Век толп Исторический трактат по психологии масс

большинство внизу диктует свою волю, власть теряет равнове­ сие. Тогда возникает серьезная проблема. Единственным выхо­ дом будет установление порядка подчинения. И к вождям, кото­ рым это удается, испытывают благодарность. Им за это призна­ тельны, как атлантам, стоящим в полный рост и поддержи­ вающим мир, который рискует опрокинуться.

Понятно, что для психологии толп повиновение масс представ­ ляется чем-то очень естественным. На чем же оно основано? Этот вопрос предполагает два ответа, один из которых можно резюми­ ровать словом «репрессия», другой — словом «восхищение». Если мы принимаем первый, мы обращаемся к внешним основаниям: неприкрытое силовое давление полицейского аппарата, партий, администрации или состояний, денег, которые оказывают при­ нуждение, развращают. Они порождают страх и унижение, унич­ тожают любую свободу движения и мысли, всякое желание сопро­ тивления власти. Этот список можно было бы продолжить, так как в данном случае худшее всегда является неоспоримым'.

Второе решение противостоит первому, как в «Дон Жуане» Моцарта соблазнение — насилию, психический подход — физи­ ческому. Оно предполагает внутреннее основание: стремление, психологическую потребность любить, подражать, подчиняться существу более сильному, от которого мы ждем указаний и за­ щиты. Эта естественная склонность делает нас восприимчивыми к его внушающему воздействию, и мы его принимаем за свои желания. Она толкает нас к тому, чтобы мы отдали ему в распо­ ряжение наши чувства, наше имущество, а в случае необходи­ мости и нашу жизнь. Потребность восхищаться, видимо, прояв­ ляется у человека достаточно рано. Вслед за своим отцом, учите­ лем, старшим братом он восхищается великими художниками или учеными, яркими историческими личностями, короче гово­ ря, всеми теми блестящими или роковыми фигурами, которые населяют воображаемый Пантеон народов:

«Потребность в восхищении у толп, — утверждает Ле Бон, — быстро превращает их в рабов людей, воздействующих на них своим обаянием. Они неистово обожают их40».

Эта потребность подчиняться и восхищаться не являтся пси­ хической потребностью индивида41. Будучи один, он ее и не ощущает, и не обнаруживает. Зачастую он сердится на того, кто ему о ней напоминает. Он рождается действительно свободным в полном смысле этого слова. Зато в массе эта потребность прояв­ ляет себя. Можно сказать, что каждый чувствует себя вынуж-

денным подчиняться коллективной части себя самого, тому, что в его существе есть коллективного. На массах мощь этой потреб­ ности можно было бы проследить по многим показателям.

Прежде всего, почтение, которым они окружают своего вож­ дя. Они смотрят на него, слушают его. Даже его имя произно­ сится с уважением. Затем неистовство, с которым они отбивают любую атаку, любую критику, направленную против его персо­ ны. Даже когда вожди противоречат сами себе или совершают преступления, толпы отказываются верить в это. Они перекла­ дывают ответственность за это на других, например, на окруже­ ние вождя. Так они сохраняют безупречным его образ, создан­ ный ими. Известно, что многие из советских людей и многие немцы были убеждены, что Сталин и Гитлер не знали о пресле­ дованиях и расправах с оппозиционерами и евреями. Наконец, третьим признаком является удовлетворенное послушание, кото­ рое часто удивляет наблюдателей. Оно ведет к подчинению ре­ шениям и приказам, такому, что не требуется применения зна­ чительной силы или чрезмерного принуждения. Роберт Михельс в своем исследовании политических партий мог написать, что

«Массы испытывают глубокую потребность преклоняться пе­ ред великими идеалами, а также перед людьми, которые в их глазах представляют таковые4*».

Оба эти решения — давление и восхищение — диаметрально про­ тивоположны. В одном случае вождю подчиняются, так как он ко­ мандует, в другом он командует, потому что ему подчиняются.' Боль­ шинство социальных наук придерживается первого объяснения. Они делают из давления насилие, источник которого в отношениях с по­ зиции силы, то есть в социальном принуждении. Психология толп придерживается второго объяснения. Потребность восхищаться заме­ чательным и авторитетным человеком, на которого они могли бы опереться, приводит, говорит она, массы к подчинению вождю. Если он господствует над ними, вынуждает их подчиняться своим прика­ заниям, то только с их согласия. Это порой заходит очень далеко, вплоть до того, что вождь объявляет: «Я один, и этого достаточно».

V

Итак, масса — это деспотичное животное. Как только допускает­ ся, что она нуждается в том, чтобы подчиняться и восхищаться, кажется, что один человек, обладающий сильной и безусловной властью, может ее удовлетворить. Но где же формируется эта по­ требность, какова ее причина? Характерные особенности вождя имеют, без сомнения, тот же источник. Иначе как они могли бы

подойти друг к другу, как ключ к замку? Забегая вперед, так как мы будем к этому возвращаться, заметим, что семья — это колы­ бель подчинения. И, стало быть, основание власти. Наша мать и особенно наш отец готовят нас к этому.

Они учат нас жестам и правилам подражания, навыкам кон­ формности в целом. Более того, семья пробуждает в нас стремление и потребность в этом. До такой степени, что мы устремляемся к перво­ му встречному, лишь бы его авторитет позволял ему быть примером и руководителем. Эта неосмысленная поспешность, эта поспешность загипнотизированного автомата выдает тот факт, что речь идет о по­ требности в послушании, которую необходимо удовлетворить. И мы из этого извлекаем удовольствие.

«Эта правда, — заявляет Тард, — состоит в том, что для большинства людей есть некая непреодолимая сладость в по­ слушании, в легковерии, в почти влюбленной снисходитель­ ности по отношению к своему лидеру43».

Можно сомневаться в точности этих аргументов. Труднее отри­ цать их логику и достоверность опыта. Вопрос стоит следующим об­ разом: есть ли хоть один-единственный человек, который не испыты­ вал бы потребности восхищаться и подчиняться, который не ощущал бы ее подспудно в себе? Очевидно, если бы искушение свободой было бы более сильным, мир имел бы иное лицо, чем то, которое мы се­ годня знаем. Подчинение и семья идут рука об руку. Желать одного

— значит желать другого. Обнаружив эту связь, психология толп до­ вела ее до логического конца. И она сделала отца прообразом любого типа вождей, ключом тех чувств, которые мы к ним испытываем. Не Фрейд, а именно Тард написал следующие строки:

«Даже в обществах наиболее элитарных односторонность и необ­ ратимость, о которых идет речь, всегда существуют на основе социальных институций в семье. Поскольку отец есть и всегда будет первым властелином, первым священником, первым образ­ цом для сына. Любое общество даже сегодня начинается с этого44».

Даже если массы зачастую защищаются от попыток коллек­ тивного воздействия, если они абсолютно не доверяют рекламе, про­ паганде, это вовсе не из-за страха, что их контролируют или подчи­ няют с помощью силы или давления. Они умеют им противостоять еще большими силой и давлением. Нет, в действительности они боят­ ся увидеть вновь появившегося внутреннего демона, который всегда толкает их к поклонению и подчинению. Они как человек, который на некоторое время прекращает пить или принимать наркотики. Он не боится вновь начать пить или колоться, но боится своей тяги к ви-

ну.или наркотику. Он опасается, как бы это желание не привело его к пороку, но против самого этого желания он беззащитен.

Вот почему чисто психологические способы убеждения и обольщения, таким образом, в итоге более эффективны. Одна по­ ражающая формулировка порой значит больше, чем хорошо во­ оруженная дивизия:

«В мире существуют только две силы, — говорил Наполеон, — сабля и разум. В конечном счете сабля всегда проигрывает ра­ зуму».

Вот таково пристрастное мнение психологии толп в этом ста­ ром и сомнительном споре цивилизаций о порабощении. Как только люди объединяются, они стихийно начинают подчинять­ ся одному из них. Лидер — это тот, кем все восхищаются. По­ всюду, таким образом, воссоздается, как внутренняя естествен­ ная потребность, видимое или скрытое разделение на предводи­ теля и ведомых. Эта потребность масс извращенно реализуется во внешней репрессии, осуществляемой государством. В этом смысле не вызывает сомнения, что большинство наук придержи­ валось противоположной теории, разделяемой сегодня всеми.

/

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

МНЕНИЕ И ТОЛПА

Глава I

Коммуникация — это valium народа

I

Коммуникация — это в высшей степени социальный процесс. Измените ее форму, ее средства, она тут же изменит природу групп и форму власти, этому нас учит история. Было бы оши­ бочным рассматривать коммуникацию как простой инструмент в руках людей, стремящихся овладеть толпами. На самом же деле это она навязывает им свои правила, с которыми они обязаны считаться. Я только укажу, как пример, на глубокую трансфор­ мацию политической и культурной жизни под влиянием в пер­ вую очередь радио, а затем телевидения. В масштабе одного по­ коления стиль и темп речей, соперничество словесного и образ­ ного времени полностью видоизменились.

Тард это предполагал. Каждому типу7связи, говорит он, соответ­ ствует некоторый тип социального сообщества: традиционной ком­ муникации из уст в уста — толпа; современной коммуникации, бе­ рущей свое начало с газеты, — публика. Каждой соответствует осо­ бый тип лидера. Пресса породила свой собственный — публициста.

Мне, быть может, возразят, что речь идет о частном вопросе. Действительно, здесь ничего не говорится об экономических и социальных условиях этих отношений. Все это в каком-то смыс­ ле слишком легковесно для того, кто хочет быть исчерпы,- вающим, и нас бы это не могло удовлетворить. С другой сторо­ ны, тема ясна и не требуется много слов, чтобы обозначить её: развитие средств коммуникации определяет развитие групп и их способ коллективного внушения. Так же, как существует есте­ ственная история техники и труда, существует естественная ис­ тория коммуникаций. Она представляет нам настоящую психрлогию социальных связей, высказываний и убеждений.

II

Постараемся дать ее краткий очерк. Ему не нужно быть полным для того, чтобы выглядеть поучительным. Все начинается, вы это представляете, с разговора. Среди действий и реакций, про­ исходящих между людьми, он является тем простейшим соци*' альным отношением, из которого проистекает большинство на­ ших мнений. Тард даже думает о науке, которая специально бы­ ла бы посвящена разговору. Он полагает, что посредством соеди­ нения фактов, собранных в самых различных культурах, можно было выделить

«значительное число общих идей, способных сделать из сравни­ тельного разговора настоящую науку в духе сравнительной ре­ лигии, или сравнительного искусства, или даже сравнительного производства, другими словами, политической экономии1 .

Как ныне известно, в социологии и психологии разговор стал модным предметом, причем понадобилось определенное время для того, чтобы преодолеть безразличие и пробудить интерес к этому феномену, одновременно важному и простому, что еще раз подчеркивает верность идей ^арда! Желание сделать разговор единственным предметом изучения превращает эту идею в еще более безумную, а следовательно, более справедливую. Тард, ес­ тественно, не удовлетворяется указанием на этот предмет, он выдвигает проект. Сначала речь идет о том, чтобы познать то, что понимается под разговором.

«Беседовать, — задавал себе вопрос Мопассан, — что это зна­ чит? Загадка! Это искусство не показаться скучным, умение говорить интересно, нравиться неважно чем, обольстить ни­ чем. Как определить это легкое прикосновение к вещам посред­ ством слов, эту игру в ракетку незначащими словами, этот род легкой улыбки со смыслом, что же такое беседа?2».

Одно ясно: разговаривать — это значит не только обмени­ ваться словами, так как собеседник должен пустить в ход весь арсенал: взгляды, модуляции голоса, осанку, окутать свою лич­ ность особой атмосферой, которую мы называем шармом. Сохра­ ним же вместе с Тардом это слово «разговор», чтобы определить вЬе диалоги, в ходе которых мы говорим с другим, чтобы заин­ тересовать, развлечь, порой посредством учтивости, желания быть вместе и в особенности из-за удовольствия поговорить. Все пере­ говоры, которые небезынтересны и небескорыстны и которые

преследуют иную цель, чем утеха собеседников, например, ди­ пломатические или военные переговоры, юридический допрос, научная дискуссия отсюда исключаются. Тард делает также ис­ ключения для флиртов, светской болтовни, так как ясность их целей обольстить, угодить, напротив, не устраняет ни игры, ни удовольствия.

Согласно Тарду, разговаривающий с кем-либо фиксирует свое внимание и напрягает свой разум. Никакое другое социальное отношение не вызвало бы столь глубокого взаимопроникновения между двумя людьми, не оказало бы большего влияния на их мысли, чем разговор.

«Заставляя их договариваться между собой, — писал он, — он заставляет их общаться посредством действий, насколько неу­ держимых, настолько и неосознанных. Следовательно, он яв­ ляется наиболее мощным фактором подражания, распростра­ нения чувств, идей, образа действия. Речь увлекающая и ра­ дующая часто оказывается менее внушающей, потому что на­ мерения человека очевидны. Собеседники действуют друг на друга непосредственно через тембр голоса, взгляд, выражение лица, магнетические пассы, жесты, а не только посредством языка. И правду говорят о хорошем собеседнике, что он в маги­ ческом смысле чародей3».

Тард с уверенностью утверждает, как само собой разу­ меющееся, что разговор обязан своей действенностью способ­ ности вызывать эффекты, аналогичные гипнозу. Во многих от­ ношениях она близка к непосредственному внушению, оказы­ ваемому человеком на человека.

Другая особенность разговора в том, что он равноправен и восстанавливает равенство в мире возрожденного неравенства и имеет последствия в общесоциальном плане.

«Он синтезирует в этом смысле, — читаем мы в одной из по­ смертно изданных записок Тарда, — все формы психологического взаимодействия. Из-за сложности своего воздействия он может прослыть за зачаточное социальное отношение. По причине этого взаимного характера действий он представляет собой самый мощный и одновременно оставшийся самым незаметным фактор социального нивелирования».

Внушение, удовольствие, равенство — вот три слова, которые определяют разговор. Но монолог предшествует диалогу. Необ­ ходимо предположить, по Тарду, что в истоках человеческого

рода, в первой семье или в простейшей группе, один человек го­ ворил — кем он мог быть, как не отцом? — и все другие ему подражали. После многочисленных подражаний все принима­ лись говорить и беседовать. Итак, наблюдаются два монолога, которые следуют друг за другом сверху вниз — от вождя, кото­ рый дает команду группе,— и снизу вверх — от группы, которая повинуется и во всем следует вождю.

Итолько впоследствии коммуникации от высшего к низшему

иот низшего к высшему становятся взаимными. Параллельные монологи превращаются в диалоги. В целом слово вначале было словом предводителя, оно приказывало, предупреждало, угро­ жало, осуждало. Затем, скопированное и повторенное, оно стано­ вится также словом последователей, оно одобряет, рукоплещет, повторяет, льстит. Наконец, в диалоге оно превращается в раз­ говорную речь, не преследуя цели командовать или подчиняться, оно является дарением слова, сделанным другому.

Тард описывает и кропотливо исследует все обстоятельства, которые повлияли на эволюцию разговора. Он отмечает, что стиль и содержание наших бесед отражаются на положениях нашего, тела. Разговор сидя более значителен, более интеллек­ туален и более обычен. Наоборот, разговоры лежа из наших ро­ манов, в tricliniaa с их медлительностью, текучестью кажутся более обстоятельными. Между тем, как и беседы во время прогу­ лок у греков, они выражают собой пылкое оживленное движение ума. Он также отмечает, что наличие или отсутствие козуара —

.комнаты, предназначенной для бесед, является отличительным признаком определенных .общественных классов и цивилизаций. Греки и богатые римляне располагали ей. Начиная с XIV века

н.э. итальянцы и французы, подражая им в этом, создали са­ лон. Он был изобретен аристократией, но именно буржуа распро­ странили его и сделали из него центральную комнату всех апар­ таментов, как бы малы они ни были (исчезновение салона и за­ мена его общей комнатой, которая является не чем иным, как гостиной, является признаком заката беседы в нашем обществе). В народных слоях салоны и кружки обнаруживаются только в зачаточном состоянии, места встреч для бесед находятся боль­ шей частью вне дома, как, например, в кафе или бистро.

Вэтом перечне ничего не забыто, ничего не упущено: ни во­

прос времени, отведенного для беседы, ни ее разные условия в

а Столовая в доме древнего римлянина, ложе для возлежания во время обеда (лат.) — прим. пер.

рычаги управления государством, должно просто начисто его за­ претить, преследовать и отравлять удовольствие, которое он до­ ставляет. Именно во Франции, пишет Тард, если бы желали вос­ становить порядок прошлых времен,

«примитивных эпох, когда не разговаривали вне узкого круга семьи, надо было бы начать с установления всеобщей немоты. По этой гипотезе само всеобщее избирательное право было бы бессильно что-либо изменить6».

Золотые слова! Еще не ставший всеобщим, полувсеобщий мутизм, который сосуществует в огромном большинстве стран со всеобщим избирательным правом, великолепно иллюстрирует мысль Тарда. Он делает его признаком железной руки диктату­ ры. По существу, изучение наших систем власти по тому, какие разговоры они культивируют или запрещают, было бы одним из наиболее увлекательных, — этому социологи или психологи на­ ших дней могли бы посвятить свои таланты скорее, чем многим исследованиям, предпринятым на самом деле. За критерий при­ нимается: государство, в котором не говорят просто для того, чтобы говорить, является государством, где мало говорят, стра­ ной, где каждый подвластен/печально известному изречению: «Молчите, осторожно, стены имеют уши».

Во все времена стены имели уши, но, говоря об этом, обычно имели в виду соседей, подслушивающих перебранки и распри за перегородкой. И Тард был весьма далек от того, чтобы предви­ деть исключительное изобретение, которое сделала наша эпоха в этой области: установление микрофонов в стенах. Отныне стано­ вится возможным преследовать и записывать на расстоянии лю­ бой частный разговор без ведома собеседников. А подслуши­ вающие устройства, подключаемые к телефону, позволяют также перехватить все получаемые и отправляемые сообщения. Эти прогрессивные новшества одновременно и воздают должное раз­ говору, и направлены против него, контролируя даже наиболее простые и интимные беседы.

III

Легко представить себе затем вторую фазу, во время которой проис­ ходит закат разговора и рождение коммуникативных средств, ко­ торые его замещают. Элементарный обмен словами уже видоизме­ нился в течение столетий под влиянием письменности. Переписка продолжает его непосредственно, а диалоги философов, театр и роман создают новые формы. Увеличивается количество кружков