Экзамен зачет учебный год 2023 / МЛОГОС КНИГА 5 (1–16.1 ГК) 2020 Основные положения ГП

организации (ст. 56.10). Такой подход, в принципе, не противоречит позиции ЕСПЧ, который указывает, что «принудительная передача имущества от одного лица к другому в зависимости от обстоятельств дела может представлять собой законное средство для достижения интересов общества» (Постановление ЕСПЧ от 28 марта 2017 г. по делу «Волчкова и Миронов (Volchkova and Mironov) против Российской Федерации» (жалобы № 45668/05 и 2292/06)), но его политико-правовая оправданность и конституционность могут вызывать споры.

В ряде случаев закон прямо признает возможность принудительного изъятия частного имущества в пользу другого частного лица в одностороннем внесудебном порядке. Речь, в частности, идет о выкупе ценных бумаг публичного общества (ст. 84.8 Закона об АО). Лицо, которое приобрело более 95% акций публичного общества, вправе выкупить у акционеров, а также у владельцев эмиссионных ценных бумаг, конвертируемых в такие акции публичного общества, указанные ценные бумаги. Выкуп осуществляется по цене не ниже рыночной стоимости выкупаемых ценных бумаг, которая должна быть определена оценщиком. В течение трех дней после представления документов, подтверждающих оплату выкупаемых ценных бумаг, и сведений о счетах, на которых учитываются права на ценные бумаги такого лица, регистратор общества списывает выкупаемые ценные бумаги с лицевых счетов их владельцев, с лицевых счетов номинальных держателей акций

изачисляет их на лицевой счет выкупающего ценные бумаги лица. Списание производится регистратором без распоряжения лиц, зарегистрированных в реестре акционеров публичного общества. Интересно, что одновременно со списанием с лицевого счета (счета депо) выкупаемых ценных бумаг, которые являлись предметом залога или иного обременения, такие залог или обременение прекращаются. По поводу принудительного выкупа акций КС РФ в Постановлении от 24 февраля 2004 г. № 3-П и Определении от 3 июля 2007 г. № 681-О-П отметил, что принудительное отчуждение имущества при условии предварительного

иравноценного возмещения возможно не только для государственных нужд, но и в случаях, когда оно осуществляется в целях «общего для акционерного общества блага». Гарантией же защиты прав мино-

ритарных акционеров, по мнению КС РФ, является последующий судебный контроль.

Как мы видим, несмотря на то что конституционные гарантии охраны частной собственности предполагают допустимость лишения имущества не иначе как по решению суда, на деле отступления от этого принципа постепенно расширяются, что представляет собой опасный компромисс. Законодатель все чаще считает, что отобра-

79

ние частной собственности без суда с предоставлением собственнику права оспаривания таких действий или получения справедливой компенсации – это вполне конституционное решение, а суды начинают допускать изъятие собственности даже при отсутствии законодательных оснований. В большинстве случаев с этим сложно согласиться. Малейшие отступления от предварительной исключительно судебной процедуры лишения права собственности образуют те первичные бреши в праве личности, которые могут повлечь разрушение самого принципа, а вслед за ним полный произвол и потерю свободы личности. Соображения удобства, целесообразности, уменьшения издержек и подобные рассуждения не должны в большинстве случаев умалять действие общего принципа, поскольку такая «экономия» в конечном счете может обернуться потерей всего. Издержки, которые несет общество на судебную защиту собственности, – это та цена, каковую нужно платить за свободу и благополучие, а последние не могут стоить дешево. Никакие рассуждения об общественной полезности ослабления судебной защиты собственности не могут обосновать отмену или ослабление судебной защиты, поскольку неправовое не может стать правовым по соображениям целесообразности.

Итак, неприкосновенность собственности может быть ограничена только законом и только при наличии очень веских конституционных оснований, которые по своей значимости перевешивают то колоссальное значение, которое имеет гарантия защиты частной собственности.

Здесь следует отметить, что судебная практика иногда допускает изъятие собственности даже при отсутствии законодательного основания. Несмотря на положения ст. 35 Конституции РФ и недвусмысленное содержание п. 4 ст. 252 ГК РФ, в судебной практике после некоторых колебаний сложился подход, в соответствии с которым малозначительная доля в праве собственности (речь прежде всего идет о праве собственности на жилые помещения) может быть принудительно выкуплена у собственника по иску другого участника общей собственности, даже если ответчик и не заявлял желания выделить свою долю (см., например, определения СКГД ВС РФ от 12 июля

2016 г. № 46-КГ16-8, от 26 июля 2016 г. № 18-КГ16-65, от 30 августа

2016 г. № 78-КГ16-36, от 27 июня 2017 г. № 56-КГ17-13, от 3 июля

2018 г. № 59-КГ18-9 и др.). Есть мнение, что это отступление от строго формального следования принципу неприкосновенности собственности оправданно, поскольку (возможно, парадоксальным образом) оно направлено на укрепление права собственности, ведь такие микроскопические доли изрядно подрывают «крепость» права собственности, а их обладатели вряд ли могут считаться настоящими собственниками.

80

Но могут быть приведены и не менее убедительные контраргументы, главный из которых состоит в том, что законодательной основы для такого лишения собственности нет, а Конституция РФ допускает изъятие собственности только на основании закона.

1.7. Свобода договора

Принцип свободы договора есть частный случай более широкого принципа – свободы лица и автономии его воли вообще, о которых говорит п. 2 ст. 1 ГК РФ. Свобода человека и автономия его воли проявляются, конечно, не только в сфере заключения договоров, но вообще во всей сфере его бытия и даже после его смерти (завещание). Свободой проникнута вся деятельность человека, в том числе не связанная с гражданским правом вообще. Так, свободна деятельность человека

вимущественной сфере, хотя бы и не связанная с договорами. Распоряжение собственным имуществом иным, помимо сделки, образом тоже свободно. Например, отказ от права собственности на выбрасываемую вещь, ее уничтожение или потребление суть проявление свободной воли, хотя бы она проявлялась и подсознательно. Не случайно поэтому в п. 2 ст. 2 ГК РФ установлено, что свободы человека защищаются гражданским законодательством, если иное не вытекает из существа этих свобод. Видно, что законодатель обоснованно считает, что свобода человека проявляется не в одном, а во множестве аспектов, отсюда – свободы, а не свобода. Люди свободны во всем, а не в одном.

ГК РФ широко использует термин «свобода». Он определяет свободу сделкоспособности малолетних (подп. 3 п. 2 ст. 28 ГК РФ); свобода характеризует оборот объектов гражданского права (п. 1 ст. 129 ГК РФ); свобода является атрибутом некоторых нематериальных благ (свобода передвижения, свобода выбора места пребывания и жительства (п. 1 ст. 150 ГК РФ)); общее правило осуществления земельных прав – свободное (п. 3 ст. 209 ГК РФ); пространственная свобода человека определяется, в частности, свободным нахождением граждан на общедоступных земельных участках (п. 1 ст. 262 ГК РФ); свобода распоряжения денежными средствами проявляется как общее правомочие при обременении владельцем своего залогового счета (п. 1 ст. 358.12 ГК РФ); понятие свободы от прав других лиц используется

для характеристики товара для целей установления правил об ответственности за эвикцию (п. 1 ст. 460 ГК РФ); обязанность наймодателя жилого помещения определяется через указание на такое состояние помещения, как его свободность (п. 1 ст. 676 ГК РФ); в наследовании свобода прежде всего характерна для завещания (ст. 1119 ГК РФ);

вавторском праве свобода предоставляется другим от монополии автора и обладателя смежных прав (п. 1 ст. 1245, ст. 1273, ст. 1274–1279,

81

ст. 1282, п. 2 ст. 1291, ст. 1306, п. 3 ст. 1327, п. 3 ст. 1331, п. 2 ст. 1340,

п. 2 ст. 1364, п. 2 ст. 1425, п. 4 ст. 1457 ГК РФ), хотя, конечно, прежде всего следует говорить о свободе самого творчества, которое плохо уживается с неволей.

Как видно, термин «свобода» необходим законодателю для всей системы гражданского права: правовой режим лиц, участвующих

вобороте, объектов гражданских прав, вещных, исключительных и обязательственных прав постоянно нуждаются в уточнении через характеристику свободы. Также неудивительно, что никакой свободы не обнаруживается для делинквента и кондикционного должника. Не может быть юридической свободы на причинение вреда или на неосновательное обогащение. Другое дело, что всякий свободен

втом, совершать ему как правомерное, так и неправомерное деяние фактически, однако и в том, и в другом случае, но с противоположным эффектом каждый может встретиться с реакцией правопорядка

вотношении своих действий. Фактическая свобода не дает свободы от действия права.

Если неприкосновенность собственности главным образом необходима для удовлетворения потребностей собственника за счет полезных свойств вещи или иного имущества (статика отношений), то потребности людей, заключающиеся в действии других людей, реализуются посредством договора (динамика отношений). Как уже отмечалось, имущественные и связанные с ними иные потребности одних людей могут удовлетворяться за счет удовлетворения потребностей других людей. Здесь возникает почва для экономического обмена одних благ на другие. Поскольку потребности людей могут быть чрезвычайно нюансированы, наиболее точное их удовлетворение возможно только при широкой свободе усмотрения условий такого удовлетворения. Лучшее юридическое средство для этого – свобода договора.

Свобода договора, как уже отмечалось, является проявлением идеи правового равенства индивидов. Договорные отношения между неравными если не вовсе невозможны, то вряд ли типичны. На связь идеи формального равенства и принципа свободы договора указывает и КС РФ (Постановление от 3 июля 2001 г. № 10-П).

Свобода договора есть частное проявление свободы личности. Чем больше свободы усмотрения личности при заключении договора и определении его условий, тем более свободным является и само лицо. Отсюда видно, насколько принцип свободы договора ценен для каждого и всякого и в конечном счете для всего общества. В том числе поэтому в практике арбитражных судов столь значительное и фундаментальное внимание было уделено единообразному приме-

82

нению принципа свободы договора и соответствующих норм ГК РФ (Постановление Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16).

Свобода договора является не только проявлением, но и важнейшей гарантией сохранения личной свободы (равно как и право частной собственности). В мире, в котором некто третий (например, государство) навязывает людям, что, где, когда и на каких условиях приобретать или отчуждать, не может быть свободы личности; это будет мир тоталитаризма.

Свобода договора помимо вышеуказанных функций выполняет и важнейшую экономическую роль. Рыночная экономика на языке юристов воплощается прежде всего в идее договорной свободы. В той степени, в которой страна на конституционном уровне выбрала модель рыночной экономики, она не может не признавать свободу договора, так как рыночная экономика представляет собой экономический оборот, построенный не на основе единого плана, написанного неким всемогущим и всезнающим регулятором, а осуществляемый на основе миллиарда таких микропланов, которые пишут и согласовывают для себя участники оборота. В рыночной экономике сами стороны решают, с кем, когда и на каких условиях вступать в экономические взаимодействия, и свобода договора позволяет им это делать. Так как люди, как правило, осознают свои потребности лучше, чем кто-либо другой, если стороны ударили по рукам, это значит, что согласованные условия соответствуют их интересам, и каждая из сторон что-то выигрывает. Ведь если бы одна из сторон ухудшала свое положение по сравнению с тем, которое было бы, не будь сделка заключена, она бы не заключила договора. Распределение выигрышей от такого договора за счет согласованной цены или соотношения иных согласованных прав и обязанностей может быть вполне справедливым или, наоборот, явно несправедливым, но, как правило, выигрыш имеется у каждой из сторон. Этот способ организации оборота дает сбои (пороки воли, вред интересам третьих лиц и т.п.), и право пытается их предотвращать, но такая модель организации экономической жизни дает намного меньше ошибок, чем оборот в плановой экономике. Поэтому суды обоснованно отмечают, что принцип свободы договора

направлен на развитие в том числе предпринимательской деятельности (Определение СКЭС ВС РФ от 25 августа 2016 г. № 301-ЭС16-4469).

Принцип свободы договора распространяется не только на решение заключать или не заключать договор, на формулирование его условий, но и на ведение переговоров (п. 1 ст. 434.1 ГК РФ).

Известно, что принцип свободы договора проявляется в двух ипостасях: свободе определения условий договора, в том числе свободе

83

заключения смешанного и непоименованного договора, и свободе заключения договора с тем, кого желает выбрать себе в контрагенты соответствующая сторона, и тогда, когда она того желает.

Всовременных условиях экономическая свобода признается в Конституции РФ (ч. 1 ст. 8 и ч. 1 ст. 34). На основе толкования положений Конституции РФ об экономической свободе как конституционном принципе КС РФ также наделяет идею свободы договора статусом конституционного принципа. Свобода договора, по мнению КС РФ, вытекает из признаваемой Конституцией РФ свободы экономической деятельности (ст. 8), а также выраженных в ее ст. 34 и 35 прав на свободное использование своих способностей и имущества для не запрещенной законом экономической деятельности и распоряжение своим имуществом. Уже в Постановлении КС РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П было отмечено, что из смысла этих конституционных положений вытекает конституционное признание свободы договора как одной из гарантируемых государством свобод человека и гражданина. Этот же вывод повторяется во множестве других постановлений КС РФ (постановления от 22 ноября 2000 г. № 14-П, от 3 июля 2001 г. № 10-П, от 13 декабря

2001 г. № 16-П, от 1 апреля 2003 г. № 4-П, от 18 июля 2003 г. № 14-П,

от 12 ноября 2003 г. № 17-П, от 6 ноября 2013 г. № 23-П, от 27 октября

2015 г. № 28-П, от 15 февраля 2016 г. № 3-П).

Вэтом аспекте вполне логичным является суждение ВС РФ, согласно которому принцип свободы договора является неприкосновенным (Определение СКГД ВС РФ от 24 ноября 2004 г. № 91-Г04-8). Здесь усматривается терминологическая перекличка с принципом неприкосновенности прав и свобод человека.

Но идея свободы договора представляет собой, как и любой конституционный принцип, опровержимую презумпцию, принцип свободы договора нигде не понимается так, что свобода оказывается безграничной. Ограничение свободы договора в самом упрощенном виде может иметь конституционное оправдание, если оно устанавливается

винтересах слабой стороны договора во имя справедливости (например, массовые ограничения договорной свободы в потребительских отношениях), в целях предотвращения абсолютно несправедливых

и аномальных проявлений автономии воли (например, запрет условий, ограничивающих ответственность на случай умышленного нарушения договора), в интересах третьих лиц, которые могут иногда страдать

врезультате совершения сделки (например, запреты на антиконкурентные соглашения), а также в интересах обеспечения публичного порядка, общественных интересов (например, запреты на свободную торговлю оружием или коррупцию) и для защиты основ нравственно-

84

сти (например, запреты на проституцию, продажу органов для трансплантации и т.п.).

Стороны также несвободны от той квалификации договоров, которую определяет закон в целях формирования правового режима соответствующего договора. Стороны, которые решили обменять товар на деньги, не могут избежать квалификации такого договора в качестве договора купли-продажи и применения соответствующих правил о купле-продаже, имея возможность, оставаясь в рамках навязанной законом правовой квалификации данного договора, лишь отступить от тех правил, которые являются диспозитивными.

Для законодателя принцип свободы договора означает, что данная свобода презюмируется, а для ее ограничения требуются аргументы достаточно высокого политико-правового порядка. КС РФ, неоднократно признавая в своей практике свободу договора конституционным принципом, устанавливает, что ограничение этой свободы возможно исключительно во имя более значимых конституционных принципов. Так, в Постановлении от 28 января 2010 г. № 2-П КС РФ пишет, что свобода договоров в силу ч. 3 ст. 55 Конституции РФ может быть ограничена федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях «защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Похожие формулировки содержатся в постановлениях КС РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П, от 6 июня 2000 г.

№ 9-П, от 18 июля 2003 г. № 14-П, от 16 июля 2004 г. № 14-П, от 31 мая 2005 г. № 6-П, от 28 февраля 2006 г. № 2-П, от 18 июля 2003 г. № 14-П.

Нередко КС РФ также отмечает, что вводимые ограничения должны отвечать требованиям справедливости (Постановление от 1 апреля 2003 г. № 4-П) и могут предопределяться соображениями защиты слабой стороны договора (постановления КС РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П,

от 3 июля 2001 г. № 10-П).

Равным образом и для суда принцип свободы договора означает, что такое толкование нормы права, которое приводит к ограничению свободы договора, должно быть обосновано такими же мотивами, которые требуются и законодателю. Как указал ВАС РФ, принцип свободы

договора является фундаментальным частноправовым принципом, основополагающим началом для организации современного рыночного оборота, его ограничения могут быть допущены лишь в крайних случаях в целях защиты интересов и экономических ожиданий третьих лиц, слабой стороны договора (потребителей), основ правопорядка или нравственности или интересов общества в целом (Постановление Президиума ВАС РФ от 5 ноября 2013 г. № 9738/13). Поэтому при

85

толковании норм обязательственного и договорного права, определяющих права и обязанности сторон договора, но не указывающих прямо на запрет согласования иного, суд может квалифицировать спорную норму в качестве императивной в отступление от общей презумпции допущения всего, что прямо не запрещено, только тогда, когда ему очевидны те легитимные конституционные цели, которые могли оправдать императивное прочтение данной нормы. Эта логика отражена в п. 2–4 Постановления Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16.

Законодательство и судебная практика знают достаточно примеров ограничения принципа свободы договора. Это и множество императивных норм, устанавливающих те или иные законодательные запреты на заключение определенных договоров либо согласование тех или иных условий, и императивные предписывающие нормы, определяющие права и обязанности сторон договора, если в силу целей их установления (телеологического толкования) очевидно, что они исключают возможность согласования иного. Применительно к таким ситуациям говорят об ограничениях свободы договора ex ante. Кроме того, множество ограничений договорной свободы вводятся ex post, при разрешении конкретных споров судами, которые блокируют те или иные сделки либо условия на основе общих оценочных понятий гражданского права, закрепленных в законе и фактически делегирующих судам компетенцию по противодействию злоупотреблениям договорной свободой (запрет на злоупотребление правом, недобросовестность, ничтожность сделки, противоречащей основам нравственности или правопорядка, оспоримость кабальной сделки, блокирование несправедливых договорных условий в договорах присоединения и иных договорах, заключенных при явном неравенстве переговорных возможностей, и т.п.).

Как указывает ВС РФ, участники гражданских правоотношений в силу их диспозитивной природы должны иметь явное и однозначное представление о наличии ограничений договорной свободы (п. 16 Обзора практики рассмотрения судами дел, связанных с выполнением функций содействия и контроля в отношении третейских судов и международных коммерческих арбитражей, утвержденного Президиумом

ВС РФ 26 декабря 2018 г.). Действительно, было бы желательно, чтобы участникам гражданского оборота была предоставлена возможность знать об ограничении своих прав, с тем чтобы об этих ограничениях они не узнавали впервые в суде по собственному делу. И вопрос тут вовсе не в диспозитивной природе гражданских правоотношений, а в том, что всякий имеет право знать о своих правах и их ограничениях. Это опять же вопрос личной свободы, поскольку всякий, кто не

86

знает о своем праве и его границах, свободен не вполне. В то же время здесь следует учитывать, что вся система функционирования контроля договорной свободы ex post основана на оценке содержания сделки

ивведении тех или иных ограничений на основе принципов права (справедливости, добросовестности и т.п.), а результаты применения таких принципов судом не всегда легко предсказать. То же касается

ииных вариантов судебного правотворчества (толкования спорных норм закона, восполнения пробелов в праве и т.п.). Все такие формы вовлечения судов в установление «правил игры» и отступления от парадигмы механического правоприменения, обеспечивающие развитие права, своей побочной стороной имеют ретроспективность и применение к ранее имевшим место отношениям сторон новых правовых позиций (в том числе и ограничений договорной свободы).

Поэтому обеспечить полную правовую определенность и предсказуемость можно, только полностью лишив суды возможности бороться со злоупотреблениями и применять принципы права при толковании закона и восполнении пробелов в нем. Так что здесь следует искать баланс между конституционным принципом правовой определенности и необходимостью обеспечивать реализацию конституционных

исугубо цивилистических принципов права.

Ограничение свободы договора требует особой щепетильности, которой иногда недостает судебной практике. Так, например, можно обнаружить такое суждение суда, согласно которому принцип свободы договора не является безграничным и, сочетаясь с принципом добросовестного поведения участника гражданских правоотношений, не исключает оценку разумности и справедливости условий договора (Определение СКГД ВС РФ от 29 марта 2016 г. № 83-КГ16-2). Абстрагируясь от обстоятельств данного дела и сосредоточившись на соответствующей правовой позиции, которую можно понять и в том смысле, что разумность условия договора подлежит судебному контролю, необходимо отметить спорность такого подхода и даже его опасность. Разумность, конечно, положительное качество личности и рациональности его поведения. Однако никто не обязан быть разумным. Если чья-то неразумность не вредит никому, кроме него самого,

то правопорядок не должен вмешиваться в частную жизнь, даже если, по мнению суда, она и наполнена некоторыми неразумными действиями. Иногда закон нарушает данный базовый принцип либерализма, патерналистски опекая индивида и ограничивая его свободу во имя его же интересов, как их понимает законодатель, но это, скорее, исключение, и широкого распространения данная регуляторная политика иметь не должна, поскольку иначе общество встанет на скользкую

87

дорогу, ведущую к тотальной несвободе. По общему правилу право может встать на защиту неразумного субъекта, если кто-то незаконно или недобросовестно извлекает для себя из этого выгоды в ущерб правам и законным интересам такого неразумного лица, что, в свою очередь, означает несправедливость. В остальных случаях каждый вправе быть неразумным, так как это его частное дело, и к сторонам договора данный вывод в полной мере относится. Соответственно, даже если суду представляется неразумным то или иное условие договора, то этого еще недостаточно, чтобы вторгнуться в договорную свободу лица, добровольно принявшего на себя такое условие. Другое дело, если условия договора явно несправедливы. Здесь вмешательство суда в ряде случаев может быть действительно оправданным.

Принцип свободы договора охватывает не только свободу его заключения, но и свободу его изменения и расторжения. Стороны договора – его хозяева, а потому могут изменять его по своему совместному усмотрению или расторгнуть его. Совершенно недопустимым поэтому, в частности, является законодательное ограничение свободы последующего изменения договора без достаточных конституционных оснований. Но иногда закон пытается без подобных оснований ограничить действие данного принципа. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 5 Закона об участии в долевом строительстве по соглашению сторон цена договора может быть изменена после его заключения, если договором предусмотрены возможности изменения цены, случаи и условия ее изменения. Эта норма противоречит принципам свободы договора

иавтономии воли сторон, а также Конституции РФ и не должна применяться судами.

Остается лишь отметить, что свобода договора предполагает автономию лиц вступать в договорные отношения друг с другом на согласуемых ими условиях и обязанность государства воздерживаться от не оправданных серьезными конституционными причинами ограничений такой свободы. Но требование неукоснительно соблюдать достигнутые договоренности и право на судебную защиту договорных притязаний вытекают из других, также упомянутых в комментируемом пункте принципов гражданского права – судебной защиты частных прав

ивозможности восстановления нарушенного права. Соответственно, когда суд расторгает договор в связи с существенным изменением обстоятельств по иску одной из сторон, он не ограничивает свободу договора, а ограничивает действие принципа священности договорных обязательств. То же касается и механизма списания долга по результатам банкротства гражданина. И наоборот, взыскание договорного долга по суду или защита прав кредитора путем взыскания убытков

88