5024

учёные из экспедиций под зиму во Владивосток, у каждого приключений и казусов предостаточно. Начнут друг другу их рассказывать, обсуждать. Принимал участие в этих разговорах и В. К. Арсеньев. А потом, через несколько дней, он так рассказывал эти же истории другим сотрудникам в присутствии тех, с кем они случались, что у самих авторов этих историй глаза от восхищения округлялись.

В.Е. Розов также хорошо знал Владимира Клавдиевича, но... неохотно рассказывал о нём. Однажды, придя с лекции В. К. Арсеньева, которую тот проводил в Географическом обществе, он был сильно расстроен: «Не понимаю такого учёного! Как можно отказаться отвечать на вопросы, мотивируя тем, что оплаченное время вышло».

Итак, в начале лета 1935 года экспедиция прибыла в Чумикан, а затем трое суток «шлепала» на маленьком катеришке «Коминтерн» до Удского. По прибытии в Удское путешественники увидели десятка три маленьких, но добротно срубленных домов, несколько юрт, на берегу реки – много оморочек и людей. Прибытие катера для жителей было не меньшим событием, чем приход «Советской России» из очередного рейса во Владивосток.

От посёлка до истоков реки Уды началась плановая работа: поднимались в верховье на двух оморочках, ставили сети, забрасывали невода, ставили вентеря. Подсчитывали улов, определяли виды рыб, их возраст и т. д. Так дошли до озера Катат (Огниво), которое соединено с озером Лоскалак (Кремень) и является истоком реки Уда. Большое внимание обращали на лососёвых – кунджу, тайменя, ленка, хариуса и других. Исследовали всюду нерестилища горбуши и кеты. Старались делать так, как говорил Василий Евгеньевич. Он часто повторял: для исследователя нет мелочей, а потому всё надо исполнять предельно точно. Свои наблюдения он ежедневно заносил в блокноты.

Сам Розов бережно относился к природе, к людям, даже к своим недоброжелателям. Он говорил сыну: «Не унижайся до подлости этого человека, будь всегда человеком, и ничто грязное не коснётся, а если коснётся, то не пристанет». Он совершенно не терпел варварского отношения к животным. В экспедиции, кроме И. Гутчинсона, был якутпроводник, и однажды во время поездки по реке Уде он без разрешения, даже вопреки запрету Розова, убил лося. Розов страшно возмутился и при первой же возможности попросил его оставить экспедицию, сказав: «Невыдержанный человек – вредный делу человек».

Как-то в районе посёлка Тугур им попался линяющий орёл. Он не мог летать. Розов распорядился взять его с собой домой. Поручил сыну ухаживать за ним, кормить. Затем уже окрепшего орла выпустили. За время работы партии учёный не срубил ни одного живого дерева и не позволял делать это другим, хотя АнГри нет-нет и заносил топор, решая бытовые дела.

Работать было нелегко, потому что для экспедиции по непонятным причинам не высылали денег из ТИРХа (Тихоокеанский институт рыбного хозяйства). Её участники

141

вынуждены были ловить рыбу, сдавать в Охотско-Аянский госрыбтрест, на эти средства жить и вести плановую работу. Так приходилось делать два дела. Иннокентий Гутчинсон добывал рябчиков, уток, глухарей. Еда была, а вот с одеждой было ещё тяжелей.

Много раз экспедиция слала телеграммы, письма в ТИРХ, чтобы прислали хотя бы зарплату, но все было безрезультатно. И вдруг в мае 1936 года после восьмимесячного молчания Розов получает телеграмму: «На сколько подписываетесь на государственный заём?». Стояла подпись председателя месткома. Успокоив возмущение членов экспедиции, Василий Евгеньевич послал телеграмму: «Подписываемся на месячный оклад, сообщите наш адрес директору института». В ответ – ни слова. Через 16 месяцев в институте объяснили, что экспедицию потеряли. В таких условиях люди работали на реке Уде до сентября. В сентябре вернулись в Чумикан, оттуда поехали в посёлок Тугур. Работать в Тугуре без денег было ещё трудней, но Розов сделал всё, чтобы добыча рыбы всех кормила и одевала.

Вначале 1936 года участники экспедиции зимовали в Тугуре. Научная работа продвигалась. В.А. Розов с АнГри начали создавать краеведческий музей при культбазе. Все были настолько увлечены, что иногда оставались в музее ночевать. Много было добыто и препарировано зверей, птиц, рыб, собрано гербариев, горных пород и многое другое. С ноября 1935 по апрель 1936 года Александр Розов под руководством отца преподавал все предметы в шестом классе Тугурской школы-интерната.

Экзамены у детей принимали прибывшие из Николаевска-на-Амуре учителя. Наряду с основной темой Василий Евгеньевич выполнял задания многих учёных, научных учреждений страны, в том числе Московского института мозга: собирал головы рыб, птиц, зверей, консервировал их и отправлял в Москву.

Экспедиция работала в районе по сентябрь 1936 года. После окончания работы Розов взял аванс на культбазе и отправил четырех членов экспедиции с письменным отчётом, имуществом и материалами во Владивосток. Сам же остался отрабатывать аванс.

Из дневника В.Е. Розова: «24 октября 1936 года. Остаётся смотреть на ветки рябины, которые украшают мою комнату. Сегодня упущена десятая возможность уехать, потому что нет денег. Перевод, посланный руководством ТИРХа, идёт уже один месяц и 24 дня, и, когда дойдёт до меня – неизвестно. Помер бы давно с голоду, если бы не принял службу в культбазе, так как 54 дня поститься ещё никто не сумел без того, чтобы не отойти в вечность. Даже доктор Текферт и тот не пошёл дальше 42 дней. Вот об этом директор ТИРХа не подумал, когда категорически возражал против моего поступления на службу в Тугурскую культбазу...».

Вянваре 1937 года Розов приехал во Владивосток. Полностью отчитался за экспедицию и хотя был «произведён» в старшие научные сотрудники, категорически

142

отказался работать в ТИРХе, заявив, что в организации, где руководят людьми чиновники, ему делать нечего. Написал заявление и к осени 1937 года стал собираться в Тугур, где его ожидала интересная незавершённая работа по написанию физикогеографического очерка района.

Это оказалась последняя экспедиция Розова в своём последнем районе исследований. Последнее письмо сыну в июле 1943 года заканчивалось словами: «Ну, дорогой сынок, будь здоров и удачлив! Думаю, что скоро кончится война и вы вернётесь. Тогда будем жить и работать вместе».

Но жизнь распорядилась по-своему...

Приложение У БАРОМЕТР МУДРОГО КАРХА

Живёт Иннокентий Павлович Карх в селе Чарбах. Не ищите этого поселения на современных картах. Его там нет. А есть рыбачий посёлок Тнейвах, приткнувшийся под крутую гору вблизи устья Амура. Восточная часть этого посёлка незаметно переходит в то самое Чарбах, Не каждый, попав сюда, определит, что это два населённых пункта. Но Иннокентий знает историю родного нивхского села. В начале XX века оно находилось в пяти километрах выше по Амуру, в красивом заливе, куда впадает нерестовая речка Чадбах.

Вот что записал в своём дневнике исследователь рыбных промыслов в конце XIX века В. Бражников: «....Вечером, когда мы пристали к гиляцкой деревне Чарбах, расположенной на мысу того же имени, вся деревня высыпала мне навстречу, как это обыкновенно всегда бывает, многие сносно говорили по-русски и очень охотно давали мне всякого рода разъяснения, тут же мне показали знаменитую «юколу», кое-какие рыболовные орудия и прочее».

Чрезвычайно симпатичное впечатление оставила во мне эта первая встреча с гиляками. Впечатление это ещё более усилилось, когда я поближе впоследствии с ними познакомился...».

В то же самое время рядом появилось русское переселенческое село имени Льва Толстого. Поначалу всё складывалось неплохо. Русские поселенцы разводили свиней и другой домашний скот, а нивхи держали в каждой семье по собачьей упряжке. Но вскоре начались неприятности. Свиньи летом отпускались своими хозяевами «пастись», и нивхские собачки, также находясь в «длительном летнем отпуске», стали задирать скотинку. Поссорились соседи. Разъехались. Правда, только нивхи съехали, а русская деревня осталась на прежнем месте. Сейчас её тоже нет — одни холмы от домов, поросшие одичавшей малиной. Познакомили меня с Иннокентием мои родственники, проживающие в Николаевске-на-Амуре. Вообще жители города стараются иметь «своих» людей у рыбных мест. Не имеет значение русские ли они, или нивхи. Горожане

143

привозят друзьям-рыбакам всякие гостинцы, а взамен получают рыбную продукцию. Так и выживают местные жители в разрушенных селах при случайных заработках.

Моё знакомство с Кархом, несмотря на редкие встречи, переросло в дружбу. Старше шестидесяти, невысокого роста, интеллигентного облика, он при первом же знакомстве показался мне слабым и больным. Но труженика в нём выдавали руки, коряжистые и крепкие. Всю жизнь Иннокентий рыбачит как его отец, дед и все его предки. Отработал положенное в колхозе мотористом на судне, теперь добывает рыбу для семьи. Став наставником для своих сыновей, всё реже и реже выходит на промысел. Дом его стоит на крутом берегу, с видом на Амурский лиман. Жилище небольшое, зато семья велика. Бедность чувствуется во всём, но хозяйство своё Иннокентий содержит в порядке и аккуратности. У каждой вещи во дворе своё место, в доме всегда прибрано и уютно. В короткие зимние дни заходят к Карху рыбаки, отсидевшие своё время у лунок, — попить чайку, который всегда наготове, и поговорить, «как жили раньше». Это его выражение. Иннокентий, наделённый природной мудростью, всегда печалится о невозвратном прошлом: рыбном изобилии и утраченном людьми «не навреди», о том времени, когда нивхи со всеми стихиями мира сочетались в духовной гармонии.

Ещё при первой встрече заметил я у него на подоконнике литровую банку с нерпичьим жиром. Пронизанный солнцем, был он янтарно-жёлтого цвета, и только на дне имелся слой белого осадка. Спросил, для какой цели он его приготовил. Оказалось, что стоит эта банка уже два года и является не чем иным, как «барометром». Случайно Иннокентий заметил, что скопившийся на дне осадок поднялся и заполнил всю жидкость белыми хлопьями, при этом ярко жёлтый цвет жира поблёк, а вскоре разыгрался шторм. С тех пор этот «прибор» за два дня регулярно оповещал Карха о приближении ненастья.

А ветра здесь действительно дуют слишком сильно. Нивхи вообще очень осторожны, это, однако, не трусость, а результат их опытности. Они в совершенстве знают свой Амур и вполне разумно соразмеряют свои силы с его изменчивой и подчас грозной природой.

Когда-то повсеместно в этом районе нивхи использовали деревянные плоскодонные лодки, которые русские называли «гилячками». В научной литературе это средство передвижения именуется «амурской лодкой». Подобные лодки есть и ульчей, и у нанайцев, различает их только орнамент в носовой части и размеры. Учитывая позднее проникновение на Приамурье нанайцев и ульчей, этот тип лодки был ими заимствован у нивхов, которые относясь, к палеоазиатской группе народов, всегда проживали на данной территории.

Отличительным качеством нивхской лодки является её необыкновенная лёгкость на ходу при сравнительно большой грузоподъёмности, осадка ничтожная. Остойчивость на волнение не оставляет желать лучшего. Во избежание заплескивания встречной

144

волной ставили лодку не носом к ней, а бортом. Также нивхи использовали оригинальный способ передвижения на ней: в сильный встречный ветер лодку буксировали собаки.

Вообще трудно представить себе какой-либо иной тип судна столь простого и дешевого и вместе с тем приспособленного к условиям плавания на Нижнем Амуре и лимане.

Иннокентий Карх часто рассказывал об этой удивительной лодке, которую до революции старались заиметь и русские крестьяне и рыбопромышленники. Кстати, для русских в Николаевске их изготовляли... японцы, которые в городе в лодочном промысле не имели конкурентов. Хотелось бы Карху построить её, да не достать подходящего материала. Доски-то нужны не менее 7 метров длиной. Вот и приходится ему выезжать на свои родовые рыбные места на «дюральке», довольно опасной в эксплуатации в морских условиях.

Нивхи знают устье Амура и лиман, как свой двор. Безошибочно и сразу находят то место, где можно поставить сеть на проходную рыбу, а то и ахан на калугу. При этом ахан Иннокентий выставляет вообще без поплавков и буя, тем самым, засекречивая место постановки. Как-то в сплошном тумане мы вышли проверить такую сеть, так он, мало того, что точно вышел к месту, но и сразу подцепил притопленый ахан.

От дома Карха у мыса Табах виден «заездок» колхоза им. Блюхера. Каждый год в одном и том же месте строится искусственное сооружение из брёвен и кольев для промышленного лова кеты и горбуши. Когда-то такие заездки, конечно, меньшего размера, нивхи ставили повсеместно, где рыба шла вверх подводным фарватером.

По словам Иннокентия Карха, чтобы поставить заездок надлежащим образом, нужно большое умение и знание местности. Не во всяком месте рыба хорошо ловится. Места, где, как тогда говорили, есть «привал» рыбы, искони были известны нивхам.

И моему другу приходилось ставить их, и, как он пояснил, состояли заездки из двух частей – из заграждения, останавливающего рыбу и вынуждающую её идти в ловушку, и из самой ловушки – «мешка». Заграждения устанавливались следующим образом. Прежде всего, укреплялся ряд кольев (лиственница) поперёк и несколько наискосок течения. Ряд начинался от самого берега, кроме того, над поверхностью воды колья скрепляются между собой жердями. Когда этот ряд дойдёт до предельной глубины, то последние 4 – 5 кольев ставятся перпендикулярно к направлению всего ряда и вниз по течению. Полученный забор в виде буквы «Г» – глаголь – закрывается под водой решётками, сплетёнными прутьями из тальника так, чтобы рыба не могла проникнуть сквозь них. Затем ставится мешок-ловушка. Мешок конической формы делается из сетки с различными ячеями. По наружному краю мешок имеет разрез до одной трети длины, самое же устье, когда мешок растянут, имеет треугольную форму. Узкий конец мешка завязывается верёвкой. В особую петлю у самого разреза вставляется гладко

145

выструганный шест. При погружении шеста в воду раскрывается устье мешка, настолько, насколько глубоко опущен шест. Поднимая его вверх, можно быстро закрыть вход в мешок.

Сам лов производился следующим образом. Выезжают на заездок обычно два ловца, причаливают лодку бортом к внешней стороне глаголя. Опускается шест в воду до возможной глубины, и таким образом раскрывается устье мешка. В руку берётся «слуховая» верёвочка, которая привязана к глухому концу мешка. Когда рыба попадает в мешок, эта верёвочка подёргиванием даёт об этом знать, в тот же момент быстро поднимают шест кверху, запирая устье мешка. Пойманная рыба, поднимается в лодку.

Из года в год заездок городился на одном и том же месте, и оно передавалось из рода в род по наследству, от отца к сыну. Это и есть как бы недвижимая собственность нивха, освящённая обычаем. Нивхи старались по возможности поближе поселиться у заездка. У них существовало два вида поселения – «летники» и «зимники». Первые располагались на открытых для ветров местах, помимо удобства рыболовства, как подчёркивает Иннокентий, это было и необходимо в целях санитарной гигиены при заготовке впрок рыбы. На закрытых местах, а там обычно находились зимники, стоял бы удушливый запах гниющих рыбных отходов и собирались бы полчища мух.

На том месте, где живёт Иннокентий Карх, мною в 1993 году было открыто неолитическое поселение древних рыбаков. Были найдены различные предметы быта новокаменного века, в том числе и фрагменты посуды так называемой Белькачинской культуры, родиной которой является Якутия. Следы этой культуры уходят дальше, на остров Сахалин. Возраст тех находок и соответственно возраст села насчитывает 4 тысячи лет. В то далёкое время протонивхи Амура и Сахалина успешно контактировали

снаселением рек Алдан и Лены.

Впоследний мой приезд Иннокентий показал нивхское кладбище, находящееся рядом, где в 60-х годах XX века продолжали хоронить его сородичей путём трупосожжения. Такой обряд характерен для народов, исповедующих ведические знания. Сейчас только один фигурный столбик, напоминающий сэвэн, на месте одной из могил, да повсюду по древнему обычаю разбросана «умерщвлённая» посуда, т.е. испорченная отверстиями. А десять лет назад тут можно было увидеть на могилах домики-рафы. Моё обследование кладбища принесло новое открытие — найдены следы более древнего поселения. Захоронения находились среди жилищных ям. Тут же, на обочине дороги, собрана керамика Кондонской культуры. Село Чарбах «удревнилось» ещё на пару тысяч лет.

Приложение Ф

146

СЛЕДЫ ДРЕВНЕЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ У ВОСТОЧНОГО ПОМОРЬЯ

Академик А.П. Окладников назвал Амур колыбелью древних цивилизаций. В самом деле, здесь встречаются уникальные памятники всех эпох, начиная с каменного века. Он также обратил внимание на поразительную схожесть некоторых сюжетов амурского фольклора с общемировой мифологией.

Интересующие нас факты заключаются в следующем. В нивхском предании, которое пересказал дальневосточный писатель Д. Д. Нагишкин, говорится о том, что в очень далёкие времена, когда пользовались каменными орудиями, поселилась на берегах Амура беда – наступил голод. И в это время с верховьев реки приплыл к нивхскому селению остров-ховых, поросший травой. На том ховыхе лежал младенец, которого старый нивх Плетун назвал своим сыном, и дал ему имя Азмун. Вскоре он стал могучим богатырём и спас нивхский народ от голода. Практически так же явился людям библейский младенец Моисей, которого дочь фараона нашла в корзинке в камышах реки Нил. Став предводителем еврейского народа, Моисей вывел его из египетского плена (ок. 1280 г. до н. э.). Привёл из Синайской пустыни в Ханаан. Мессианская задача Моисея заключалась в том, чтобы, став объединителем «избранного народа» спасти его.

Об общих корнях различных мифов говорит ещё одна параллель. Как уже было сказано, чтобы спасти приютивший его народ от голодной смерти, храбрый Азмун отправляется к Морскому Хозяину Тайрнадзу, которому подарил кунгахкеи – костяную пластинку – для игры. И вот результат: «Обрадовался Тайнрадз, в рот кунгакхеи взял, зубами зажал, за язычок стал дергать…

…Загудела, зажужжала кунгахкеи: то будто ветер морской, то словно прибой, то, как шум деревьев, то будто птичка на заре, то как суслик свистит. Играет Тайрнадз. Совсем развеселился. По дому пошёл, приплясывать стал. Зашатался дом, за окнами волны взбесились, водоросли морские рвутся – буря в море поднялась».

Наверно, вам вспомнилась сказка о Садко. Так и есть, это Садко играет на гуслях Морскому Царю, а тот отплясывает так, что на поверхности поднимается страшная буря. Эти мифологические параллели возникли после того, как в низовьях Амура, в окрестностях города Николаевска-на-Амуре научно-поисковой экспедицией «Восточное поморье» Приамурского географического общества была найдена серия сенсационных скульптурок, выполненных из камней кремнистых пород в технике мелкой пластики. В исторической науке существует даже термин применимый для подобных предметов – палеоглиптика. Среди этих произведений, передающих образы животных и птиц, выделяются портреты людей. Перед вами наиболее выразительная группа: головки женщины и юноши, у которого причёска «под горшок», рыжеволосая девочка и портрет женщины в головном уборе. Во всех случаях древний мастер, великолепно знающий

147

свойства камня, умело используя его цвет, подчёркивает характер своих героев. Сенсационность находок заключается в том, что эти портреты несут образы индоевропейцев. Предварительно они отнесены ко II – III тыс. до н. э.

Согласно археологическим и палеоантропологическим данным, европеоиды расселились в лесостепной зоне Азии от Урала до Саян, а по нашим данным, вероятно, до Тихого океана. При этом отмечено, что на двух стоянках – Мальта и Бурети на Ангаре и её притоке реке Белой – культурные традиции отмечены как европейские. Популяции европеоидного и смешанного происхождения уже широко расселились на указанных территориях в эпоху неолита, бронзы и раннего железа. Так ряд фактов указывает на то, что степная часть Центральной Азии – от Алтая, Хакасии, Тувы и до Внутренней Монголии – издревле была ареной взаимодействия групп монголоидного и европеоидного происхождения и более, того, представляла собой зону расообразования.

А, может быть, в нивхском сказании о храбром Азмуне речь идёт о представителе белой расы? Традиционно нивхи считали, что они происходят от лиственницы (понивхски «кой»), потому что та красная. В предании же сказано наоборот: «…Глядят, лежит на ховыхе ребёнок: сам беленький (выделено мною), кругленький, глазки чёрные, как звёздочки блестят, лицо широкое, как полная луна. В руках у ребёнка стрела да весло». То, что в руках у ребёнка были весло и лук, можно объяснить так: народ, который пришёл на Амур с запада, был более развит в культурном отношении, и, вероятно, он приобщил местные племена к умению изготавливать лодки, что позволило ловить рыбу всюду. Так же научил делать более совершенные орудия, например, лук для охоты. Миролюбивость этого народа могла быть сравнима с поведением ребёнка из нивхского сказания. Поэтому старый нивх, не задумываясь, принял его в свою семью как сына.

Можно возразить: имя Азмун не несёт в себе индоевропейских корней. Правильно: так назвал его старый нивх. В то же время в одной из русских былин у властителя Индейского царства вполне индоевропейское имя – Салтык Ставрович. Супругу его тоже зовут по-индоевропейски – Елена, а вот отчество у неё загадочное – Аздяковна. Значит, отца её звали Аздяк. Перевести это имя сейчас невозможно, также как и Азмун остаётся без перевода с нивхского языка. Но если поискать в этом имени индоевропейские корни, то получится: «аз» – я, а «мун» имя первопредка «Ману» – прародителя всего человеческого рода.

Научно-поисковая экспедиция «Восточное поморье» продолжает свои археологические исследования. Ведь Восточное Поморье, а так называли в XIX веке российские берега Тихого океана, не менее интересно, чем, например, Поморье русского Севера, где, по преданиям, находилось гиперборейское поморское царство. древних русов.

148

149

Н. Е. Спижевой

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ ПРИАМУРЬЯ

Рекомендовано Дальневосточным региональным учебно-методическим центром (ДВ РУМЦ)

в качестве учебного пособия для студентов экономических специальностей вузов региона

Редактор Г.С. Одинцова

Подписано в печать ___________ . Формат 60 84/16. Бумага писчая. Печать офсетная. Усл.п.л. 1,6. Уч.- изд.л. 1,2. Тираж экз. Заказ № ____________

680042, г. Хабаровск, ул. Тихоокеанская, 134, ХГАЭП, РИЦ

150