займы, Гамбург и Лондон являлись основными центрами финансовых операций, связанных с оплатой расходов на военные действия России в Европе. Но расчеты через придворные банковские конторы, особенно при заграничных походах, были очень дли­тельны. Поэтому в 1801 году вышел указ: "...брать векселя у кого для пользы казны за выгодное признает". Таким образом, была подорвана монополия конторы придворных банкиров на осуществление всех заграничных платежей, поставлена под со­мнение безусловная выгодность централизованной казенной системы международных расчетов, и к 1808 году произошло значительное уменьшение роли придворных банкиров во внеш­них расчетах казны. В 1811 году контора придворных банкиров была закрыта, но институт придворных банкиров сохранился. С 1812 года восходит звезда банкирского дома Штиглицев: А. Штиглиц занимал положение придворного банкира вплоть до серединыXIXвека и стал первым директором учрежденного в 1860 году Государственного банка.

Параллельно развитию реального экономического процесса шел процесс развития экономических идей, значение которых в начале XIXвека возросло настолько, будто породило иллюзию, что распространение правильных экономических учений в са­модержавной стране "по манию царя" повернет ее эконо­мическое развитие в европейское русло. Мода на политическую экономию была одним из проявлений новой духовной атмо­сферы. Эта наука проникла в университеты и журналы, ее ста­ли преподавать даже в царской семье. Отечественная война и победоносный поход в Европу утвердили мнение о том, что Россия и ее народ способны при определенных обстоятельствах на многое. Поэтому начинаются поиски оптимального пути развития России, экономические идеи формируются в зависи­мости от политических, и диапазон этих идей достаточно ши­рок: от крепостнического монархизма до активной революци­онности, от консерватизма до реформизма и либерализма. Этот широкий разброс мнений был связан с противоречиями развития России: становление капитализма в крепостнической стране.

Прежде всего интересны идеи либерала и государственного деятеля Н. С. Мордвинова, разрабатывавшего свои планы уско­ренного промышленного развития России. Его сочинения были опубликованы в 10-20 гг. XIXвека, в частности, книга "Некоторые соображения по предмету мануфактур в России" (1815). Мордвинов считает, что земледельческая страна может прокормить ограниченное число жителей. "Чтобы население преумножалось, необходимо, чтобы труд находил приложение в новых занятиях и промыслах. Недостаток фабрик в России есть, может быть, главная причина того, что земледелие в ней получило самое малейшее усовершенствование: да и может ли быть оно совершенно, когда нет еще у поселянина порядочных ни орудий, ни сбруи, ни прочных принадлежностей хозяйст­ва?". Кроме того, ввиду климатических условий крестьянин в земледельческой России полгода остается без работы. "В Анг­лии земледелие от того в цветущем состоянии, что там фабрики и ремесла в совершенстве... Без ремесел и рукоделий коснеет и само просвещение, и слабы все связи общежития". Но у Мордвинова есть сомнения по поводу развития свободы меж­дународной торговли; он согласен на нее, если все народы ус­тановят ее одновременно.

На другом полюсе экономической мысли совсем другие рас­суждения: "Главное основание, на коем все прочие мнения ут­верждаются... есть то, что страна, в которой не довольно насе­ления в отношении к занимаемому его пространству, должна единственно благоприятствовать земледелию, а не фабрикам и заводам, и еще менее тем из них, коих первый материал не до­машнего производства".1 Эти высказывания имели поддержку в обществе. Фон Бек в брошюре, изданной в 1814 году, резко высказывался против мысли о преимуществах обрабатывающей промышленности перед земледелием. "Пусть в других странах, которые действительно или мнимо страдают от избытка наро­донаселения, запирают хилые поколения на фабриках или от­сылают их в колонии... пусть там прядут из ваты, хлопка, шелка и даже льна такие тонкие нити, что они получают известную ценность, лишь пройдя через сотни рабочих рук; в России ее здоровый народ еще может беспрепятственно бороздить мать-сырую землю, чтобы добывать из нее нужные для света продук­ты, оставаясь здоровым душевно и телесно".2

Фритредерские идеи воспринимало в основном дворянство (а не купечество) в лице лучших своих представителей. Им невы­годна была высокая цена иностранных товаров, которые дорожа­ли от высоких пошлин, вводимых правительством для защиты отечественных предпринимателей. Самым выдающимся писате­лем фритредерского направления был А. К. Шторх - известный экономист и преподаватель политической экономии великим князьям, Константину и Николаю Павловичам. Шторх был эко­номистом европейского масштаба, издал курс политической эко­номии на французском языке (1815 г.), труд "Соображения о природе национального дохода", занимался вопросами денеж­ного обращения и внешней торговли.3 Шторх был в основном последователем Адама Смита и принимал многие исходные по­ложения классической школы. Но он пытался добавить к "теории богатства", занимающейся производством, распределе­нием и накоплением материальных стоимостей, "теорию циви­лизации" ("просвещения" в русском переводе Вернадского), которая должна трактовать вопрос о нематериальных, духовных ценностях. Он считал, в отличие от Адама Смита, что труд не может быть непроизводительным. Труд врача, священника, чиновника создает нематериальные ценности, которые являются неотъемлемым продуктом цивилизации.

Печатным органом фритредеров был еженедельный журнал "Дух журналов" (1815-20 гг.). Он выступал против запретитель­ной системы, и это имело огромный успех у определенного рода публики. По мнению редакции, журналу удалось наголову раз­бить сторонников запретительной системы, в том числе и круп­нейшего из них - Мордвинова. Автор статьи "Выгоды свободной торговли" делает расчет, что потери России на запретительной системе составляют 35 млн. рублей. "Какая страшная потеря, и для чего? - Единственно для обогащения суконных наших фаб­рикантов". Предпринимателя здесь рассматривают не как произ­водителя, а как человека, присваивающего чужие деньги. В дру­гой статье, посвященной той же теме - "О мануфактурах в России" - дано сравнение мужика и фабричного: "Зайди в избу мужика: тепло, обуто, одето, хотя и в лаптях. Посмотрите же на фабричного: бледно, бедно, босо, наго, холодно, голодно... Мо­жет ли такой человек быть счастливым и сохранит ли нравствен­ность? И поневоле предается разврату и злодеянию...". Агитация повлияла на снижение запретительного тарифа в 1816 году. По мнению журнала, "те фабрики, которые возникли во время за­претительной системы, рушатся непременно. Многие спекулян­ты, или, сказать прямым русским словом, грабители, на равнинах общественного благосостояния создавшие огромные свои надеж­ды и богатства на счет бедности народной, падут в прах... Народ отдохнет от тягостей и лишений, которые принужден был тер­петь столь долгое время".1 Прославлялся не фабричный рабочий, а земледелец и кустарь, в свободное время (зимой) занимающий­ся "полезным рукоделием".

Несмотря на свои симпатии не только к свободе торговли, но и даже к политической свободе, "Дух журналов" горячо за­щищал крепостное право ("семейная связь" мужика с помещи­ком). "У нас нет изящных, чудных рукоделий, но почти нет нищих, народ живет в довольстве вообще, а не частно". Совпа­дение защиты свободы торговли и крепостного права не случайно: причина в реальных классовых интересах. К крепо­стному праву относились положительно как противники, так и сторонники фабрик.

Но богатые землевладельцы были заинтересованы в развитии промышленности их крестьянами (например, Шереметьев). И сама промышленность во второй четверти XIXвека стала разви­ваться более активно. Это сказалось и на идеологии эпохи. Точку зрения эпохи на мануфактуру выражали славянофилы. В "Московитянине" И. Киреевский писал так: "мануфактурная промышленность имеет то важное значение, что она всегда есть и может служить орудием улучшения быта низших классов наро­да". Наиболее желательна кустарная промышленность, она пред­почтительнее и в нравственном отношении. Городская жизнь не пользовалась симпатией славянофилов. В городах должны созда­ваться фабрики, вырабатывающие предметы роскоши, а в селе -предметы необходимости. Славянофилы с симпатией относились к купцам, как характерной фигуре Древней Руси. В статье Копо-рова "Кулак и барышня" ("Московитянин", 1848, ч. 5), кулак представлен с истинно русскими чертами ума и, характера: "Русский человек несправедливо заклеймил кулака его не очень лестным прозвищем - несправедливо потому, что не отдал долж­ной чести труду и деньгам... Кулак - комиссионер, сводчик и довольно горемычный... Истинный кулак согласится скорее пре­терпеть, чем пуститься на плутни". "Все есть у кулака - и ум, и знание дела, и добросовестность, и предприимчивость; одного ему не хватает - капитала...".

Большое значение в будущем, радикально-романтическом направлении общественной мысли сыграли идеи Гакстгаузена, который изъездил почти всю Россию и выпустил книгу по ма­териалам наблюдений. Главное преимущество России он видел в том, что в ней нет пролетариата и революционеров. Он был против заимствования у Западной Европы как промышленно­сти, так и образа жизни. Промыслы России приводили его в восторг. Он считал, что в общине и в больших русских семьях есть существенные преимущества. Он их понимает так: "Члены общины постоянно помогают друг другу капиталом и трудом, и сообща же продают изготовленные изделия. Общины ремес­ленников посылают свои товары в город и на рынок, и всюду имеют свои собственные лавки. Они не образуют замкнутых цехов, как немецкие ремесленники, не остаются совершенно, свободными в пределах своей общины... Это свободные промышленные ассоциации, напоминающие об ассоциациях сен­симонистов". Ошибка в рассуждениях Гакстгаузена была в том, что русские кустари не образовывали ассоциаций, а работали самостоятельно. Утопизм в рассуждениях заключался и в том, что русский народ, в силу своей покорности и привычке к повиновению, якобы не нуждается в самостоятельности, поэтому не нужно ожидать распространения фабрик от частных лиц, лучше устроить из государственных крестьян артели, в которых работа будет производиться по команде и под надзором чиновников. Национально-русская форма фабрики, считал Гакстгаузен - это посессионная фабрика, основанная на принуди­тельном труде. Не нужно перенимать опыт у западного про­свещения, а направить при помощи Церкви стремление прос­того народа к образованию по должному руслу.

Большинство наших руководящих экономистов николаев­ской эпохи высказывалось примерно в том же смысле, напри­мер, профессор Санкт-Петербургского университета И. Горлов, экономисты 1840 - 50 гг. Тенгоборский, Н. Жеребцов. Послед­ний пишет, что та идея "общинности" (социализма), которая присутствует в восторженных головах на Западе как отдельная идея, уже существует на Востоке, так как не только крестьян­ское землевладение, но и вся крестьянская промышленность характеризуется "общинностью".

Совсем иначе относились к фабрике западники этой эпохи. Они не верили в "русский социализм". Западники признавали, "что русская община спасает интересы народа в настоящую минуту и дает ему средства бороться с несчастными обстоятель­ствами, его окружающими". Временное значение артели и об­щины западники подтверждали примерами точно таких же форм жизни, являющихся у всех первобытных народов; запад­ники думали, что с развитием свободы и благосостояния рус­ский народ и сам покинет эту форму труда и общежития. Убе­ждения эти принадлежали и современной им экономической науке, которая вместе с ними признавала общинный порядок "...не более как мероприятием против голода со стороны ни­щенствующего, младенческого народного быта" и не позволяла питать никаких надежд на приобретение им в будущем какого-либо политического и экономического значения.

Очень интересно отношение к выбору развития эконо­мических приоритетов России высказывает мыслитель 40-х го­дов XIXвека, известный нам как один из основоположников революционной демократии - В. Г. Белинский Размышляя над социальной сферой русской жизни и источниках придания ей большего динамизма, Белинский обращается к проблеме бур­жуазии, то есть к тому явлению Запада, которое вызывало при­стальный интерес передового русского общества 40-х годов. Эстетически высокомерное, слегка брезгливое отношение то­гдашних русских мыслителей к европейскому мещанству (М. А. Бакунина, А. И. Герцена, Н. П. Огарева) в полной мере разделялось и Белинским. Однако стремительный экономи­ческий и политический рынок, осуществленный Западом при непосредственном участии "среднего класса", не может не за­ворожить ума и воображения Виссариона Григорьевича -поклонника резких мер по прорыву в будущее.

Вполне по-гегелевски обосновывая "разумность" существо­вания буржуазии самим фактом ее социального бытия, Белин­ский на материале истории Европы приходит к выводу о том, что "государства без "среднего класса" осуждены на вечное ничтожество". Расчет на социальную роль "среднего класса" в сочетании с темой индивидуализма ("...Где и когда народ ос­вободил себя? Всегда и все делалось через личности") как ос­новного параметра буржуазного миропонимания сливается у него с восприятием процесса освобождения и прогресса. Теперь ему ясно видно, что внутренний прогресс гражданского разви­тия в России начнется не прежде, как с той минуты, когда рус­ское "дворянство обратится в "буржуазию"".

Николай Iи его идеологи были сторонниками патриархально­сти. Министр финансов Канкрин выражал идеи, удобные власти. У него сильные и богатые (предприниматели) угнетают слабых и бедных (рабочих). Государство в таких обстоятельствах должно учитывать интересы "униженных и оскорбленных". Канкрин писал: "Нет сомнения, что капиталы должны быть постепенно уничтожаемы для положения преграды слишком великому и не­равномерному их накоплению... чтобы восстановить нравствен­ность от чрезмерных богатств и дурных от этого последствий, чего ужасающий пример представляют нам римляне в последние времена своего существования. Чрезмерность накопления капи­талов сопровождается вредом для общества" (1846). Канкрин был против железных дорог и путешествий без нужды, которые сму­щают дух. Господствовавшая в официальных сферах доктрина не благоприятствовала крупным фабрикам (кроме государственных, казенных) и одобрительно относилась к мелкому, "народному" производству. В государственной экономической политике идеи А. Смита естественно поменялись на идеи Симонда Сисмонди.1 Образцом производства считалась фабрика некоего Жукова, где за поведением рабочих осуществлялся строгий контроль. "Стар­шие" из унтер-офицеров ежедневно вели журнал о поведении каждого рабочего, доносительство друг на друга вознаграждалось, при этом доносчик оставался неизвестным. По словам Жукова, его рабочие даже на улице отличались почтительностью. Но та­кая поддержка народного развития оставалась только деклараци­ей, отвлечением от себя народного гнева. Объективно интересы казны требовали развития промышленности, поэтому фабрикан­тов не особенно ущемляли и даже помогали им материально, а кустарную промышленность не финансировали и даже не давали кредиты.

В целом заметно, что точно так же, как усложнилась эконо­мическая жизнь, усложнились и экономические идеи предреформенной России. Они отражали сложность движения государ­ства по пути исторического прогресса. Естественные для периода первоначального накопления взгляды, выражаемые силами, не­посредственно не участвующими в процессе буржуазного разви­тия (дворяне, верхушка власти), приводили к фактическому из­вращению этих идей и, в конечном счете, незаинтересованности в их реализации. Наоборот, относящееся к активной предприни­мательской деятельности "третье сословие" мечтало об огра­ничении свободы, было настроено процаристски, не хотело само­стоятельности. Это причудливое сочетание идей и реальности, дополненное появившейся после победы над Наполеоном "русской идеей" об исключительности России, и способности русских преодолевать то, что другим не по силам, подготавливало почву для "прыжков в утопию", поисков "философского камня" для превращения отсталости в цивилизованность, социальной алхимии, утверждений, что именно отсталость и является пре­имуществом, позволяя "перескакивать" пройденные другими народами очень медленно этапы. Дидро как-то сказал о России: "Жаль, - это прекрасный плод, который гниет, не достигнув зре­лости". Это гниение, не без помощи своеобразных эконо­мических идей, было заложено, пожалуй, в начале XIXвека, хотя в целом Россия в это время пробивалась в нужном направлении.