5024

Третье золотопромышленное предприятие, сыгравшее видную роль в истории Приморского горного округа, – Охотская компания. Работы ею начаты на Сретенском и Покровском приисках, причём на Сретенском прииске использовались драги. Одна тяжёлая драга, купленная в Нью-Йорке, приводилась в действие электричеством, другая была паровой. В 1899 году за участие в Амурско-Приморской выставке Охотская золотопромышленная компания получила Большую серебряную медаль.

Начиная с 1906 г. В Приморском горном округе значительную роль начинает играть система озера Удыль, где возникает новое предприятие – Амурское золотопромышленное товарищество. Через два года там же образуется Ново-Удыльское товарищество, в 1909 г. – Первое Удыльское золотопромышленное товарищество.

Кроме упомянутых крупных золотопромышленных предприятий имелся ряд мелких, не играющих особой роли в промышленности Приморского горного округа, в который к 1915 г. входило 52 прииска. В целом горная промышленность в жизни Приамурского края, как и земледелие, имела важность значения и в итоге способствовала успешному освоению таёжного края, в частности появлению дорог, а также составлению точных геологических и топографических карт, что служило существенным подспорьем для быстро растущего населения в низовьях Амура.

Приложение С

АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ВЛАДИМИРА БРАЖНИКОВА Посмотрим на карту Дальнего Востока. Сначала наши глаза найдут опору – реку

Амур, и только затем мы начинаем определять другие объекты. Задержите свой взгляд на Амуре – великой реке: огромный змей-дракон поднялся над землею, с открытой пастью-устьем, готовый поглотить рыбу – остров Сахалин.

Это застывший символ великого таинства – нерестового процесса, скрытого от нас толщей живительной воды, наполняющей и питающей тело мудрого змея.

Из года в год, из века в век, тысячелетие за тысячелетием с определённым ритмом, Амур, мудрый дракон, принимает жертвенный акт благородной рыбы, доверяющей ему свою жизнь, чтобы вновь возродиться в нём миллиардами мальков.

На протяжении тысячелетий река щедро делилась с человеком царской пищей со своего стола – горбушей, летней и осенней кетой. Он промышлял её ровно столько, сколько мог потребить сам. И так было до тех, пока рыбный промысел не стал превращаться в рыбную промышленность. Это произошло относительно недавно – чуть более 100 лет назад.

Большой интерес к рыбным богатствам Амура в конце XIX века проявила Япония, вовлекая николаевских купцов в интенсивный процесс ловли рыбы. Город Николаевск- на-Амуре уверенно становился центром рыбопромышленности Дальнего Востока.

131

Вэто же время появились государственные учреждения, которые должны были регулировать этот процесс и зарождалась наука, не только разрабатывающая способы защиты, сохранения рыбных запасов, но и изучающая сложный биологический процесс ихтиофауны.

Первым лицом, ответственным за рыбные промыслы Приамурского края, стал Владимир Константинович Бражников (1870 – !921). Этот человек, по образованию зоолог и ихтиолог, был талантливым исследователем, заложившим в Приамурье основы научного подхода к изучению рыбных запасов Охотоморья. На Дальний Восток он прибыл в 1898 году. С 1908 по 1910 годы был директором Хабаровского краеведческого музея. Затем занимал должность консультанта Управления рыболовства России.

Вавгусте 1898 года В. К. Бражников, как заведующий рыбными промыслами Приамурского края, был командирован в окрестности города Николаевска-на-Амуре для исследования состояния рыбных запасов. Перед ним стояла сложная задача – «приведение в известность естественных и экономических условий рыбного промысла

вПриамурском крае и организации этого промысла, согласно целям общегосударственным».

Командировка В.К. Бражникова была приурочена к ходу осенней кеты и продолжалась более месяца, столько, сколько продолжался сам промысел.

Врезультате её 3 июня 1899 года генерал-губернатор Приамурского края Н. И.

Гродеков утвердил Временные правила для производства рыбного промысла в низовьях реки Амур и его Лимане.

Вот рассказ об экспедиции Владимира Бражникова в устье реки Амур с сохранением названий мест тех лет и дат по старому стилю.

3 августа 1898 года Владимир Константинович Бражников на почтовом пароходе отправился из Хабаровска в Николаевск-на-Амуре. Здесь ему предварительно пришлось познакомиться со сведениями по рыбным промыслам, имевшимися у николаевского лесничего, которому было поручено заведывание промыслами. Отсутствие какой-либо промысловой карты сильно затруднило предстоящие работы. К счастью, японский рыбопромышленник Сайтоо одолжил Бражникову две японские меркаторские карты большого масштаба.

Тут же нужно было нанять рабочих, так как лесничий мог дать лишь одного объездчика Вологодского. Для передвижения был выделен казённый вельбот, имеющийся в распоряжении лесничего. Вельбот находился ниже г. Николаевска, в устье реки Нижняя Патха и требовал небольшого ремонта, чем и занялся Вологодский с рабочими. На приготовления ушло два дня.

За это время Бражников составил предварительный план работ. Начало хода осенней кеты ожидалось не ранее 15 августа, и оставшееся время он решил употребить

132

на быстрый обход района исследований, вычертить приблизительную промысловую карту и выбрать какой-нибудь удобный пункт для наблюдения за рыбным промыслом.

Когда ранним утром 9 августа прибыли на реку Нижняя Патха к месту стоянки вельбота, тот из-за ветхости сильно протекал, а оснастка оказалась негодной. Так как это было единственное судно для надзора и охраны промыслов в николаевском лесничестве, то другого выхода, как воспользоваться этим ненадёжным транспортом не представлялось.

Экспедиция при лёгком попутном ветре снялась и пошла вниз по течению, держась левого берега Амура. Пройдя мыс Чныррах, молодой исследователь впервые увидел местное рыболовное орудие – нивхские заездки, которые уже были готовы к ходу кеты. Благодаря сильному течению путешественники, делая 5 миль в час, вскоре подошли к первому на их пути рыбосольному заведению, к так называемой «рыбалке» на мысе Малый Чхиль. Территория эта арендовалась японцами по билету, выданному лесничим. Здесь шла оживлённая работа: из двух просторных жердевых балаганов: человек тридцать японцев выносили солёную рыбу, погружали в кунгасы и перевозили её на близстоящую японскую шхуну. Это была летняя кета, и поэтому балаганы поспешно очищались для засола ожидаемой осенней кеты.

Впервый раз три японские промысловые шхуны появились на Николаевском рейде

в1894 году. Эти шхуны занялись скупкой летней кеты у нивхов и засолкой её прямо в трюме; забрав груз, они благополучно вывезли его в Японию. В следующем году появилось уже 8 шхун, которые также занимались скупкой летней кеты, причём три из них остались для закупки и засолки осенней рыбы. Кроме того, эти шхуны проникли выше Николаевского рейда до селения Маго. А это было недопустимо, так как на основании постановлений о каботажном плавании ни одно иностранное судно не могло подняться выше рейдовой стоянки.

В1895 году японцы вынуждены были ещё заниматься скупкой рыбы у местного населения. К этому времени не были выработаны речные правила рыболовства для отдельных предпринимателей. В том году японцами было вывезено 59 000 пудов рыбы.

В1896 году официально было разрешено иностранное рыболовство. Надзор за производством промысла, сбор пошлин и сдача с торгов рыболовных угодий была поручена лесничему. Контроль и надзор, собственно так и остался на бумаге.

Благодаря такой благоприятной для японцев ситуации на Амуре в 1896 году появилось двадцать парусных шхун и два парохода. Японцы официально не были допущены к рыболовству, но путём сделки с николаевскими купцами они представлялись рабочими русского промышленника. В этот год японцами было вывезено 108 000 пудов рыбы.

От мыса Малый Чхиль Владимир Константинович со спутниками пошёл на мыс Большой Чхиль, где осмотрел рыбалку и заездок крестьянина-поселенца Пустолатова.

133

Следующая рыбалка, арендуемая японцами, на мысе Вакар; напротив два заездка – на рыболовном участке, арендуемом рыбопромышленником Курляндским. Рабочие у него все японцы. Бражников поразился этой повторяющейся тесной связи между японскими рыбалками и рыболовными участками, арендуемыми русскими промышленниками. Впоследствии он выяснил: в этом скрывался обход существующего запрещения японцам производить лов рыбы в реке Амур собственными средствами. Рыболовные участки были сняты у лесничего русскими подданными на своё имя и перепроданы японцам. Явление оказалось всеобщим. Условие – производить лов исключительно русскими рабочими, обозначенное в арендном билете Николаевскими рыбопромышленниками совершенно игнорировалось.

Такие компании были чрезвычайно выгодны для русских, так как даром и без хлопот получали они значительную часть рыбы для засолки; не нужно было ни платить нивхам, ни тратиться на рабочих и на оборудование рыболовного участка. Японский же способ лова, да ещё с такими опытными и ловкими рабочими, как японцы, был настолько прибылен, что мог удовлетворить обоих компаньонов – и японца, и русского. Засолка рыбы японцами была примитивна и проста: промысловое обзаведение состояло исключительно из временных построек, устроенных из жердей, плетня, крытых травой и циновками, чтобы в них могли приютиться от непогоды невзыскательные люди. Недели 2 – 3 хранили здесь рыбу от дождя и ветра до погрузки на суда и отправки в Японию.

С мыса Вакар экспедиция отправилась на рыбалку близ устья реки Праорэ, арендуемую японцами. Бражников встретил самую оживлённую деятельность, при этом

– ни одного русского лица и русского слова. Здесь остановились на несколько часов, подвела оснастка вельбота. С помощью господина Маура – командира шхуны «Оотамару», стоявшей тут же на якоре, привели её в порядок.

Далее пришлось идти на вёслах, так как совершенно заштилело. Тут же объявилась новая беда: рабочие не умели грести. Начальнику экспедиции пришлось, не теряя времени, приступить к их обучению, ибо это при выходе в лиман могло оказаться опасным.

Вечерело, когда команда вельбота пристала к нивхскому селению Чарбах. Нынешняя деревня Чарбах находится ниже по течению, у села Тнейвах. Нивх Карх Иннокентий, живущий в настоящее время в этом селе, ссылаясь на рассказы стариков, поведал давнюю историю, отнесённую к началу XX века. Отвели русским переселенцам место для основания нового поселения у деревни Чарбах с названием «Лев Толстой». Русские разводили свиней, а нивхи держали собак. Летом собаки оставались без присмотра и часто задирали свиней. Поссорились жители двух селений, начавших было жить дружно. Собрали нивхи свои пожитки и поселились в другом месте. Осталось их сейчас в деревне с десяток, а вот русское село Лев Толстой вообще

134

исчезло.

Как было сказано, вечерело, и вся деревня по обычаю высыпала навстречу экспедиции. Многие сносно говорили по-русски, охотно давая Бражникову всякого рода разъяснения. Путешественник впервые увидел знаменитую юколу, а также некоторые рыболовные снасти. Первая встреча с нивхами произвела на Владимира Бражникова хорошее впечатление, и оно усилилось, когда он впоследствии ближе познакомился с ними.

Уже ночью пришли на рыбалку Курляндского, занимающегося скупкой рыбы у нивхов деревни Чарбах и производящего посол её в крупных бочках, которых было около 250. Так закончился для Владимира Константиновича первый день исследования и ярких запоминающихся встреч.

Рано утром осмотрел он жалкое промысловое обзаведение Курляндского и в 6 часов отправился со своей командой в дальнейший путь, держась левого берега. Возле вельбота часто выныривали белухи и нерпы. Появление белух в реке – верный признак начала хода кеты. Это отмечалось и в других местах края, в реке Уде и в реке Тугур. Огромные стада белух в погоне за рыбой появлялись здесь регулярно, с каждым приливом, поднимаясь довольно высоко по рекам, и с началом отлива уходили обратно в море. В Амуре белухи поднимались вверх на несколько десятков километров.

Когда прошли траверс мыса Табах и вышли в лиман, то пошли узким северным фарватером и из-за неумелости гребцов теряли много времени.

11 августа – третий день в пути. С хорошим ветром команда Бражникова пошла на остров Лянгр. Селение Лянгр было самым северным пунктом, до которого В. Бражников планировал дойти, ибо севернее, в Охотском море, промысел осенней кеты играет незначительную роль и производится лишь нивхами. К тому же с совершенно неопытной командой, на гнилом вельботе, было рискованно идти дальше.

На острове Лянгр Бражников познакомился с промыслом нивхов и с арендующим здесь у казны рыбалку засольщиком Следзяновским. Встретил он здесь двух русских командиров шхун «Котик» и «Вера», пришедших сюда на вельботе с мыса Головачёва, где остались их шхуны, которые крейсировали, всё лето в южной части Охотского моря и искали место, где удобно было бы заняться промыслом в будущем году. Командиры сообщили начальнику экспедиции, что у мыса Головачёва стоит целая флотилия японских шхун, собирающаяся заняться промыслом без всякого разрешения. С открытием навигации из Японии приходили шхуны, нагруженные всем необходимым: рабочими, солью, рыболовными орудиями и пр. – для оборудования рыболовных участков. Шхуны развозили по берегу всё необходимое, тут же на скорую руку ставили незатейливые промысловые строения или подновляли старые.

Тем временем на восточном берегу острова было отмечено появление отдельных экземпляров кеты. Нивхи с удивительной лёгкостью промышляли её острогами. Под

135

вечер, по просьбе Следзянского, Бражников отправился на близлежащий остров Чеуш для отвода тому земельного участка по билету. Проводником взялся идти сам Следзянский. Несколько раз, запутавшись в лабиринте банок, при штормовом ветре и в полной темноте, вельбот отнесло от берега на значительное расстояние. Непрочный руль от сильного напряжения сломался. Лишь при значительных усилиях удалось пристать поздней ночью обратно к острову Лянгр. Только через день удалось доставить Следзянского на остров Чеуш, где было поселение нивхов.

Вскоре, при хорошем попутном ветре, команда Бражникова уже неслась от острова Лянгр к мысу Табах. У мыса Табах виднелась японская шхуна, а на рыбалке на мысе Озерпах заметили людей. Подойдя к рыбалке, Бражников узнал, что японцы пришли сюда два дня тому назад. На берегу были разложены невода. Выяснилось, что японцы собирались ловить, не имея на то разрешения. Тут же был составлен акт, но конфисковать орудия не было возможности: некуда было их грузить. То же самое произошло и на мысе Табах.

Инспекторской экспедиции предстояло перейти на правый берег Амура – на мыс Пронге, так как левый берег был обследован. Расспросив японцев, по каким приметам можно найти канал, соединяющий левый и правый берег, Бражников дал команду сниматься. Обогнув мыс Табах, они встретили значительное волнение, которое всегда разыгрывается на Амуре при сильном низовом ветре.

Вместе с тем усиливающийся дождь и сумерки скрыли от людей правый берег. При таких условиях, особенно на ветхом судне, переход в 9 миль на Пронге был признан опасным и принимается решение идти на рыбалку Курляндского, чтобы там переночевать.

За ночь низовой ветер успел переместиться на верховой и задул ещё сильнее прежнего. Здесь выяснилось, что обшивка вельбота, и без того ветхая, пришла в окончательную негодность.

Таким образом, экспедиция оказалась в критическом положении. К счастью, рыба ещё не шла, и представилась возможность дальнейший путь продолжить на лодках нивхов. Тем временем нивхи пригнали из деревни Чарбах на рыбалку большую лодку, но идти на Пронге ещё не решались. Ветер действительно был слишком силён; нивхи вообще очень осторожны. Однако это совсем не трусость, а результат их опытности. В этом их можно сравнить с опытными яхтенными капитанами, которые считают, что рифы, не взятые в сильный ветер, не признак трусости, а свидетельство высокой морской культуры.

Нивхи в совершенстве знают Амур и вполне разумно соразмеряют свои силы с его изменчивой и подчас грозной природой. Если же непогода застигает их в пути, то они хладнокровно и спокойно выполняют всё, что нужно.

После полудня ветер наконец стал дуть несколько тише, и Бражников, рассчитав

136

рабочих, с Вологодским на нивхской лодке пошёл на мыс Пронге. Заведующий рыбными промыслами с интересом наблюдал, как искусно нивхи управляются со своеобразной лодкой. Понравился ему оригинальный приём ставить лодку не носом к волне, а лагом (бортом) – во избежание заплескивания. Нивхи, отличные знатоки лимана, через два часа доставили путешественников к стойбищу Пронге. Вскоре Бражников был на рыбалке, арендуемой М. Райцыным, в километрах двух от селения. Райцын промышлял скупкой рыбы у нивхов деревни Пронге.

Рядом находилась рыбалка японцев. Ещё одна японская рыбалка находилась напротив острова Уюзют. Здесь были конфискованы японские невода и переданы на хранение сопровождающим инспектора нивхам. Совсем уставшие после инспектирования японских рыбалок на мысах Ночпах и Пою-лунг, заночевали в нивхском жилище на мысе Усси.

На следующий день, в пять часов утра, инспекторская команда продолжила свой путь на юг, вдоль берега. Дул сильный противный ветер, и нивхи прибегли к очень оригинальному способу передвижения – буксировке лодки на собаках: отлогий берег позволял это. Таким образом, дошли до реки Эри, где было нивхское стойбище. Здесь дополнительно укомплектовались гребцами, потому что дальнейшая буксировка стала невозможной из-за скалистого и прибойного берега.

Часа через два экипаж лодки пристал к мысу Джаорэ на японскую рыбалку, арендуемую на законном основании. Побережье от мыса Джаорэ до мыса Уаркэ официально было разрешено для сдачи японцам. Но надо было спешить обратно, ибо по расчётам, на Амуре должен начаться ход кеты.

На мысе Пронге Бражников сменил лодку и гребцов и отправился в дальнейший путь, держась правого берега, который предстояло осмотреть до Николаевска.

У нивхской деревни Вассэ сгруппировалось семь рыбалок: пять русских и две японских. По словам рыбопромышленников, окрестности мыса Вассэ являются лучшими рыболовными местами на всем Нижнем Амуре. Впоследствии это по своим наблюдениям подтвердил и сам В. Бражников.

Ход рыбы ожидался с часу на час. Центральным пунктом наблюдений была выбрана рыбалка Эккермана на мысе Вассэ, где Бражников решил поселиться. Только здесь он имел возможность ознакомиться со всеми местными особенностями лова и приготовления впрок осенней кеты: ведь тут были нивхские, русские и японские промыслы.

К счастью для Владимира Константиновича, самое главное затруднение – отсутствие вельбота – устранилось благодаря любезности агента Товарищества Амурского пароходства, одолжившего ему пароходную шлюпку.

Рыба шла не дружно, но везде её было достаточно. Всюду: на берегу и на воде – господствовало большое оживление. То и дело к пристани подходили с заездков

137

гиляцкие лодки или японские кунгасы, гружённые рыбой. Рыба выбрасывалась на пристань, лодки вновь уходили на заездки, а рабочие на берегу занимались чисткой и засолкой рыбы.

В этот день Бражников имел возможность познакомиться с японским способом засолки. На пристани рыба чистится, затем разрезается по брюху от головы до заднего прохода, и после этого рыба промывается и переносится в сарай, где набивается внутрь солью и вываливается в ней. Затем укладывается правильными и тесными рядами прямо на земле, на циновках. Когда уложен первый ряд, то на него кладётся крест на крест второй ярус. Окончательный штабель плотно укрывается сверху и с боков циновками. Рыба просаливается очень сильно, и мясо её приобретает совершенно особый цвет и несколько напоминает вяленый товар. Соль, употребляемая японцами, исключительно морская, и стоимость её в два раза ниже обычной.

Устройство японских заездок делает возможным и удобным лов даже при плохой погоде. На них устраивается сетяной кошель – садок. Пойманная рыба из невода выпускается прямо в садок, из которого по мере надобности вынимается сачками. Уловистость японского заездка превышает уловистость гиляцкого примерно в 10 раз.

Когда ход рыбы совсем прекратился, инспектор Бражников решил обойти промысловые пункты ниже мыса Вассэ по обоим берегам Амура, чтобы установить общую картину.

Прибыв на рыбалку Курляндского, Бражников нашёл несоблюдение условий: «производить лов русскими рабочими», как было отмечено в каждом промысловом билете.

На мысе Озерпах на рыбалках никого не было, но в японских балаганах оказалось несколько тысяч засоленной рыбы. Несмотря на протоколы, японцы продолжали ловить рыбу, пользуясь отсутствием надзора. Все попытки В. К. Бражникова заставить промышленников – русских и японских – уважать законные постановления ни к чему не приводили.

Осматривая побережье лимана от мыса Пронге до мыса Сабах, инспектор отметил: всюду японцы производят усиленный лов своими сетями на нивхских заездках, расплачиваясь с ними деньгами, при этом русских рабочих нигде нет. Ход рыбы на этом берегу был плохой, рыбы засолено мало.

Команда Бражникова вернулась на мыс Вассэ. Отсутствие рыбы вызвало всеобщее уныние.

И вот 31 августа наконец начался массовый ход рыбы. Вода близ заездков временами буквально кипела, садки везде переполнены рыбой – не успевали свозить на берег. Усталые и измученные люди (всё время были сильные ветры) бросали вечером ловить, хотя рыба продолжает и ночью свой неудержимый и стремительный ход.

перерабатывать. У японцев завалены рыбой не только пристани, но и берег, так что людям приходится ходить чуть не по колено в грудах рыбы.

Все эти дни В. К. Бражников имел возможность убедиться в изобилии амурской кеты, о которой столько слышал и читал. Возвратился он в Николаевск-на-Амуре 2 сентября, чтобы поспешить в Хабаровск. Согласно инструкции Управления, ему ещё предстояло спуститься от Хабаровска на лодке опять до Николаевска и ознакомиться с промыслом осенней кеты на всём протяжении Нижнего Амура.

Первая научная экспедиция В. К. Бражникова, как я же отметил, имела результатом ограничение незаконного японского рыбного промысла на Амуре и дала толчок к становлению русской рыбной промышленности на Дальнем Востоке.

Приложение Т

«РОЗА ВЕТРОВ» УЧЁНОГО РОЗОВА Посетив краеведческий музей в посёлке Чумикан, я обратил внимание на десяток

книг в тонком переплёте, лежащих в некотором беспорядке среди экспонатов. Специальная научная литература, отпечатанная на плохой бумаге в первые годы советской власти, была интересна тем, что авторы этих книг – известные учёные, а сами книги имели дарственные надписи, посвящённые Василию Евгеньевичу Розову.

Кто же такой Розов? Из жизнеописания Василия Евгеньевича Розова (1877 – 1943), созданного им самим в 1935 году, известно, что он родился в семье священника. С 1918 г. работал в Ярославле в качестве директора музея естественно-исторического общества. В 1925 г. получил приглашение на работу в организованную тогда Тихоокеанскую научно-промысловую станцию во Владивостоке, научным сотрудником. За 9 лет работы в институте участвовал в шести экспедициях по исследованию вод Дальневосточного края.

В1937 году В. Е. Розов – уже известный учёный, переезжает в посёлок Тугур Тугуро-Чумиканского района и остаётся там до своей кончины.

ВНиколаевском государственном архиве хранятся триста дневников В. Е. Розова – путевые дневники исследований, схемы, проекты, рисунки, географические карты, зарисовки о природе, письма и даже стихи. Читать дневники очень трудно: У Розова бездействовала правая рука – следствие ранения в Первую мировую войну. Поэтому всё написано левой рукой, зачастую карандашом.

Вдневниках, в официальных отчётах часто встречаются такие выражения: «нужна голова, думающая о деле», «повернись лицом на Север, к делу, на которое меня послали», «не могу сидеть без дела»... Это – его жизненный принцип. Непонятно, почему шестидесятилетний старший научный сотрудник ТИРХа покидает Владивосток

иедет в Тугур краеведом?

Проливают свет на причины такого решения Василия Евгеньевича карандашные

139

пометки на письме дочери: «У каждого должен быть свой район исследования. Только он является источником радости, уверенности и сознания твоей необходимости. Главное – здесь я нужен делу и чувствую свою нужность в деле. Я здесь устроился, предварительно всю работу взвесив, что могу сделать до конца своей жизни, может быть, это последний мой район исследования... Я приехал в Тугур, потому что, изучив литературу, понял: самый малоизученный район Дальнего Востока – Чумиканский. Проработав в 1935 – 1936 годы, окончательно в этом убедился: есть тут над чем потрудиться».

В1935 г. Василий Евгеньевич Розов возглавил Охотско-Аянскую экспедицию по обследованию юго-западного участка Охотского моря и его побережья. Экспедиция продолжалась 16 месяцев. В её состав входило 5 человек, в том числе приёмный сын Розова – шестнадцатилетний Александр Розов. Экспедиция исследовала пресноводные водоёмы Охотского побережья с целью возможности добычи рыбы и организации рыбохозяйственных предприятий.

Вразличных населённых пунктах нанимали батников (лодочников), а проводником был лучший охотник района Иннокентий Гутчин-сон. В книге Р. Фраермана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» описывалась жизнь американского промышленника Карла Гутчинсона, его жены-эвенки и их детей, живших в устье реки Тугур. С двумя его детьми, Александрой Карловной и Павлом Карловичем Гутчинсон, В.Е. Розов встречался и подолгу беседовал. Проводник экспедиции Иннокентий был сыном Павла Гутчинсона. В его чертах довольно явственно проглядывался дед – Карл Гутчинсон.

Внешне он мало походил на эвенка – выше среднего роста, белоснежное лицо, голубые глаза, а на голове – копна гутчинсоновских кудрявых волос. Был грамотным, говорил по-русски чисто и, как вспоминает Александр Розов, был он человеком предельно честным, глубоко понимающим и любящим природу, свой край.

Вэкспедиции был ещё один интересный человек – Анатолий Григорьевич Кузнецов. В. Е. Розов в своих дневниках называл его АнГри. В кругу дальневосточных учёных это был хорошо известный препаратор. Моложавый, стройный брюнет, с чёрными, глубоко посаженными глазами, большим носом, выразительными чёрными усами.

Интересная деталь: при появлении «на горизонте» женщины усы поднимались, рука хозяина непроизвольно подкручивала их, поднимала кончики стрелками вверх. По оценке Розова, АнГри в экспедициях был незаменимый работник, всесторонне подготовленный, неутомимый ходок.

Всю свою жизнь Анатолий Григорьевич провёл в путешествиях. В 1907 – 1909 годах работал в составе экспедиций В. К. Арсеньева. Он часто об этом рассказывал, и от него известна одна любопытная особенность об Арсеньеве. Бывало, вернутся

140