Zhonguo_lishi

КПК всех патриотически настроенных социально-политических групп освобожденных районов.

Проведение политики единого национального фронта не означало, однако, отказа КПК от безраздельного руководства всей политической жизнью освобожденных районов. Все некоммунистические организации, группы или деятели могли участвовать в органах власти и вообще в политической жизни только в той мере, в которой они поддерживали политический курс КПК. Всякая оппозиционная активность исключалась. Попытки проведения нелегальной деятельности гоминьдановскими организациями решительно пресекались. Объединяющей и руководящей силой складывавшейся новой государственности освобожденных районов была КПК. При отсутствии каких-либо административных органов, которые могли бы связать воедино все освобожденные районы, разбросанные на огромной территории от Маньчжурии до о. Хайнань, именно руководство со стороны КПК являлось той объединяющей силой, которая превращала эти географически оторванные друг от друга освобожденные районы в своеобразное «государство в государстве». В сентябре 1942 г. политбюро ЦК КПК принимает специальное постановление «О едином партийном руководстве в антияпонских опорных базах и об урегулировании отношений между различными организациями», направленное именно на усиление руководящей роли КПК в строительстве новой государственности.

Постепенно в наиболее стабильных освобожденных районах (особенно в Северном Китае) складывается довольно развитый политический механизм, позволяющий КПК осуществлять свою руководящую роль через различные законодательные, исполнительные и юридические органы, действовавшие на основе создававшегося законодательства. Одна из особенностей этой новой государственности заключалась в том, что формально она исходила из признания суверенитета Национального (гоминьдановского) правительства, в своих нормативных актах она указывала на связь с общенациональным (гоминьдановским) законодательством и во многом пользовалась его терминологией. Политическая же реальность функционирования этой власти была принципиально новой. Особенно эхо хорошо видно на примере безраздельной руководящей роли КПК. Своеобразно эта реальность проявлялась и в проведении социально-экономических преобразований и прежде всего в аграрной сфере.

Аграрная политика КПК в годы антияпонской войны складывалась и развивалась как составная часть политики единого национального фронта, одной из предпосылок создания которого

561

был отказ КПК от политики радикальной ломки традиционных аграрных отношений, от политики конфискации земель местных богачей. При всех различиях нормативных актов по аграрному вопросу, принимавшихся властями освобожденных районов, они совпадали в некоторых основных положениях: они исходили (декларируя это или нет) из Аграрного закона гоминьдановского правительства 30-х гг., требовали снижения арендной платы на одну четверть (она не должна превышать 37,5% урожая), снижения ссудного процента (он не должен превышать 10% годовых), проведения рациональной и справедливой налоговой политики. Эта политика исходила из признания права частной собственности на землю со всеми вытекающими из этого последствиями (право купли-продажи, сдачи в аренду, заклада и т.п.), но, вместе с тем, эти положения не имели обратной силы и полученная крестьянами до начала антияпонской войны в районе Шэньси— Ганьсу—Нинся земля за ними сохранялась.

Однако Мао Цзэдун и его сторонники рассматривали такую аграрную политику лишь как вынужденную «уступку» Гоминьдану, не понимая ее стратегического значения в условиях нацио- нально-освободительной революции. Такой подход, с одной стороны, мешал по достоинству оценить экономическую и особенно социальную эффективность реформистской политики, а с другой, вел к постоянному рецидиву левосектантских перегибов (конфискация земли, уничтожение богачей и т.п.), что ослабляло освобожденные районы. Необходимость преодоления этих ошибок отвлекала силы КПК от решения задач непосредственной борьбы с японскими агрессорами. Как правило, приступая к осуществлению сугубо реформистских мер в рамках политики единого фронта, коммунисты с фатальной неизбежностью соскальзывали в привычную колею «антипомещичьей» борьбы, «аграрной революции» и т.п. Но если раньше это было прежде всего результатом доктринального принятия соответствующей политической ориентации, то теперь это становилось почти неизбежным результатом определенной корыстной заинтересованности новых властных структур, активистов этих преобразований в перераспределении собственности зажиточной части деревни (продовольствия, скота, земли и другого имущества).

Несмотря на это, в целом аграрная политика КПК в годы антияпонской войны может быть оценена как достаточно эффективная, так как 8-я и Новая 4-я армия имели все-таки прочный и спокойный тыл, имели источники пополнения своих рядов и источники материального снабжения. Кроме того, показателем определенной успешности этой политики является некоторый

562

рост производства продовольствия и сырья в освобожденных районах в годы войны. Это и позволило снабдить продовольствием не только армию, но и государственный и партийный аппарат. Хотя имел место определенный рост налогообложения, его более справедливый характер (прогрессивное обложение в первую очередь сельских богачей и льготы бедноте) способствовал улучшению положения середняков и бедноты. Об этом же говорила и политическая нейтрализация эксплуататорской части деревни в годы войны, не препятствовавшая ее экономической активности. Более того, такая политика способствовала привлечению патриотически настроенной зажиточной части деревни к совместной борьбе против японской агрессии, стала экономическим фундаментом политики «трех третей».

Успешное политическое и социально-экономическое развитие освобожденных районов было в первую очередь результатом активной военно-политической деятельности вооруженных сил КПК и, в свою очередь, делалось основой их роста и совершенствования. Создававшие освобожденные районы в тылу японских войск части 8-й и Новой 4-й армий пополнялись прежде всего за счет местных военных формирований различного толка. В Северном Китае издавна действовали традиционные тайные общества (типа хорошо известных «Красных пик»), имевшие свои вооруженные отряды. Повсеместно были распространены вооруженные отряды сельской самообороны («миньтуани»). В японском тылу стихийно возникали партизанские отряды, состоявшие зачастую из солдат и офицеров разгромленных гоминьдановских войск. Действовали в японском тылу и отдельные части и подразделения гоминьдановской армии, возглавлявшиеся патриотически настроенными офицерами. Коммунисты, обладавшие длительным и большим опытом партизанской войны, выступили организаторами всей этой пестрой массы вооруженных людей, стремившихся включиться в борьбу против японских захватчиков, на защиту своих деревень и своих семей. Под патриотическими лозунгами войны сопротивления вооруженные силы КПК вовлекали в свои ряды эти разнородные вооруженные формирования, вступали с ними в сотрудничество, привлекали на свою сторону их руководителей или же их устраняли.

Используя общенациональный (гоминьдановский) закон о воинской обязанности в условиях войны сопротивления, власти освобожденных районов прибегали также к мобилизации лиц призывного возраста для пополнения вооруженных сил. Однако в целом КПК не ощущала недостатка в пополнении своих вооруженных сил. Их расширение скорее сдерживалось нехваткой

563

вооружения. За первые три года войны вооруженные силы КПК выросли более чем в десять раз, превысив 500 тыс. бойцов. Однако в 1941—1942 гг. в связи с развернувшимся наступлением японских войск на освобожденные районы и сокращением их территории произошло и некоторое сокращение армии (примерно на 100 тыс.). В дальнейшем вооруженные силы КПК вновь значительно выросли, достигнув к апрелю 1945 г. 910 тыс. в регулярных частях и 2,2 млн бойцов ополчения.

Таким образом, КПК располагала мощной военной силой. Однако установки маоистского руководства фактически сдерживали боевую активность этой огромной армии. Мао Цзэдун образно формулировал это так: 10% усилий — на борьбу с японскими захватчиками, 20% — на защиту от Гоминьдана, 70% — на сохранение своего потенциала. Такая установка вела к полному приоритету партизанской тактики, к отказу от сколько-нибудь крупномасштабных операций против японских войск и была рассчитана на победу над агрессором силами своих союзников.

Развитие КПК в годы войны

Активное участие КПК и ее вооруженных сил в антияпонской войне, создание антияпонских опорных баз, быстрый рост популярности КПК в стране как боевой патриотической организации создали принципиально новые условия для развития КПК

ипрежде всего для существенного расширения ее рядов. Учитывая эти новые обстоятельства, руководство КПК в первые годы войны проводит курс на максимальное расширение рядов партии. За первые три года войны численность членов партии выросла в 20 раз — с 40 тыс. до 800 тыс. В основном партия пополнялась за счет освобожденных районов, где парторганизации создавались в быстро расширявшихся вооруженных силах и в деревне. В гоминьдановских районах нелегальные парторганизации главным образом создавались в городах, где они преимущественно опирались на массовые патриотические организации, которые и служили легальным прикрытием их политической работы. Среди вступавших в партию полностью преобладали (до 90%) крестьяне, рабочая прослойка была крайне немногочисленной. Заметной, хотя

ине очень большой, группой среди вновь вступавших в КПК были выходцы из социально привилегированных слоев китайского общества.

Чтобы способствовать расширению рядов партии, руководство КПК фактически отказывается от социальных критериев приема в партию, открыв двери в партию для всех патриотически на-

строенных. Главным побудительным мотивом вступления в КПК делается стремление патриотически настроенных людей принять активное политическое участие в антияпонской борьбе. И этим быстро расширявшаяся КПК военного времени принципиально отличалась от КПК довоенной, где при всей близости социального состава партии мотивация вступления в КПК, как правило, носила иной — классовый — характер. Вместе с тем подавляющее большинство членов партии (примерно 75%) были неграмотными, что во многом и предопределяло невысокий политический уровень основной массы коммунистов. Многие из вступавших недостаточно четко представляли себе идейно-политические различия между КПК и Гоминьданом, видя прежде всего в КПК наиболее активного борца за национальные интересы. Как писал в 1942 г. Пэн Дэхуай, в партию вступали «...из-за боязни быть мобилизованным, из стремления облегчить свое бремя, для устройства личных дел. Многих завлекли в партию родственники и знакомые. Лучший вариант — это желание бороться с Японией...

Очень мало тех, кто пришел с верой в коммунизм... Однако и эти люди крайне неоднородны в идейном отношении». Такой состав партии существенно повышал политическую роль ее образованного меньшинства, происходившего в основном из социально привилегированных слоев. Именно из их среды формировался аппарат, кадровый костяк стремительно расширявшейся КПК.

Внутрипартийная борьба, которая в предвоенные годы в условиях поражения КПК приобрела столь острый характер, продолжалась и в новой исторической обстановке. Ее особенности во многом связаны с быстрым количественным ростом партийных рядов и участием партии в национально-освободительной войне, ставшей неразрывной частью общемировой войны с фашизмом.

Коминтерн с первых дней войны четко сформулировал отношение международного коммунистического движения к справедливой борьбе китайского народа, призвав к солидарности с этой борьбой все прогрессивные силы мира. Вместе с тем Исполком Коминтерна совместно с представителями ЦК КПК 10 августа 1937 г. обсудил и новые задачи КПК в условиях разгоравшейся войны. Коминтерн ориентировал КПК на развертывание нацио- нально-освободительной войны, на всемерное укрепление единого антияпонского фронта, на превращение КПК во всекитайскую партию. Совещание одобрило! политическую программу, сформулированную в докладе представителя ЦК КПК Ван Мина.

Эти документы легли в основу работы в конце августа 1937 г. совещания политбюро ЦК КПК в Лочуане (пров. Шэньси) и принятой совещанием Программы спасения родины из десяти

565

пунктов. Совещание выявило совпадение взглядов большинства членов политбюро с линией Коминтерна. Вместе с тем уже в это время постепенно проявляется неприятие Мао Цзэдуном политической линии Коминтерна: ставка на военное поражение Гоминьдана или его капитуляцию, нежелание укреплять единый национальный фронт, отказ от активных боевых действий. Одновременно левосектантская линия Мао Цзэдуна сказывалась и на политике КПК в освобожденных районах, особенно при проведении социально-экономических преобразований.

Столкновение этих двух подходов, истоки которых надо искать в истории КПК еще 20-х гг., проходит через всю внутрипартийную борьбу в годы войны. На расширенном совещании политбюро в декабре 1937 г. левосектантская позиция была подвергнута критике в выступлении вернувшегося в Китай Ван Мина, а также исполнявшего обязанности генерального секретаря Чжан Вэньтяня. Совещание ориентировало партию на укрепление и расширение сотрудничества с Гоминьданом в интересах войны сопротивления. Совещание приняло назревшее решение о созыве в ноябре 1938 г. очередного съезда партии.

Для выполнения намеченных решений по укреплению и расширению сотрудничества с Гоминьданом большое значение имело создание в Ханькоу Янцзьщзянского (Чанцзянского) бюро ЦК КПК, которым руководили видные деятели партии Ван Мин, Чжоу Эньлай, Бо Гу. Это бюро сыграло также важную роль в развертывании партработы в гоминьдановских районах, в организации партизанского движения в оккупированных частях Центрального и Южного Китая, в активизации политической деятельности патриотических организаций.

Однако Мао Цзэдун не примирился с тем, что его позиция была отвергнута большинством руководства КПК, и вел упорную борьбу внутри КПК за укрепление своих позиций. Его первым успехом был срыв проведения намеченного очередного съезда партии. Вместо этого в октябре—ноябре 1938 г. был проведен VI расширенный пленум ЦК КПК, итоги которого противоречивы. С одной стороны, пленум принял решения, направленные на реализацию линии на укрепление и расширение единого фронта, на усиление вооруженного сопротивления японской агрессии, обсудил меры развития сотрудничества с Гоминьданом, высказался за дальнейший поиск путей создания организационных форм единого фронта.

С другой стороны, пленум укрепил руководящее положение Мао Цзэдуна. На пленуме выступил член политбюро Ван Цзясян, только что вернувшийся из Москвы, и довел до сведения

566

членов ЦК КПК мнение И.В. Сталина и Г.М. Димитрова о том, что они рассматривают Мао Цзэдуна как вождя КПК. В соответствии с тогдашними партийными нравами это означало окончательное утверждение Мао Цзэдуна у власти в партии, это означало получение той высшей санкции, которую Мао Цзэдун ждал уже три года. Характерно, что на этом же пленуме была провозглашена необходимость придать марксизму национальную форму, «китаизировать марксизм».

И хотя после пленума борьба в руководстве партии еще продолжалась, положение Мао Цзэдуна стало прочным. К лету 1939 г. он фактически занимает пост генерального секретаря партии, используя который ему удается провести огромную работу по изменению всего руководства КПК. Именно в это время складывается группа ближайших политических сподвижников Мао Цзэдуна, сыгравших столь важную роль в его борьбе за власть. Мао Цзэдуну удалось сплотить вокруг себя не только преданных ему и не имевших собственного политического лица деятелей КПК (вроде Кан Шэна и Чэнь Бода), но и многих видных руководителей партии, в прошлом отнюдь не всегда выступавших вместе с ним (Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Пэн Чжэнь, Дэн Сяопин и др.). «Возникновение маоистской группировки, — писал известный политолог Ф.М. Бурлацкий, — не только результат усилий самого Мао Цзэдуна, но и объективной борьбы

и... для осуществления определенной суммы идей в области партийного, военного, национального строительства». Общей идейной платформой этой группы стал довольно разнородный круг революционно-националистических представлений, являвшихся подлинной основой их мировоззрения и сочетавшихся с выборочным восприятием ряда марксистских положений. Образование этой группировки стало важным этапом развития маоизма как идейно-политического движения, во многом предопределившим судьбы китайской революции.

Одним из факторов, способствовавших объединению вокруг Мао Цзэдуна широкого круга деятелей КПК, стало превращение Мао Цзэдуна именно в это время в главного и по сути единственного идеолога и теоретика КПК. Идейно-теоретичес- кая деятельность Мао Цзэдуна в яньаньский период носит весьма противоречивый, даже парадоксальный характер. С одной стороны, именно в Яньани окончательно оформляется утопический социальный идеал Мао Цзэдуна, базировавшийся на идеализации казарменного быта кадровых работников, «яньаньского образа жизни», и вобравший в себя многие традиционные уто-

567

пические представления (типа датун — «великой гармонии»), веками питавшие идеологию народных выступлений. Вместе с национализмом и воинствующим мессианством он стал детерминировать идеологию маоизма. С другой стороны, именно в Яньани Мао Цзэдун активно включается в работу по «китаизации марксизма», которая означала прежде всего попытку представить взятые на вооружение КПК идеологию и социальные идеалы как традиционные, «национальные» по своему происхождению, что было принципиально новым для КПК (и столь же характерным прежде для Дай Цзитао). «Социализм, — говорил на митинге в 1939 г. ближайший сподвижник Мао Цзэдуна и истолкователь его идей Чэнь Бода, — это самая прекрасная мечта, волновавшая людей в Китае на протяжении нескольких тысячелетий. Мо-цзы называл эту мечту "всеобщей любовью", в "Ли юнь" она именуется "великой гармонией". Идеал "великой гармонии" — идеал социализма и коммунизма — не является для нашей партии привнесенным извне, это внутренняя историческая потребность нашего народа, это — конечная цель нашей партии, и никто, кроме корыстолюбцев, не может отрицать этого... Диалектика истории такова: сначала Восток шел впереди и развитие цивилизации шло с Востока на Запад; затем Запад стал передовым... Однако Восток снова воспрянул... Восток стал передовым... Решающей силой этого Востока является Китай».

Эта новая самооценка партийной идеологии сочетается теперь у Мао Цзэдуна со стремлением приспособить свою версию марксизма-ленинизма к конкретным условиям борющегося за национальное спасение Китая. Прежде всего он усиливает пропаганду ряда положений марксизма-ленинизма (почерпнутых, правда, в основном из статей и книг популяризаторов, а иногда и вульгаризаторов марксизма), приспосабливая их к интересам национально-освободительной войны. Ссылаясь на пресловутую китайскую специфику, он прямо искажает некоторые фундаментальные положения марксизма, в частности об исторической роли рабочего класса, фактически подменяя их собственной идеей о решающей роли крестьянства в китайской революции, которая базировалась на субъективистской оценке положения в китайской деревне и всей социальной структуры Китая.

Вместе с тем эта теоретическая работа, которая рассматривалась Мао Цзэдуном и его соратниками как подготовка идеологического фундамента коммунистического движения, на рубеже 40-х гг. была дополнена разработкой политической программы, которую Мао Цзэдун рассматривал как обращенную не в

568

Естественно возникает вопрос о причинах, заставивших Мао Цзэдуна дополнить свою уже сложившуюся версию марксизма «демократической» программой. Почему он был неудовлетворен, как могло показаться, своей вульгаризаторской и субъективистской подгонкой марксизма к своему социально-утопичес- кому идеалу «казарменного коммунизма», почему он был вынужден обратиться к теоретическому наследию Сунь Ятсена, в освоении которого увидел возможность развития марксизма и его китаизации? Ответ мы можем увидеть, вероятно, в существенной новизне внутрипартийной и общеполитической обстановки

тию, подавляющее большинство которой пришло под знамена КПК под воздействием национального импульса, она, конечно же, не могла.

Тем более казарменно-аскетическая апологетика «яньаньского образа жизни» не могла стать той идеей, которая сплотила бы вокруг КПК китайскую нацию в борьбе против японских захватчиков, а затем и против гоминьдановского режима. Мао Цзэдун хорошо уловил новизну ситуации. Он смог увидеть, что именно в это время Гоминьдан вновь потянулся к идейному наследию Сунь Ятсена, но в то же время он правильно оценил невозможность для Гоминьдана удержать в руках знамя революционного национализма, знамя суньятсенизма. Чанкайшистскому Гоминьдану это было не по плечу, узкогрупповые интересы бюрократической буржуазии диктовали Чан Кайши близорукую радикальную политику, отталкивавшую от Гоминьдана его, казалось бы, естественных союзников.

В этих новых условиях Мао Цзэдун начинает рассматривать данное от имени КПК в 1937 г. согласие на признание суньятсенизма не только как плату за создание единого фронта. Он, видимо, принимает решение использовать суньятсеновское идей- но-теоретическое наследство в борьбе за власть с Гоминьданом. Можно предположить, что при этом он учел исторический опыт реализации идей Сунь Ятсена после его смерти, опыт борьбы за суньятсеновское наследство. Речь идет не только о таких консервативных, традиционалистских истолкователях суньятсенизма, как Дай Цзитао и Чэнь Лифу. Было и другое направление истолкователей: Чэнь Гуньбо (и другие реорганизацио-

569

которые интерпретировали суньятсенизм в национально-демокра- тическом духе. При всех глубоких различиях в позициях участников этих политических и идеологических дискуссий их всех во многом объединяло понимание огромного потенциала суньятсенизма как идеологии особого, «китайского» пути преобразования Китая и всего мира. Формулирование и развитие концепции «новой демократии» во многом опиралось на это наследство и во многом стимулировалось именно поиском «своего» пути.

Основное содержание новой концепции можно рассмотреть в трех аспектах. На первый план Мао Цзэдун выдвигает идею национального спасения, идею сплочения во имя борьбы с японской агрессией и шире — борьбы против империалистического гнета. Национальное освобождение и возрождение величия китайской нации — вот исходный момент концепции «новой демократии». Одна из предпосылок этого сплочения — демократизация китайского общества, отказ от однопартийной диктатуры Гоминьдана, переход к многопартийной системе, в которой КПК будет играть ведущую роль как подлинный выразитель чаяний нации. Вместе с тем национальное освобождение и демократизация должны привести и к обновлению экономической жизни, но при сохранении системы частной собственности и рыночных отношений. Феодальные пережитки в деревне должны быть преодолены путем проведения аграрной реформы, национальное предпринимательство должно поощряться, а национальный рынок защищаться, хотя одновременно должны быть созданы условия и для привлечения иностранного капитала. Предприятия, принадлежащие бюрократическому капиталу, должны быть преобразованы в государственный сектор, которому надлежит занять ведущее место в экономике. Новая власть должна проявлять заботу об улучшении жизни народа, а в области социальных отношений придерживаться принципов взаимовыгодного

ли КПК, увидевшие в этой концепции мощное идеологическое оружие борьбы за власть.

Легко заметить, что основные положения «новой демократии» во многом восходят к «трем народным принципам» Сунь Ятсена — национализму, народовластию, народному благоденствию, отличаясь от них прежде всего характером постановки вопроса о власти. Концепция «новой демократии», в отличие от суньятсенизма, использовала такие важные для ленинизма понятия, как «классы» и «диктатура». Социальная опора новоде-

570