Метафизический материализм в роли социальной методологии. Географический детерминизм и цивилизационный подход

Материализм, вопреки распространенным представлениям, не представляет некую единую методологию познания общества и социальных отношений. В Европе Нового времени материализм во взглядах на историю развивался лишь одним из виднейших французских философов XVIII столетия – Шарлем Монтескье, который в книге «О духе законов» придал большое значение в формировании позитивного права и форм правления государства географическим факторам (особенно климату). Жаркий климат, считал он, порождает лень и страсти, убивает гражданские доблести и является причиной деспотического правления. Напротив, люди, проживающие в холодном климате, самой природой подталкиваются к решительной и инициативной деятельности. Такая позиция дала основание считать Монтескье одним из основоположников так называемой «географической школы» в социологии. Методом данной школы стал географический детерминизм (от лат. determino – определяю), социологическая концепция, пытающаяся объяснить явления общественной жизни особенностями природных условий и географическим положением страны или района. Географическая среда или ее отдельные элементы постулируются здесь как определяющая сила развития человеческого общества. Географический детерминизм вначале играл прогрессивную роль, хотя и содержал в себе в неразвитой форме некоторые реакционные идеи (в частности, признание неразвитости народов, живущих в разных климатических условиях, объяснение рабства, деспотизма и т. п. природными условиями).

В переходный период от феодализма к капитализму этот подход отражал борьбу поднимавшегося класса буржуазии против феодализма. В дальнейшем географический детерминизм стал использоваться для оправдания колониальной эксплуатации и захватнических войн, став, таким образом, методологической предпосылкой геополитики. Теоретики геополитики прибегают к широкому использованию понятий «жизненного пространства», «естественных границ», географического положения для оправдания милитаризма и захватнических войн. Наиболее яркое проявление нашла эта позиция во внешней политике США и их партнеров после Второй мировой войны и, в особенности, после развала СССР (война против Вьетнама, Югославии, Ирака и т. п.).

Другой разновидностью метафизического материализма во взглядах на общество выступает концепция «постиндустриального» или «информационного» общества. Эта концепция претендует на роль общесоциологической теории поступательного развития человечества, выступая с 70-х годов ХХ века и до наших дней главной теоретической альтернативой марксистскому учению об общественно-экономических формациях.

Наиболее видные ее представители – Д. Белл, Г. Кан, З. Бжезинский, О. Тоффлер (США), Ж. Ж. Серван-Шрейбер и А. Турен (Франция) – утверждают, что в зависимости от уровня техники и технологии производства (так называемый технологический детерминизм) в обществе последовательно преобладают «первичная» сфера экономической деятельности (сельское хозяйство), «вторичная» (промышленность), а ныне оно вступает в «третичную» сферу услуг, где ведущую роль приобретают наука и образование. Каждой из этих трех стадий присущи специфические формы социальной организации (церковь и армия – в аграрном обществе, корпорация – в индустриальном, университеты – в постиндустриальном), а также господствующая роль определенного сословия (священников и феодалов, бизнесменов, ученых и профессоров специалистов).

Конкретизированная в теориях «стадий экономиче­ского роста» (У. Ростоу), «постиндустриального обще­ства» (Д. Белл), «технотронного общества» (3. Бжезинский), «сверхиндустриальной цивилизации» (О. Тоффлер) и т. п., концепция «технологического детерминизма» сохраняет во всех этих модификациях свою основную методологию: метафизический (антидиалектический) детерминизм, доходящий до индетерминизма, плюрализма и субъективного идеализма.

А мериканский социолог Даниел Белл (р. 1919) активно выступает против исторического материализма как «монокаузальной» теории, т. е. против фундамен-тального положения марксизма, указывающего на противоречие между производительными силами и произ-водственными отношениями как на основную причину исторических изменений. Белл заменяет «монокаузаль-ность» «поликаузальностью», определяя в качестве рав-ноправных причин общественного развития субъек-тивные факторы. Так намечается путь к плюрализму, являющемуся, по мнению Белла, основой идеологии и политики «постиндустриального общества».

«Технологический детерминизм» – ядро новой буржуазной утопии, рисующей «золотой век» социального равенства и справедливости, высокого массового потребления, который будет достигнут за счет научно-технической революции, без всякой классовой борьбы, и упразднит последнюю. Описывая подобную «технологическую республику», американский социолог и государственный деятель Збигнев Бжезинский (р. 1928) представляет ее как утопический остров, на котором обычная диалектика развития приобрела столь акселерированный характер, что ни эволюция, ни революция больше не могут быть адекватными терминами ее описания.

Новая волна кризисов, захватившая буржуазный мир во второй половине 70-х годов ХХ в., заставила отказаться от многих утопических идей. Буржуазные социологи перешли к пессимистической футорологии, уто­пии уступают место антиутопиям, в которых техника, научно-техническая революция начинают играть уже отрицательные роли, считаются причиной чуть ли не всех трудностей и бед. Наиболее яркое воплощение эти идеи нашли в фильмах-антиутопиях, таких как «Терминатор», где электронный мозг объявил беспощадную войну своему создателю.

Однако выросший на американской почве «техноло­гический детерминизм» продолжает питать новые со­циальные концепции «спасения». В настоящее время редкий интеллигент России не пользуется терминами, составляющими аппарат теории «информационного общества».

Еще в 1974 г., выступая с «пророчеством» относительно развития «постиндустриального общества», Белл отметил, что если определяющим признаком индустриального общества служит использование машин для производства товаров, то «организующим началом постиндустриального общества являются научные знания»⁷⁹. Так был сделан крен в сторону науки и научной информации как основы общественного развития.

П оддерживая эту мысль, американский социолог и публицист Эльвин Тоффлер (р. 1928) в изрядно нашумевшем труде «Третья волна» (1978) отмечает, что уже сегодня из 2 тысяч работников половина имеет дело не с предметами, а с информацией. Это дает возможность (с учетом отмечаемой Тоффлером «демассификации» средств информации) перехода к работе на дому. Тоффлер рисует картину опустевших заводов и фабрик – 90% работающих манипулируют с электронной техникой дома. «Первая волна» связана с натуральным хозяйством, работой «на дому», прогресс в которой привел людей к общественному труду. «Вторая волна» обобществила труд до предела, «третья» ведет к упразднению общественного труда и следующей за этим «демассификации» сознания.⁸⁰ Эти «исторические периоды» явно противопоставляются учению марксизма об общественно-экономических формациях. Революция в получе­нии и переработке информации является у Тоффлера основанием всех социальных изменений.

Создание «нового информационного общества» становится возможным благодаря появлению новых информационных средств (ЭВМ) – «компьютерной революции». Информация, заявляет социолог Дж. Бурстин (США), одинаково входит в дом богатых и бедных, белых и черных, молодых и старых. Новые информационные системы способствуют созданию качественно иной технологии производства, что ускоряет технический прогресс и приводит к конвергенции социальной системы, когда «все становится похожим на все».

С точки зрения О. Тоффлера, информационная техника вызовет «захватывающие дух социальные изменения» не только во всех структурах общественных отношений, в политике, но в семье, в каждом отдельном человеке, который будет производить не вещи или услуги, а информацию. Этим человек перейдет к труду, полностью соответствующему его качественному отличию от живой природы. Иначе говоря, техника произведет «тихую» социалистическую революцию!

Белл считает, что «информационное общество» вносит существенные коррективы в марксизм: «С сокращением рабочего времени и роли производственного рабочего (который в марксистской теории является источником стоимости) становится ясно, что знание и его приложения замещают труд в качестве источника «прибавочной стоимости» в национальном продукте. В этом смысле, так же как капитал и труд были основными переменными величинами индустриального общества, информация и знание – решающие переменные постиндустриального общества»⁸¹. В качестве доказательства этой мысли приводятся факты рентабельности вложений в науку.

Действительно ли тут названа принципиально новая основа получения прибавочной стоимости? Аргумента­ция Белла лишь подтверждает тот факт, что в эпоху НТР наука становится непосредственной производитель­ной силой общества. Однако Белл пытается интерпретировать его в том смысле, что материальная детерминация уступила место идеальной, что проявляется в решающем значении «кодифицированного теоретического знания для осуществления технологических инноваций, …превращении новой «интеллектуальной технологии» в ключевой инструмент системного анализа и теории принятия решений».

Действительно, возрастание роли субъективного фактора приводит к повышению значимости звена «идеальное → материальное» в общей цепи человеческой деятельности и познания «материальное → идеальное → материальное» («объективированное» идеальное). Опосредование научной мыслью ускоряет и делает более эффективным процесс детерминации материального материальным, осуществляемый в производстве материальных благ. Увеличение доли «идеализированных» моментов в производстве не отменяет материальную основу такой идеализации. Получение и использование ин­формации по-прежнему производится в труде.

Создание материальных ценностей при помощи информации предполагает, безусловно, деятельность по получению и переработке такой информации. Компьютеры ускоряют и качественно преобразуют эту деятельность, но не отменяют человека полностью. Интеллектуальная деятельность человека получает орудия, становящиеся все эффективнее (то же самое ранее происходило с орудиями физического труда), что находит отражение в интеллектуализации всей трудовой деятель­ности человека, повышении ее напряженности в этом аспекте.

Эксплуатировать, как показывает практика буржуазного мира, можно и интеллектуализированный труд. Распределение материальных и духовных благ по-прежнему, как и во времена К. Маркса, зависит от формы собственности на средства производства, включая и компьютерную технику. В связи с этим, несостоятельны попытки теоретиков «информационного общества» рассматривать компьютеры в качестве радикального средства демократизации.

Например, социолог Джозеф Мур (1903–1978) (США) пишет, что демократии нужны миллиарды рабочих часов. Их дадут электронные машины-роботы, которые могут работать 24 часа в день, 365 дней в году с минимальными затратами и очень скромным комфортом. Остается только выяснить, кому будут принадлежать эти «новые рабы». Если не всему обществу, то это не только не улучшит положения обездоленных, но и не расширит демократию, так как последняя связана с производственными отношениями, а не производительными силами, о чем «забывает» Мур. Если указанные «роботы» будут принадлежать отдельным классам и социальным группам, то никакой демократизации не произойдет при любом, сколь угодно высоком уровне компьютеризации и автоматизации производственных процессов. Последний лишь уве­личит могущество и произвол одних, бесправие и подчиненность других. В этом мы уже можем убедиться, не выезжая за пределы России.

Таким образом, концепция «информационного общества» не несет в себе ничего принципиально нового, опирается на основные идеи «технологического детерминизма». Единство философской и классовой сущности этих теорий проявляется прежде всего в сходстве предлагаемых ими путей улучшения социальной действительности – реформизме, абсолютизирующем производительные силы как единственное основание, причину исторических изменений, плюралистическом подходе, отрицающем исторический детерминизм, необходимость коренного преобразования производственных отношений для качественного изменения всех социальных отношений.

Эта концепция фактически пытается увековечить антагонистические общественные отношения, ибо в информационном обществе сохраняются социальная неоднородность, неравенство и отчуждение личности, деление на правящую технократическую элиту и управляемые массы населения, частная собственность и политические конфликты.

Рассмотрение концепции «информационного общества» показало, что использование метафизического (антидиалектического) подхода к социальным процессам, отрывающего и абсолютизирующего в качестве единственного детерминанта развития общества одну из сторон противоположного, логически ведет к субъективно-идеалистической трактовке всех социальных взаимодействий.