учебный год 2023 / Евстигнеев Генеральный деликт

--------------------------------

<1> Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 326.

<2> Смирнов В.Т., Собчак А.А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве: Учебное пособие. Л.: ЛГУ, 1983. С. 66.

<3> Грибанов В.П. Указ. соч. С. 294.

<4> См., например: Грибанов В.П. Указ. соч. С. 338 - 339; Смирнов В.Т., Собчак А.А. Указ. соч. С. 79.

<5> Матвеев Г.К. Указ. соч. С. 186.

При таком положении основания для перераспределения компетенции в решении вопросов, связанных с компенсацией причиненного вреда, должны отсутствовать. Однако имелись ли в действительности основания для того, чтобы часть компетенции начала сдвигаться в пользу законодателя? В этом контексте заслуживает внимания как минимум следующее обстоятельство. ГК РСФСР 1964 г. значительно расширил законодательное регулирование в области обязательств из причинения вреда. Законодательный материал значительно изменился не только с точки зрения объема (до 27 статей, что в пять раз больше предыдущего), но и с точки зрения качества (появились статьи, посвященные не только различным случаям возмещения вреда жизни и здоровью граждан, но и компенсации в случае прекращения юридического лица, обязанного к возмещению (ст. 470), а также случаям компенсации вреда, причиненного органами власти (ст. 447)). В итоге ГК РСФСР 1964 г. предусматривал гораздо более казуистичное регулирование, т.е. законодатель стал вмешиваться в конкретные случаи причинения вреда.

В советской правовой парадигме это не могло не сказаться на правоприменении. Суд не мог не обращать внимания на законодательные положения, констатируя свое главенство принципами модели генерального деликта. Все-таки у положений закона был статус императива вне зависимости от области, где он применялся. Тем самым советское деликтное право начало движение в сторону усиления позиций законодателя в решении вопросов, связанных с компенсацией причиненного вреда.

Такая тенденция удивительна тем, что она проявилась при отсутствии желания самого законодателя усиливать свои позиции. Очевидно, что никаких политико-правовых или социальных предпосылок для перераспределения компетенции в пользу законодателя не имелось. Напротив, было бы объяснимо, если бы имел место обратный процесс. В таких условиях представляется, что катализатором перераспределения компетенции стало

активное участие ученых в разработке ГК РСФСР 1964 г. <1>. Накопленный доктринальный опыт и изучение отдельного рода казусов позволили сформулировать ряд абстрактных правил. Несомненно, не каждый казус становился абстрактной нормой. Вопросу систематики отдавался приоритет, т.е. под регулирование подпадали наиболее часто встречающиеся случаи. Одновременно важную и, может быть, главную роль играли доктринальные пристрастия ученых, участвовавших в разработке ГК РСФСР 1964 г. В результате тенденция по перераспределению компетенции запустилась не осознанно, а случайно.

--------------------------------

<1> Это наглядно видно и из научных работ, вышедших непосредственно после принятия нового ГК. См., например: Иоффе О.С., Толстой Ю.К. Новый Гражданский кодекс РСФСР. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1965. С. 365 - 384; Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922 - 2006). М.: Статут, 2010. С. 191 - 204.

3.3.Российская модель компенсации вреда

всовременный период

В1991 г. новый государственный строй повлек за собой изменения и в сфере гражданского права. Эти изменения существенным образом повлияли на характеристики российской деликтной модели. Именно в данный исторический период проявились все недостатки, обусловленные отсутствием подхода к собственной деликтной модели и сочетанием подходов из разных моделей, применявшимся в советском гражданском праве.

Нивелировать эти недостатки не помогли даже положительные тенденции в понимании отдельных условий ответственности. Одной из таких тенденций явилось переосмысление содержания вины как условия ответственности. Изначально переосмысление затронуло только область договорного права. Этому помогли изменения, произошедшие в гражданском законодательстве. В частности, согласно п. 1 ст. 71 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик ответственность наступает при наличии вины, если лицо не докажет, что действовало с должной степенью осмотрительности и заботливости. Аналогичное положение было перенесено в ст. 401 ГК РФ. Тем самым со стороны законодателя был дан посыл к изменению содержания вины с уголовно-правового на исключительно цивильное. Доктрина в основной своей массе использовала такой посыл для догматического переосмысления содержания вины <1>. Советской традиции следовали лишь отдельные ученые <2>, что, однако, не могло повлиять на общую тенденцию.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (3-е издание, стереотипное).

<1> Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. 2-е изд., испр. М.: Статут, 1999. С. 751 (автор гл. II - В.В. Витрянский).

<2> Гражданское право: Учебник. В 3 т. Т. 1 / Н.Д. Егоров, И.В. Елисеев [и др.]; Отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. 6-е изд., перераб. и доп. М.: ТК "Велби"; Проспект, 2005. С. 673 - 674 (автор гл. 27 - Н.Д. Егоров).

В свою очередь, для сферы деликтного права все было не так однозначно. Законодатель не предоставил доктрине соответствующей опоры для смены вектора в понимании содержания вины. В связи с этим в первое время после принятия ГК РФ сохранялось понимание вины как психологического отношения причинителя вреда к своим действиям. Это отчетливо видно по диссертационным исследованиям того времени <1>. Однако со временем подход к содержанию вины изменился и применительно к области деликтного права. Вначале подобные изменения коснулись учебной литературы <2>, а в последующем и более узкоспециализированных исследований <3>. В результате господствующим стал взгляд на вину как на непринятие принятых мер осмотрительности и заботливости в соответствующих обстоятельствах. С чем связано изменение подхода к содержанию вины применительно к деликтной сфере? Представляется, это обусловлено совокупностью факторов, к которым относятся разрыв связи между уголовной наукой и догматикой гражданского права, ориентация аналитиков и ученых на дореволюционную литературу как на образец правильного цивилистического мышления, изменение подхода к вине в области договорного права, возможность ссылаться на зарубежный опыт.

--------------------------------

<1> Кулапов В.Л. Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. Саратов, 1995. С. 438.

<2> Гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. I: Учебник / Отв. ред. Е.А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: БЕК, 2000. С. 447 - 450 (автор гл. 13 - Е.А. Суханов).

<3> Годовалова М.Н. Презюмирование вины в российском гражданском праве: Дис. ... канд. юрид. наук. М.: РГБ, 2014. С. 45 - 63.

С изменением подхода к содержанию вины как условия ответственности

можно было ожидать пересмотра содержания и иных условий ответственности. В частности, при исключении из содержания вины психологического отношения причинителя вреда к своему деянию должен был встать вопрос о том, какое же теперь место занимает данный фактор при компенсации вреда. Однако такой вопрос поставлен не был, и психологическая составляющая просто была исключена из периметра условий ответственности. Здесь проявились советское наследие и жесткая связь между психологическим отношением причинителя вреда к своим действиям и уголовным правом. При пересмотре содержания вины разрыв с уголовным правом привел и к исчезновению психологической составляющей. Однако при модели генерального деликта психологическая составляющая имеет значение. Как уже не раз отмечалось, модель правопорядка с генеральным деликтом предполагает большую компетенцию суда. Поэтому условия ответственности должны быть сформированы таким образом, чтобы суд мог проявить эту компетенцию. Во Франции это проявляется через условие о вине, в которое включается множество факторов. Отношение причинителя вреда к своему деянию включено в вину для обоснования оценки со стороны суда нарушения норм правопорядка, которое также требуется в рамках решения о компенсации вреда. Тем самым противоправности придается необходимый субъективный характер.

В рамках российского правопорядка необходимость оценки отношения причинителя вреда к своим действиям еще более важна. Дело в том, что российская модель компенсации вреда предполагает выделение противоправности как самостоятельного условия ответственности. Для наглядности процитируем ведущий российский учебник по гражданскому праву: "Законом определены общие условия ответственности за причиненный вред, которые входят в содержание понятия "генеральный деликт". К числу этих условий относятся: противоправность поведения причинителя вреда; причинная связь между его противоправным поведением и вредом; вина" <1>. Однако выделение противоправности как самостоятельного условия ответственности характерно для тех моделей, которые не придерживаются принципа генерального деликта и направлены на большую роль законодателя в определении случаев компенсации вреда. Тем самым возникает некоторое противоречие между моделью компенсации вреда, которой хочется соответствовать, и содержанием имеющихся условий ответственности. Такое противоречие чувствует и доктрина. Однако различные ученые по-разному видят пути преодоления этого противоречия. Одни из них продолжают придерживаться так называемой психологической концепции вины, отрицая ее определение через критерии заботливости и осмотрительности <2>. Другие ученые предлагают искать решение через закрепление презумпции противоправности. Для понимания аргументов сторонников этого подхода вновь сошлемся на ведущий российский учебник по гражданскому праву: "Закон исходит из презумпции противоправности поведения, повлекшего причинение вреда, что вытекает из принципа генерального деликта. В

соответствии с этим принципом всякое причинение вреда личности или имуществу следует рассматривать как противоправное, если законом не предусмотрено иное. Из названного принципа следует также, что на потерпевшего не возлагается обязанность доказывать противоправность поведения причинителя вреда, ибо она предполагается (презюмируется)" <3>. Последняя позиция более релевантна тем постулатам, которые связаны с наличием принципа генерального деликта. Однако и она, как представляется, не в полной мере обеспечивает контроль суда над противоправностью как условием ответственности.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Российское гражданское право: В 2 т. Обязательственное право" (том 2) (отв. ред. Е.А. Суханов) включен в информационный банк согласно публикации - Статут, 2011 (2-е издание, стереотипное).

<1> Российское гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. 2: Обязательственное право / Отв. ред. Е.А. Суханов. С. 1080 (автор гл. 55 - С.М. Корнеев).

<2> Цельникер Г.Ф. Вина в российском праве (общетеоретический и исторический аспекты): Дис. ... канд. юрид. наук. М.: РГБ, 2005. С. 82; Пашенцев Д.А., Гарамита В.В. Вина в гражданском праве: Монография. М.: Юркомпани, 2010 (СПС "КонсультантПлюс"); Шепель Т.В. О легальном определении понятия вины в гражданском праве // Современное право. 2006. N 7; Голубцова Ю.А. Юридическая конструкция вины в российском гражданском праве: Дис. ... канд. юрид. наук. М.: РГБ, 2015. С. 63.

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Российское гражданское право: В 2 т. Обязательственное право" (том 2) (отв. ред. Е.А. Суханов) включен в информационный банк согласно публикации - Статут, 2011 (2-е издание, стереотипное).

<3> Российское гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. 2: Обязательственное право / Отв. ред. Е.А. Суханов. С. 1084 (автор гл. 55 - С.М. Корнеев).

Несмотря на то что противоправность в рамках последнего подхода оформлена в виде презумпции, ее содержанием является поведение причинителя вреда, приведшее к нарушению правил правопорядка. Такое содержание противоправности в большей степени отвечает приоритету компетенции законодателя, чем суда. Именно для перераспределения

компетенции в пользу суда французский правопорядок выделяет субъективную составляющую противоправности при рассмотрении вины. Таким образом, для российского правопорядка, если он действительно следует реквизитам правопорядков, придерживающихся принципа генерального деликта, наиболее последовательно было бы включение в противоправность субъективной составляющей в виде отношения причинителя вреда к своему деянию. Подобное решение также позволило бы гармонизировать разрозненные и отрывочные подходы, отраженные в доктрине деликтного права в России.

Однако, повторимся, на настоящий момент доктрина деликтного права не пришла к единому восприятию содержания условий ответственности, позволяющему четко идентифицировать российскую деликтную модель, и продолжает соответствующий поиск. При этом в процессе обсуждения проблематики, связанной с отдельными условиями ответственности, общим трендом является констатация того, что российский правопорядок основан на модели генерального деликта <1>. Постараемся абстрагироваться от споров, связанных с определением содержания конкретных условий ответственности, а следовательно, и от положения противоправности и ее содержания и проанализировать, соответствует ли российский правопорядок тем чертам, которые свойственны правопорядкам, использующим генеральный деликт как основу собственной модели компенсации вреда. Напомним, к таким чертам относятся:

-определение судебной практикой перечня случаев, когда причиненный вред должен быть компенсирован;

-наличие большого числа случаев, когда вред должен быть компенсирован причинителем вреда;

-большее доверие к суду и его компетенции, чем к законодателю.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Российское гражданское право: В 2 т. Обязательственное право" (том 2) (отв. ред. Е.А. Суханов) включен в информационный банк согласно публикации - Статут, 2011 (2-е издание, стереотипное).

<1> "Определяя применение мер ответственности за причиненный вред, закон исходит из общего принципа, который в литературе обычно именуется "принцип генерального деликта". Согласно этому принципу причинение вреда одним лицом другому само по себе является основанием возникновения обязанности возместить причиненный вред. Следовательно, потерпевший не должен доказывать ни противоправность действий причинителя вреда, ни его

вину. Наличие их презюмируется. В связи с этим причинитель вреда может освободиться от ответственности, лишь доказав их отсутствие. Принцип генерального деликта выражен в п. 1 ст. 1064 ГК РФ, установившем, что вред, причиненный субъекту гражданского права, "подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим вред" (Российское гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. 2: Обязательственное право / Отв. ред. Е.А. Суханов. С. 1080 (автор гл. 55 - С.М. Корнеев)).

Уже в рамках первой черты дать ответ на вопрос, кто в российской деликтной модели играет решающую роль, не так просто. Оставив пока общее правило немного в стороне, необходимо обратить внимание на общий законодательный массив регулирования случаев компенсации вреда. Для модели с наличием принципа генерального деликта он просто огромен. Здесь не только регулирование отдельных случаев возмещения вреда, но и разделение случаев по группам и, что совсем удивительно, общие положения о возмещении вреда (ст. 1064 - 1083 ГК РФ) <1>. Как известно, общие положения необходимы для того, чтобы применять их в пробельных ситуациях, т.е. тех, когда отсутствует законодательный порядок компенсации для отдельного вида вреда. Если же обратить внимание на закрепленные случаи компенсации, то легко заметить, что законодатель максимально охватил наиболее типичные случаи причинения вреда. При таком положении полномочия суда существенно сужены. Уже этого могло бы быть достаточно для сомнений в том, что компетенция суда шире компетенции законодателя в определении случаев возмещения вреда.

--------------------------------

<1> В рамках положений о компенсации вреда в ГК РФ общие положения есть даже у конкретного вида вреда - морального (ст. 1099 ГК РФ).

Но, может быть, полномочия законодателя нивелируются общим правилом и его ограничивающей законодателя интерпретацией на практике? Удивительно, но суд, пользуясь общим правилом, ограничивает не законодателя, а себя. На протяжении всей недолгой российской истории применения общего правила это наиболее ярко проявляется в случаях компенсации чисто экономических убытков. В частности, в одном из дел суд отказал во взыскании убытков, так как "из содержания статьи 1064 ГК РФ следует, что право требования возмещения вреда предоставляется собственнику имущества, в связи с чем... арендатор не вправе требовать возмещения ущерба, причиненного арендованному имуществу" <1>. Тем самым суд ограничительно истолковал общее правило и распространил его действие только на случаи причинения вреда абсолютным правам. В дальнейшем ограничительное толкование общего правила применительно к компенсации чисто экономических убытков постоянно проявляло себя <2>. В целом такое отношение к чисто экономическим убыткам характерно для

немецкой модели.

--------------------------------

<1> Постановление ФАС Поволжского округа от 10 ноября 2008 г. по делу N А06-7231/2007-18.

<2> См., например: Определения Верховного Суда РФ от 7 декабря 2015 г. по делу N 305-ЭС15-15743, от 4 июня 2013 г. по делу N 66-КГ13-5; Постановление Арбитражного суда Московского округа от 25 августа 2015 г. по делу N А40-209873/14; Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 3 марта 2009 г. по делу N А63-1526/08-С1-19. На подобную аномалию обращается внимание и в доктрине: Гутников О.В. Деликтная ответственность за нарушение относительных прав: перспективы развития в российском праве

// Закон. 2017. N 1. С. 22 - 37.

Таким образом, применительно к российской модели компенсации вреда нельзя сказать, что суд имеет приоритет перед законодателем в установлении случаев компенсации вреда. Законодатель играет важную роль не только при определении конкретных случаев компенсации, но и влияет на решения судов, когда они принимают решение о компенсации, казалось бы, исключительно в своей сфере влияния.

Вторая черта в определенной мере связана с первой. В том случае, когда суд считает, что его полномочия разделены с законодателем, он начинает искать границу своей компетенции и соответственно ограничивает число случаев компенсации вреда. Подобного можно было бы избежать, если бы компетенция была четко разделена, но, как мы видим, из-за проблем в идентификации собственной деликтной модели ясных границ нет. Поэтому применение судом российского деликтного законодательства приводит к ограничению случаев компенсации, как это только что было продемонстрировано на примере взыскания чисто экономических убытков.

При этом в рамках второй черты имеются самостоятельные факторы, ведущие к уменьшению случаев компенсации вреда. Одним из наиболее значимых факторов является то, что суды предъявляют высокий стандарт доказывания к каждому из условий ответственности <1>. Ранее стандарт был вообще аномально высоким, но в последнее время предпринят ряд шагов к его снижению <2>. Однако стандарт остается все равно труднодостижимым. Подобная практика вступает в диссонанс с идеей генерального деликта, предполагающей весьма лояльный стандарт доказывания условий ответственности для потерпевшего. Однако, более того, бремя доказывания этого стандарта по каждому условию очень часто полностью перекладывается на лицо, обращающееся за соответствующей компенсацией <3>. Это усиливает противоречия с моделью генерального деликта.

--------------------------------

<1> Особенно высокий стандарт предъявляется к доказыванию причинноследственной связи между поведением причинителя вреда и наступившими последствиями.

<2> В частности, речь идет об Обзоре судебной практики Верховного Суда Российской Федерации N 2 (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 6 июля 2016 г.). Данным Обзором было дано руководство судам не отказывать истцам в требованиях, если они не могут доказать точный размер понесенных убытков. Ранее такой подход находил отражение лишь в единичных случаях (Определение Верховного Суда РФ от 29 мая 2012 г. N 46-В12-2; Определение Верховного Суда РФ от 14 апреля 2015 г. N 14-КГ15-1; п. 84 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 ноября 2015 г. N 50 "О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства").

<3> Стандартный подход в этих случаях: истец должен доказать совокупность всех условий для наступления гражданско-правовой ответственности. См., например: Определение Верховного Суда РФ от 16 марта 2015 г. N 309-ЭС14-6984 по делу N А76-22272/2013; Определение Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 июля 2013 г. N ВАС-10016/13 по делу N А36-4820/2011; Определение Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 января 2013 г. N ВАС-18217/12 по делу N А78-824/2012; Постановление Арбитражного суда Московского округа от 6 февраля 2017 г. N Ф0520208/2016 по делу N А41-62866/2015 (Определением Верховного Суда РФ от 5 июня 2017 г. N 305-ЭС17-6144 отказано в передаче дела N А41-62866/2015 в Судебную коллегию по экономическим спорам Верховного Суда РФ для пересмотра в порядке кассационного производства данного Постановления); Постановление Арбитражного суда Московского округа от 14 июня 2017 г. N Ф05-7438/2017 по делу N А40-179330/2016; Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 10 июля 2017 г. N Ф07-5813/2017 по делу N А66-5572/2013; Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 13 января 2017 г. N Ф07-11831/2016 по делу N А56-53795/2011;

Постановление Арбитражного суда Уральского округа от 4 сентября 2017 г. N Ф09-5189/17 по делу N А76-9356/2016; Постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 13 октября 2016 г. N Ф04-4616/2016 по делу N А03-20352/2015. Подобная практика аналогична по всем округам.

Применительно к бремени доказывания важно вновь обратить внимание на разделение компетенции между судом и законодателем. В соответствии с п. 2 ст. 1064 ГК РФ потерпевший освобождается от бремени доказывания вины причинителя вреда. Напротив, причинитель вреда должен доказывать отсутствие вины в его поведении. Надо признать, что в этом случае идея законодателя выражена вполне ясно и недвусмысленно. Однако, как было

показано выше, судебная практика в достаточно большом количестве дел прямо игнорирует указанное правило и возлагает на потерпевшего бремя доказывания наличия вины в поведении причинителя вреда. В данном случае суд вновь придерживается подхода, ограничивающего количество случаев компенсации вреда. Здесь стоит задаться вопросом, почему суд не всегда использует законодательное решение, позволяющее ему компенсировать вред в большем числе случаев.

Представляется, что это в первую очередь связано с проблемами идентификации собственной деликтной модели. В том случае, когда разграничение полномочий между судом и законодателем не воспринимается как фактор в формировании деликтной модели, результатом является принятие решений исходя из практической необходимости. В данном случае, с точки зрения практики, суду удобнее и политически выгоднее устанавливать высокий стандарт доказывания. Ведь установление высокого стандарта доказывания требует гораздо меньше аргументов, чем обоснование решения о возмещении вреда и содержательный анализ каждого условия ответственности. Более того, перевод внимания при компенсации вреда на стандарт доказывания позволяет рассматривать этот вопрос исключительно с процессуальной точки зрения: доказал/не доказал. При такой постановке вопроса ссылка на то, что истец чего-то не доказал, не требует дополнительной аргументации. Иначе в глазах судей это будет выглядеть так, как будто суд производит работу за истца и показывает ему, какие доказательства необходимо было собирать и на какие аргументы ссылаться.

Проблемы с идентификацией модели накладываются на социологическиправовой фактор. Его истоки лежат в правоприменении в советский период. В рамках плановой экономической модели у судейского корпуса не было практики рассмотрения большого количества споров о компенсации вреда, а те, которые были, в основной своей массе касались бытовых споров. Причем и эти споры проходили в условиях, когда идеологией являлась недопустимость даже намека на обогащение одной стороны спора за счет другой. Поэтому в суде не могло быть и речи об упущенной выгоде, а возмещению подлежал только реальный ущерб. В свою очередь, возмещение реального ущерба также не вызывало трудностей в силу специфики экономической модели, не допускающей конкуренции и различия в ценах. Более того, для развития деликтного права важна высокая степень защиты права собственности. Но в советском праве были лишь суррогаты этого права. Тем самым имеющиеся условия не позволяли сформироваться культуре деликтного права. При смене экономического вектора и создании необходимых предпосылок у судей все равно не произошло изменений в их мировоззрении относительно того, как надо рассматривать дела по компенсации вреда и в каких случаях необходимо его возмещать. Наверное, и не могло произойти, учитывая то, что профессиональная каста судей состоит из уже сформировавшихся специалистов, долгое время проработавших в иных