sbornik_lecture_2009_filosofiya
.pdfЖенились и выходили замуж по любви, сговариваясь на игрищах, при этом не возбранялось иметь две-три жены. Умерших сжигали. С мужьями сжигали одежду,
украшения, домашний скот, съестные припасы, сосуды с напитками, чеканную монету.
Славянин-язычник мыслил смерть как переход из мира земного в мир подземный, такой же реальный, ведь у язычников никого иного мира не существует. Душа, отлетевшая от тела, тоже не расстается с материальным миром. Она либо принимала образы ветра, огня,
пара, дыма, либо вселялась в новое тело: в растение или животное, в планеты и звезды.
Так сложился устойчивый культ предков. Они жили рядом, действуя на живых через природные стихии, постепенно приобретая значение покровителей, а потом и богов. На почве культа предков сложилось почитание Рода и рожаниц. Славянству мы обязаны музыкальностью, напевностью, женственной мягкости, лиризму и созерцательности. Так что не прав был П.Я. Чаадаев, называя наше славянское язычество «диким варварством».
По сути своей оно мало чем отличалось, к примеру, от греческого язычества, которое варварством никак не назовешь. Воля богов не уничтожала воли людей: радостный,
праздничный культ, когда «веселие есть питие».
Наше русское православие не могло не испытать на себе влияние славянского язычества, и сам выбор в пользу православного христианства во многом был предопределен древней нашей культурой. Древняя Русь, как известно, находилась на пути из варяг в греки, и поэтому она издавна вела диалог с Византией – экономический,
политический, военный и культурный. Киевские князья любили называть себя по-
восточному – «каганами». Трудами византийских братьев монахов Кирилла и Мифодия нам была дарована греческая, византийская письменность. Вместе с тем разрозненные славянские племена постоянно переживали междоусобные войны. Обострение борьбы между ними подогревалось усилиями византийской дипломатии, не желающей иметь у себя под боком мощного соседа.
Но именно эти межплеменные конфликты Владимир Святославович и пытался сокрушить, поставив перед собой задачу объединения русских земель в единое централизованное государство. Объединиться можно было только вокруг общей идеи, и в тех условиях это могла быть только идея религиозная. Выбор однозначно был сделан в пользу христианства. Но оно к X веку как единое духовное явление уже не существовало,
и выбор осуществлялся между католическим Западом и православной Византией.
Согласимся, что в это время Византийская империя была несопоставима по экономической и политической мощи со слабыми, разрозненными европейскими княжествами. Византия была для Владимира тем идеалом, по которому он строил
мощную централизованную Русь. Именно с византийским императором он хотел породниться, женившись на его племяннице. Византия же была православной.
Стать экономически и политически независимой державой, государством – это был вызов, брошенный Руси самой историей, и князь Владимир ответил на этот вызов. Выбор стоял не только перед Владимиром, он стоял перед самой Россией. Владимир был хорошо осведомлен о порядках на католическом Западе, в частности, о тех взаимоотношениях,
которые сложились между папской церковью и государством. Вся история средневековой Европы – это постоянная борьба за власть между папами и королями. Светская власть – придаток к власти римского первосвященника. «Папа так превышает императора, как Солнце – Луну», - учили отцы католической церкви. В случае выбора в пользу католицизма Владимиру пришлось бы делиться властью с Папой Римским, но сама идея централизованного государства предполагала жесткую систему управления и единоначалия.
В системе византийской же государственности духовная власть занимала подчиненное положение и всецело зависела от императора. Еще император Константин в
IV веке дал правительству право вмешиваться во все церковные дела: управлять материальными и денежными ресурсами церкви, назначать высших иерархов православной церкви. Император признавался помазанником Бога на Земле, художники часто изображали его, как святого, с нимбом вокруг головы. Подметим здесь, что Византийская церковь мало заботилась о мирском, земном, телесном, ей была присуща нелюбовь к могуществу этого мира, она была более устремлена к миру иному, к Царству Духа. И необычайная красота и вдохновенность богослужения. Люди русские,
побывавшие в византийских храмах, восхищались: «Не знаем, на небе мы были или на земле!» Византийская церковь была более диалогичной, терпимой и, к примеру,
разрешала богослужение на любом национальном языке.
«Латинян» же, католиков издавна не любили на Руси за высокомерие,
назидательный тон. В «Повести временных лет», где описывается выбор веры, есть небольшой сюжет на эту тему: «…из Рима, глядь и некто Адальберт прибыл с саном епископа киевского. Не успел еще к русичам присмотреться, а уже их крещением занялся
(выделено мной – Н.Т.). Вот и пришлось его выпроваживать на потеху всей чади неразумной. С той поры и нет веры на Руси папежу».
Римская католическая церковь была абсолютно нетерпима к инакомыслию. Не по нраву были также и пышность, роскошь, богатство римской католической церкви, ее вмешательство в мирские дела, и вообще ее устремленность к земному, телесному,
материальному. В «Слове о законе и благодати» митрополит Иларион, различая
ветхозаветное язычество (закон) и христианство (благодать), отметит: «…среди иудеев – самоутверждение, а у христиан – спасение. Ибо иудеи о земном радели, христиане же - о
небесном». Да и мы, когда были язычниками тоже «лишь к земному прилежали, и даже мало о небесном не пеклись».
Пройдет пять столетий, и бывший католический священник, пламенный христианин Мартин Лютер бросит римской католической церкви обвинение в предательстве христианства и возвращению к Ветхому завету. Особенно возмутит его циничная продажа индульгенций, когда церковь берет на себя право прощать человеку грехи за деньги. Но ведь Иисус Христос выдвигал совсем иные условия спасения, а
материальные жертвы, в том числе и денежные, нужны были языческим богам. Лютер начнет строить свою, новую протестантскую церковь.
Еще подмечает митрополит Иларион: «…самоутверждение иудейское скупо от зависти, не простиралось оно на другие народы, а христиан спасение благо и щедро простирается на все края земные». К слову, именно митрополит Иларион разъясняет причину, по которой был отвергнут иудаизм. Он выделяет суть, стержень христианского мировоззрения – всечеловеческое единение и спасение во Христе, которое наиболее ярко было выражено словами апостола Павла: «Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» (1 Тим., 1, 15). Иными словами, Иисус Христос пришел в мир для спасения всех людей, но дело уже каждого человека воспользоваться этой возможностью и свободно прийти к Богу. В католицизме же принцип иерархии, а значит неравенства,
столь силен, что проявляется даже в области осуществления христианских таинств,
которые делают возможным спасение человека. Например, различие между клиром и мирянами доводится до таинства евхаристии (причастия). Миряне лишены возможности причащаться и хлебом и вином, которые мистическим образом преобразуются в Тело и Кровь Бога. «…Примите, ядите: сие есть Тело Мое. И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26,26-28). Так причащают в католицизме одно священство,
миряне причащаются только хлебом, что ограничивает их возможности к спасению. В
православии же и клир и миряне причащаются и хлебом и вином, как это заповедано Иисусом Христом.
В XIX веке русский православный мыслитель Ф.М.Достоевский назовет католицизм искаженным, «больным» христианством. В «Легенде о Великом Инквизиторе» инквизитор говорит Иисусу, который второй раз приходит на землю, чтобы помочь людям: «Все, от чего ты тогда отказался в пустыне: от хлеба, от власти и чуда – все стало нашим. Мы не с тобой, мы с ним (дьяволом). Вот наша тайна». Все так, да
только эту тайну давно разгадали мыслители, исповедовавшие истинные христианские ценности.
Что касается выбора веры в пользу православия, сделаем такой вывод: русская культура в лице князя Владимира и ее духовных лидеров, пусть еще во многом интуитивно и неосознанно, но отвергла рациональную, рассудочную, самонадеянную католическую культуру. Идея всечеловеческого спасения и единения навсегда войдет в русское православное сердце. И митрополит Илларион в строках: «Весь мир спас Он Сыном своим… (выделено мной - Н.Т.) …и Христова Благодать всю землю объяла, как вода морская, покрыла ее», - почти повторит евангельские слова апостола Павла. Русский православный монах в постах и молитвах, в аскезе жесточайшей всегда стремится к спасению не только своему, но и к спасению своего ближнего. А значит, не в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации мы оказались, а наоборот, стали частью мировой истории, если рассматривать ее не с позиций европоцентризма, как это сделал П.Я.Чаадаев, а с позиции всеединства: «Хвалит же похвальными гласами Римская страна Петра и Павла, от них же уверовали в Иисуса Христа, Сына Божьего, Азия и Эфес, Индия и Египет… Все страны благий Бог наш помиловал и нас не презрел».
Великая история и великая судьба была предопределена выбором Владимира.
Споря с Чаадаевым, А.С.Пушкин утверждает, что русская христианская история может представляться «нечистой» лишь с догматической католической точки зрения. История России, показывает А.С.Пушкин, как раз есть пример служения не частным, а всеобщим интересам. Принятие православия из Византии не было «всецело заимствованием и подражанием», как полагал П.Я.Чаадаев. Россия приняла православную веру как свою собственную, и построила на ее основе особенную, уникальную культуру. Но благодаря христианской основе русская культура обрела свою масштабность и «вселенскость».
Так образ страдающего, невинно убиенного Сына во многом определит характер русского православия, которое станет «кенотическим», «страдальческим». Кенотизм станет важной составной частью православной исихастской (от греч. «исихия» -
«молчание», «спокойствие») традиции. Исихазм – лишь одно из направлений в византийском православии, а в России оно станет доминирующим и определит идеалы святости на Руси (бедность, скромность, простота, унижение плоти, честный,
нестяжательный труд и жертвенное служение ближнему…). Именно исихастские монастыри (например, Феодосия Печерского, Сергия Радонежского) станут опорой и твердыней русского православия. Они станут центром русской духовности, образования,
книжности, и из них во время «свирепого и унизительного чужеземного владычества»
(П.Я.Чаадаев) будут раздаваться призывы к объединению и спасению земли русской.
О каком «грубом невежестве» мог говорить П.Я.Чаадаев? Ведь именно благодаря православию не за «туманной Англией», «железной Германией» или «революционной Францией», а за Россией закрепилось это название – Русь Святая. Каждая нация, справедливо отмечал Ф.М.Достоевский, привносит в мировую культуру что-то свое, и, если и «существует Россия лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок», -
это урок служения людям, человечности, всемирной любви.
Не смею более спорить с П.Я.Чаадаевым. Он сам все разъяснил в своей «Апологии сумасшедшего», которую он написал в свое оправдание в 1836-1837 гг. Чаадаев прозрел: «Во всяком случае мне давно хотелось сказать, и я счастлив, что имею теперь случай сделать это признание: да, было преувеличение в этом обвинительном акте, предъявленном великому народу, вся вина которого в конечном итоге сводилась к тому, что он заброшен на крайнюю грань всех цивилизаций мира… было преувеличением не воздать должного этой церкви, иногда столь героической, которая одна утешает за пустоту наших летописей, которой принадлежит честь каждого мужественного поступка, каждого прекрасного самоотвержения наших отцов, каждой прекрасной страницы нашей истории; наконец, может быть, преувеличением было опечалиться хотя бы на минуту за судьбу народа, из недр которого вышли могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина» (8, 47).
Будучи человеком русским, православным, а значит, болеющим и страдающим о судьбе своей Родины, он искренне полагал, что Россия идет путем Христа, поэтому она должна была пройти через это обличение, унижение, духовное распятие, ибо в нем – залог будущего спасения, воскресения. А самый лучший урок дал П.Я.Чаадаеву великий русский поэт А.С.Пушкин, который писал в письме к Чаадаеву: «Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что я вижу вокруг себя: как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» (7, 51).
Литература:
1.Бердяев Н.А. Русская идея. – В ж.: Вопросы философии. М., 1990. №1,2.
2.Достоевский Ф.М. Пушкин. – В кн.: Русская идея. М., 1992. С.136-147.
3.Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. М., 1995.
4.Замалеев А.Ф., Овчинникова Е.А. Еретики и ортодоксы. Очерки русской духовности. М., 1991.
5.Иларион. «Слово о законе и благодати». – В кн.: Русская идея. М., 1992. С.18-36.
6.Ионов И.Н. Российская цивилизация IX – начало XX века. М., 1995.
7.Пушкин А.С. Письмо П.Я.Чаадаеву. – В кн.: Русская идея. М., 1992. С.49-52.
8.Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего. – В кн.: Русская идея. М., 1992. С. 37-49.
9.Чаадаев П.Я, Философические письма. Письмо первое. – В кн.: Россия глазами русского. М., 1991. С.19-38.
А.М. Блок
В.С.Соловьѐв: «Благо через истину в красоте». А.М. Блок
Возрождение национального самосознания – основы отечественной культуры и государственности – проблема почти метафизическая по глобальности своего содержания.
Еѐ решение предполагает ясное представление об истоках и принципах российской духовности, о ценностной направленности разносторонней деятельности ушедших поколений.
Начавшиеся массовые движения по восстановлению религиозных храмов,
институтов, традиций дворянства, офицерства, казачества, воссоздание старых по форме очагов просвещения, воскрешение забытых литературных, научных и исторических имѐн
– всѐ это попытки вернуть из небытия памятники и атрибуты порушенного отечественного наследия. Но при этом постоянно открытым остаѐтся вопрос: а вернѐтся ли благодаря таким начинаниям само существо культуры, т.е. та особая характерная для старой России духовная атмосфера, которая во многом определяла нравственно-
эстетическую парадигму поступков людей, сам смысл их бытия. Жизнь культуры проявляется в личностном общении, в диалоге современников и сменяемых друг друга поколений. И кажется, что если "распалась - связь времѐн", то идея культурного возрождения при всей своей привлекательности не более чем своеобразный утопический ретроспективизм. Однако, это не совсем так. Поиск своих корней можно (и, видимо,
нужно) воспринимать как "воспоминание о будущем". Иначе говоря, его результаты стоит переосмыслить применительно к условиям и проблемам нашего выздоравливающего общества.
Очевидно, что знакомство с идейным наследством лучших представителей российской культуры поможет, если не создать систему новых ценностей (этот процесс долгий и трудный), то, хотя бы протянув нить Ариадны от прошлого к настоящему, выйти к основам отечественного самосознания, самоутвердиться в принципах его духовности.
Интегрирующим началом многообразных направлений культуры России XIX –
начала ХХ вв. была, по определению Н.А.Бердяева, "русская идея". Наиболее глубокая черта характера русского народа – религиозность. (1). Она выражается в особой направленности национальной духовности, связанной с исканием абсолютных: блага,
добра, любви, красоты, истины. Общий смысл "русской идеи" заключался в постулировании онтологической "вселенской" природы православного принципа
соборности, т.е. абсолютного единства людей в Духе. В философии "идея" означала стремление преодолеть дуализм духа и материи, в этике – бескомпромиссное утверждение
единой для всех морали, в религии – слияние церквей. "Русская идея" – это объединѐнные нации, совместно отстаивающие гармоничную жизнь на Земле, одухотворяющие себя и Космос.
Наиболее полное теоретическое оправдание "русская идея" получила в философской концепции всеединства Владимира Сергеевича Соловьѐва, русского религиозного мыслителя, поэта, публициста (1853 – 1900). Он шѐл к этой концепции через годы глубокого осмысления фундаментальных онтологических и гносеологических проблем в истории философии и богословия. Исследователи творчества В.С.Соловьѐва (2)
прослеживают влияние на формирование позиции философа учений раннехристианских и средневековых мистиков, пантеизма Возрождения с его идеей эманации (Н.Кузанский,
Дж.Бруно), классической немецкой философии и, прежде всего, учения Шеллинга,
трактующего природу как единый одушевлѐнный организм, животворящей силой которого выступает абсолютная любовь. Заметно идейное родство философии В.Соловьѐва и русского славянофильства (И.В.Киреевский, А.С.Хомяков).
Вместе с тем концепция В.Соловьѐва и весьма самобытна, она имеет своѐ историческое и логическое основание. Часто идеи философа связывают с интересами православного христианства, прокладывающего в конце XIX в. пути к сотрудничеству с естественными и гуманитарными науками с целью более содержательного обоснования религиозных догматов (3). В оценке же таких видных исследователей русской философии как В.Ф.Асмус и А.Ф.Лосев, христианская мифология используется Соловьѐвым лишь как традиционная форма организации сложного философского содержания, отражающего принципиально новую ориентацию в решении фундаментальных проблем духовной жизни западного и русского обществ того времени. Приоритетными среди них были мировоззренческие и социальные.
Сам Соловьѐв так объясняет своѐ обращение к идее всеединства. Многие века связующим началом в отношении человека к миру была религия, ею определялись нравственное содержание жизни и сознания; благодаря религии природные явления и социальные события, казалось бы, бесцельные и случайные приобретали в глазах людей внутренне необходимый абсолютный смысл. XIX век заменил Бога идолом всеохватного научного знания. Сформировавшаяся в этих условиях новая философская школа позитивизма отказалась от претензии определить единое субстанциональное начало мира и стала строить вместо бесплодной, с еѐ точки зрения, метафизической системы систему
"положительного" знания, опирающегося только на фактические данные опытных по характеру наук. (О.Конт, Д.Милль, Г.Спенсер, К.Пирсон). Это привело к тому, что из поля зрения философов ушла проблема единства мира, ушѐл и сам субъект познания как
целостная созидательная личность, органически вписанная в единый космос своего бытия.
В рамках позитивизма предметом исследования стали, в основном, формально-логические приѐмы и принципы научного интеллекта. По мнению Соловьѐва, этим и объясняется неоправданный культ в культуре западного общества односторонней рассудочности,
обусловивший отрыв знания от дела, знания от веры и моральной ответственности.
Позитивистская ориентация затронула и социальные науки, которые пытались теоретически решить проблемы, активно обсуждавшиеся в то время в рамках европейской и русской революционно-демократической мысли. Среди этих проблем главным был вопрос о нормах социальной справедливости, об объективности содержания социального
(в том числе и социалистического) идеала, словом, вопрос о том "быть или не быть правде на Земле".
Причину многих социальных коллизий Соловьѐв усматривал в правовом и нравственном оправдании принципа эгоизма (личного, классового, государственного).
Позитивистская позиция в социальных науках обернулась апологетикой реального положения дел в социально-правовой политической культуре общества, принятием принципа эгоизма, как объективно необходимого. Концепция научного социализма
(К.Маркс), в оценке Соловьѐва, – тому яркий пример, так как в ней абсолютизируется своекорыстное стремление неимущего класса. "Между христианством и социализмом… только та маленькая разница, что христианство требует отдавать своѐ, а социализм – требует брать чужое".(4).
Позитивизм и социализм привели цивилизацию к "великому кризису в сознании".
Оба эти учения, по заключению Соловьѐва, едины в том, что ориентированы на познание конечных, преходящих и потому не безусловных по своей сути природных и социальных состояний. Их положения и выводы – не абсолютны, они должны быть сами осмыслены с позиции более широкого видения законов, природного и социального бытия. "…Социализм своим требованием общественной правды и невозможностью осуществить еѐ на конечных природных основаниях логически приводит к признанию необходимости безусловного начала в жизни, т.е. к признанию религии. В области знания к такому же заключению приводит позитивизм". (5). Другими словами, "великий смысл отрицательного развития", в русло которого попала и Россия, заключается в том, что сначала человек, наука, общество, пытаясь самоутвердиться, самим основать здание вселенской культуры, отходят от божественного начала, но затем, убедившись в несостоятельности своих стремлений, приходят через свободное самоотрицание к признанию Абсолютного Бога, к свободному воссоединению с Ним.
В философской концепции Соловьѐва Бог – категория, имеющая главным образом онтологическое содержание, а не только традиционно нравственное. Познание Бога как абсолютного начала мира необходимо людям. Оно поможет преодолеть ограниченность эмпирических представлений во всех областях знания (естественно – научной, социально
– политической, моральной и др.), обрести высший духовный смысл своего существования, осознать своѐ место, своѐ предназначение в окружающем мире.
Концепция "всеединства" представляет собой попытку Соловьѐва теоретически обосновать саму систему восхождения человека от уровня позитивного частного знания к знанию Абсолюта, т.е. к знанию "цельному". "Цельное" знание станет основой "цельной"
творческой, продуктивной деятельности людей, направленной на создание "цельного"
общества, обеспечивающего "цельную" жизнь каждому. Восхождение к Абсолюту,
Соловьѐв представляет, как процесс, реализующий основной замысел "русской идеи",
потому что это и есть процесс становления духовно целостной творческой личности,
становления человека, живущего в гармонии с космосом, обществом, самим собой.
Основополагающей категорией философской концепции Соловьѐва является понятие всеединства. Это понятие не ново, оно широко использовалось многими мыслителями прошлого в контексте решения традиционной для философии и религии онтологической и гносеологической проблемы – проблемы определения сущности единства многообразного мира. У авторов, которые оказали особенно большое влияние на Соловьѐва (Платон, Плотин, Н.Кузанский, немецкие классики), смысл категории
"всеединства" заключался в утверждении, что в основе космического множества лежит некоторое предпосланное ему абсолютное начало, обеспечивающее полное взаимопроникновение и в то же время взаиморазделѐнность всех его элементов (Гераклит:
и из всего одно, и из одного всѐ).
Соловьѐв толкует всеединство как высший онтологический принцип, обладающий признаками безусловности и всецелости. В его бытийной реальности Соловьѐва убеждает не только логика решения проблемы единства мира в истории философии, но и данные современных естественных наук.
Чтобы разобраться в правомерности позиции Соловьѐва, читателю, видимо,
следует хотя бы в общих чертах представить суть проблемы единого и многого.
В самом деле, в чѐм еѐ смысл? Его можно усмотреть, обратившись к анализу любого отношения /ARB/. 1. Каждый из элементов этой связи /А, В/, есть элемент некоторого множества, он имеет свою качественную определѐнность, свои специфические свойства, т.е. в известном смысле замкнут на себя; 2. Элемент проявляет эту определѐнность только одним способом – действием относительно другого /R/.