Компенсация морального вреда (а.А. Ягельницкий)

Статья посвящена правам, неразрывно связанным с личностью кредитора. Рассматриваются два вида требований: право требовать компенсации морального вреда и право требовать возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью.

Возможно ли правопреемство компенсации морального вреда?

В действующем российском законе нет прямых указаний на возможность правопреемства в обязательстве по компенсации причиненного морального вреда. В отсутствие прямых указаний законодательства вопрос этот был разрешен судебной практикой.

Изначально позиция ВС РФ (2000 г.): право требовать взыскания компенсации морального вреда связано с личностью потерпевшего и носит личный характер, поэтому данное право не входит в состав наследственного имущества и не может переходить по наследству. Но далее ВС РФ сделал следующую важную оговорку: в том случае, когда истцу присуждена компенсация морального вреда, но истец умер, не успев получить присужденное, взысканная сумма компенсации входит в состав наследства и может быть получена его наследниками (Аналогичные выводы изложены ВС РФ в Определении 2001 г. <1> и повторены в Обзоре практики 2003г.)

• В российском правопорядке существует следующее правило: право на компенсацию морального вреда, во-первых, в момент своего возникновения не способно к универсальному правопреемству, хотя и, во-вторых, может получить способность к наследственному переходу, но только в том случае, если суд уже вынес решение о взыскании

Ягель: такая позиция исключает переход права на взыскание морального вреда применительно к большинству ситуаций, кроме тех редких случаев, когда у умирающего кредитора есть судебный акт о присуждении компенсации

Насколько обоснованно отнесение права на компенсацию морального вреда к правам, неразрывно связанным с личностью, и следующее из такого отнесения серьезнейшее ограничение перехода этого права?

Тесная связь с личностью. Бесспорно, обязательство по компенсации морального вреда возникает в обстоятельствах, в которых личность обеих сторон играет важную роль (принимаются во внимание обстоятельства причинения морального вреда, боль и нравственные страдания, нанесенные потерпевшему + имущественное положение причинителя вреда и потерпевшего и тд). Это может породить иллюзию, будто правоотношение по возмещению морального вреда является личным, что спорно. В действительности личный характер обязательства правильнее определить исходя из содержания обязательства, из тех действий, которые должны быть совершены обязанным или управомоченным лицом, но не из оснований его возникновения

• Если обратиться к обязательству по компенсации морального вреда и попытаться выяснить, имеются ли какие-то личные элементы в содержании этого обязательства, ответ неизбежно будет отрицательным. Обязательство компенсировать моральный вред состоит в обязанности должника уплатить кредитору денежную сумму, т.е. является обыкновенным денежным обязательством, а потому его содержание от личных характеристик сторон не зависит

В российской литературе нередко указывается на то, что обязательство по компенсации морального вреда направлено на предоставление потерпевшему возможности приобрести некоторые материальные блага, которые облегчат перенесенные или переносимые боль и страдания (пример: большой любитель музыки, театра и кино в результате полученного увечья оказался прикованным к постели и был лишен возможности посещать театр и кино. В подобных случаях, по мнению указанных авторов, было бы целесообразным возложить на причинителя вреда обязанность купить для потерпевшего приемник или проигрыватель и набор пластинок, чтобы хотя бы уменьшить эффективность проявления вреда). При таком подходе к цели, ради которой присуждается моральный вред, действительно получается, что смерть потерпевшего является обстоятельством, делающим компенсацию морального вреда бессмысленной; из этого можно сделать вывод, что по наследству право на компенсацию не переходит.

Вывод о прекращении права на компенсацию смертью потерпевшего детерминирован строгим следованием функциональному подходу, суть которого в следующем: моральный вред возмещается исключительно для того, чтобы предоставить потерпевшему возможность приобрести некие материальные блага, которые смогут положительно повлиять на его эмоциональное состояние.

Критика: некоторые сомнения при решении этого вопроса может вызвать сравнение рассматриваемой ситуации с требованием о возмещении ущерба, причиненного повреждением имущества. Справедливо ли освобождать причинителя от ответственности, если поврежденная им вещь впоследствии случайно погибла? Едва ли.

Функциональный подход влечет некоторое практическое неудобство, состоящее в том, что на потерпевшего возлагается обязанность не только раскрыть, каким образом он планирует расходовать средства, которые могут быть присуждены в качестве компенсации за моральный вред, но и доказать примерный размер таких расходов. Едва ли это можно считать верным.

• Поскольку в некоторых ситуациях строгое следование функциональному подходу приводит к неудовлетворительному решению, в ряде случаев наблюдается отход от жесткой зависимости возможности взыскания нематериального вреда от претерпевания потерпевшим положительных эмоций в связи с присужденной компенсацией. Суды ряда европейских государств исходят из того, что причиненный моральный вред подлежит возмещению вне зависимости от того, в состоянии ли потерпевший осознать объективно причиненный ему моральный вред и, соответственно, ощутить чувство удовлетворения в связи с самой по себе присужденной компенсацией, а затем - в связи с приобретенными на нее благами. Такого же мнения придерживается Покровский, Коциоль.

Отсутствие этического обоснования обогащения наследников. Второе из возможных возражений против перехода права на компенсацию морального вреда состоит в том, что предоставление каких-либо сумм наследникам лица, потерпевшего от посягательства на личные неимущественные права, не обосновано с этической точки зрения. Некоторые виды прав (например, право требовать не выплаченную наследодателю заработную плату, или плату по договору оказания услуг, или плату по авторскому договору <1>) не могут переходить по наследству, так как те неудобства, которые понес наследодатель, вынужденный работать, оказывать услуги либо создавать творческое произведение вместо использования соответствующего периода жизни по своему усмотрению, для иного рода самореализации, не повлияли на наследников. Это едва ли верно. Представляется, что сама по себе "материальность" либо "моральность" того, что утрачено наследодателем (неважно, по его воле или без таковой) в обмен на приобретение имущественного права, не может быть препятствием к переходу этого имущественного права к наследникам. Отвержение функционального подхода к компенсации морального вреда позволяет поднять вопрос о том, почему же не допускается наследование алиментных прав: их неспособность к переходу обосновывается тем же "функциональным аргументом", а именно тем, что смерть получателя алиментов делает их выплату бесполезной, так как становится недостижимой цель - содержание получателя. Причина различия, видимо, состоит в двух аспектах: во-первых, было бы странно, если бы плательщик алиментов после смерти получателя оказывался в худшем положении, чем лицо, которое в аналогичной ситуации добровольно исполняло обязательство по содержанию зависимого лица; во-вторых, алиментному правоотношению не присущи превентивная и карательная функции. В настоящее время вновь выдвигаются серьезные возражения против компенсации морального вреда вообще, поскольку она подрывает основания деликтного права даже при допущении превенции как функции морального вреда: ввиду принципиальной неопределенности размера присуждения, вытекающей из отсутствия рынка нематериальных благ, потенциальный причинитель не может определить, какие издержки целесообразно нести во избежание причинения морального вреда. Представляется, что в России отсутствует проблема, с которой связаны опасения канадских судей: как правило, взыскиваемые суммы морального вреда редко превышают, по приблизительным оценкам, 1,5 млн. руб.; сообщения о присуждении значительных сумм морального вреда являются единичными <1>. Другое соображение, высказанное канадскими судьями, состоит в том, что, к примеру, в случае причинения увечий потерпевший получает значительное возмещение причиненного здоровью вреда, вследствие чего необходимость взыскания существенных сумм в качестве компенсации морального вреда может быть поставлена под сомнение <2>. Как известно, российская судебная практика установила достаточно высокую планку доказывания убытков для лица, заявляющего иск о взыскании компенсации имущественного вреда <3>, поэтому и данное опасение в нашей правовой системе не может сыграть серьезной роли при доказывании принципиальной обоснованности компенсации морального вреда. Таким образом, в условиях российской действительности этот довод не имеет решающего значения.

Итак, три предложенных выше аргумента, выдвинутых в обоснование правила о невозможности перехода права на компенсацию морального вреда, не выдерживают критической проверки. С точки зрения распределения рисков правило о невозможности перехода по наследству права на взыскание морального вреда порождает как минимум два негативных следствия. Во-первых, причинитель вреда освобождается от уплаты того, что ему подлежало бы уплатить, в результате случайного в отношении его обстоятельства - смерти потерпевшего. Случайное перераспределение рисков не может считаться положительной чертой правового регулирования. Во-вторых, сомнительно, чтобы правопорядок предусматривал следующее правило: с точки зрения компенсации морального вреда жертву, к примеру, нападения дешевле убить, чем оставить в живых. Это особенно важно в институте морального вреда, который нередко применяется к ситуациям, когда во власти причинителя находится принятие решения о жизни или смерти потерпевшего. Поэтому правило о недопустимости перехода права на взыскание морального вреда подрывает превентивную функцию правила о запрете причинять моральный вред. Возможно, то обстоятельство, что превентивная функция компенсации морального вреда затмевает компенсаторную, с которой связывается возникновение всего института компенсации, может быть объяснено общей тенденцией усиления гражданско-правовой защиты личности от посягательств: "превентивный" подход делает уплату компенсации морального вреда практически неизбежной, что с количественной точки зрения делает для причинителя более невыгодным причинение вреда. В отличие от "превентивного", функциональный подход обусловливает обязанность по компенсации случайным обстоятельством - продолжительностью жизни потерпевшего, а значит, приводит к чуть меньшей убыточности действий по причинению морального вреда для причинителя.

Наиболее жесткое требование для перехода по наследству права на компенсацию морального вреда, которое выдвигается практикой ВС РФ, - необходимость получения судебного решения - имеет, очевидно, все те недостатки, которые присущи двум более мягким подходам, но выражены эти недостатки существенно ярче. Во-первых, сделанный российским Судом вывод непросто обосновать с догматической точки зрения; высказанное в российской литературе суждение, согласно которому судебное решение является правоизменяющим фактом <1>, представляется нам сомнительным. При всей важности судебного акта для внесения определенности в отношения сторон, причинившей и потерпевшей моральный вред, видимо, было бы неверно утверждать, что судебный акт меняет само основание возникновения права. Ни у кого нет сомнений, что судебный акт, вынесенный в защиту личного (неимущественного) права, не превращает личное право в имущественное. Так, если по иску об определении порядка общения с ребенком вынесено судебное решение, едва ли кому-то придет в голову утверждать, что наследники истца-родителя вправе требовать, чтобы судебный акт исполнялся в отношении наследников; судебное решение не может качественно изменить право, превратив его из личного (неимущественного) в имущественное. Во-вторых, вряд ли у истца, находящегося при смерти, не найдется более важных и срочных дел, чем участие в судебном процессе, вероятно, достаточно длительном и ресурсоемком. В-третьих, установление такого регулирования приведет к тому, что ответчики по искам о взыскании будут стремиться к затягиванию рассмотрения дела, что с учетом сложности дел о компенсации морального вреда, необходимости проведения экспертиз не составит для них большого труда. Едва ли правильно давать лицам, причинившим моральный вред, такой шанс легко освободиться от выплаты компенсации. В-четвертых, знакомые с такой практикой потерпевшие моральный вред, которые предвидят свою скорую смерть, скорее всего, откажутся от подачи иска, чем улучшат материальное положение причинителя вреда. Еще менее обоснованным выглядит встречающееся мнение, согласно которому право на получение компенсации за моральный вред переходит к наследнику только в том случае, если решение о взыскании вступило в законную силу. Предоставление ответчику права отодвинуть момент, с которого право на компенсацию становится наследуемым, еще далее, ко дню завершения рассмотрения дела судом апелляционной (ранее - также кассационной) инстанции, влечет за собой возможность для ответчика злоупотреблять процессуальными правами в целях продления процесса: подача жалобы в последний день срока либо за пределами срока с ходатайствами о его восстановлении, затягивание процесса в инстанции, пересматривающей дело, и др.

Ввиду изложенного выше мы считаем, что правило о недопустимости наследственного перехода права на компенсацию морального вреда до получения истцом соответствующего судебного решения либо до вступления его в законную силу подлежит корректировке. Способность к правопреемству права на получение морального вреда не должна быть обусловлена получением истцом положительного судебного акта. Применительно к некоторым видам морального вреда предпочтительнее считать, что предъявление наследниками требования о взыскании компенсации может быть обусловлено неформальным волеизъявлением непосредственного потерпевшего, однако общее правило, как представляется, должно быть иным: праву на получение компенсации морального вреда надлежит предполагаться переходящим по наследству. В отсутствие проистекающих из закона оснований господствующего толкования корректировка имеющегося правила может быть достигнута изменением судебной практики.