Belov_V_A_Zanimatelnaya_tsivilistika_Vypusk_1

Серия: «Занимательная цивилистика» В.А. Белов

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЦИВИЛИСТИКА

Очерки по небольшим, но небезынтересным вопросам

гражданского права

Белов В. А.

Занимательная цивилистика: Очерки по небольшим, но небезынтересным вопросам гражданского права. Вып. 1. — М.: «Центр ЮрИнфоР®», 2006. 189 с.

Работа представляет собой серию небольших очерков по разнообразным вопросам гражданского права, которые почти не обсуждаются ни в учебной, ни в специальной литературе, главным образом, из-за их незначительности, экстравагантности, а также из-за их нахождения «на стыке» гражданского права с другими отраслями права и даже неюридическими дисциплинами. Приобретение навыка решения подобных вопросов представляется весьма важным для всех практикующих юристов, которых жизнь регулярно забрасывает в ситуации, «не предусмотренные законодательством». Воспитывая навык критического отношения к оценке ситуаций, традиционно рассматриваемых как лежащие вне сферы внимания права и юриспруденции, эта книга способствует формированию первоначальных представлений о задачах, приемах и границах гражданско-правового регулирования.

Книга предназначена для студентов юридических вузов и факультетов, практикующих юристов и может быть полезна любым читателям, интересующимся гражданским правом.

Зарегистрированный патент № 50863 Государственным реестром промышленных образцов РФ 16 августа 2002 г.

На стыке права и . . . (вместо предисловия)

Читателей, падких до скандалов и сенсаций, разочаруем: в данном случае отточие — это совсем не то, что можно подумать. Ничего неприличного. Оно поставлено лишь для обозначения места, которое в данном словосочетании может быть заполнено всяким словом, обозначающим любую сферу практической жизни. Думается, мы несильно ошибемся, если категорически заявим, что статьи по юридической тематике получаются наиболее интересными, захватывающими читателя, тогда, когда в них освещаются животрепещущие практические вопросы. Конечно, кое-что зависит от того, о каком читателе идет речь; понятно, например, что узким специалистам чувства удовлетворения и возбуждения могут доставляться и исследованиями сугубо теоретическими, в которых непосвященные будут видеть одну только китайскую грамоту и ничего больше. Мы говорим о среднем читателе, читателе вообще, т. е. о юристах как таковых, — юристах, пока не сделавших выбора ни в пользу науки, ни в.пользу практики, а также о читателях, юристами не являющихся, но либо интересующихся проблемами юриспруденции, либо сталкивающихся с проблемами из области юридической практики. Им, в первую очередь, и адресована эта книга.

Основная цель этой работы — вовсе не развлечь читателей, и даже не завлечь их в сети гражданской юриспруденции, как можно было бы подумать по названию. Возможно, что экстравагантный ее характер действительно будет способствовать достижению этой цели; но это будет лишь стимулом к нашим дальнейшим изысканиям в аналогичной области — не это, в конечном счете, главное. Главное же наше стремление состоит в том, чтобы продемонстрировать как юристам, так и неискушенным читателям богатейшие возможности гражданско-правового регулирования и его всепроникающий универсальный характер. Нет ничего яснее и естественнее этого тезиса, ибо гражданское (частное) право — это право нор-

мально живущего, в нормальных условиях развивающегося общества, состоящего из

личностей — социально активных, разумных, добросовестных и справедливых людей, о социальном благоденствии которого заботится правовое государство1. Увы, далеко не все эти эпитеты годятся для характеристики современного российского общества, составляющих его граждан и возглавляющего его государства. В такой ситуации тем большую важность приобретает задача показать и доказать, как должно быть, как должно подходить к оценке обыденной жизни с юридической стороны, и как следует реагировать на те многочисленные отклонения этой обыденной жизни от своего нормального течения, с которыми, к превеликому сожалению, приходится сталкиваться буквально каждому. Естественно, гражданское право не следует перенапрягать и пытаться искусственно приспособить для решения несвойственных ему задач; оно существует и действует не в вакууме, а в плотно заполненном правовом пространстве, в системной связи как с нормами других отраслей права, так и с социальными нормами других типов. Не нужно «натягивать» на скелеты гражданско-правовых конструкций те фактические ситуации, которые на них «не натягиваются»2. Но гражданское право не следует и игнорировать, списывая вопиющие, порою, несообразности и глупости нашей жизни на их неюридический характер («свои люди —сочтемся!», «все так делают», '«с миром не судись» и

т.д.).

Намерение написать работу о юриспруденции обыденной жизни — рассказать о тех юридических вопросах, которые либо не замечаются за своею повседневностью (обыденностью), либо кажутся столь дистанцированными от юриспруденции, что обывателем с нею вовсе не связываются, либо связываются, но совершенно неправильно — посещало, вероятно, большинство представителей пишущей юридической братии. Однако, трудов подобного рода так и не появилось; во всяком случае, нам о них ничего не известно3. К этой же серии можно отнести т. н. цивилистическую экзотику — ситуации, которые, возможно, в практике встречаются нечасто, или не встречаются вовсе, но представляют собой весьма заковыристые, с точки зрения их гражданско-правового разрешения, казусы. Наконец, современные юристы очень не любят делиться с коллегами результатами своих собственных практических успехов и неудач, отчасти — в силу некоторого предубеждения (зачем я буду раскрывать свои профессиональные секреты?), но больше из-за сложности в написании такого рода произведений (они не могут быть столь захватывающими,

сколь, например, детективы, но и не должны быть сухим изложением фактов, интересным только специалистам)4. Афористично и очень точно указал на главную трудность написания сочинения в таком жанре Рудольф фон Иеринг: его автор должен «мыслить как философ, а говорить как крестьянин»5. Действительно, это трудно сочетаемые качества. Не утверждаем, что их оптимального сочетания удалось достигнуть нам.

Другая трудность состоит в систематизации вопросов, которые неизбежно приходится рассматривать в такого рода работах. Вопросы эти столь разноплановы, что добиться какой-то логики в порядке их рассмотрения довольно сложно. Ведь, работы в подобном жанре пишутся не только для специалистов, но и для лиц, в юриспруденции не искушенных. Одновременно удовлетворить логику профессионалов и дилетантов тоже довольно трудно. Если расставлять вопросы в соответствии с системой законодательства, то получится, что рассмотрение вопросов, с обывательской точки зрения пустячных, будет предшествовать изложению тех, которые сегодня заполняют эфир и первые полосы газет и, следовательно, с обыденной точки зрения* являются наиболее животрепещущими. Если же делать наоборот — сперва осветить то, что находится, так сказать, «на слуху» общественности, переходя, постепенно, к вопросам, не имеющим общественного резонанса, вязнущим в серой обыденной действительности, — то могут не понять коллеги: ну не может вопрос о компенсации морального вреда рассматриваться ранее вопроса о договорах! Уж лучше вообще воздержаться от всякой системы. Ясно, что в вопросе как о содержании, так и о форме и систематике изложения материала, подобного тому, что предлагается читателям в данной книге, залогом успеха является разумное сочетание юриспруденции и дилетантизма, — тех двух начал, жизненное сочетание которых она призвана обнаружить и продемонстрировать.

Демонстрация возможностей любой машины, механизма, инструмента вольно или невольно порождает мысли о том, что возможности эти могут быть использованы для достижения самых различных целей. Право и юриспруденция — точно такое лее средство человеческой деятельности, как, например, топор. Пользуясь метким сравнением Г. Ф. Шершеневича (источник сейчас тоже вспомнить не могу), подобно тому, как с помощью топора можно и построить дом и убить человека, точно также и право можно использовать как в общественно-полезных, так и в социально-разрушительных целях. Не нужно воспринимать эту работу как демонстрации} всемогущества гражданского права — во-первых, это не так, а во-вторых, всемогущество все равно не равнозначно вседозволенности. Каждый, обращающийся за помощью к гражданско-правовому инструментарию, должен сам решить, ради каких целей он будет его использовать — для того ли, чтобы «украсть миллион» или, напротив, для того, чтобы не дать желающему это совершить достичь поставленной цели; — на каждом лежит ответственность за сделанный выбор. Нам, во всяком случае, пока не удавалось понять и объяснить для себя пд-ступки людей, которые, аттестуя себя юристами, в то же время способствуют воплощению в жизнь негодяйских замыс-

лов с помощью закона и органов государственной власти.

Вот, собственно, и все, чем мы хотели предварить наши очерки. Будем признательны за любые Ваши замечания и пожелания, уважаемые читатели. Отдельное спасибо хотим сказать тем из Вас, кто подскажет, какие еще вопросы юриспруденции обыденной жизни, экзотики и практики следовало бы обсудить в других подобных изданиях и статьях.

28 сентября 2005 г. Вадим Белое

Занимательная цивилистика6

1.Гражданская правосубъектность и абсолютные права

1.1.«Дай покататься!» (о дееспособности малолетних)

Малолетними Гражданский кодекс Российской Федерации7 (п. 1 ст. 28) называет несовершеннолетних, не достигших четырнадцати лет. Из содержания п. 2 этой же статьи следует, что по критерию способности малолетних к совершению волевых юридических актов — сделок (см. ст. 153) Кодексом различаются две группы малолетних — (1) до 6-ти лет и (2) от 6- ти до 14-ти лет.

По общему правилу, малолетние сами не совершают сделок. За них и от их имени сделки могут совершать только их родители, усыновители или опекуны, причем — при условии соблюдения ограничений, установленных п. 2 и 3 ст. 378. Сделки, совершенные самим малолетним вопреки этому правилу являются ничтожными (ст. 172). Пунктом 2 ст. 28 из этого правила установлено исключение. Малолетние в возрасте от 6-ти до 14-ти лет вправе самостоятельно (своими действиями) совершать: (1) мелкие бытовые сделки9; (2) сделки, направленные на безвозмездное получение выгоды10; (3) сделки по распоряжению средствами11, предоставленными законным представителем или с согласия последнего третьим лицом для определенной цели или для свободного распоряжения.

Вопрос о возможности совершения сделок малолетними, не достигшими 6-ти-лет, обходится Кодексом молчанием. Не обсуждается он и в литературе, где господствует взгляд, в соответствии с которым малолетние, не достигшие 6-ти лет, считаются недееспособными. Но так ли это в действительности? Общеизвестно, что малолетние, не достигшие 6-ти лет, достаточно часто самостоятельно совершают мелкие бытовые сделки, такие, например, как:

—покупка хлеба, мороженого, жевательной резинки, конфет и иных подобных товаров в предприятиях розничной торговли;

—обмен равноценными игрушками (марками, открытками, фантиками, вкладышами и

т.п.);

—получение и дарение подарков, в том числе и тех, стоимость которых не позволяет подвести сделку под категорию мелких бытовых12 («поздравляю с днем рожденья!»);

—получение и сдача игрушек в безвозмездное пользование («дай поиграть!», «дай покататься!» и т.п.);

—безвозмездное хранение игрушек («посторожи!»);

—участие в играх и пари («на что спорим?!»).

Разумеется, что исков о применении последствий недействительности подобных сделок никто и никогда не предъявляет (по крайней мере, нам о подобных случаях неизвестно); следовательно, подобные сделки повсеместно признаются действительными. Конфликты, которые могут возникать между детьми на почве совершения подобных сделок, разрешаются без участия суда либо самими малолетними, либо их законными представителями. Можно констатировать, таким образом, что наряду с нормами ст. 28 ГК, сложилось и иное правило, носящее характер юридического обычая и, более того, фактически отменяющее норму п. 1 ст. 28

ГК, в той ее части, которая полностью исключает возможность самостоятельного совершения малолетними до 6-ти лет каких бы то ни было сделок.

Весьма примечательной в этом смысле является норма п. 25 Примерных правил работы предприятия розничной торговли, утвержденных Письмом Роскомторга от 17 марта 1994 г. № 1-314/32-913, где сказано: «Продажа товаров повседневного спроса детям производится только в том случае, если они способны самостоятельно совершать покупку и рас-

считываться за купленный товар». Как видно, нормой не уточняется, о «детях» какого возраста идет речь; выходит, что в ней говорится обо всех детях, в том числе и не достигших б-ти лет.

Фактическая способность к совершению сделки и исполнению возникших из нее

обязательств, определяемые индивидуально в каждом конкретном случае, а также — соответ-

ствие содержания сделки характеру потребностей данного конкретного малолетнего лица —

вот критерии сделкоспособ-ности несовершеннолетних в возрасте до 6-ти лет.

1.2. «Что тебе подарить, кроме верной любви?» (о сделках между супругами)

Как известно, имущество, нажитое супругами во время брака, является их общей совместной собственностью (п. 1 ст. 34 Семейного кодекса РФ914). Это —так называемый законный режим имущества супругов, изменить который можно только брачным договором (п. 1 ст. 33). Большинство современных россиян видят в практике заключения брачных договоров нечто низменное, не соответствующее их представлениям о любви и взаимном уважении как основе супружеского сожития. Неудивительно поэтому, что большинство супружеских пар в России живут именно по нормам о законном режиме супружеского имущества1015. В такой ситуации возникает резонный вопрос: возможно ли совершение сделок между самими супругами и если да, то каковы их юридические последствия?

Рассмотрим следующую ситуацию: супруги решили поздравить друг друга с днем рождения. Каждый из подарков покупается супругами на заработанные деньги, а, как известно, доходы каждого из супругов от трудовой деятельности (в том числе — заработная плата) входят в состав общей совместной собственности (п. 1 и 2 ст. 34 СК). Значит, имущество, приобретенное на эти деньги, также должно поступить в общую совместную собственность (там же). Получается, что супруг, одаривая другого супруга, дарит не свою вещь, а вещь, находящуюся в их общей совместной собственности, т. е. принадлежащую им обоим, как выражаются юристы, «в интеллектуальных долях»16. Подобной сделки нашему законодательству неизвестно; более того, п. 2 ст. 34 наводит на мысль, что изменить правовой режим вещей, приобретенных на общие доходы, можно только в результате раздела супружеского имущества по соглашению (брачному договору) или судебному акту.

Но допустим, что дальнейшее распоряжение вещами, находящимися в общей совместной собственности, все же происходит, На него необходимо согласие всех сособственников, которое, по отношению к третьим лицам, контрагирующим с одним из сособственников, предполагается (п. 2 ст. 235 ГК; п. 1 и 2 ст. 35 СК). Таким образом, на покупку подарков (распоряжение деньгами), а также на самое дарение требуется ... согласие другого супруга. Учитывая то, что подарки принято (по крайней мере, в России) преподносить в качестве сюрпризов, ясно, что предварительного согласия второго сособствен-ника (супруга) в описанном случае нет и быть не может. Конечно, ситуация, когда супруг откажется от принятия дара другого супруга, практически вряд ли возможна; принимая же дар, супруг тем самым выражает последующее одобрение сделкам, совершенным другим супругом: жена соглашается с тем, что муж приобрел, а затем подарил ей, допустим, золотое колье, муж — со сделками жены по покупке и дару, скажем, портативного персонального компьютера «ноутбук». Таким образом, сложившаяся практика, несомненно, дополняет норму п. 2 ст. 35 СК: при отсутствии согласия другого супруга на совершение сделки с общим супружеским имуществом, другая сторона в сделке вправе рассчитывать на последующее одобрение другим супругом уже совершенной сделки.

Какова юридическая судьба сделанных подарков? По идее, подарки поступают не в общую собственность обоих супругов, а в индивидуальную собственность того супруга, которому сделан подарок — одаряемого (п. 1 ст. 36 СК). В нашем примере, таким образом, колье должно стать индивидуальной собственностью жены, ноутбук — индивидуальной собственностью мужа. Но в таком случае мы вступаем ъ противоречие с п. 2 ст. 34, где сказано, что имущество, приобретенное на общие доходы, поступает в общую совместную собственность. Противоречие указывает на то, что дарение между супругами предметов иных, чем те, что составляют индивидуальную собственность каждого из них, вовсе невозможно. Действие же супруга, направленное на то, чтобы «одарить» другого супруга, в действительности не является не только сделкой дарения, но и, более того, вовсе не является сделкой, ибо не создает юридических последствий. Вещь, приобретенная за счет общего имущества одним супругом в качестве

подарка для другого супруга, на всем протяжении своего существования и существования брака продолжает находиться в общей совместной собственности супругов. Иное может быть установлено только брачным договором.

Несколько иначе выглядит ситуация с возмездными межсупружескими сделками17 по поводу имущества, находящегося в индивидуальной собственности одного из супругов. Допу стим, одному из супругов принадлежит дом, приобретенный им до брака; он продает его другому супругу. Продавец здесь распоряжается своим имуществом; покупатель же приобретает дом, за счет средств, совместно нажитых в период брака, т.е. за счет общего супружеского имущества. Если бы дом приобретался одним из супругов от постороннего лица, то на совершение сделки было бы необходимо нотариально удостоверенное согласие другого супруга (п. 3 ст. 35 СК). Нужно ли такое согласие в случае, когда дом приобретается от другого супруга, который своим участием в сделке, несомненно, выразил согласие на ее совершение?

Очевидно, нет; требовать его на том только основании, что договор купли-продажи жилого дома может и не удостоверяться у нотариуса (и в таком случае, волеизъявление супруга на совершение сделки будет иметь лишь простую письменную, но не нотариальную форму), было бы недопустимым формализмом.

1.3. «Who are you, mister Dobby?» (о праве гражданина на собственное изображение)

Снедавних пор в средствах массовой информации ведется оживленная дискуссия по вопросу

отом, не напоминает ли домашний эльф Добби, — один из персонажей фильма «Гарри Поттер и

тайная комната», — Президента РФ В. В. Путина. Ни в коем случае не предрешая ответа на этот вопрос,; обсудим другой. Допустим (акцентируем внимание: допустимі) что похож. Что тогда? Какие юридические последствия и для кого здесь могут наступить?

По этому вопросу высказаны весьма экстравагантные мнения. Так, например, в «Известиях» от

21 января 2003 г. сообщается, что «домашний эльф Добби ... может быть привлечен к суду,

поскольку, по мнению некоторых людей в России, он слишком похож на президента Владимира Путина. Недоёольные полагают, что создатели спецэффектов намеренно сделали эльфа похожим на лидера России. В настоящее время, по сообщениям некоторых российских

СМИ, ведущие российские адвокаты готовятся подать в суд на создателей второй ленты о мальчике-волшебнике, полагая, что кинодеятели не имели права «списывать» внешность эльфа с лица человека, известного во всем мире». Аналогичные сообщения распространили и другие издания.

Журналистские бредни о возможности привлечения к суду киногероя можно сразу отбросить

—с тем же успехом можно было бы пытаться посудиться с Чебурашкой или Буратино. «Недовольные», равно как и «ведущие российские адвокаты» также не могут быть субъектами гражданских процессуальных отношений: для начала первым надо «расшифроваться», вторым

—получить полномочия выступать от имени «недовольных» в суде. Допустим, это сделали. Кто, к кому, о чем и на каком основании мог бы в этом случае предъявить иск?

Совершенно потрясающим выглядит заявление известного адвоката П. Астахова, сделанное им в программе НТВ «Намедни» 26 января 2003 г. Комментируя результаты собственного сравнения изображения Добби с обликом российского Президента, он сказал: «в авторском праве существует такое понятие, как „сходный до степени смешения"». Ничего, кроме недоумения, оно, на наш взгляд, не вызывает. Bo-первых, «такого понятия» в авторском праве не существует; оно есть в законодательстве о товарных знаках, знаках обслуживания, торговых марках и фирменных наименованиях, которое, обыкновенно относят к патентному праву. Во-вторых, непонятно, при чем здесь вообще авторское право; расположение ст. 514 ГК РСФСР18, охраняющей интересы граждан, изображенных в произведениях изобразительного искусства, в главе об авторском праве, само по себе еще не говорит о том, что в ней трактуется об институте именно авторского права19. Наконец, в-третьих, из высказывания г-на Астахова следует заключить, что Добби представляется ему настолько похожим на В. В. Путина («до степени смешения»), что он их . . . путает! Надеемся, что никто другой пока с такой проблемой не столкнулся.

Если признать, что внешний облик домовика Добби соответствует внешнему облику определенного, реально существующего, и, к тому же, широко известного гражданина, то могла бы идти речь о действиях авторов фильма, нарушающих личное право этого гражданина на собственное изображение. Отдельные вопросы, связанные с содержанием этого права, урегулированы, как уже отмечалось, в ст. 514 ГК РСФСР. Согласно указанной норме гражданин, который изображен в произведении изобразительного искусства, имеет юридически защищенные возможности определять судьбу и порядок использования этого произведения посредством его опубликования, воспроизведения и распространения. Несомненно, что в субъективное право гражданина на собственное изображение должны быть включены также и правомочия изготовления собственного изображения, предоставления такой возможности третьим лицам, использования изображения, запрещения его использования третьими лицами в коммерческих, либо противоправных целях, а также запрещения искажать собственное изображение.

Поскольку запечатление индивидуального облика физического лица возможно не только в произведениях изобразительного искусства, но и в произведениях скульптуры, лепки, графики, фото- и кинематографии, голограммах, записях в памяти ЭВМ, а также в произведениях исполнительского искусства (пародиях), представляется возможным распро-

странить нормы ст. 514 ГК РСФСР аналогическим образом и на перечисленные случаи. Сюда же относятся случаи изготовления восковых фигур, манекенов, а также кукол и иных игрушек (например, матрешек), изображающих гражданина20. Наконец, изображение индивидуального облика гражданина может быть предметом передачи в эфир, по кабелю или средствам телекоммуникационной связи. Не исключено, что в будущем появятся и иные (новые) способы копирования и воспроизведения индивидуального облика физических лиц и его отдельных элементов, результаты которого также должны быть отнесены к числу изображений гражданина и стать объектом права на изображение. Однако, применение ст. 514 ГК РСФСР ко всем перечисленным случаям может быть осуществлено судом только по аналогии. Всякий ли суд пойдет на такое применение — большой вопрос.

Нужно учитывать и следующее. Гражданско-правовая охрана .изображения гражданина преследует определенную цель. Физическое лицо должно иметь возможность осуществлять общественно-полезную деятельность не боясь, что его с кем-нибудь перепутают, присвоив его заслуги другому лицу или, напротив, приписав ему чужие недостатки. Точно также оно должно быть уверено, что никто не сможет без его санкции «зарабатывать» на его облике или изображении. Следовательно, в тех случаях, когда подражание чужому индивидуальному облику

(1) осуществляется в условиях, не позволяющих другим лицам перепутать подражателя с оригиналом, (2) не наносит вреда правообладателю и (3) не приводит к обогащению подражателя, использование чужого облика и изображения является законным. Таким образом, даже если суд применит ст. 514 ГК РСФСР к создавшейся ситуации, далеко не факт, что у него будут основания к тому, чтобы обязать ответчика к прекращению использования изображения Добби в фильме. Истцу нужно будет доказать, что нарушение его субъективного права на собственное изображение либо причинило ему убытки, либо нанесло моральный вред, либо привело к неосновательному обогащению ответчика. К возможности подобных последствий, тем более — их доказывания, мы относимся весьма скептически.

Наконец, все приведенные здесь рассуждения актуальны исключительно для российских ответчиков (например, организаторов проката одиозной картины). Что же касается «создателей киноленты», то таковые, как известно, находятся за пределами Российской Федерации, где ст. 514 ГК РСФСР, разумеется, не действует. Значит, нужно выяснить, предусматривает ли законодательство Великобритании и США охрану такого личного неимущественного права, как право гражданина (причем — иностранного гражданина) на собственное изображение, а если да — то при к-аких условиях такая охрана предоставляется и в чем выражается. Имея в виду отсутствие каких-либо международных разработок в этой области юриспруденции можно с достаточно высокой степенью вероятности предположить, что попытки защиты подобного права за рубежом успехом не увенчаются.

1.4. «Суд отказал бывшим заложникам... » (о компенсации морального вреда)

Широкий общественный резонанс получило известие о том, что «Тверской суд Москвы отказал в удовлетворении исков трех пострадавших в результате теракта на Дубровке к столичному правительству» («Известия». 2003, 23 января). Разделяя скорбь по невинно убиенным, соболезнуя и сострадая их родным и близким, мы не должны, однако, утратить бесстрастия и объективности гражданско-правового мышления и попытаться выяснить, насколько правомерно поступил суд.

Как известно, «отказные» иски имели своим предметом компенсацию морального вреда, причиненного гибелью заложников их родным и близким (они в данном случае и выступили истцами), а также — морального вреда, понесенного самими бывшими заложниками при их нахождении в плену у террористов. Основанием для предъявления обоих типов исков стала норма п. 1 ст. 17 Федерального закона от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом», где постановлено, что «возмещение вреда, причиненного в результате террористической акции, производится за счет средств бюджета субъекта РФ, на территории которого совершена эта террористическая акция, с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда в порядке, установленном гражданскопроцессуальным законодательством». Захват, как известно, произошел в Москве; вот почему «козлом отпущения» попытались сделать именно город Москву — субъект федерации. Если же подобные иски захотят вчинить иностранные граждане, то им придется иметь дело с Российской Федерацией в целом: согласно п. 3 той же статьи «возмещение вреда, причиненного иностранным гражданам в ре зультате террористической акции, совершенной на территории РФ, производится за счет средств федерального бюджета с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда».

Прежде всего, обращает на себя внимание, что подобные нормы идут вразрез с общим принципом гражданского права, согласно которому ответственность за последствия противоправных действий несет лицо, совершившее эти действия — лицо, причинившее вред (п. 1 ст. 1064 ГК). Однако, абз. 2 п. 1 указанной статьи Кодекса допускает возможность возложения обязанности по возмещению вреда на лицо, не являющееся его причинителем; такое возложение может быть сделано законом или договором. Таким образом, рассматриваемые нормы ст. 17

Закона о борьбе с терроризмом соответствуют нормам ГК и, стало быть, подлежат применению21 (см. абз. 2 п. 2 ст. З ГК).

О чем говорится в анализируемых нормах Закона? О возмещении вреда. Возмещением называются действия, направленные на замену утраченного (израсходованного, недостающего, потерянного) имущества и выражающиеся в передаче (предоставлении) потерпевшему имущества того же рода, качества и стоимости (натуральное возмещение), либо в уплате денежной суммы в размере, соответствующем стоимости утраченного имущества (денежное возмещение) (см. ст. 393, 1082 ГК). Предметом возмещения являются убытки — вред (ущерб),

который может быть выражен в деньгах (ст. 15, 393, 1064). Предметом возмещения может быть

только имущественный вред.

Иски же были предъявлены отнюдь не о возмещении имущественного, а о компенсации морального вреда. О различии возмещения и компенсации говорится, в частности, в абз. 3 п. 1 ст. 1064 ГК. Компенсацией называются действия, имеющие целью уравновесить имущественную, либо неимущественную потерю (утрату, умаление) посредством уплаты потерпевшему денег в такой сумме или передачи (предоставления) ему какого-либо иного имущества такого рода, качества и стоимости, которые позволят потерпевшему пренебречь понесенной, потерей22. Предметом компенсации может быть вред (ущерб), но не убытки; причем, компенсации подлежит не только имущественный, но и неимущественный вред.

Сравнивая возмещение с компенсацией нельзя не заметить принципиального различия их функций. Возмещение возвращает потерпевшего в первоначальное положение, а компенсация — отвлекает его от переживаний, связанных с утратой. Положительные эмоций и имущественная выгода компенсации не устраняют, а лишь уравновешивают отрицательные эмоции и имущественную невыгоду потери. Очевидно, таким образом, что анализируемые нормы Закона о

борьбе с терроризмом просто не распространяются на предъявленные иски:они говорят только о возмещении имущественного вреда, но нс. о компенсации морального. Моральный вред,

причиненный террористическими актами, компенсируется по общим правилам — лицами, причинившими его, т. е. террористами.

К сожаленью, смерть большинства из террористов, задержание и далеко не'блестящее имущественное положение оставшихся в живых, наконец, практическая невозможность исполнения судебных актов о взыскании с них, делает предъявление исков к террористам занятием бесполезным. Не исключено, что именно благодаря этому обстоятельству и возникло стремление потерпевших и их адвоката прочитать ст. 17 Закона о борьбе с терроризмом расширительно, представив дело так, будто бы она распространяется не только на имущественный, но и моральный вред. Увы, к сожаленью для пострадавших, это не так; моральный вред, который стал следствием именно террористического акта, безусловно, потерпевшим никто не компенсирует. Это надо принять и с этим надо смириться.

Но на ситуацию следовало бы взглянуть и с несколько иной точки зрения. А всякий ли моральный вред был причинен именно самим террористическим актом! Открывая наши рассуждения по настоящему вопросу мы подчеркнули, что часть исков предъявлена родственниками и близкими погибших заложников. Весь вопрос в том, от чего они погибли: убили ли их террористы, или их смерть стала следствием «газовой атаки», примененной при штурме? В последнем случае налицо все основания возложить ответственность за гибель заложников, — причем, как в части морального, так и имущественного вреда, — на Российскую Федерацию в лице федеральных органов исполнительной власти23. Ведь именно ее должностные лица отдали распоряжение об использовании газа; они должны были знать (не могли не знать) о возможных последствиях его применения, в частности — о том, что вдыхание этого газа может повлечь отравление и даже смерть; отдав распоряжение, несмотря на эти знания, должностные лица, тем самым, сознательно допускали возможность наступления вредоносных последствий не только для правонарушителей (террористов), но и для ни в чем не виноватых законопослушных граждан (т. е. имело место виновное, и, более того, умышленное, причинение вреда). Налицо основания для применения в части возмещения имущественного вреда — ст. 1069, в части компенсации морального — ст. 151 и 1099 ГК24.

Итак, физические и нравственные страдания, причиненные отравлением и (или) смертью заложников, последовавшими в результате применения федеральными войсками при штурме отравляющего вещества (газа), а в более широком плане — в результате вообще всей проведенной контр террористической операции, — несомненно, должны быть компенсированы Российской Федерацией из средств федерального бюджета.

В качестве возражения можно услышать, что мировая практика подобных операций почти не обходится без жертв; что операция по освобождению «заложников «Норд-Оста» в сравнении с многими другими подобными мероприятиями вообще может быть названа относительно успешной; что, наконец, применение газа явилось результатом крайней необходи мости (ст. 10Q7 ГК). Все это так. Но! Борьба с терроризмом должна сводиться к борьбе с террористами и их организациями, но никак не с невинными законопослушными гражданами. Понятно, что у всякого общественно-полезного мероприятия (тем более — такого опасного и сложного, как контртеррористическая операция) имеются вредные издержки, на которые приходится идти, чтобы мероприятие принесло успех. Но )то не значит, что данные издержки должны оставаться без компенсации. Статья 1067 ГК устанавливает, что вред, хотя бы и причиненный в состоянии крайней необходимости, все-таки, по общему правилу, подлежит возмещению25; на фоне ст. 1099 и 1100 ГК мы полагали бы возможным прибегнуть к се аналогическому распространению и на случаи компенсации морального вреда.

1.5. Космическая свадьба (о возможности заключения брака между отсутствующими)

В августе 2003 г. мир облетело сообщение о «первом и, скорее всего, последнем в истории космическом бракосочетании».