Виролайнен М.Н. Речь и молчание

«СДЕЛАЕМ СЕБЕ ИМЯ»

(Миф числа у Михаила Погодина и Велимира Хлебникова)

«В Истории идет Геометрическая прогрессия. Найдя среднее

пропорциональное число, можно предвидеть и будущее, как те перь прорекается прошедшее. Вот пример подобной пропорции: Если Крестовый поход так относится к реформации, то как ре формация относится к Z и проч.? К. П. : Р. = Р. : Z. Таким об

разом можно отыскивать и первый, и четвертый члены».

«Пусть время есть некоторый ряд точек a, b, c, d... m. <...>

...дальние точки могут быть более тождественны, чем две сосед ние, и <...> точки m и n тогда подобны, если m–n делится без остатка на y. В законе рождений y = 365 годам, в лице войн y = 365–48 = 317 годам. Начала государств кратны 413 годам,

то есть 365 + 48...» Вот две цитаты. Одна — из «Исторических афоризмов»

М. П. Погодина1, другая — из «Нашей основы» Велимира Хлеб никова2. Вторая содержит в себе ответ на задачу, сформулирован ную в первой. Только вычислено не среднее пропорциональное, а среднее арифметическое число, ибо построена не геометриче

ская, а арифметическая прогрессия. Но выдержан тот же мате

1 Погодин М. Исторические афоризмы. М., 1836. С. 5. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением литерой П и указа нием страницы.

2 Хлебников Велимир. Творения. М., 1986. С. 631. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением литерой Х и указани ем страницы.

411

lib.pushkinskijdom.ru

матический принцип, отнюдь не сводимый к простым цифровым

выкладкам: параграф третий «Нашей основы», откуда взята ци

тата, называется «Математическое понимание истории. Гамма

будетлян» и отсылает читателя к пифагорейской традиции. Перед нами, таким образом, не что иное как миф числа.

У Погодина он дан лишь в потенции, лишь в намеке. Для Хлеб

никова, как известно, он составлял одну из постоянных компо

нент сознания.

Соединение Хлебникова и Погодина в общем сюжете не толь

ко на первый взгляд кажется парадоксальным. Они не связаны пре

емственностью, психологически и творчески они полярно проти воположны друг другу. Погодин — хотя и мечтательный, но эмпи

рик, любитель надежных оснований, крепкого быта, представитель трезвого, рационального, консервативного склада, хранитель и со биратель фактов. Хлебников — безбытный странник, утопист и бунтарь, взаимодействующий с фактом лишь в точке его взрыва.

Оказывается, однако, что миф числа в том его русском изво

де, который здесь будет прослежен, содержит в себе нечто такое, перед чем эти противоположности отступают на задний план.

«Исторические афоризмы», которыми Погодин явно гордился, не получили высокой оценки в русской культурной традиции. Их

давно уже принято квалифицировать как необоснованную претен

зию на создание философии истории, все опорные положения которой вторичны, ибо заимствованы из немецких источников1.

1 Впрочем, в пушкинском «Современнике» (1836. Т. 1. С. 296–302) был помещен весьма благожелательный отзыв на книгу, написанный Гоголем и отредактированный Пушкиным, смягчившим некоторые едкие замеча ния, первоначально содержавшиеся в гоголевской рецензии. Из этого, од нако, не следует, что Пушкин разделял взгляды Погодина. По предполо жению И. М. Тойбина, знаменитое пушкинское высказывание: «...прови дение не алгебра. Ум ч<еловеческий> <...> не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия провидения» (Пушкин. Полн. собр. соч. [М.; Л.], 1949. Т. 11. С. 127), — является ответом на погодинские афо ризмы, иные из которых Погодин читал Пушкину еще в декабре 1826 г. (см.: Тойбин И. М. Пушкин и философско историческая мысль в России на рубеже 1820 х и 1830 х годов. Воронеж, 1980. С. 26–28).

412

lib.pushkinskijdom.ru

Погодин печатал свои афоризмы в «Московском вестнике», за

тем выпустил их отдельным изданием в Московской универси

тетской типографии, но трудно предположить, чтобы они чи

тались и перечитывались во второй половине XIX и в начале ХХ века. Тем более интересен тот факт, что в погодинской кни

жечке содержатся и зерна философии истории Льва Толстого1,

и предвестия учения Вернадского о ноосфере2, и вопросы,

на которые ответит гумилевская теория пассионарности3. Этот

1 Ср.: «Каждый человек действует для себя, по своему плану, а выхо дит общее действие, исполняется другой высший план, и из суровых, тонких, гнилых нитей биографических сплетается каменная ткань Ис тории» (П, 64). Существенно, что этот фрагмент был процитирован в гоголевской рецензии. Вероятнее всего, впрочем, что в данном случае перед нами совпадение, а не заимствование идей (см.: Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 193–194).

2 Ср.: «Один думает в тиши своего кабинета над книгою, другому мысль мелькнет в церкви среди молитвы, третий встретится с нею в дружеском разговоре. Кажется — сии мысли остаются без всякого следствия и, оди нокие, погребенные в душах, забываются, погибают. Нет, они сообщаются между собою через тайные каналы по воздуху, складываются вместе на не видимых счетах природы, и итог их обнаруживается иногда через девянос то девять лет в сотое» (П, 62). Погодин то и дело возвращается к уподоб лениям природного мира (минерального, растительного, животного) — ми ру социальному (телесному и духовному), движения атомов — движению духа человеческого, природных катаклизмов — прорыву мысли через веко вые плотины предрассудков. Он соотносит эти явления скорее метафори чески, чем буквально — и все же слишком настойчиво, так что за этим про читывается нечто большее, чем поэтическое уподобление (см.: П, 53, 74, 76–77, 80, 91, 100, 123). Мысль, дух человеческий — такая же составляю щая единого мира, как неживая и живая природа — вот что стоит в под тексте его сравнений. И если из поэтики художественных произведений нам хорошо известен феномен реализации метафоры в сюжет, то, вероятно, реализация метафоры в научную мысль (Вернадского, например) менее из вестна лишь потому, что еще не существует поэтики науки.

3 Ср.: «Взгляните на реку весною за минуту перед вскрытием: как спокой ны и неподвижны ее скованные воды! Но вдруг треснул лед, поднялась вода и взорванные глыбы бурной чередою, одни через другие, понеслися в далекое устье. Вот всеобщее движение народов в IV и V веках. — Но кто им дал этот первый толчок? От чего они, дотоле спокойные на своих местах, вдруг, коль ца електрической цепи, прониклись одной силой и устремились куда глаза глядели, как будто не владея собою? И потом все уселись, успокоились! Ло вить такие минуты — мудреная задача для Историков Философов; изобра жать их прекрасная задача для Художников Историков» (П, 84–85); «Вни мательно рассматривая великие происшествия, видишь, что не одни люди дей ствуют, — например, личность человеческая как будто исчезает, и дух какой то носится и возбуждает» (П, 48; см. также с. 63, 72).

413

lib.pushkinskijdom.ru

факт можно бы объяснить существованием общего круга источ

ников, с которыми так или иначе связаны упомянутые идеи

иконцепции. И такое объяснение будет вполне справедливым,

но оно заслонит другую сторону дела: настойчивость, с кото рой возвращалось к этим идеям русское культурное сознание.

Видимо, нечто очень типичное для него оказалось выраженным

в погодинских афоризмах.

Личностное несходство Хлебникова и Погодина, а также

почти равная нулю вероятность заимствования Хлебникова у Погодина — вот два обстоятельства, которые позволяют про

следить типическое в поразительном множестве совпадений, встречающихся на путях мысли этих двоих. А потому те же

совпадения могут прояснить и то, на какой почве (умственной

ипсихологической) сложился русский вариант мифа о числе.

* * *

ИПогодин, и Хлебников относились к кругу мыслите

лей, одержимых идеей единства. Оба они понимали ее одно

временно и в обобщенно философском смысле (единство как связь всего сущего), и в смысле, так сказать, арифмологиче ском1: единство = единице. Для каждого из них принцип

единства виделся главным ключом к пониманию судьбы челове

чества.

Хлебников: «По мере того, как обнажаются лучи судьбы, ис чезает понятие народов и государств и остается единое челове чество, все точки которого закономерно связаны» (Х, 630). По

годин: «История должна из всего рода человеческого сотворить

одну единицу, одного человека, и представить биографию это

го человека чрез все степени его возраста» (П, I; см. также

1 То есть наделяющем число понятийно логическим содержанием. Так оперировали числом и пифагорейцы, и каббалисты, и неоплато ники, и средневековые схоласты, и более поздние мистики разного толка.

414

lib.pushkinskijdom.ru

с. 80, 89). Погодинская мысль звучит еще более заостренно, чем хлебниковская, числовой аспект в ней акцентирован1.

Прозреть в видовом — родовое. Такой пафос естественно воз никает при трактовке человечества как одной единицы. Хлебников:

«Пусть на могильной плите напишут: он боролся с видом и сорвал

с себя его тягу. Он не видел различия между человеческим видом

и животными видами» (Х, 577; см. также с. 587). Погодин: «...все

они (то есть истории религий, образов правления, искусств, наук, отдельных народов, отдельных человеческих жизней и т. п. —

М. В.) суть виды одного рода и находят себе разительное подобие

вразвитии царств природы» (П, 3; см. также с. 115).

1 Еще раз подчеркнем: нас интересует сейчас не оригинальность, а типичность воззрений. Афоризм Погодина, не только по мысли, но и по самой своей формулировке восходит к Шлецеру и Гердеру, ко торых переводили и пересказывали на страницах редактируемого им «Московского вестника». Вот эта мысль, как ее выразил Шлецер: «Род человеческий есть одна единица. <...> Всемирная история должна быть одною картиною, должна составить одно continuum» (Московский ве стник. 1827. Ч. 5, № 18. С. 173). Вот она же повторяется в шевырев ской трактовке Гердера: «Мысль его философии истории: собрать мно горазличные черты народов, чтобы составить из них всеобщую физио гномию человечества» (Шевырев С. Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов. М., 1836. С. 269). Человечество, представленное как человек, и оно же, представленное как единица, — эта формула подхвачена и Гоголем: «Шлецер, можно сказать, первый почувствовал идею об одном великом целом, об одной единице, к кото рой должны быть приведены и в которую должны слиться все времена

и народы» (Гоголь Н. В. Шлецер, Миллер и Гердер // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. [Л.], 1952. Т. 8. С. 85). О Гердере: «Вез де он видит одного человека как представителя одного человечества» (Там же. С. 88). И, наконец, о Погодине: «Он первый у нас сказал, что „история должна из всего рода человеческого сотворить одну единицу, одного человека...“» (Гоголь Н. В. Исторические афоризмы Михайла Погодина // Там же. С. 191). Одним словом, налицо и немецкие источ ники, так или иначе в свою очередь восходящие к средневековой мис тике, налицо и русская традиция, одновременно с Погодиным и вслед за ним подхватившая этот круг идей, оставшийся актуальным и в хлеб никовскую эпоху. Подобными комментариями можно было бы снабдить каждый шаг дальнейших рассуждений. Но, как уже было сказано, сей час нас интересуют не источники, не преемственность, и тем более не оригинальность воззрений — и потому к ним мы уже возвращаться не будем. Нас интересует то типическое, что заставило совершать движе ние по одному и тому же кругу двух столь не схожих и не связанных между собою людей, как Хлебников и Погодин. Только за этим типи ческим мы и будем в дальнейшем следить.

415

lib.pushkinskijdom.ru

Человечество как одна единица (а не множество единиц),

как род (а не множество видов) Погодиным уподобляется при

родному царству (П, 54), Хлебниковым воссоединяется с ним.

Но почему так важна эта идея единства? Выдвигаемая самы ми различными культурами, она далеко не всегда имела один

итот же смысл. Для того типа сознания, который является пред

метом рассмотрения в настоящей статье, сверхактуальность этой

идеи состояла в том, что она обеспечивала возможность пости

жения единого закона. Погодин заявлял об этом на первой же странице «Исторических афоризмов»: «Есть один закон, по ко

ему образуется человечество»1. По преимуществу историк, он ис

кал единства и единого закона прежде всего в истории. Хлебни

ков — по преимуществу поэт — искал их прежде всего в языке.

Но это различие лишь подчеркивает сходство, ибо каждый из

них избрал для себя ту реальность, которую полагал наиболее универсальной. Как для Погодина будущая идеальная история должна была собрать воедино всю практику человечества, так для Хлебникова ту же функцию призван был выполнить единый

заумный язык. Его цель — «создать общий письменный язык, об

щий для всех народов третьего спутника Солнца, построить письменные знаки, понятные и приемлемые для всей населенной человечеством звезды <...>. Думая о соединении человеческого рода, но столкнувшись с горами языков, бурный огонь наших

умов, вращаясь около соединенного заумного языка, достигая

распылением слов на единицы мысли в оболочке звуков, бурно

ивместе идет к признанию на всей земле единого заумного язы ка» (Х, 620–621, 623). И не случайно, захваченный идеей созда ния единого языка, Хлебников в то же время одержим истори

ческими штудиями, а Погодин уподобляет задачу историка пре

одолению Вавилонского смешения языков: «Мне кажется, все веки, народы, гении, поднявшись из глубоких могил своих, соби раются над головою моею и грозно спрашивают на всех языках

1 Ср. также: «Лойола начал действовать почти в одно время с Люте ром, в разные стороны. Иезуиты и лютеране пустились в крайности. <...> Какие великие итоги! И между тем они суть не что иное, как транспорты, входящие в состав одной единицы» (П, 34).

416

lib.pushkinskijdom.ru

Вавилонских: понимаешь ли ты нас?» (П, 113–114); «История

для нас есть еще поэма на иностранном языке, которого мы не

понимаем, и только чаем значение некоторых слов» (П, 77)1.

Единый закон равным образом ищется и в языке, и в исто рии. И этот закон должен охватить не только всю область зна

емого — он должен подчинить себе и область незнаемого, стать

средством превращения непознанного в познанное.

Законосообразно заполняемые пустоты таблицы Менделеева —

таков идеал Хлебникова: «Вся полнота языка должна быть разло жена на основные единицы „азбучных истин“, и тогда для звуко

веществ может быть построено что то вроде закона Менделеева...»

(Х, 584). Но и задолго до явления Менделеева Погодин формули рует задачу историка сходным образом: «Историк своей мыслью

дополняет иногда пропуски в Истории и не ошибается» (П, 90); «Ищите хотя соответствия — один здесь, другой там. Потом за местятся промежутки» (П, 99).

Хлебников как будто выполняет завет Погодина: он ищет со

ответствий, математических закономерностей. Он открывает

«закон рождения подобных людей», гласящий, что «луч, греб ни волн которого отмечены годом рождения великих людей с одинаковой судьбой, совершает одно свое колебание в 365 лет» (Х, 630). Он изучает «правила, которому подчинялись на

родные судьбы», и утверждает, что «года между началами го

сударств кратны 413» (Х, 587). Он доказывает, что «через 28 лет поколение вступает в борьбу с задачами поколения на 28 лет более раннего» (Х, 647). И эти свои открытия Хлебников счи тает важнейшими событиями собственной биографии. Он от

мечает их в кратких ответах на анкету С. А. Венгерова (Х, 642),

он указывает на них в сжатой автобиографической заметке: «...в 365±48 дал людям способы предвидеть будущее, нашел за кон поколений» (Х, 641)2.

1Ср. также: «В языке происходят изменения, кажется, случайные,

авзгляните на всю его Историю — это развитие правильное, по обще му закону» (П, 68).

2 Ср. в первой приведенной цитате из Погодина: «Найдя среднее

пропорциональное число, можно предвидеть и будущее, как теперь про рекается прошедшее». Погодин и сам не чуждался подобных же (правда,

417

lib.pushkinskijdom.ru

Расчеты Хлебникова касаются и географии. Он утверждает,

что «города возникают по закону определенного расстояния

друг от друга, сочетаясь в простейшие чертежи <...>. Таким об

разом, столицы и города возникают кругом старого, по дуге круга с лучом 2Rp, где R — земной полупоперечник. Людскому

порядку не присуща эта точность, достойная глаз Лобачевско

го. Верховные силы вызвали к жизни эти города, расходясь

многоугольником сил» (Х, 586)1.

Во всех этих расчетах несомненно содержится нечто боль шее, чем попытка привить гуманитарному знанию естественно

научную и математическую точность. Они порождены стрем

лением произвести более кардинальную трансформацию: при дать числу (и алгебраическому языку) некий верховный статус

сверхъязыка, способного служить выражением искомого еди ного закона.

Смутные мечтания об этом намечаются уже у Погодина и не только в его афоризме о геометрической прогрессии. Слишком

часто он прибегает к математическим метафорам: «История

<...> имеет свои логарифмы, дифференциалы и таинства, доступ ные только для посвященных» (П, VII); «...Все сии различные формы складываются, так сказать, между собою во времени и пространстве, и в суммах их, малых и больших, частных и об

щих, проявляется опять тот же закон, и везде порядок, согла

сие, гармония. И вот задача Истории: разобрать сии слагаемые, найти их суммы, понять их соответствия, причины, действия, правила, законы, почуять Бога» (П, 21)2; «В воздухе всегда од на соразмерность составных частей: на 78 долей азота 22 окси гена. Не бывает ли подобной соразмерности и в нравственном

мире?» (П, 71–72).

более робких) исчислений: «Пятьдесят третий год примечателен в жиз ни великих людей: на оном кончили жизнь Альфред, Петр, Ломоносов, Наполеон, Валленштейн, Тасс, Кромвель, Шекспир, Виргилий, (Фран циск I), Иоанн Грозный, Борис Годунов» (П, 82).

1 Ср. у Погодина: «Есть магнитные линии на земле; есть линии, по которым идет образование» (П, 82).

2 Обратим внимание на последние слова: задача истории = найти за коны = почуять Бога.

418

lib.pushkinskijdom.ru

Хлебниковым же однозначно заявлено: «Слова суть лишь слы

шимые числа нашего бытия. Не потому ли высший суд славоби

ча всегда лежал в науке о числах?» (Х, 579). Отсюда и возника

ет его идея «построения азбуки понятий, строя основных еди ниц мысли — из них строится здание слова» (Х, 621). Эта азбука

должна сопрячь единым законом словесный и бессловесный мир,

природное и социальное начало: «О звуке написано море книг

по имени Скучное. Среди них одинокий остров мнение мань

чжурских татар: 30–29 звуков азбуки суть 30 дней месяца и что звуки азбуки есть скрип Месяца, слышимый земным слухом.

Маньчжурские татары и Пифагор подают друг другу руку.

Сквозь прозрачную азбуку виден месяц» (Х, 646–647). Построение азбуки понятий, основных единиц мысли, тракту

ется Хлебниковым как прозрение в слове — числа. Флоренский, чья концепция языка во многих своих положениях сближалась с хлебниковской1, учил, что слово есть содержащее магическую по тенцию молниеносное энергетическое совпадение познающего и познаваемого, что оно есть единство говорящего с высказывае

мой реальностью. Сверхконцентрацию словесной субстанции, ее

бытийственный сгусток Флоренский видел в имени2. Следуя этим определениям, можно сказать, что хлебниковское число претенду ет на то, чтобы стать универсальной формой имени, верховной и по%

следней степенью концентрации магической словесной энергии.

** *

Вмечте Хлебникова об универсальном, едином для всего че

ловечества языке не было ничего экстраординарного. На исхо

де XIX столетия Йоганном Мартином Шлейером был создан

1 См. об этом: Иванов Вяч. Вс. Хлебников и наука // Пути в незнае мое: Писатели рассказывают о науке. М., 1986. Сб. 20. С. 411–412; Ду% ганов Р. В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М., 1990. С. 239, 241. Некоторые принципиальные расхождения во взглядах Хлебнико ва и Флоренского на слово будут отмечены ниже.

2 Флоренский П. Мысль и язык // Флоренский П. Соч. М., 1990. Т. 2:

Уводоразделов мысли. С. 252–338.

419

lib.pushkinskijdom.ru

волапюк, Людвигом Заменгофом — эсперанто. От этих языков,

построенных на конвенциональной основе, хлебниковская уто

пия отличалась прежде всего той ролью, которую играло в ней

число. Но это же качество сближало ее с проектами универсаль ных языков, разрабатывавшимися в XVII веке Фр. Бэконом,

Лейбницем, Декартом, Ньютоном и др.1 Классическими основа

ниями для их создания служили тогда логика и математика. Де

карт писал, что в универсальном языке «порядок между всеми

мыслями, которые только могут возникнуть в человеческом уме», должен быть подобен тому, который «естественно уста

новлен между числами. И как можно усвоить в один день на

именования всех чисел до бесконечности и их написание на не известном языке, хотя они и составляют бесконечное количе

ство различных слов, — то же самое можно было бы сделать со всеми прочими словами, необходимыми для выражения всех других вещей, пришедших на ум человеку»2. Лейбниц искал зна кового выражения универсального языка в математических символах. Хлебников намеревался «свести все понятия к немно

гим чисто геометрическим операциям на логическом поле»3.

Но если Декарт подчеркивал, что «изобретение этого языка тесно связано с истинной философией, ибо иначе невозможно исчислить все человеческие мысли и установить их порядок»4, то есть делал ставку на гиперрационализацию, то Хлебников —

1 Сравнительный анализ языковой теории Хлебникова и лингвисти ческих проектов Декарта, Дж. Вилькинза и Лейбница см.: Гофман В. Языковое новаторство Хлебникова // Звезда. 1935. № 6. С. 216–223. По мнению Гофмана, «эти порожденные философским рационализмом ярко утопические поиски универсального „алгебраического“ языка „ре ального выражения“ как полноценного орудия „логики открытий“ и как „всеобщей характеристики“ проливают свет на подлинные замыс лы Хлебникова и объясняют внутреннюю связь его языковой теории с его попытками исчисления „законов времени“, математического объ яснения истории, сведеґния ее закономерности к числовым законам, ис торической логики — к логике чисел» (Там же. С. 216).

2 Там же. С. 216 (письмо Декарта аббату Мерсенну от 20 ноября 1629 г.)

3 Цит. по: Киктев М. С. Хлебниковская «Азбука» в контексте рево люции и гражданской войны // Хлебниковские чтения. Материалы кон ференции 27–29 ноября 1990 г. СПб., 1991. С. 24.

4 Цит. по: Гофман В. Языковое новаторство Хлебникова. С. 217.

420

lib.pushkinskijdom.ru