Введение.

Устное народное творчество является ярким памятником, отражающим историю народа от древности до настоящего времени, оно охватывает все слои общества и выполняет различные функции познавательную, эстетическую, этическую, воспитательную.

Среди вепсов наибольшей популярностью пользуются сказки Памятники устно-поэтического творчества народа ценны не только как художественные произведения прошлого, они проливают свет на многие вопросы истории вепсов.

Собирание вербального фольклора вепсов начато в 1824 году финляндским академиком Андреем Михайловичем Шёгреном (Andreas Johan Sjögren;1794– 1855) «первооткрывателем» вепсов для науки. Продолжил эту работу фольклорист, языковед, врач, создатель эпоса «Калевала» Элиас Лённрот (1802-1884), опубликовавший материалы своей экспедиции 1842 года к приоятским вепсам в диссертации по языкознанию (1853 год).

На протяжении XIX и первых десятилетий ХХ веков вербальный фольклор вепсов записывали и публиковали собиратели-лингвисты в виде образцов вепсской речи: финляндские ученые Е. Сетеля и Ю. Кала (экспедиции 1888-89 гг.), Л. Кеттунен (экспедиции 1917-1918 гг.; 1934 г.), Л. Пости (экспедиция 1934 г., совместно с Л. Кеттуненом), А. Совиярви и Р. Пелтола (записи 1943 г.). Значительный вклад в сбор и изучение вепсского фольклора в годы второй мировой войны сделали учителя-финны: Ю. Райнио, О. Хакулинен, Ю. Перттола; а в изучение и пропаганду культуры вепсов – М. Ниеминен (фонд Juminkeko, Финляндия). Большой интерес вызывает вепсский фольклор у эстонских исследователей: П. Алвре, К. Салве, А. Кякрик, Т.-Р. Вийтсо, А. Хуссар, М. Йоланд. Обширные коллекции собраны российскими и карельскими учеными: С.А. Макарьевым (1924-1935 гг.), Г.Е. Власьевым и П. Карповым (1937 г.), М.М. Хямяляйненом (1930-1960-е гг.), Н.И. Богдановым, М.И. Муллонен, а также подвижником вепсской культуры Р.П. Лониным. Эстонская исследовательница В. Мялк обобщила и опубликовала весь имеющийся в архивах Финляндии, Эстонии, в российских изданиях, собственный полевой материал по пословицам; карельские ученые Н.Ф. Онегина и М.И. Зайцева опубликовали сборник «Вепсские народные сказки».

Предметом исследования в диссертации являются народные сказки вепсов.

Объект исследования составили сказки о животных, волшебные, социально-бытовые и новеллистические сохраненные в устном народном творчестве вепсов.

Актуальность темы исследования обусловлена теоретической и практической значимостью поставленных в работе проблем.

Вепсский сказочный фольклор, состоящий из множества типов, представляет большой интерес для фольклористики не только с точки зрения его идейно-художественного своеобразия, но и типологии изучение вепсских сказок позволит выявить также их национальное своеобразие, особенности многосторонних этнических и художественных связей со сказками народов Карелии и других регионов.

Исследуя проблему общих мотивов, вслед за другими учеными делается вывод, что возможно зарождение сходных сюжетов в силу того, что в своем развитии многие народы проходят через однотипные социально-экономические формации. Этому способствовала и общность психологии человека. И все же об оригинальности сходных сюжетов и принадлежности их тому или иному народу можно говорить в том смысле, что они отражают художественные традиции, географические, исторические, экономические особенности определенного этноса, условия труда, характер его духовных запросов, мечты, чаяния, идеалы, его менталитет.

Исследование национальной специфики вепсской сказки предполагает выявление своеобразия ее богатого, лаконичного и меткого языка, отражение чисто вепсского быта, своеобразного уклада жизни этого народа, особенностей пейзажа, характера поэтического стиля, своеобразного способа борьбы за независимость в соответствии с определенной географической локализацией.

В настоящее время из среды носителей вепсского языка выдвигаются талантливые ученые - исследователи, которые знакомят русского читателя с национальным фольклором.

Целью данного исследования является всестороннее комплексное исследование жанра вепсской сказки.

В соответствии с поставленной целью требуется решение следующих задач:

- провести генетический анализ сказочного эпоса вепссов,

- выявить специфические особенности данного жанра,

- рассмотреть типологию вепсских сказок,

- охарактеризовать вопросы истории собирания и изучения вепсской сказки,

- проанализировать основные сюжеты, мотивы, образы всех типов вепсской сказки,

- осветить характерные свойства и особенности поэтики исследуемого жанра,

- определить специфические особенности репертуара отдельных вепсских сказителей,

- показать связи вепсских сказок с другими жанрами фольклора.

Автором исследуется большое количество сказок на вепсском и русском языках. Для более полного выявления национальной специфики вепсского сказочного эпоса и его связи с мировыми мотивами, Н. Ф.Зайцевой привлекается параллельный материал из фольклора других народов. В данном исследовании используются сказки, опубликованные в различных изданиях, архивные материалы.

Глава I.

1. История становления вепсской литературы.

Долгие десятилетия XX века в литературе Карелии, создаваемой на русском, финском и эпизодически на карельском языках, не звучало вепсское слово, хотя вепсский язык продолжал быть языком общения в вепсских деревнях. Быстрому обрусеванию вепсского народа способствовал тот факт, что вепсы жили, да и сегодня живут на трех территориях: в Ленинградской и Вологодской областях и в Республике Карелия. Связь особенно была затруднена с вологодскими вепсами.

Возможно, дела обстояли бы иначе, если бы не прервался процесс создания вепсской письменности, начатый в 1931 году, когда были изданы учебники для школ, хрестоматии, словари. Но в 1938 году вепсскоязычные книги были сожжены, а учителя и другие общественные деятели арестованы и высланы из родных мест.

Зарождение вепсскоязычной литературы в Карелии началось совсем недавно, менее двух десятков лет назад, в первые годы перестройки. Союз писателей Карелии, немало сделавший для возрождения карелоязычной литературы в 1970-1980-е годы (тогда в литературу пришли Владимир Брендоев, и Пааво Лукин), с вниманием отнесся к первым опытам начинающих вепсскоязычных писателей.

Свою лепту в пробуждение национального сознания вепсов внесли многие члены карельской писательской организации: Яакко Ругоев, Тайсто Сумманен, Олег Тихонов, Виктор Пулькин. Об этом говорят произведения, ими написанные. “Операция в зоне “Вакуум” Олега Тихонова – это повесть о шелтозерских подпольщиках, о подвиге вепса Дмитрия Тучина, в условиях оккупации руководившего подпольной работой в Шелтозере (под его началом было около ста активистов).

Вепсскую землю воспевал Яакко Ругоев. В стихотворении “Vepsien maa” поэт так писал о родстве народов, имеющих общие корни:

Vepsien maa – Soudjärven ranta. Nyky-karjalan kielen ehkä on kanta,  männikköharjujen hiekoissa näissä,  jokien suissa ja niemen päissä,  missä mittelöi katajansukuinen kansa vuosisataista elämänkamppailuansa.

“Баллада о вепсском камне” написана в 1970 году. Тогда действительно не песнями больше была известна вепсская земля, а камнем, что не означает, будто у вепсского народа отсутствовал свой фольклор, своя мифология. Просто устное народное творчество вепсов мало изучалось.

Первым из русских писателей Карелии к фольклорному материалу вепсов обратился Виктор Пулькин. В сущности, именно он впервые познакомил с вепсами широкие читательские круги. Его книга “Вепсские напевы. Этнографические новеллы” (1973 г.) для многих стала путеводителем по вепсским землям. Записывая и обрабатывая русский фольклор вепсов, Пулькин внимательно отнесся к вепсским словам и речениям, передающим особенности национальной мифологии и этнографии, языческих представлений древнейшего народа. Литературные новеллы, созданные Пулькиным, опираются на подлинный фольклорный материал и относятся к тому типу произведений, которые родственны сказам архангелогородца Бориса Шергина. Несомненно, сказы русского писателя Карелии побуждали самих вепсов к собиранию народных легенд, преданий, сказок, пословиц и поговорок: они подчеркивали значимость народного слова, обтачиваемого веками, демонстрировали его образную красоту.

Наиболее активным вепсским собирателем фольклора родного народа был житель села Шелтозеро, что находится на берегу Онежского озера, Рюрик Лонин, который начал публиковаться в 1982 г. В журнале “Carelia” появились его воспоминания “Vepsän vainiolla” (Carelia, № 1-2, 1982. В те годы это был журнал “Punalippu”). Он пробовал писать и стихи. Одно из них “Miide lapsed” напечатано в 1988 г. в газете “Neuvosto-Karjala”.

Начинающие писатели-вепсы принимали участие в совещаниях молодых писателей, проводимых в стенах Союза писателей Карелии в 1980-е годы (Рюрик Лонин, Эдуард Бронзов, Вячеслав Сидоров).

Большим событием стал выпуск “вепсского” номера журнала “Punalippu” в 1989 г. В то время главным редактором журнала была Галина Пронина. А поскольку журнал был художественным и общественно-политическим органом Союза писателей Карелии, то работа над номером проходила при участии правления Союза писателей Карелии, а также ученых Карельского научного центра Российской академии наук Зинаиды Строгальщиковой и Нины Зайцевой. Когда сегодня листаешь журнал, поражаешься богатству накопленного материала. Здесь представлены и фольклорные, и литературные жанры. В истории вепсского народа все сложилось так, что даже к концу XX века у него не было своих прозаиков, пишущих на родном языке. Два очень талантливых писателя Василий Пулькин и Анатолий Петухов писали на русском языке, а их соплеменница Райса Лардот, живущая в Финляндии с военных лет, сочиняла на финском. Василий Пулькин и Райса Лардот представлены в журнале соответственно повестью “Азбука детства” и отрывками из повести “Ripaskalinnut”. Главный авторитет вепсской литературы - Анатолий Петухов выступил со статьей-очерком “Pienen kansan maallinen vaellus”.

В номере журнала нашлось место и русским писателям Глебу Горышину и Олегу Тихонову. О повести Олега Тихонова речь уже была выше. А о Глебе Горышине следует сказать, что это питерский писатель, ныне покойный, друживший с Василием Пулькиным, он не одно лето провел в вепсских деревнях и написал немало очерков и рассказов, героями которых стали вепсы. Приходилось и автору данной статьи встречаться с ним в вепсских деревнях, на научных конференциях и вепсских праздниках “Древо жизни”. Его интерес к проблемам вепсов был неподдельный, искренний.

Вот как он сам об этом написал: “Vaikka olen syntynyt ja asunut Leningradissa, siis kaupunkuilaistunut läpeeni, kirjallisten harrastusteni kohteita ovat metsät ja vepsäläiset. Käsitän luonnon ylimmäksi arvoksi, kaiken maanpäällisen alkuäidiksi, taiteen ja siis kauneuden alkulähteeksi” (“Punalippu”, 1980, № 2). “Леса” и “вепсы”, и, конечно, еще “реки” и “озера” были главными героями его очерков “Гора и берег”, напечатанных в вепсском номере журнала “Carelia”.

Не мог не порадовать читателей отдел поэзии, поскольку стихи в нем напечатаны не только в переводах на финский язык, но и некоторые в оригинале на вепсском. Это стихи Алевтины Андреевой, Николая Абрамова, Вячеслава Сидорова, Эдуарда Бронзова. Правда, гимн родному языку Алевтина Андреева спела на русском языке. В переводе на финский Тойво Флинка стихотворение äidin kieli rakkain открывало журнал:

On venäjä läheinen, enhän voi kieltää,  Mutta vepsääni rakkaimpaa ei ole kieltä,  Koska siitä on minulle avautuva Pienen syntymäseutuni pysyvä kuva.

Два стихотворения Николая Абрамова на родном языке (“Kaikuččel - ičeze mec (У каждого свой лес)”; “Pihl’ (Рябина)”) увидят свет в его самостоятельном сборнике через пять лет (“Koumekümne koume (Тридцать три)”. Runokirj, 1994) с некоторой редакторской правкой, из чего следует, что даровитый поэт, до этого писавший по-русски, настойчиво изучал родную речь.

Любопытен опыт перевод на вепсский Эдуардом Бронзовым стихотворения белорусского поэта Янки Купалы “A ken sigä mäneb? (А кто там идет)” Перевод вполне соответствует форме и содержанию подлинника. Жаль, что этот опыт начинающим поэтом не был продолжен.

И, конечно, читатель не мог не обратить внимания на фольклорные публикации журнала. Здесь и сказки, кстати, удивительно емкие, короткие, данные в оригинале и в переводе на финский, детские стихи, загадки. Рюрик Лонин тут же выступил “с байкой”, им самим обработанной “Louk vävü” (Ovela vävy).

Огромный вклад в изучение финно-угорских народов России, в том числе вепсов, внес финский ученый, лингвист и этнограф, Пертти Виртаранта. Мне посчастливилось сопровождать его и его супругу в Шелтозеро в 1988 году. Помню, как он беседовал с сельчанами, как внимательно их слушал, как восхищался вепсскими домами и вепсским гостеприимством. Его интересовало все: музей, который представил ему Рюрик Лонин, старое кладбище, сельский магазин, библиотека, клуб, где он выступил. На квартире Р. Лонина он слушал первый опыт вепсского перевода одного из фрагментов Калевалы, выполненный Лониным. В книге “Этюды о культуре Карелии” 1990 г. Виртаранта дал обширную информацию о тех, кто занимался проблемами языка и культуры карелов и вепсов (Марии Зайцевой, Марии Муллонен, Нине Зайцевой).

Вообще ученые Карельского научного центра Российской Академии наук были первыми, кто осознал трагедию вепсского народа и решил всеми силами помогать возрождению вепсской культуры и языка: они готовили образцы вепсской речи, словари, школьные учебники, фольклорные сборники. Если бы не было такой основательной базы, вряд ли несколько начинающих поэтов так легко смогли бы устоять и чего-то добиться в отстаивании издания своих книг. Наконец-то стала выходить газета Kodima (Родная земля) (ее создатель и первый редактор Нина Зайцева). А скоро подошло время и выпуска художественной литературы, без которой развитие языка, в свою очередь, также было бы малопродуктивным. Только литературный язык делает народ культурным, известным в мире. “Калевала” Элиаса Лённрота, созданная им из народного материала, превратила финнов в нацию, а карелов сделала известными за пределами России.

Первая стихотворная книжка Николая Абрамова “Koumekümne koume” и стала той первой ласточкой, которая делает лето. Поэту в момент выхода сборника в свет было 33 года. Символическая цифра! Поэтому он и название дал такое. По признанию Абрамова, стихи писались трудно, учиться, по сути дела, не у кого было. “Почему бы тебе не писать по-русски!” - подшучивали над ним. – “Писал же ведь раньше”. Но в том, что учиться было не у кого - поэт все-таки не совсем прав. Его, также как карельского поэта Александра Волкова, учила писать русская поэтическая классика. Вопрос упирался в знание языка. Примеры многих писателей и поэтов показывают, что желание писать на родном языке играет решающую роль в творчестве. Такие поэты, как Владимир Брендоев и Пааво Лукин, учились писать на языке своего народа, постигая тайны мастерства великих русских поэтов: Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Николая Некрасова, Сергея Есенина, поэтов, писавших на финском языке: Яако Ругоева, Николая Лайне, Тайсто Сумманена. Список имен можно продолжить. Вепсским поэтам не грех поучиться у Владимира Брендоева. Мне случалось ездить с ним неоднократно в вепсские деревни, где он читал стихи на карельском языке, и по слезам на глазах слушающих я догадывался, что его хорошо понимают вепсы.

Многие стихи книги Абрамова говорили о том, что в поэзию пришел человек со своим лицом, своим голосом. Ему было что сказать читателям. Впервые в поэзии заговорила душа вепса, признавшегося в любви к родному краю, родным лесам и рекам, болеющего за судьбу своего народа, своей деревни. Эти признания безыскусны, порой наивны, но чисты и ясны: “Kaikiš korktemb - meiden mägi, kaikiš paremb - meiden kel’ (Выше всех – наша гора; лучше всех – наш родной язык)”, “Kaikiš pitkemb – meiden jogi, kakiš armhemb – kodite (Длиннее всего - наша река; милее всего – дорога домой”. Стремление к подобной афористичности приводит порой к повторениям приема. Прием обнажается: ”sinun käded - kuti koivun barbad, sinun sil’mäd – kuti süväd järved (твои руки – как ветви березы, твои глаза как глубокие озера)”, ”Kuti keväz’kurged – sinun vaihed, kuti manzikaine – sinun muhu (Как весенние журавли – твои слова, как земляника – твоя улыбка)”. Но для первой книги это не такая уж беда. Шло настойчивое овладение техникой стиха, поиски своего стиля.

Моя рецензия на сборник Абрамова была напечатана в газете “Северный курьер” 14 июня 1995 года. Положительно оценив книгу, я указал на некоторые слабые рифмы: ”nores - elo”, ”ve - kodite”, ”andan - kaivan”, ”sä – läm’”. Забегая вперед, должен заметить, что в новой книге стихов “Kurgiden aig (Время журавлей)” (1999) поэт докажет, что умеет прислушиваться к критике: с точки зрения рифмы, новый сборник отличается большей строгостью и требовательностью.

В 1996 году произошло еще одно событие, важное для развития вепсскоязычной литературы: увидел свет сборник вепсской прозы и стихов “Kodirandaine (Родной край)”. Его подготовила Нина Зайцева. Сборник рассматривался на заседании правления Союза писателей Карелии и был рекомендован к печати. В книгу вошли стихи Николая Абрамова, Виктора Ершова, Алевтины Андреевой, рассказ Анатолия Петухова. Самое крупное прозаическое произведение сборника “Азбука детства” (по-вепсски “Laps’aigan abekirj”) Василия Пулькина на вепсский язык перевела Нина Зайцева. Есть и другие переводы: стихи Сергея Есенина и Николая Рубцова на вепсский язык перевел Николай Абрамов. Интонации стихов того и другого поэта переданы достаточно точно. С этих стихов, можно сказать, и началась регулярная переводческая деятельность в вепсскоязычной литературе.

Появление в сборнике ”Kodirandaine” ряда стихов и рассказа ”Kondi (Медведь)” связано с объявленным в 1993 году Обществом вепсской культуры конкурсом на лучшее литературное произведение. Рассказ Виктора Яшова ”Kondi” получил первую премию. И вполне заслуженно. Написанный в форме диалога бабки Гели и внука, рассказ не только дает богатую информацию о прежней деревенской жизни, но и имеет интригу: на святках переодетый в медведя юноша Ондрий пугает всех, ввалившись в дом. Каково было удивление молодой тогда Гели, когда, обхватив ее, “медведь” прошептал ей на ухо: ”Enambad en voi, oigendan svatuid (Больше не могу, пришлю сватов)”.

По ошибке или преднамеренно “медведя” убивает Гехимко, с которым у Ондрия отношения конфликтные. Сын богатого мельника Гехимко также собирался сватать Гелю. Портреты и характеры соперников выписаны экономно и живо: ”Gehimko mitte-se kuivač, must oli, hibused mustad, oiktad, pit’käd, nena gurbal, kuti kukoin kokš (Гехимко какой-то сухопарый, черный был, волосы черные, прямые, длинные, нос горбом, как клюв у петуха)”. Портрету Гехимко противопоставлен портрет Ондрия: ”Ondrijal oli vägi dai kaik hänes oli. Oh, priha oli-ka! Nimi-ki čoma – Ondrii, a hibuz hänel oli ei rusked, ani vauged, kärihe suril kol’cil. Kazvalikaz, hardjoikaz… (У Андрея сила была, да все в нем было. Ну и парень был! А имя-то какое – Андрей! И волос у него был не рыжий, а какой-то почти белый, вился кольцами. Высокий, плечистый..”).

В конфликтных ситуациях Гехимко взрывается, кричит. Ондрий же, наоборот, спокоен, деловит и благороден. Когда Гехимко не удержал воз со снопами (он оказался в канаве в месте с лошадью), Ондрий говорит: ”Mi läsoita, ka paremb hebon nenas vedouzid, siloi ei kukerdanuiži-ki (Чем болтать, лучше лошадь бы вел под узцы, тогда и не перевернулся бы)”. Произведения сборника ”Kodirandaine” написаны в русле “деревенской прозы”, ярким представителем которой в русской литературе были Федор Абрамов и Василий Белов. Василий Пулькин и Анатолий Петухов следовали их традициям: нравственную опору они искали в семейных и социальных отношениях уходящей деревни.

Будучи второй книгой в трехчастной серии (первая и третья книги “Глубокие воды Корбъярви” и “Возвращение в сказку”), повесть Василия Пулькина “Азбука детства” (по-вепсски ”Laps’aigan abekirj”) получила широкую известность. Она дает представление о художественных особенностях творчества писателя. Повесть не имеет строгого сюжета, она состоит из отдельных рассказов-воспоминаний лирического героя о родителях, дедах и бабушках, дядьях и тетках (повествование ведется от первого лица, но имя героя известно: Андрей Иванов) и о пути повествователя в жизнь.

Вепсскоязычная литература – литература младописьменная. Ее зарождение происходит в период угасания языковой культуры. В литературах более старых (но также младописьменных) – коми, мордовской, удмуртской, марийской – были созданы произведения крупной формы: романы, трилогии, тетралогии (”Алая лента” Василия Юхнина, ”Тяжелое иго” Дмитрия Корепанова-Кедра, ”Элнет” Сергея Чавайна, ”Водораздел” Николая Якколы (последний в списке - карел, писавший на финском языке). Ни в вепсскоязычной, ни в карелоязычной литературах пока нет такого рода произведений. Нет даже и повести как таковой. Есть повесть в новеллах, рассказах (уже названная ”Азбука детства” Василия Пулькина; у карелов – ”Настя” Ольги Мишиной, ”Маша из Пухтасярви” Петра Семенова). Правда в 1930-е годы карел Ийво Никутьев написал роман ”Марфа”. Однако полностью разыскать его не удалось. Он публиковался в отрывках.

Крупное произведение требует разработки единого сюжета, разворачивания конфиликтных событий, показа глубинных движений души, тонкостей психологической жизни, а все это невозможно без свободного владения всеми богатствами языка, возможностями живого синтаксиса. Конечно, и поэзия не может существовать без этого. Но она сопосбна ограничивать себя неообходимым, быть экономной, более оперативной.

Естественно, что общая идея всех стихотворных циклов сборника ”Kodirandaine” – патриотическая. Для выражения любви к родной земле находились слова у всех поэтов:

Mecad, pöudod, järved, joged… Löudan marjoid, kalad san.  ühten tedan – vaiše soged  Voiži tacta necen man.

Леса, поля, озера, реки… Найду ягод, добуду рыбы.  Знаю одно – только слепой Мог покинуть эту землю.

(Н. Абрамов)

Для поэзии порой, чем проще, тем лучше. Напрямую сказанные слова, подхваченные метрикой, несущей интонации разговорной речи, полнозначные рифмы, и стихи звучат, запоминаются. Процитированная строфа из стихотворения Николая Абрамова ”Kodima”, открывающего сборник, своего рода ключ ко всей книге. Символы родины: Онежское озеро, белая береза, тонкая рябина, родной берег – встречаются в стихах Алевтины Андреевой, Виктора Ершова и Николая Абрамова. Но созерцательной любви к родине, характерной для “патриотической” поэзии советской эпохи, недостаточно. Вепсскоязычные поэты занимают активную гражданскую позицию. Их сердцам близки беды родины, вепсской земли, вепсского народа. ”Kodima – minun kibu i vägi (Родная земля – моя боль и моя сила)” – заявляет в стихотворении ”Kenen viga? (Чья вина?)” Алевтина Андреева, работавшая на радио и хорошо знавшая положение дел на вепсской земле. В своих “черных мыслях” признается она в стихотворении ”Kenen viga?”:

Seižub mäthaižel orgon taga  Külä pikuine, südäimen kibu,  Rahvaz amu ei elägoi tägä,  Savu päčišpäi ei enamb libu.  Iknad ristati laudoil lödud,  Enččid pertid om jänu vähä,  Mustad parded ku maha mödud,  Mustad meled tuleba pähä.

Стоит на пригорке за низиной Маленькая деревенька, боль сердца,  Люди здесь давно не живут,  И из печей не поднимается дым.  Окна крест-накрест забиты досками,  Прежних домов осталось мало,  Черные бревна как проданы земле,  Черные мысли приходят в голову.

Исчезают с лица земли деревни, забываются слова родного языка, обрываются корни, связывающие поколения. Виктор Ершов в своей ”Kättepajo” (“Колыбельная песня”) обращается к ребенку:

Kazvad, sötaine, sureks,  Vaiše kerada mel’t,  Ala kadota jurid,  Ala unohta kel’t.

Подрастешь, кормилец, большим,  Только набирайся ума,  Не потеряй свои корни,  Не забудь родной язык.

В ряде стихов неопытность автора давала о себе знать: то нарушался размер, то стихотворение начиналось одним размером, а продолжалось другим, хромали рифмы. Такие дефекты есть в стихах Алевтины Андреевой и Виктора Ершова.

Нужна была учеба, обсуждение рукописей. В начале 1990-х годов в Союзе писателей Республики Карелия дважды проводились совещания молодых литераторов. Работал и семинар авторов, писавших на финском, карельском и вепсском языках. И это сыграло определенную роль в развитии национальных литератур. Несомненно, вдохновила писателей поддержка правительством культуры народов Карелии. В 1995 году была принята к реализации республиканская программа возрождения и развития языков и культуры карелов, вепсов и финнов. Книга ”Kodirandaine” вышла в свет, благодаря данной программе. Реализацией программы занимался Фонд национального возрождения малочисленных народов Республики Карелия, а позднее был создан Государственный комитет Республики Карелия по делам национальной политики. Активно содействовали изданию произведений национальных писателей Общество финской литературы, Общество Кастрена, Фонд Альфреда Корделина (Финляндия). В последние годы большую поддержку изданию книг писателей-националов оказывает фонд Юминкеко (Кухмо, Финляндия).

Внимание к национальным литературам со стороны международных организаций накладывает ответственность на пишущих, поднимает их авторитет. С 19989 года существует Ассоциация финно-угорских литератур. Конгрессы финно-угорских писателей состоялись в Йошкар-Оле (1989 г.), Хельсинки, Эгере (1993 г.), Саранске (2000 г.), Ижевске (2003 г.). Из писателей-вепсов на конгрессах были Нина Зайцева, Алевтина Андреева, Николай Абрамов.

Профессионально сегодня работает в вепсскоязычной литературе Николай Абрамов. В свое время он был принят в Союз писателей Карелии и получил билет члена Союза писателей России. Через некоторое время Абрамов перешел в Союз российских писателей.

Вторая книжка поэта ”Kaurgiden aig (Время журавлей)” увидела свет в 1999 году. Именно эта книга дала основание говорить о нем, как о состоявшемся поэте, умеющем в коротких стихах сказать о многом. В ней есть стихотворение ”änikruno (Цветные стихи)”. Кстати оно напечатано в онтологическом сборнике, вышедшем на четырех языках: русском, финском, шведском, норвежском. Его финское издание называется ”Tästä alkaa tie” (1999). Стихотворение ”änikruno” многозначно. Цветовые краски в нем символичны: синее, зеленое, белое, черное, красное. Это и цвета родной природы, и цвета трагедии, беды. И вообще, Н. Абрамов любит цветовые пятна. Часто в его стихах мелькает желтый хвост белки или красные ягоды рябины:

Sinine taivaz  kastken jo oti,  Vihandad barbad  leviti hab.  Vedudel sel’ktäl  purtkut meid joti,  Oravan nutab  koir minun hahk.  Päiväižen pakušt  nitüle veri,  Koivine – vauged,  must nahkve völ.  Pihlöiden marjad -  rusttad, ku veri,  Kudamban minä -  kadotin öl.

Синее небо уже высушило росу,  Зеленые ветви Протянула осина.  Чистой водицей нас напоил родничок,  На белку лает Моя серая собака.  Желтизна солнца  легла на луг,  Береза – белая,  На ней черный поясок.  Ягоды рябины - красные как кровь,  Которую я - Пролил ночью.

Уже названием сборника ”Kurgiden aig”, говорящем о грустном времени отлета журавлей, поэт дает понять, что он пережил трудную пору то ли душевного, то ли творческого кризиса, то ли глубокого разочарования в любимом человеке (пользуясь строчкой стихотворения русского поэта Владимира Маяковского “…любовная лодка разбилась о быт”). Во всяком случае, в стихотворении ”Läžund (Болезнь)” он признается: Kibištab rindhad i pän, aniku lähteškanz’ humal (Болит голова и грудь, как будто стал выходить из меня хмель)”. В другом стихотворении он даже уверяет: ”Amu jo kurgiden ei kulu änid, Sambuškanz’ minun-ki än (Уже давно не слышен крик журавлей, угасает и мой голос)’” (Tänambei lumen jo lükkiškanz’ taivaz…(Сегодня небо стало бросать на землю снег)”).

Нет ли здесь имитации настроений и поведения такого поэта, как Сергей Есенин, чьи интонации ощущаются в стихах Николая Абрамова? Трудно сказать. Но для написания таких строк нужны веские личные причины:

Tedan, aig om tulnu – Veičel soned čapta.

Знаю – пришло время - Ножом порезать вены.

(Kibu (Боль).

Образ птицы Феникса дважды появляется в стихотворении. Поэт сам убеждает читателя, что преодолеет боль и поднимется “из пепла”, подобно мифической птице.

Наряду со стихами, полными печали, в сборнике представлены и пейзажные светлые стихи и строки, посвященные любовным чувствам. При этом часто присутствует глагол kimdä “токовать, быть в состоянии любовной страсти”:

Mecoi kaskeses pajati, kimi  (Svetlana); I pajon kulen, kuti mecoi kimib..  (Sinun sel’ged nimi (Твое светлое имя).

Глухарь в чаще пел в приступе любви И слышу песню глухаря в приступе  любви…

Поэта не оставляет надежда, что ”Aigoin tuleb minei Armaz neižne vastha (Вдруг мне навстечу придет милая девушка)”. Но его душевное состояние и вдохновение, в конечном счете, связаны с вепсской землей:

Ojat’-jogen randal  Lujas hüvä astta.  Aigoin tuleb minei Armaz neižne vastha.  Aigoin hüvid sanoid Minä otan mel’he,  Aigoin tuldas tämbei  čomad runod kel’he.  Tägä keväz’zor’al  Mecoi kimib ladvas,  Tägä randal amu  Eläb meiden rahvaz.

На берегу реки Оять Очень легко идти.  А вдруг придет Милая девушка навстречу.  А вдруг хорошие слова Придут мне на ум,  А вдруг придут сегодня Красивые стихи на языке.  Здесь на весенней заре Глухарь поет о любви… Здесь на берегу давно Живет мой арод.

(Ojat’-randal (На берегу реки Оять).

Русский поэт Николай Гумилев как-то обронил: “литература – самое национальное из творчества. Музыка, живопись, научные открытия – все это для всего мира, какое-то эсперанто”. Годы национального возрождения вепсов еще раз показали верность суждения большого русского поэта. Разумеется, он имел в виду русскую поэзию, ее восприятие на чужбине. Но суждение верно по отношению к литературе любого народа. Обращение к слову, как к самому национальному элементу, ускорило возвращение вепсов к национальной культуре.

Рюрик Лонин в эти годы продолжал записывать народное слово. В 2000 году у него вышло сразу два фольклорных сборника “Lühüdad pajoižed (Частушки)” и “Minun rahvhan fol’klor (Фольклор моего народа)”. Характерно признание Лонина в его предисловии к сборнику “Lühüdad pajoižed”: “Ende olin mugošt mel’t, miše kaiken aigan eläškanden Lidnas. Ved’ professijan-ki mugoižen löuzin: slesar’-instrumentalščik. I mitte hüvä – tegid radon, kinoho void mända, teatraha. Kerdan läksin-ki koncertale i kulištin, kut hor pajati pajon ”Vepsänma om randan röunal” vepsän kelel. Läksin kodihe, a päspäi mel’ ei kado, kutak nece minä elän, unohtin kodiman, tat da mam posadas eläba, a minä täga. Siloi minei oli 28 vot. Teravas kerazimoi, pördimoi kodihe. I vaiše sid’, kodiš, minä el’gendaškanzin, mitte čoma da vändokaz meiden pagin om (Раньше всегда считал, что всю жизнь буду в Петрозаводске жить. И профессию такую выбрал – слесарь-инструментальщик. И как хорошо- отработал, в кино идешь, в театр. Однажды и пошел на концерт и услышал, как хор исполнял песню ”Вепсская земля находится на берегу) на вепсском языке. Пошел домой, а голову мысль не покидает, как же это я живу, забыл родину, где мать и отец в деревне живут. А я здесь. Тогда мне было 28 лет. Быстро собрался и возвратился домой. И тоьлько здесь, дома я стал понимать, насколько мелодична наша речь)”.

Хотелось бы особо отметить книгу частушек (”Lühüdad pajoižed”). Вепсская частушка имеет в основном безрифменную (метрически повторяющуюся русскую частушку) форму. Главная тема частушек – любовь, многие из них – юмористические; в некоторых и рифма “выскакивает”, иной раз довольно удачно. В качестве примера возьмем хотя бы две частушки:

Kukkub, kukkub kägine Pit’kän kuuzen ladvas.  Voikab, voikab niičukaine Vepsän prihän kaglas.  *** Saniin minä maksale,  Ala paksus kävele.  Mama lajib ehtkiižel,  Bat’a vasttab hougiižel.

Кукует, кукует кукушечка На вершине высокой ели.  Плачет, плачет дувушка На плече парня-вепса.  Сказал я милому,  Не ходи часто.  Мама вечером отругает,  Отец встретит поленом.

Есть в сборнике частушки, которые украшает богатая аллитерация, точно такая же, как в так называемом “калевальском стихе” у финнов и карелов:

Kulin kurgen kukurtes,  Nägin Sergin semetes,  Hiinžomiš hiinetes,  Kadagžomiš kolbites.

Слышала курлыканье журавля,  Видела Сергея во время сева.  Во время сенокоса,  В можжевельнике возился.

В круг реалий вепсских частушек попадал береговой пейзаж, пейзаж Онежского озера, местные названия, названия предметов быта, орудий труда, растений – всего, что окружает человека; все входило в частушечный оборот. Так и вспоминаются строки профессионального поэта Анны Ахматовой, “из какого сора” рождаются стихи. Даже в этом плане есть чему поучиться поэтам-профессионалам у народной поэзии.

Природа в частушках всегда пребывает в определенных взаимоотношениях с миром людей: параллельно протекающие в первых двух и последних двух строках события или дополняют друг друга, или друг другу противостоят. Нахождение народными сочинителями таких соответствий-контрастов всегда чудо. Профессиональному поэту трудно соревноваться с этим, ведь частушка обкатывается народом:

änižes om sel’ged vezi,  Rodnikas om vilumba,  Podruškal om hüvä prihä,  Minä löudan čomemba.  *** äi om čomid cvetaižid,  Iisa kaikid kerata.  äi om čomid prihäižid,  Iisa kaikid navetta.

В Онежском озере светлая вода,  А в роднике холоднее,  У подружки хороший парень,  А я найду лучше.  Много красивых цветов,  Нельзя все собрать,  Много хороших парней,  Нельзя всех любить.

Сборник Лонина “Фольклор моего народа” (”Minun rahvhan folklor”) представляет и другие жанры устного творчества вепсов: сказки, старины, детский фольклор (колыбельные песни, кумулятивные песни, потешки, считалки), лирические песни, причитания, анекдоты, загадки, пословицы, поговорки. К сожалению, в сборнике нет ни одной эпической песни с развернутым сюжетом. Была ли так называемая калевальская эпика известна вепсам? В свое время я задавал этот вопрос Рюрику Лонину? Удовлетворительного ответа я не получил. Между тем, трудно поверить, что у родственного карелам народа отсутствовал данный жанр. То там, то здесь в сборнике обнаруживаются следы этого жанра, даже в частушках, в их метрике. В карельской народной поэзии существует много вариантов песни “Выкуп девушки”, в которой рассказывается о девушке, ждущей на берегу моря (или в каком-то другом месте), что ее возьмут в лодку отец, мать, брат, сестра. Но никто из них этого не делает, и тогда девушка желает каждому несчастий. Вепсская песня в 18 строк “Däniž d’oksob dähutt möto (Заяц бежит по льду)” - это вепсский вариант “Выкупа девушки”. Великолепно начало песни о бегущем по льду зайце с прекрасными аллитерациями:

Däniž d’oksob dähutt möto,  Karvaižed-se hanged möto.  čilahtoitin čiloižehe,  Helahtoitin helaižehe.  Kus-se kulub surdaze,  Kus-se kulub d’ouhtaze.  Kacuhtin kut ülähäks,  ülähän-se päivii paštab.  Kacuhtin kut alahaks,  Alahan-se veneh soudab. Oi, batii, mamoi,  Otkad mindei veneheze…

Заяц бежит по льду, А шерсть его волочится по насту,  Звякнула в колокольчик Прозвенела в звоночек.  Где-то слышно, как толкут белье в ступе,  Где-то слышно, как мелют муку.  Посмотрела я наверх,  Вверху солнце светит,  Посмотрела вниз,  Внизу лодка плывет.  Ой, отец, мать,  Возьмите меня в лодку…

Сборник ”Фольклор моего народа” – это книга любительская. Здесь нет строго научного подхода к материалу, но сам по себе материал может много дать писателям-профессионалам. Русские писатели Карелии Виктор Пулькин, Василий Фирсов, показали своим творчеством, что народная сказка, анекдот, в современной литературе охраняют свою значимость и как источник вдохновения, и как формообразующий сюжетослагающий материал.

Среди пословиц лонинского сборника обращают на себя внимание те, в которых рифмуются их части-половинки: ken midä ehtib, se seda rehkib (Кто что успеет, то и сделает); vävu, vävu, ala paksus kävu (Хоть ты и зять, да часто не ходи); kaikuččel kozal om ičeze oza (У каждого свое счастье); andaižin mel’t päha, ka ičelen om väha (Дал бы тебе ума, да и самого не хватает). Выверенная метрика, точная рифма делают пословицы запоминающимися. Другие пословицы скреплены начальными созвучиями (аллитерациями): ma om toine mamm (земля – вторая мать); min sad - sen i söd (что получишь, то съешь); kelle-ka kana ii muni, kelle-ka kukoi hloputab (кому так и курица не несется, а кому так и петух нладет яйца).

Образному восприятию мира учат вепсские загадки: kesked därved lämii palab (samvar: посреди озера огонь горит – самовар); om pertiš kondi, ken pert’he tulob, kaikuččele andab kätt (päčč: в доме есть медведь, кто вдом войдет, тот и руку подаст); taivhan da man keskusel om pen’ pertine (koivus linduižiden kodine: в пространстве между небом и землей есть домик . на березе гнездо птички); heläidab, kolaidab, saubaližes pertižes (kel’: гремит, звучит в закрытом домике - язык). Как элементы текста в литературе для детей, например, подобные иносказания, сравнения и метафоры, несомненно, служили бы прекрасным средством пробуждения ассоциативного мышления.

Приемы и элементы фольклорной поэтики обнаруживаются в стихах всех вепсскоязычных поэтов: это стремление к простоте стиля, к повторам, прямым заимствованиям из народных песен, подражания. Николай Абрамов в ряде стихотворений строит строфу аналогично строфе-частушке: первая часть ее (о жизни природы) соответствует или противостоит жизни людей:

Tägä keväz’zor’al Mecoi kimib ladvas,  Tägä randal amu  Eläb meiden rahvaz.

Здесь на весенней заре Глухарь токует на ветке,  Здесь на берегу Давно живет наш народ.

Стремление Абрамова к афористичности можно соотнести с лаконичностью вепсских пословиц:

Näguse - keza i räk,  mujuse – manzikan magu…

Видится – лето и жара,  Чувствуется – вкус земляники.

Неслучайна здесь и звучная аллитерация в последней строке.

К подражаниям и прямым заимствованиям из народных песен чаще других прибегает Алевтина Андреева. Сказалось влияние ее матери, известной вепсской сказительницы Анастасии Логачевой. Заметнее фольклорная поэтика и яркая рифма проявляется в метрике детских песенок-считалок, потешек, дразнилок. Пожалуй, в стихах для детей Алевтина Андреева выгладит интереснее и живее, чем в стихах для взрослых. Здесь больше непосредственности, художественного воображения. Стихотворение ”Edenoi (Улитка)” заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью:

Kiloi-kaloi – lehtesel,  čirvoi-karvoi – heinäižel,  Lizoi-lazoi – senel,  Rogoi – senel penel.  Se-žo nimi – edenoi.  Edenoi sä, mödenoi,  Ozuta-ške sarved,  Anda joda maidod.  Edenoi-se peitihe,  Vaiše sidä nähtihe.

Улитка на листочке,  Улитка на травинке,  Улитка на грибке,  Улитка на маленьком грибке.  Одно и то же имя – улитка,  Улитка ты улитка,  Покажи-ка свои рожки,  Дай выпить молока.  Но улитка спряталась.  Только ее и видели.

(Täällä nämä sanat: kiloi-kaloi, čirvoi-karvoi, lizoi-lazoi, rogoi, mödenoi kaikki se on edenoi- “etana” ; etanan –nimitykset lasten kielessä)

Стихотворения из сборника ”Koivuine (Березка)” – единственного сборника Алевтины Андреевой, выпущенного после ее смерти в 2003 году (стихи для сборника собрала из разных источников и рукописей и отчасти отредактировала Нина Зайцева, а издан он был на средства фонда Юминкеко). Профессиональный поэт с точки зрения поэтической техники в сборнике найдет огрехи и в метрике, и в рифме, но рядом с недоработанными строками соседствуют хорошо написанные строфы, свидетельствующие о больших возможностях поэтессы. Суровая правда о родном крае изложена Андреевой крепкими, бьющими в цель мужскими односложными рифмами:

Pert’ om tactud – nikeda nikus,  Pal’hiš seinišpäi otab tusk,  Kuti mado südäimen söb, Kibu kibinal ocan löb.

Дом брошен – нигде никого,  От голых стен веет тоска,  И как червь сердце съедает,  Боль искрами бьт в лоб .

(Tactud pertiš ”В заборошенном доме”)

Метрику коротких строк поэтесса избрала и для стихотворения “Kal’hed sanad (Дорогие слова)”, тем самым отказываясь от простора для слов в строкак:

Kodirados kodinik… Koditehut vedab… Mel’he – kodipaginik,  Kudamb äjan tedab.

В домашних трудах член семьи,  Домашняя тропинка бежит,  По душе – домашний рассказчик, Который много знает.

В сборник Koivuine включены и русские стихи Алевтины Андреевой. Программным для творчества Андреевой можно считать стихотворение ”Сохраним язык вепсов”. В связи со стихотврением вспоминается полемика на страницах газеты ”Ленинская правда”. Нашлись читатели, вепсы по национальности, которые выступили против изучения вепсами родного языка. 12 апреля 1991 года я напечатал статью в газете ”Не забывать родных корней”, где процитировал строки из стихов Алевтины Андреевой. Поэтесса, писавшая тогда на русском языке, выразила свою горячую надежду:  Хочется верить – время придет,  И возродится мой малый народ.

Своим трудным путем идет в поэзию Михаил Башнин, вепс по линии матери. Его отец – бывший преподаватель Карельского педагогического института Юрий Башнин, и сам пишет стихи на русском языке. Творчество Михаила Башнина подкупает интенсивной духовностью. Поэт учит язык, осваивает родину предков, ищет свои корни в глубине веков (один из сородичей Башниных Мартемьян Мартьянов - человек легендарный, также писал стихи). Стихи М. Башнина отличаются зрелостью мысли, глубиной чувств. Его обращение к Богу говорит о его высоких нравственных поисках. В этом плане он расширяет тематический диапазон вепсскоязычной поэзии. Он пишет на вепсском и русском языках. Русскоязычные стихи отличаются крепостью и актуальностью.

Свою первую книгу стихов поэт назвал “Vanh zirkul (Старое зеркало)” (2003), тем самым подчеркнув свою связь с прошлым, со своей родословной, с чистотой помыслов своих предков. В стихах о деревне, о брошенных домах, церквах у Михаила Башнина нет той кричащей боли, которую находишь в стихах Н. Абрамова, А. Андреевой. Лирического героя окружает романтическая атмосфера былых веков, зовет овеянная легендами таинственная даль. Для передачи духа прошлого времени и ее нынешних руин поэт в стихотворении “šimgär’ šimjärvi)” даже метрику использует эпически длинную:

Minä kävelin korbidme kondjiden röunas, Minei ozuti Sünd, kus om te, kus om heim,  Kudam sehleižil kattet om kaumžoman soumas,  Nu a pertiden sijoil om sehlišt i hein. Sigou birbincal al dedoin mam venub üksnäz,  Süväs magadab hän kus-se pagastad läz.  Siloi pagastas olin i avaižin uksen: Eile Sünduižen kuvid i loičendad täs…

Я ходил по непроходимым лесам в медвежьем краю,  Мне показал Господь, где дорога и где родня,  Которая покрыта крапивой на краю кладбища,  А на месте домов тоже крапива и трава.  Там под вербой лежит мать моего деда,  Крепко спит она где-то около погоста (или церкви).  Я тогда был на погосте и открыл дверь,  Но здесь уже нет икон и молений…

Вепсские стихи поэта не свободны от недостатков. Но как русский поэт, он добился подлинной культуры стиха. Есть надежда, что М. Башнин и в вепсскоязычной поэзии достигнет таких же результатов.

Большим событием для вепсской литературы стала публикация романа Игоря Бродского ”Kalarand (Название курортного городка)”. Точно также, как Михаил Башнин, Игорь частично вепс. Его мать – вепсянка, а его дед преподавал вепсский язык в школе. Выучить язык и написать роман – дано не каждому. Бродский - музыкант (скрипач), художник, ученый. Будучи человеком городским, он и в романе остается таковым. Нет в романе выпячивания национальных характеров, а есть люди, горожане, встречающиеся на обедах и ужинах в доме некоего инженера на берегу моря. В романе упоминается роман Гете “Страдания молодого Вертера” совсем не случайно: на каждой странице произведения Игоря Бродского ее главный герой, от лица которого и ведется повествование, предается своим чувствам. Виновница его любовных переживаний – одна из дочерей инженера – Окся. Ее глаза, ее улыбку постоянно видит и представляет лирический герой. Любовь его слепая, верная. Он даже в отместку за обман не может ее предать, хотя такие возможности представляются. Она, в общем, так и остается для него и для читателя загадкой. Свои истоки любви у других героев романа: у Микоя, приятеля главного героя, у Семоя, соседа инженера, у Кироя, сына директора гимназии (Кирой – соперник слепо влюбленного в Оксю героя). Любовь, возносящая человека на небеса, в романе не имеет взаимности.

Роман написан талантливой, хотя еще и не вполне опытной рукой: в нем имеются излишества, недостаточно увязанные между собой факты, события. Однако он увлекает сюжетом, внутренними диалогами, прекрасными описаниями леса, моря, самого любовного чувства: “Armastuz… Se om kuti ned korktad pedajad, kudambad kazvaba Kalarandan kal’l’oil, se venčaib minun henged, i sen agjatoi avaruz nahodib sinivauvhaze taivhan merhe. Se valab räkid sädegid südäimehe kuti čoma kuldaine päiväine, täutab henged keväz’lämudel, ozal da vauktusel… A armastusen ald, kuti käred verez tullei, likutab minun henged, humalzoitab päd, kuti mecänikoiden čomad hajud… Minä kadotin ičtain minun armhaze, en voi dai en himoiče lähtta sigäpäi… Ka, sigä om minun rai, kus kajodaba čudosižiden linduiden pajod, kus taivhal kaiken om mail’man parahimid jumlanbemblid, sigäpäi kacuba minuhu laskvad, pehmdad noidsil’mäižed, sula, sula Oks’a. ümbri minus - vaiše armastuz sinuhu, ei ole nimidä tošt (Любовь… Она как те высокие сосны, которые растут на скалах городка Каларанд, она венчает мою душу, а ее бесконечный простор похож на сине-голубое небесное море. Она льет свои горячие лучи в мое сердце, пьянит голову, как ароматы лесных цветов… Я потерял себя в моей любимой, не могу да и не хочу выбраться оттуда… Да, там мой рай, где звучат песни невиданных птиц, где на небе всегда великолепные радуги, и именно оттуда смотрят на меня ласковые, теплые глаза моей любимой, милая, милая Окся”

И разве этого свободного течения вепсской речи, захватывающей в себя весь мир с землей, небом и морем, с запахами охоты, в центре которого колдовские глаза любимой, мало?! Игорь Бродский умеет описывать людей, станции, вокзалы, внутренности жилища, обеденный стол, застольные разговоры. Иногда слов в вепсском языке не хватает, тогда на страницах романа появляются выбивающиеся из контекста: objekt, situacii, reakcii, agressivine, perspektiv, grafoman, elementarine, sedevr, nostalgii, problem и т.д. Не убежден, что кое-какие вепсские элементы этим словам невозможно было найти. С другой стороны, понимаю: вепсский городской язык впитывает в себя инонациональные, международные слова.

Выше было сказано, что в романе нет национальных характеров, персонажи могут быть представителями русской национальности. Писатель и не пытался вникнуть в данную проблематику. Городская жизнь заставляет всех думать одинаково, штампами (отсюда и выше процитированные слова). Да и очень искусственным было бы в романе о любви пытаться решать национальную проблематику. Так, например, многие годы по карельскому радио вместо того, чтобы говорить по-карельски, по-вепсски, разговаривали на русском языке на тему о языке, о том, что язык забывается. Игорь Бродский заставил говорить своих героев по-вепсски, выплескивать свою любовь, свою ревность, свои печали и радости именно на вепсском языке.

Роман Игоря Бродского Kalrand явился одним из событий 2002 года, объявленного фондом Юминкеко годом вепсской культуры. Он был обсужден на конференции вепсских писателей в городе Кухмо в Финляндии уже после его публикации книгой.

Интересно признание Игоря Бродского: “Я занимался литературным творчеством около десяти лет. Начал свой путь с сочинения стихов и перевода их на вепсский язык. Некоторые из них были опубликованы. Правда, к настоящему времени убедился, что у меня нет поэтического дарования, так что я и сосредоточился на прозе. В этом литературном жанре я чувствую себя увереннее. У меня напечатаны несколько рассказов и одна пьеса, есть прозаические переводы”. Не всякий начинающий писать стихи может отказаться от дальнейшего их сочинения, да еще и высказать негативную оценку своего творчества.

Представляет интерес и другое высказывание писателя: “Я пользовался в романе лексикой и фразеологией разных диалектов. Это затрудняет в какой-то мере понимание текста повествования читателями, не владеющими литературным языком, знающими лишь один диалект, но я сознательно пошел дорогой, которой шли первые писатели и других народов, начиная развивать из разных диалектов общий язык. Ведь их тоже не желали на первом этапе признавать, поскольку написанное слово не соответствовало полностью ни одному диалекту”.

Редактором всех книг на вепсском языке, опубликованных в Карелии, является Нина Зайцева. Единственная книга, где не стоит ее имя как редактора, вышла в 2003 году – “Kodima, Vepsänma”. Впрочем, ее редактура есть и в этой книге, поскольку все тексты стихов прошли через ее руки уже раньше. Просто сама книга посвящена ей: ”Uden kirjkelen mamale, Nina Zaicevale (Uuden kirjakielen äidille Nina Zaitsevalle)”.

В альбоме “Kodima, Vepsänma (Родина, вепсская земля)” напечатаны лучшие стихи Николая Абрамова, Алевтины Андреевой, Михаила Башнина, Виктора Ершова, Валентины Рогозиной, Рюрика Лонина, Нины Поташевой, Гули Поливановой и … Нины Зайцевой. Все эти годы переводившая на вепсский язык произведения писателей-земляков, ставшая автором перевода четырех Евангелий, Библии для детей и сокращенной “Калевалы”, Нина Зайцева должна была однажды начать сочинять стихи сама. Среди стихов альбома они привлекают профессиональным уровнем, простотой формы, значимостью содержания.

Альбом выпущен культурным фондом Юминкеко в издательстве “Периодика”. Здесь есть что читать и что видеть. В нем даются прекрасные фотографии вепсский земли, сделанные Маркку Ниэминеным; на них запечатлена вепсская деревня, вепсская утварь, сельские события, портреты сельчан, их занятия дома и во дворе, в полях и на лугах. В таком альбоме даже первые стихи, еще не отделанные, не отшлифованные, выглядят интересно, имеют смысл.

Поскольку выше зашел разговор о Нине Зайцевой, следует сказать, что в журнале “Carelia” за 2004 год (№ 7) опубликован большой цикл ее стихов, дающий более глубокое представление о ее поэтическом творчестве. Наряду с уже традиционными темами родной земли, родного языка в стихах Нины Зайцевой заметно зазвучали мотивы семейных отношений (стихи о дочери, о матери). Народнопесенным духом пронизано стихотворение “Mušton langaine (Ниточка памяти)”:

Laskvas muhadab, Kädel maihutab,  Hänen nagrand om –  Aldon läik,  Mama-mamaine,  Hobed sanaine,  Minun muštlosiš -  Eläb kaik.

Ласково улыбается, машет рукой,  ее смех как плеск волны.  Мама-мамочка,  Мягкое слово,  в моих мыслях - Она всегда жива.

Интересно житейскими подробностями с тихотворение “Maman holed (Заботы матери)”. Здесь автор, мать, выдавшая дочь замуж, размышляет о своей собственной жизни и жизни дочери. Ее заботы не заканчиваются никогда:

Sambu ei se holen lämoi,  Se om sel’ged – olen mamoi.

Этот огонь забот не угаснет никогда,  И это понятно- ведь я мать.

Стихи Нины Зайцевой дают основание говорить о женской лирике в вепсской поэзии. Стихи Алевтины Андреевой, будучи написанными женщиной, по своей тематике редко выходят за ее пределы. Даже в русских стихах Андреевой почти не звучат глаголы женского рода, то есть ее личная судьба заслонена судьбой родного края. У Нины Зайцевой, как мы видим, дело обстоит иначе. При всем при том, что и она остро ставит проблемы родного народа, и она озабочена тем, “Kenak abud andab minun rahvahale, Libutab ken, kandab elon pordahale? (Кто поможет моему народу, кто его поднимет с колен, кто поможет быть на пороге жизни)” – все же Нина Зайцева первая заговорила о себе, о своей семье. В контексте женской проблематики стихи о весне (“Tämbei uniš minä nägin (Сегодня мне привиделось во сне)”) воспринимаются как стихи о женской судьбе:

Mikš om keväz’oza lühüd,  Mihe pageneb se pigai Jätten muštho opalmuhuid,  Kudambid mö muštam igan.

Почему весеннее счастье краткое,  Почему исчезает быстро Оставляя печальные улыбки,  Которые мы вечно помним.

В большинстве стихов Н. Зайцевой прочитывается женское отношение к жизни людей, человечества в целом: она предстает женщиной-хозяйкой, которая и устает, и собирает новые силы для жизни, для семьи, для детей, для внуков. В ней живут “советы бабушки” (elonohjed (ее советы по жизни)), она утверждает, что ”Hänen laskvid melid, tabad kajičeškan hengen pohjal (ее ласковые и милые советы, ее характер я буду вечно хранить в глубине своей памяти)”.

Немалое значение для развития молодой вепсской литературы имеет переводческая работа Нины Зайцевой и Николая Абрамова. Переводы Абрамова стихов Александра Пушкина, Сергея Есенина, Бориса Пастернака, Николая Рубцова, Владимира Высоцкого, Евгения Евтушенко, в основном, верно передают содержание и интонации оригиналов, поскольку сохраняют метрику, структуру синтаксиса подлинника. Переводы техничны и с точки зрения рифмовки. Авторы оригиналов узнаваемы.

Вот, например, Александр Пушкин:

Konz mäthil Gruzijan ö pimed katab man,  Aragvan joksend rindal kulub…

На холмах Грузии лежит ночная мгла Шумит Арагва предо мною…

А вот Сергей Есенин:

Oled midä nähnu?  Midä oled kulnu?  Kuti külän taga Guleimaha tulnu…

Или что увидел,  Или что услышал Словно за деревню  прогуляться вышел

А это Николай Рубцов:

Külä ei magada,  Lämoid völ paladas,  Tusttuda ei sinun tö…

Kylä ei nuku, ja Valotkin palavat Turhaa on sureksia (! Valitettavasti ei löytynyt tätä venäjäjnkielestä runoa kotona)

Переводить – это и знакомить читателей с шедеврами иноязычных литератур, и учиться писать, расширять возможности родного языка, и черпать вдохновение, и соревноваться в поиске нужных слов с другими переводчиками. Думаю, что постижение Ниной Зацевой мира ”Калевалы” стало для нее большой школой, а для читателей – радостью приобщения к произведению, созданному Элиасом Леннротом из материала народных песен. Для работы Зайцева выбрала сокращенный вариант “Калевалы”, подготовленный автором этой статьи и Эйно Киуру в 1999 году и выпущенный в свет издательством Петрозаводского университета. Перевод Нины Зайцевой был издан в 2003 году и уже высоко оценен и критикой, и читателями. Сравнивая оригинал и перевод, убеждаешься, что перевод верно передает реалии оригинала, его параллелизмы, довольно часто находятся удачные аллитерации (kuzen käbuiš – semned küpsad ( kasvoi kuuset kukkalatvat); lepid libui rohlas tahos (lepät mailla leyhke’illä); värtnäd värpitaden tarkas (väätessänsä värtinätä) и т.д.). В своем переводе Зайцева использовала чистый хорей, как это принято в русских переводах “Калевалы” еще со времен Я. Грота и Л. Бельского. Между тем, эстонский перевод Аугуста Анниста максимально приближен к оригиналу. А ведь вепсский язык, как родственный карельскому и финскому, вероятно, позволяет сделать то же самое в переводе “Калевалы”. Не исключено, что Нина Зайцева вернется к своему переводу, имея в виду эту вероятную возможность.

Говоря о вепсскоязычной литературе, нельзя забывать о тех писателях Карелии, в жилах которых течет отцовская или материнская вепсская кровь и которые пишут по-русски, однако помнят о своих корнях. Мать Виктора Сергина была вепсянкой. Сам писатель редко говорил об этом, но в своих стихах и рассказах, а также повести ”Жернова” его вепсская проирода проглядывает: она - в отношении поэта к лесу (лес – главный герой его стихов), в одушевлении деревьев, растений, камней. В стихотворении ”Опять я к вам иду, деревья” поэт заявляет: ”если суждено встать под топор” ”весь лес я заслоню собою и стану деревом тогда”.

Сознавал ли сам Сергин, когда употреблял слова, ему хорошо знакомые с детства, что их можно найти в вепсском языке? Бабушка в повести ”Жернова” говорит внуку: ”свяжу тебе упаки, две пары свяжу, чтоб на все лето хватило”. Смотрим Словарь вепсского языка: упак – сапог. Слово русского происхождения “паковать” в форме упаки не встречается. Оно стало вепсским. Очевидно, они (упаки) не в полном смысле слова сапоги, если бабушка их вяжет. Важно, что это обувь. Они должны заменить внуку лапти (“Не будешь ты у меня в лаптях ходить”).

В той же повести помощница тракториста Дуня о самом трактористе так высказывается в сердцах: “…опять бабам на себе пахать, для чего этого лембоя держим!” Такие слова как упаки (с вепсского “сапоги”), лембой (с вепсского “черт”) встречаются у Сергина часто. Он вовсе не ставил цели подчеркивать свою причастность к вепсам. Тем естественнее они воспринимаются в тексте.

Поэт Олег Мошников о своих вепсских корнях заявил уже в первых стихах. И это тоже естественно. В поэзию он пришел после Виктора Сергина, в период пробуждения вепсского самосознания. Мошников в ряде стихов употребил вепсские слова и выражения: мецамезь, кацу. Русское и вепсское начала в стихах Мошникова органично сочетаются, тем самым создавая индивидуальный колорит стиля. Журнал “Punalippu”, так широко представивший в 1989 году вепсов и их зарождающуюся литературу, начал разговор о вепсском народе статьей ученого Карельского научного центра Зинаиды Строгальщиковой. Статья называлась “Время собирать камни”. Строгальщикова показала, как быстро ассимилируется вепсское население в России. В конце 19 века вепсов насчитывалось 25400 человек. В 1989 году вепсов было уже 12-13000. Правда, более половины из них владели вепсским языком лучше, чем русским. На вопрос, надо ли изучать вепсский язык в школе, за изучение ратовала в большинстве своем молодежь. И это давало основание Строгальщиковой говорить, что еще не все потеряно. Камни начали собирать. Карельские власти содействовали этому процессу. Вепсов признали малочисленным народом России. Закон взял этот древнейший народ под свою защиту.

Большую роль в пробуждении национального сознания вепсов играет все эти годы газета “Kodima”, которая издается на вепсском и русском языках. Газета знакомит читателей в историей вепсского народа, с конкретными проблемами сегодняшнего дня и, разумеется, печатает произведения писателей-вепсов, а также и переводы с других языков, в том числе с карельского. Журналистские очерки Николая Абрамова, Нины Зайцевой, Николая Фомина (нынешнего редактора газеты) и многих других авторов также содействуют развитию литературы.

2. Кто такие вепсы.

Вепсский язык относится к северной группе прибалтийско-финской ветви финно-угорской языковой семьи, он наиболее близок к карельскому, ижорскому, финскому языкам. Вепсский язык по своей структуре сравнительно однороден, хотя диалектные различия существуют. Ученые выделяют три диалекта: северновепсский, или прионежский, средневепсский и южновепсский. На северновепсском диалекте говорят вепсы, живущие в Вепсской национальной волости Карелии; на средне-вепсском - жители вепсских территорий Вологодской (Бабаевский и Вытеггор-ский районы) и Ленинградской областей (Подпорожский, Тихвинский, Лодейно-польский районы). В Бокситогорском районе Ленинградской области живет немногочисленная группа вепсов, говорящих на южновепсском диалекте.

Вепсы – одна из коренных народностей Северо-Запада нашей страны. По языку это прибалтийско-финская ветвь фино-угорской языковой семьи, отсюда их близость к карелом, финнам, эстонцам.

Предками вепсов считают древнее племя весь, неоднократно упоминаемое в русских летописях. Недавние археологические изыскания подтверждают мысль, что у саамов, вепсов, карел была издревле общая теория и культура. На базе племенных союзов в последующем сложились народы, как утверждает лингвист Д.В.Бубрих. И в наше время археологи доказывают, что основу карельского народа составили племена корела со значительной примесью веси(особенно южных карел: ливвиков вПриладожье и людиков в Прионежье). Интересно мнение финских ученых Э.Лённрнота, Е.Сетяля, Л.Кеттунена, что вепсский язык - это «санскрит» для прибалтийско-финских народов.

Вполне уместно предположить, что фольклор вепсов и карел, синкретический в своей основе, корнями уходит в далекую древнюю общность. Соприкосновение же фино-угорских племен(сумь, емь, весь, чудь, меря, корела и др.) с восточнославянскими происходило на более на более позднем этапе становление культуры вепсского и карельского народов. Этот исторический контакт длился по крайне мере полторы тысячи лет, причем русские не враждовали с большинством фино-угорских племен, а осваивали ту же территорию даже роднились. Есть свидетельства о разносторонних контактах веси (чуди) с народами Древней Руси. Уже в XV в. Весь входит в состав Русского государства.

Общность исторической судьбы была почвой для взаимного влияния фольклора финно-угров и восточных славян.

Основная часть вепсов, живущих долгое время компактно, сохранила язык и культуру.

В недавнем прошлом расселение вепсов было обширным, они занимали территорию Межозерья – пространство между тремя крупнейшими северными озерами: Онежским, Ладожским и Белым. Со временем территория сократилась, но вепсы и сейчас живут в Межозерье, занимая его восточную часть – сопредельные районы Карелии, Ленинградской и Вологодской областей. В Карелии расположены самые северные поселения вепсов. Живущих здесь вепсов называют прионежскими. Большое число вепсских деревень сохранилось в верховьях р.Оять в Подпорожском районе Лененградской области. Эту группу вепсов называют оятскими. К востоку от них, В Бабаевском районе Вологодской области, живут куйско-пондальские вепсы, их еще называют белозерскими – по географии проживания. На юге региона, в Бокситогорком районе Ленинградской области есть куст деревень, где живут вепсы, именуемые южными.