Курылев С. В

­возражениями, следует признать, что и проверка правильности показаний свидетеля невозможна; невозможна ввиду этого и проверка правильности опосредствованного (при помощи свидетеля) познания фактов судом. Следовательно, единственное, что остается доступным для проверки, – это правильность умозаключений суда. Но это, конечно, не так. Правильность опосредствованных или непосредственных знаний других лиц мы можем проверить при помощи сопоставления их с другими известными нам знаниями, со знанием, добываемым из иных источников, при помощи анализа самого проверяемого знания, при помощи нашего мышления и живой человеческой практики, которая «врывается в самое теорию познания, давая объективный критерий истины»1. Не будь этого, было бы невозможно и само познание.

Как непосредственное познание свидетелей воплощается в их показаниях, которые и являются объектом проверки, так и непосредственное познание суда находит свое объективное выражение в протоколе судебного заседания (ст. 109, 110 ГПК РСФСР), в протоколе местного осмотра (ст. 162 ГПК), в мотивировочной части судебного решения (ст. 176 п. «г» ГПК); указанные процессуальные документы являются теми объективными данными, по которым можно проверить правильность непосредственного познания суда, если она возбуждает сомнения.

Никакой принципиальной разницы с точки зрения возможности проверки между непосредственным познанием состава суда и, например, таким же познанием свидетеля нет. Речь может идти лишь о методах проверки, о пределах, в которых такая проверка доступна. Но здесь придется признать, что любая форма познания суда может быть проверена (подвергнута контролю) лишь в известных границах2.

Очевидно поэтому, что первое возражение должно иметь в ви­ ду не недоступность непосредственного познания суда проверке, а лишь недопустимость такой проверки по каким-либо процессуальным соображениям.

Рассмотрим и эту сторону проблемы опять-таки хотя бы на примере сравнения непосредственного знания суда с непосредственным знанием того же свидетеля.

И в этом случае, нам представляется, возможно лишь одно такое соображение, состоящее в том, что процессуальное положение суда не допускает проверки правильности его познания способами,

1Ленин В.И. Соч. Т. 14. С. 177.

2ВышинскийА.Я.Проблемаоценкидоказательстввсоветскомуголовномпроцессе// Сов. юстиция, 1936. № 23. С. 7.

Ко всему этому надо отметить, что сам характер непосредственного познания – его чувственная предметность – в подавляющем большинстве случаев исключает возможность ошибок в его результатах, поэтому предусматриваемое ст. 112 ГПК право представлять замечания на протокол является больше гарантией против технических неправильностей протокольных записей, чем против ошибок суда в непосредственном познании.

Из только что сказанного вытекает ответ и на второе возражение против допустимости непосредственного познания.

Убедительность судебного решения в отношении правильности познания судом фактов для лиц, не присутствовавших в судебном заседании, определяется в первую очередь тем, как суд мотивировал решение, и, во-вторых (что имеет значение главным образом для лиц, изучающих и проверяющих разрешенное судом дело), соответствием выводов суда имеющимся в деле материалам, в том числе записям в протоколах о результатах непосредственного познания.

Убедительность судебного решения для лиц, присутствующих при судебном разбирательстве, определяется главным образом тем, что происходило при разбирательстве: что сказали стороны, свидетели, эксперты и т.д. Если выраженные в судебном решении результаты опосредствованного и непосредственного познания соответствуют тому, что было на глазах присутствующих, – решение убедительно, если не соответствуют – решение неубедительно. И если по мнению противников непосредственного судебного познания познание при помощи доказательств делает эффективной гласность, т.к. гласным становится сам процесс познания, то это же, но с еще большим правом следует сказать и в отношении непосредственного познания. При непосредственном познании процесс познания является гласным во всех своих элементах.

Если присутствующие при осмотре на месте дома видят, что дом находится в полуразрушенном состоянии, и суд также констатирует это как результат своего непосредственного познания, то вряд ли кто решится утверждать, что познание этого же факта, будучи почерпнуто из показаний свидетеля (а не непосредственно), повысило бы убедительность вывода суда о наличии этого факта. Следует думать, как раз наоборот.

Убедительность результатов непосредственного познания больше, чем познания опосредствованного. Здесь проявляется указанное ранее свойство самого непосредственного познания. И если суды иногда не прибегают к непосредственному познанию, когда оно является доступным, как, например, для обмера ­площади

земельного­ участка, то это объясняется не тем, что такое познание снижает убедительность решения, исключает возможность проверки правильности познания, а только практической затруднительностью непосредственного познания в подобных случаях, которая к тому же косвенно ведет к ущербу для гласности1. И наоборот, нередко бывают случаи, когда только непосредственное познание судом определенных фактов способно раскрыть истину.

Так, в народном суде 1-го участка Загорского района Московской области Осиповым был заявлен иск к гр-ке Кратировой о взыскании с нее расходов по отоплению общей печи, которое в течение трех лет производил якобы он один. Кратирова объяснила в судебном заседании, что истец отопления за свой счет не производил. Мало того, последнюю зиму он с целью вынудить ее к освобождению площади не отапливал общую печь совсем, оборудовав в своей комнате железную печь для отопления лишь своего помещения. Доказывать этот факт (как отопления, так и неотопления) путем свидетельских показаний было довольно затруднительно; в частности, свидетели, на которых сослалась Кратирова, могли лишь подтвердить некоторые обстоятельства: во время их посещения Кратировой в комнате у нее было холодно, Кратирова продолжительное время болела. Осипов объяснил, что печь была не топлена лишь дня 3–4 в связи с теплой погодой. Суд при осмотре на месте установил следующие факты: наличие в комнате Кратировой специфического запаха сырости, наличие в комнате Осипова (откуда производилась топка общей печи) железной печи2.

В данном случае суд путем осмотра на месте непосредственно воспринял различные факты-состояния, в том числе такой важный факт, как специфический запах сырости. В передаче свидетеля указанный факт в значительной мере утратил бы свое доказательственное значение как в отношении его убедительности, так и с точки зрения проверки достоверности как самого этого факта, так и его связи с продолжительным неотоплением. Другой важный для познания истины факт, установленный осмотром на месте, – наличие в комнате Осипова железной печи – мог не ­только

1Вопределенииподелу№124поискуколхозаим.КарлаМарксакколхозу«Красный партизан» ГСК Верховного Суда СССР, отменяя состоявшиеся по делу решения и определения, вынесенные по неисследованным материалам (не установлен действительный размер участка, об урожае с которого шел спор), дала указания суду о том, что при невозможности документального установления размера участка необходимо это выяснитьпутемфактическогообмераспециальносозданнойкомиссией(Судебнаяпрактика, 1949. № 4. С. 40–41).

2Делоизархиванародногосуда1-гоучасткаЗагорскогорайонаМосковскойобласти, разрешенное 14 июня 1950 г.

потерять доказательственное значение, но и вообще мог исчезнуть для дела, если бы суд не произвел осмотра на месте, как было в данном случае, а решил бы проверить этот факт иным путем, например путем истребования соответствующей справки от органов пожарного надзора, дав таким образом возможность истцу убрать железную печь. И дело могло быть разрешено неверно.

В заключение следует отметить, что проанализированные возражения против возможности и допустимости непосредственного судебного познания, будучи несостоятельными по отношению к процессуальному непосредственному судебному познанию, вполне справедливы, если их отнести к внепроцессуальному знанию судей о существенных для дела фактах1, юридических или доказательственных. Такое знание суда (и не только непосредственное, но и опосредствованное) не может быть положено в основу решения суда именно и только потому, что оно является внепроцессуальным, в силу чего не подвергается исследованию в процессе, не отражается в процессуальных документах; правильность его недоступна для проверки, оно не только снижает, но и лишает решение суда убедительности.

Подводя итог сказанному, можно констатировать: 1. Положение о невозможности для суда непосредственно по-

знавать имеющие значение для дела факты ошибочно, т.к. противоречит явлениям объективной действительности.

2. Положение о недопустимости непосредственного познания судом существенных для дела фактов неправильно. Оно исключает из числа судебных доказательств ряд фактов, которые могут быть использованы в качестве средств установления истины, произвольно ограничивая принцип непосредственности, толкает практику на путь отказа от преимуществ непосредственного.

3. При разбирательстве гражданских дел возможны и допустимы две формы познания фактов, имеющих значение для дела: познание, опосредствованное при помощи доказательств, и познание непосредственное при помощи чувственного восприятия этих фактов.

4. Непосредственное познание применимо в отношении фактов, не требующих для своего познания специальных знаний и доступных для непосредственного чувственного восприятия.

1 Оговоримся: за исключением общеизвестных фактов, знание которых судьями является внепроцессуальным, но оно является внепроцессуальным знанием не только судей, но и всех других лиц данной местности, следовательно, и присутствующих при разборе дела; такое знание поэтому доступно для проверки, не снижает убедительности решения.

­Такими фактами являются большинство фактов-состояний, ими могут быть действия и события.

5. Непосредственное познание, осуществляемое в процессуальных формах, не противоречит принципам процессуального права, оно допускает возможность проверки его правильности, а также содействует убедительности решения суда. В случаях, когда заинтересованная сторона может помешать суду раскрыть истину, оно при помощи осмотра на месте в силу его оперативности может служить действенной гарантией установления истины.

§ 2. Сущность доказывания

1 Когда мы ранее говорили о непосредственном и опосредство-

ванном познании, то мы не отождествляли опосредствованное познание с доказыванием в его процессуальном значении и не противопоставляли поэтому доказывание непосредственному познанию. Между тем господствующая точка зрения советских процессуалистов – как тех, которые считают доказывание единственно возможной формой судебного познания, так и противников этого взгляда – отождествляет опосредствованное познание с доказыванием, противопоставляя его непосредственному познанию, при котором якобы доказывание не нужно1. Такой взгляд нам представляется ошибочным, являющимся результатом смешения понятий процессуального доказывания и логического доказательства.

Попробуем раскрыть содержание процессуального доказывания и установить его соотношение с логическим доказательством.

На первый взгляд понятия процессуального доказывания и логического доказательства кажутся очень близкими, если не тождественными, поэтому многие не видят между ними существенной разницы и определяют доказывание как умственный процесс или совсем не дают никакого определения2.

Другие же отнюдь не считают процессуальное доказывание умственным процессом, наоборот, под доказыванием понимают определенную совокупность процессуальных действий (по убеж-

1Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М., 1951. С. 134, 147; Строгович М.С. Уголовный процесс. М., 1946. С. 148; Гродзинский М.М. Улики в советском уголовном процессе // Учен. тр. ВИЮН, 1944. С. 3 и др.

2Чельцов М.А. Уголовный процесс. М., 1948. С. 247–248; Чельцов М.А., Чельцова Н.В. Проведение экспертизы в советском уголовном процессе. М., 1954. С. 9 и др.

дению суда)1. Умственный же процесс чей бы то ни было, в том числе судей, не является процессуальным действием, т.е. тем юридическим фактом, на основе которого возникают или прекращаются определенные процессуальные отношения; следовательно, согласно последней точке зрения мыслительный процесс суда, заключающийся в оценке доказательств, следует исключить из доказывания, а не считать доказыванием, как фактически делают представители первого взгляда. Первые авторы, следовательно, исходят из отождествления логического доказательства с процессуальным доказыванием, вторые – из их резкого разделения.

Существует третья группа авторов, которые в процессуальном понятии доказывания объединяют оба указанных выше момента – и совокупность процессуальных действий, и мыслительную деятельность суда (и следователя в уголовном процессе) по оценке доказательств2.

Наконец, отдельные процессуалисты не придерживаются последовательно ни одного из изложенных здесь трех взглядов.

Так, определяя доказывание как деятельность по установлению истины, К.С. Юдельсон, естественно, включает оценку доказательств в доказывание. Это же следует и из других рассуждений его работы3. Однако в этой же работе в других ее местах одновременно оценка доказательств ставится и вне доказывания4.

С.Н. Абрамов в учебнике «Советский гражданский процесс» 1952 г. на с. 176 во втором абзаце отождествляет доказывание с установлением истины, т.е. включает оценку доказательств в понятие доказывания; в следующем абзаце в определении доказывания оценка доказательств из доказывания исключена.

Далеко не полно указанные здесь разногласия и нечеткость во взглядах среди советских процессуалистов по вопросу о содержании понятия доказывания сами по себе вынуждают исследовать и разрешить этот вопрос. Но необходимость его разрешения обусловливается в первую очередь не столько этими ­разногласиями,

1КлейнманА.Ф.Основныевопросытеориидоказательствавсоветскомгражданском процессе. М., 1950. С. 41; в указанном отношении аналогично: Гурвич М.А. Лекции по советскому гражданскому процессу. М., 1950. С. 99; Люблинский П.И. О доказательствах в уголовном суде. М., 1924. С. 3 и др.

2СтроговичМ.С.Уголовныйпроцесс.М.,1946.С.121–122;ГродзинскийМ.М.Уликивсо- ветском уголовном процессе // Учен. тр. ВИЮН, 1944. С. 4; Полянский Н.Н. Оценка доказательстввышестоящимсудомвуголовныхделах//Сов.государствоиправо,1951.№7. С. 29 и др.

3ЮдельсонК.С.Проблемадоказываниявсоветскомгражданскомпроцессе.М.,1951. С. 21, 33–34, 143–144.

4Там же. С. 3, 14, 18, 38.

сколько потребностями правильного применения правил доказывания с их существенными категориями: предмет доказывания, субъекты доказывания, бремя доказывания. Естественно, что правильно пользоваться этими категориями без отчетливого знания того, что же представляет само доказывание, нельзя. Разрешение же поставленного вопроса непосредственно связано с разграничением логического доказательства и процессуального доказывания.­

2 Как бы ни рассматривали отдельные авторы соотношение меж-

ду понятиями доказательства и умозаключения в логике1, следует признать, что по существу всякое доказательство есть умозаключение или, на наш взгляд, точнее, «особая логическая форма, выражающая логический результат уже состоявшегося процесса доказывания, т.е. оправдание (или опровержение) доказываемого (или опровергаемого) положения»2.

Наука логика изучает доказательство как вид умозаключения. Между тем учение о доказательственном праве как часть науки процессуального права изучает не формы и законы мышления, а совсем другие законы, а именно законы процесса, процессуальное право.

Включение в предмет изучения этой науки законов мышления было бы излишним, т.к. этим уже занимается другая наука – логика, это было бы и неверным, т.к. каждая наука должна иметь свой точно определенный предмет, как указывал А.А. Жданов в своем выступлении на дискуссии по книге Г.Ф. Александрова «История ­западноевропейскойфилософии»3.Крометого,законы,изучаемые

1М.С. Строгович видит отличие доказательства от умозаключения в том, что в доказательстве мысль движется в обратном направлении, чем в умозаключении (Строгович М.С. Логика. М., 1949. С. 326); В.Ф. Асмус – в том, что умозаключение усматривает лишь наличие связи между понятиями, доказательство же, кроме того, и истинность суждения (Асмус В.Ф., Логика. М., 1947. С. 346); в последнее время указанное положение В.Ф. Асмус признал ошибочным (Асмус В.Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М. : Госполитиздат, 1954. С. 9); К. Бакрадзе усматривает специфику доказательствавналичииобоихуказываемыхМ.С.СтроговичемиВ.Ф.Асмусоммоментов (Бакрадзе К. Логика. Тбилиси, 1951. С. 440). Н.И. Кондаков обходит молчанием вопрос об отличии доказательства от умозаключения, хотя и пытается отразить это различие в определениях доказательства и умозаключения. Однако эти определения разнятся междусобойлишьпословеснымформулировкам,никакойразницыпосуществумежду доказательством и умозаключением не усматривается и у Н.И. Кондакова (Кондаков Н.И. Логика. М., 1954. С. 194, 379).

2Асмус В.Ф. Логика. М., 1947. С. 347.

3Жданов А.А. Выступление на дискуссии по книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии», 1947. С. 5–6.

логикой, законы правильного мышления являются объективными законами, ибо «законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собою, если они только правильно познаны»1. Законы внешнего мира и законы человеческого мышления – это «два ряда законов, которые, по сути дела, тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, что человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе до сих пор большей частью и в человеческой истории они пролагают себе дорогу бессознательно», – пишет Ф. Энгельс2.

Смешивать же законы мышления, законы, независимые от воли людей, с законами юридическими, «которые издаются правительствами, создаются по воле людей и имеют лишь юридическую силу»3, нельзя.

Таким образом, если законы мышления, законы логического доказательства могут быть открыты, познаны человеком, но не могут быть им созданы или преобразованы, то процессуальные законы доказательственного права создаются господствующим классом и выражают его волю. Процессуальное доказывание зависит от доказательственного права и определяется им, оно совершается в таких формах и такими способами, какими предписывает доказательственное право.

Законы логического доказательства не могут быть предметом правового регулирования, как таковыми не могут быть все объективно действующие законы – закон притяжения, соответствия производительных сил и производственных отношений и т.д. Человек может либо познать эти законы и использовать их в своих целях, либо не знать их, действовать не в соответствии с их требованиями и испытывать на себе их месть.

Не случайно поэтому, что нормы советского доказательственного права не перечисляют правил, по которым происходит логическое доказательство, они содержат лишь общее указание о том, что суд должен поступать сообразно с законами логического доказательства4, изучение же этих законов осуществляется не правовыми науками, а логикой.

1Энгельс Ф. Диалектика природы, 1948. С. 178; там же. С. 162, 168; Энгельс Ф. Анти-

Дюринг, 1948. С. 197.

2Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения, 1948. Т. II. С. 367.

3Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР, 1952. С. 3–4.

4Статья 23 Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик, ст. 319 УПК РСФСР и соответствующие статьи УПК других республик.

Но сказанное вовсе не означает, что науке процессуального права нет никакого дела до логического доказательства1. Такое утверждение было бы в корне неправильно. Советское доказательственное право, имеющее своей задачей обеспечить познание судом существенных для дела фактов в том виде, как они имели место в действительности, не только не может игнорировать законов логики, но необходимо должно из них исходить так же как

ииз марксистской диалектики. Иначе не будет достигнуто и выполнение указанной задачи.

Если из логического учения о доказательстве следует, что необходимым условием правильности доказательства является истинность его оснований, то естественно, что советское процессуальное право должно, считаясь с этим непреложным требованием логического учения о доказательстве, таким образом организовать процесс исследования материалов дела, чтобы обеспечить получение надлежащих оснований для вывода, как говорят, доброкачественного основания.

Процессуальное право, следовательно, устанавливает правила, обеспечивающие возможность применения законов логического доказательства, обеспечивающие получение судом необходимого

идоброкачественного материала, достаточного для установления существенных по делу фактов.

Процессуальная деятельность участников процесса по доказыванию не может, следовательно, не только игнорировать правила логического доказательства, но вынуждена из них исходить и исходит в действительности.

Всякое процессуальное действие, входящее в состав доказывания, процессуальное действие любого субъекта процесса всегда соотнесено тем или иным образом с логическим доказательством. Сторона просит суд допросить свидетеля по исследуемым обстоятельствам дела не по наитию свыше, а по соображениям логического доказательства: если свидетель подтвердит то-то, то из этого будет следовать такой-то вывод; по этим же соображениям поступает и суд, делая вывод на основании сообщенных свидетелем фактов о наличии других фактов. Требования логического доказательства пронизывают весь процесс судебного доказывания, но, несмотря на это, несмотря на указанную выше тесную связь между

1 Применение диалектической логики в условиях судебной деятельности имеет свои специфические особенности, являющиеся результатом специфики этих условий. А.Я.ВышинскимнеслучайновдокладевСвердловскомюридическоминститутев1942г. былавысказанамысльобобразованииспециальнойдисциплины– судебнойлогики(Социалистическая законность, 1946. № 11–12. С. 55).