Бельская А.А. Полифония заглавия романа Дым

Кафедра русской литературы. Научные статьи

Бельская А.А. Полифония заглавия романа И.С. Тургенева «Дым» // Спасский вестник. 2005. № 12.

Заглавие любого произведения – это «компрессированное, нераскрытое содержание» текста, его доминанта, «аббревиатура» смысла. Являясь первым знаком произведения, заглавие вводит читателей в его художественный мир, лапидарно отражает тематическую, композиционную, концептуальную, эмоциональную основу и представляет собой первую – собственно авторскую – интерпретацию1.

Заглавия романов И.С. Тургенева отличаются своим структурным и функциональным разнообразием: только первый из них назван по фамилии главного героя («Рудин»), т.е. само заглавие как основной план произведения выделяет план данного персонажа; названия других романов в сжатой форме выражают либо главную тему («Дворянское гнездо»), либо центральную проблему («Накануне», «Новь»), либо основной конфликт («Отцы и дети»). В заглавие романа «Дым» вынесено слово-символ, которое является формой обозначения сквозного образа произведения и которое по мере организации текста расширяет своѐ значение и приобретает обобщающий и универсальный характер.

В тургеневедении давно замечено, что заглавие «Дыма» символично: одни исследователи считают, что введением «аллегорического заглавия» автор «недвусмысленно» отвергает нигилистическое движение и образ «дыма» является символом непрочности, эфемерности революционных начинаний (А.Г. Цейтлин)2 , другие полагают, что название романа является символом «газообразного», «непланетарного» состояния всей России, вступившей в полосу нового общественного и социально-экономического развития (А.И. Батюто, А.Б. Муратов)3 . При всѐм различии трактовок несомненно, что акцент учѐные делают на социальный аспект. Более широкое толкование образа дыма даѐт в своих работах О.Н. Осмоловский. Специально не ставя вопрос о заглавии романа, учѐный выявляет его

символический подтекст в целом и справедливо считает, что «тема дыма – хаотической, противоестественной жизни» – начинает своѐ существование уже в названии произведения и влияет на его структуру, сюжет, принципы изображения действующих лиц, специфику их психологических характеристик и создаѐт метафизический план художественного изображения

– о «стихийности натуры и неясности природы человеческих отношений», о трагической судьбе человека вообще4.

Мы попытаемся доказать, что заглавие романа Тургенева многозначно и не только связано со всем содержанием текста, но и раскрывает особенности мировосприятия и мироощущения автора, имеет интертекстуальные и автоинтертекстуальные связи.

Заглавие «Дыма» прежде всего указывает на определѐнную ситуацию, воссозданную в романе. Возвращающийся из Баден-Бадена в Россию Литвинов из окна поезда наблюдает за бесконечной вереницей то беловатых, то более тѐмных, смешанных с другими клубов пара, за их однообразной, торопливой, скучной игрой5. В этой сцене образ дыма имеет конкретное значение – это газообразный продукт, выделяющийся в воздух. В своѐм материальном виде образ дыма возникает в романе и раньше (в сценах, повествующих о разных «партиях» русского общества: кружке Губарева, пикнике генералов). Между тем читателю, знакомому с символическими обозначениями, заглавие романа открывает такие метафорические смыслы,

как призрак, мираж, пелена, чад.

Символика дыма подготавливается первыми страницами романа: сценами у «русского дерева», в кофейне Вебера, в игорном доме, собрания у Губарева, в последней из них образ дыма возникает не просто в своѐм конкретном облике, но его модификация – чад (едкий, удушающий дым) – метафорически раскрывает какое-то «одурманенное» сознание той части радикально настроенной русской эмиграции, которая почти вся состоит из «прекрасных людей», а «в результате ничего не выходит» (С. IX,164). Тот же самый беспорядок мыслей, «бессвязную и безжизненную болтовню», что на заседании губаревского кружка, Литвинов наблюдает у аристократов на вечере у Ратмировых. Взгляды, суждения генералов-реакционеров, идеи славянофилов, защищаемые князем Коко, с точки зрения автора, столь же химерны и призрачны, как и губаревцев: «Какое старьѐ, какой ненужный вздор, какие плохие пустяки занимали все эти головы, эти души, и не в один

только этот вечер занимали их они <…> И какое невежество в конце концов! Какое непонимание всего, на чем зиждется, чем украшается человеческая жизнь!» (С. IX, 247-248). Пожалуй, только образ Потугина, при всей его озлобленности и желчности, дорог писателю. Устами этого героя автор отстаивает мысль о России как одной из европейских стран, призванной органически усваивать достижения западной цивилизации (С. IX, 173). Но даже Потугин «есть маленькая charge», поскольку в его лице представлен «совершенный западник». По сути дела, Тургенев создаѐт в романе своеобразную картину-символ, в которой отражается пореформенная русская жизнь, охваченная «газообразными» идеями и мнениями. Венчают эту картину тягостные размышления Литвинова, осознающего иллюзорность «болтовни» и военной петербургской аристократии, и радикаловсоциалистов, и славянофилов, и западников. Собственная жизнь и прежде всего русская жизнь – всѐ людское и особенно русское представляется герою дымом: «Дым, дым», – повторял он несколько раз <…> Всѐ дым и пар, думал он <…> Вспомнилось ему многое, что с громом и треском совершалось на его глазах в последние годы… Дым, шептал он, дым; вспомнились горячие споры, толки и крики у Губарева, у других, высоко- и низкопоставленных, передовых и отсталых, старых и молодых людей… Дым, повторял он, дым и пар. Вспомнился, наконец, и знаменитый пикник, вспомнились и другие суждения и речи других государственных людей – и даже всѐ то, что проповедовал Потугин… дым, дым и больше ничего» (С. IX, 315-316). Реалии русской жизни сопоставляются с дымом не только героем, но и автором. Заглавие романа, соотносясь с ключевой метафорой, уподобляет общественно-политическую жизнь пореформенной России, с еѐ дымом, чадом, мглами, туманами, «всеобщей газообразности». Нет сомнения, что название романа отражает авторское видение изображаемой ситуации, негативное отношение писателя к происходящим в обществе преобразованиям и дым выступает метафорическим обозначением неустроенности, «слепого мрака заплесневевшей жизни» России, неясности, неопределѐнности пути развития русской политической мысли. Это подтверждают замечания самого Тургенева, сделанные А.П. Голицыну по поводу неудачной попытки перевода романа на французский язык: «Согласен, что название “Fumеe” – на французском языке совершенно не годится <…> Что бы сказали о заглавии “Неизвестность”? Или – “Между

прошлым и будущим”? Или – “Без берегов”? Или, может быть, “В тумане”?» (П. VI, 422). Предложенная автором серия названий, прежде всего, «предсказывает» развитие социальной темы. Но заглавие тургеневского романа связано не только с социально-политической проблематикой, оно выражает целый ряд других важнейших смыслов произведения.

На фоне «дыма», призрачности глубоких человеческих чувств писатель рисует порывистые, страстные отношения Ирины и Литвинова. Отказавшемуся от правильного, благоустроенного, добропорядочного будущего герою кажется, что «изо всех этих – в дым и прах обратившихся – начинаний и надежд осталось одно живое, несокрушимое» – любовь к Ирине (С.IX,299). Позже собственные чувства, желания, стремления и мечты представляются Литвинову тоже дымом. Изображая бурную страсть, с муками, ложью, терзаниями, хаосом, писатель вскрывает как еѐ своеобразную красоту, так и разрушительную мощь. Любовь героев «Дыма» менее духовна, чем других персонажей тургеневских романов; в ней больше мятущейся чувственности, страдания. Для Литвинова она становится своеобразной пыткой, мучительной, болезненной, вплоть до излома души. С помощью таких образов-символов, как «буря», «вихрь», «гроза»,«грозовой ливень», «грозовая туча», «омут» и др., автор утверждает страстную напряжѐнность и ураганность чувств героев, устрашающую красоту и могущество их любви-страсти, стихийное, тѐмное, повелительное и недоброе начало в ней, более того, выводит историю любви героев в контекст философской проблематики – указывает на отсутствие в жизни гармонической упорядоченности, на роковую зависимость человека от не подвластных ему природных законов. В науке давно доказано, что в первых романах Тургенева символы имеют «универсальный лирико-философский “сверхсмысл”»6. В «Дыме» они тоже универсальны, причѐм писатель использует символы в обычном для них качестве – они указывают на выход образа за собственные пределы и на присутствие смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного. Учѐные считают, что в романе Тургенев чаще всего применяет символические средства при показе «сложной, запутанной и неясной» душевной жизни главных героев и наиболее символизирован образ Ирины7. Между тем очевидно, что при передаче психологических состояний и переживаний Литвинова писатель столь же часто прибегает к образам, имеющим дополнительное

эмоционально-символическое значение («пытался вырваться из заколдованного круга, в котором мучился и бился безустанно, как птица,

попавшая в западню»; «несносная тоска», спускающаяся коршуном» и др.). В

развитии сюжета героя явно присутствует тема дыма: дым – дымка и пелена любви – это то состояние, которое заслоняет от Литвинова всѐ, что казалось до встречи с Ириной желанным и дорогим, заволакивает туманом все его прежние «предположения, планы, намерения», покрывает мраком всю его будущность. Понимая «важность обязательств, святость долга», пытаясь изгнать «из головы образ Ирины», Литвинов, однако, отступает от нравственного. Открытые его душе «святыни» – самоотверженность, благородство, великодушие невесты, собственное нравственное сознание – понимание «ужаса и безобразия» своего положения сначала как бы «отуманивает» эстетический восторг. Герой находится под постоянным воздействием очарования манящей чувственной красоты: «Литвинов самому себе не смел или не мог еще признаться, до какой степени Ирина ему казалась красивою и как сильно она возбуждала его чувство» (С. IX, 223). Испытывая эстетическое благоговение и неистовство страсти, Литвинов, подчиняясь голосу сердца, пренебрегает моральным законом, отступает от долга и – словно «падает в бездну». Чувства обоих героев романа даны как стихийно-иррациональные, а их любовь – как проявление «тайных сил». Литвинов «охвачен чем-то неведомым и холодным», причѐм любовь-болезнь

– «страшное, неотразимое чувство» – несѐт ему « вихрь и мрак внутренней борьбы», «хаос» чувств, «бестолковую полутьму », но всѐ-таки «его правдой, его законом, его совестью» становится «любовь, любовь Ирины» (С. IX ,265265). Роковой силой у Тургенева выступает не только любовь-страсть, но и красота, причѐм красота, не совпадающая с добром, а заключающая в себе «какие-то неведомые глубины и дали», что-то от стихии хаоса, а значит, опасное, угрожающее и в то же время пленительное, влекущее своей таинственностью.

В «Дыме» писатель ближе, чем в первых своих романах, подходит к изображению демонической красоты. Н.О. Лосский в известном сочинении «Мир как осуществление красоты» отличительными еѐ признаками называет «очень утончѐнную и привлекательную» внешность и «полное изумительных каверз и интриг» поведение. С точки зрения русского философа, носители демонической красоты – «инфернальные» натуры – всегда бывают «глубоко

раздвоенными»: «Это люди, одарѐнные незаурядными способностями. Они не только инстинктивно, как все существа, стремятся к полноте бытия, своего и вселенского, но сознательно предъявляют к жизни высокие требования и бывают глубоко не удовлетворены средою и самими собою». Однако «внимательный анализ чуткого ко злу человека», по мнению философа, непременно откроет в демонической красоте «изъяны, например что-нибудь жестокое, колючее, дисгармоническое»8. Тургенев рисует Ирину «поразительно» красивой женщиной, с изящными, почти изысканно правильными чертами лица. Вместе с тем во всѐм еѐ облике есть «что-то тѐмное», «что-то своевольное и страстное <…> опасное и для других и для неѐ» (С. IX, 180). Образ Ирины окружѐн в романе дымкой таинственности: «таинственные глаза» героини напоминают глаза египетских божеств, еѐ постоянно сопровождают образы мглы или тумана, т.е. чего-то зыбкого, изменчивого, непостоянного. На баденском вокзале Ирина исчезает «в молочной мгле тумана» – двойной образ выступает развѐрнутой метафорой, указывающей на загадочность еѐ личности и стихийность натуры. Характерно, что в цветописи героини доминирует чѐрный цвет («высокая стройная дама в шляпке с короткою черною вуалеткой», «на ней было чѐрное креповое платье», «закутанная в чѐрную мантилью, стояла женщина», «дама в чѐрной мантилье, с вуалью на лице»). Перед Литвиновым образ Ирины возникает «в своей чѐрной, как бы траурной одежде» (С. IX, 101). Согласно традиционной символике, чѐрный цвет – это символический знак господства низших сил в человеке, символ теневой или тѐмной стороны его личности9. У Тургенева чѐрный цвет, являясь ключевым при строении образа Ирины, имеет аналогичное значение – он символически указывает на отсутствие в героине светлой позитивной энергии, на инфернальность еѐ натуры. Важное место в романе принадлежит также метафоре цветка. В своих произведениях при изображении иррациональной стихии страсти писатель прибегает ко всему разнообразию красочной и звуковой палитры и даже ассоциирует проявление таинственного с «впечатлениями обоняния и осязания»10. В «Дыме» образ Ирины постоянно сопровождают душистые цветы гелиотропов. Их «неотступному, неотвязному, сладкому, тяжѐлому» запаху автор уподобляет саму страсть (С.IX,178). Для Литвинова всѐ заветное и мучительное, отрадное и тягостное, что связано с Ириной, сосредоточивается в этих синих цветках страсти. Ирина влечѐт к себе

поистине демонической красотой: «И снова при одном этом имени что-то жгучее мгновенно, с сладостной болью, обвилось и замерло вокруг его сердца» (С.IX,306). Легко заметить, что здесь по ассоциации возникает образ, напоминающий змею, пригретую на груди. Традиционно змея символизирует искушение, во многих культах с ней связана сексуальная символика. Примечательно, что при изображении Ирины нередко появляется такой змеиный знак, как «яд» («тонким ядом разлились по его жилам знойные воспоминания»; «не отделаешься ты от этого яда до конца»; « яд слишком глубоко проник в меня»; «даѐшь пить из золотой чаши,.. но яд в твоем питье»). В самой красоте героини таится грозная, разрушительная и злая сила, и сама любовь еѐ, эгоистичная по своей природе, отравляет и опустошает душу. Выделяясь среди аристократического общества умом, критическим отношением к окружающей среде, стремлением к более наполненному существованию, Ирина, со своими страстями и страданиями, надломленностью и грустью, способна, однако, любить только ради своего «я». В сложном мире героини, в его туманной глубине и неясной мгле, в подсознании живѐт пугающая и опасная дисгармония. Личность Ирины поражает своей двойственностью и противоречивостью, характер еѐ странен, чувства изменчивы: она часто обвиняет себя в дурных побуждениях, которых не имеет, и упорно отрицает свои действительные недостатки; она готова любить, но «горда как бес» и «испорчена до мозгу костей»; она умна, но ум еѐ «озлобленный»; она понимает, что Литвинов – это единственный «живой человек» в еѐ жизни и всѐ «светлое» связано только с ним, но не хочет порвать с миром «мѐртвых кукол»; ей «невыносимо, нестерпимо» душно в свете, но она не может не дышать его воздухом. Ирина внешне прекрасна, но внутренне порочна. В еѐ чарующей красоте сокрыты «опасная» сила и власть женщины, и по мере того, как в Литвинове растѐт подчинение красоте и женской силе, в нѐм заглушается нравственное. Для героя обворожительная и одновременно «тѐмная» и «опасная» красота Ирины обладает большей силой, чем ангельская доброта, душевность, простота Татьяны. Нравственное

ипрекрасное оказываются в романе в разных плоскостях. Между тем красота

идобро, зло и безобразие не только различны, но и тождественны у Тургенева. Соотнесѐнность внешнего и внутреннего в образе Ирины проявляется при показе изменений черт, линий еѐ внешней красоты («злая улыбка», «сумрачное лицо», «презрительная суровость» и др.), которые

отражают не только перемены во внутреннем мире, строе чувств, но и раздвоенность натуры героини. Знаменательно, что в жизни Литвинова наступает момент, когда красота Ирины теряет для него прежнее могущество: «<…> образ Ирины в том виде, в каком он навек напечатлелся в его последнем воспоминании, тихо предстал перед ним <…> Но ненадолго… Он опомнился и с новым порывом негодования оттолкнул прочь от себя и те воспоминания и тот обаятельный образ» (С.IX,309). В финале романа автор сообщает, что, как только в Литвинове исчезают «последние следы овладевшего им очарования», в Ирине ему смутно чуется «что-то опасное под туманом, постепенно окутавшим еѐ образ» (С.IX,319). В контексте истории любви героев заглавие «Дым» символизирует как стихийность, иррациональность, непостижимость натуры человека, природы его взаимоотношений, так и неясность, непрочность, переменчивость овладевающей им любви-страсти. Красота и страсть предстают у Тургенева неразрывно связанными, и, показывая их непобедимую мощь и торжество, писатель признаѐт, что несут они человеку «небывалые ощущения» – сильные, сладкие и одновременно недобрые. Красота и страсть ведут Литвинова к потере не только душевной целостности, но и веры в то, что жизнь имеет смысл, к восприятию еѐ как дыма.

Следует отметить, что заглавие романа устанавливает интертекстуальные связи с произведениями других авторов, в частности, с поэзией Ф.И. Тютчева. Тургенев гордился дружбой с поэтом, который тем не менее не принял «нравственного настроения» автора «Дыма» и, упрекая его в отсутствии «национального чувства», даже написал два стихотворения, в которых «оплакивал ложную дорогу», избранную писателем. Нас интересуют не столько стихотворение Тютчева «Дым» и эпиграмма «И дым отечества нам сладок и приятен!..», сколько те лирические произведения, в которых ключевым образом выступает образ дыма. В одном из них – «Как над горячею золой…» – поэт сравнивает человеческую жизнь с дымом («Так грустно тлится жизнь моя / И с каждым днѐм уходит дымом; / Так постепенно гасну я / В однообразье нестерпимом!»), в другом – «Как дымный столб светлеет в вышине!..» – он уподобляет еѐ даже не дыму, а тени, бегущей от него («Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, – / Не светлый дым, блестящий при луне, / А эта тень, бегущая от дыма …»)11. Своим пафосом – жизнь однообразна и представляет собою постепенное

угасание, она «с каждым днѐм уходит дымом» – тютчевские стихотворения близки Тургеневу. В трактовке писателя не только страсть предстаѐт как чтото сверхличное, нарушающее жизнь человека, делающее еѐ мятежной, необузданной и одновременно зыбкой, неустойчивой, но и само его существование – как что-то тревожное, бесполезное, бесследно исчезающее. Точно так же, как Тютчев, Тургенев соотносит человеческую жизнь с дымом, точнее с «постоянно меняющейся», «торопливой», но при этом «однообразной», «ничего не достигающей» игрой дыма, и утверждает драматическую обречѐнность человека в мире: «<…> всѐ торопится, спешит куда-то – и всѐ исчезает бесследно, ничего не достигая; другой ветер подул – и бросилось всѐ в противоположную сторону и там опять та же безустанная, тревожная и – ненужная игра» (С. IX, 315). В контексте романа проявляется экзистенциальная символика образа дыма: дым выступает своеобразной авторской моделью бытия человека.

Принято считать, что по своим пессимистическим настроениями и философским положениям «Дым» созвучен лирико-философскому очерку «Довольно», в котором утверждается мгновенность и быстротечность человеческой жизни, недолговечность и тленность в ней любви, красоты, искусства. Между тем поставленные в романе проблемы любви и красоты решаются не столь безнадежно, как может показаться на первый взгляд. В «Дыме» изображены два вида любви: испепеляющая страсть, когда некий животный магнетизм, возникающий в глубинах человека, притягивает людей друг к другу, и естественное чувство, гармоническое взаимодействие двух любящих существ. В науке уже отмечалось, что «метания» Литвинова между Татьяной и Ириной уподоблены в романе «свету и тьме, влечению к ангелухранителю и бесу-искусителю»12. Сопоставление двух типов женщин – страстной Ирины и кроткой Татьяны – определѐнно имеет у Тургенева метафизическое значение: это не только оппозиция демонической красоты и внутренней нравственной красоты, но и демонического и ангельского начал в человеке. Татьяна предстаѐт в романе «добрым гением», «святой», «ангелом», Ирина – падшим ангелом («грязью осквернены... белые крылья»). Характерно, что образ красавицы Ирины сопровождают образы тьмы, мглы, тумана, Татьяны – света и солнца. Добрая, любящая, деликатная до кротости невеста Литвинова некрасива («девушка великоросской крови, русая, несколько полная и с чертами лица немного

тяжѐлыми»), но внешняя некрасивость не лишает героиню привлекательности, напротив, оттеняет еѐ естественную красоту. У Татьяны добрые, кроткие, умные светло-карие глаза, ясный и доверчивый взгляд, постоянный луч солнца на лице – всѐ это делает ощутимой красоту еѐ духовной натуры. Примечательно, что Литвинов, любящий Ирину тѐмно и страстно, испытывает к Татьяне чувство светлое, она, в свою очередь, любит не безудержно и пылко, а бескорыстно и самоотверженно. Важное значение в «Дыме» имеет сцена встречи после трѐх лет разлуки Татьяны и Литвинова, который, собираясь в дорогу, радуется, как дитя: «<…> уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему стало вдруг и светло… Так точно, когда солнце встаѐт и разгоняет темноту ночи, лѐгкий ветерок бежит вместе с солнечными лучами по лицу воскреснувшей земли» (С. IX, 320). Сравнивая изображаемые в романе реалии и лица с явлениями природы, писатель уподобляет «тѐмной ночи» всѐ, что связано с Ириной: еѐ красоту, любовь; соотносит со светом, солнечным лучом, лѐгким ветерком образ Татьяны, проводит аналогию между «воскреснувшей землѐй» и душевным состоянием Литвинова, который не только возвращается к жизни, но и собственным внутренним опытом начинает постигать истинное отношение между красотой и добром, прекрасным и нравственным. Описывая встречу Литвинова и Татьяны, автор утверждает мысль, что даже некрасивый человек, излучающий доброту и нежность, является по-настоящему прекрасным. Так у Тургенева из несоответствия – различие красоты и добра

– проступает соответствие – антиномичность добра и зла. Оппозиции ангел /

бес, добро / зло, свет / тьма, солнечный луч / туман (мгла) служат важным

«ключом» для понимания личности тургеневских героинь, при этом моделирующими категориями, с помощью которых раскрываются их морально-этические качества, выступают красота – некрасота. Впрочем, решение проблемы красоты не ограничивается в «Дыме» показом красоты добра и зла в красоте. Рисуя неоднозначные, сложные, запутанные отношения Ирины и Литвинова, страсть с еѐ злом и хаосом, писатель вскрывает их особую поэзию и красоту. При изображении столкновения естественного и нравственного художественную победу у Тургенева одерживает красота. Тем не менее как высоко ни ценит писатель красоту, «чувство изящного», большее значение для него имеет нравственная сфера.