Belov_V_A_Zanimatelnaya_tsivilistika_Vypusk_1

«Мужчина, посмотрите два рубля!». Покупа тели в долгу, разумеется, не остаются52. Что же такое сдача с точки зрения гражданского права? Обязан ли продавец изыскивать сдачу или вправе требовать от потребителя оплаты «без сдачи»? Чью «головную боль» она собою представляет? Как известно, договор розничной купли-продажи считаегся заключенным, по общему правилу, с момента оплаты покупателем товара (ст. 493 ГК). Стало быть, все то, что происходит до этого момента, представляет собой преддоговорпый процесс. Покупатель, требуя от представителя продавца (кассира53) принятия денег и выдачи чека на индивидуальнoопределенный (или индивидуализируемый) товар, требует, тем самым, заключения с ним договора розничной купли-продажи, который, как известно, признается публичным договором (см. п. 1 ст. 426, п. 2 ст. 492 ГК; см. о чертах публичного договора также выше, в предшествующем вопросе). В лице кассира, отказывающегося от принятия предложенных в платеж денег (в достаточной, разумеется, для оплаты выбранного товара, сумме) мы имеем, с

точки зрения юридической, розничную торговую организацию, отказывающую гражданину в заключении с ним публичного договора54. А отказ в заключении публичного договора, как известно, не допуска ется (п. 3 ст. 426). Следовательно, бремя изыскания сдаче лежит на розничной торговой организации (продавце). Заботиться о том, чтобы заплатить «без сдачи» покупатель не обязан.

Но не имеет ли здесь места исключение из общего правила? А именно: нельзя ли отсутствие в кассе продавца «мелких денег» квалифицировать как объективное отсутствие возможности заключения публичного договора (п. 3 ст. 426)? Как было в предыдущем вопросе: если все билеты на поезд (в самолет, на теплоход и т. п.) проданы — то возможность дальнейшего заключения договоров отпадает и несмотря на то, что речь идет о договорах публичных, от их заключения можно отказываться. Увы (для продавцов) и ах; в данном вопросе подобные рассуждения неприменимы. Отсутствие мест в транспорте означает невозможность оказания услуг по перевозке; отсутствие определенного рода товара в магазине— невозможность продажи этого товара. Но отсутствие денег в кассе не означает невозможности продажи товаров: отобранные покупателем товары наличествуют и их магазин не может не продать. Не нужно путать невозможность продажи товаров с невозможностью принять деньги: первая позволяет отказаться от заключения договора, вторая — нет. Вообще о невозможности принять деньги рассуждать бессмысленно—деньги, выраженные в российской национальной денежной единице (рублях), как известно, обязательны к приему любыми резидентами России, на всей ее территории во вce

платежи по нарицательной стоимости (ст. 30 Федерального закона от 10 июля 2002 г. № 86-ФЗ «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)»).

К слову сказать, упомянутые ранее п. 38 Примерных правил работы предприятий розничной торговли, утвержденные Письмом Роскомторга от 17 марта 1994 г. № 1-314/32-9 запрещает предлагать покупателю вместо сдачи денег какие-либо товары или требовать от него самому разменивать деньги. Пусть данный документ не является обязательным для применения; пусть распространяется только на магазины системы розничной торговли и не касается других организаций — пусть! Главное не это. Главное, что к выводу, идентичному нашему, в свое время пришли разработчики указанных Правил, заподозрить которых в стремлении создать режим «наибольшего благоприятствования» покупателям нет никаких оснований. Вывод этот закономерен и базируется на одном из ключевых понятий договорного права — понятии публичного договора.

Обращаясь к вопросу о пределах распространения данного вывода мы должны указать следующее. Во-первых, по общему правилу, бремя изыскания сдачи лежит на коммерческой организации (индивидуальном предпринимателе), обязанной (обязанном) к заключению публичного договора. Значит, о сдаче должны заботиться не только магазины розничной торговой сети, но и различного рода «коммерческие палатки», производители и заготовители сельскохозяйственной продукции, выставляющие ее на рынках, предприятия и организации бытового обслуживания, ну и, естественно, транспортные организации. И во-вторых, в ситуации, когда оплата товара составляет не условие заключения договора, а исполнение покупателем обязательства, вытекающего из договора, который уже заключен, отказ в принятии платежа по мотиву «отсутствия сдачи» также следует считать незаконным, ибо он квалифицируется как кредиторская

просрочка продавца со всеми последствиями, предусмотренными ст. 406 ГК.

И два слова о юридической природе сдачи. Денежная сдача представляет собой возврат неосновательно полученной суммы, (см. главу 60 ГК). Теоретически можно представить себе ситуацию, когда покупатель соглашается «обождать» с получением сдачи. Но в таком случае нужно помнить, что если это «ожидание» продлится более одного дня, то на сумму несданной сдачи, как и на сумму всякого вообще неосновательного денежного обогащения, подлежат начислению проценты (см. п. 2 ст. 1107 и ст. 395 ГК). Сдача товарами спичками, бульонными кубиками, конфетами и т. п. (что поделаешь, иногда такое все-таки происходит) — в действительности, конечно же, никакая не сдача, а продажа товаров, навязанная покупателю. Разумеется, запрещение такого рода действий можно обосновать не только на пресловутых Примерных правилах, но и на нормах законодательства, в частно-сти — п. 2 ст. 16 Закона РФ «О защите прав потребителей»55.

2.5. «На чаишко бывшему регенту!» (юридическая природа чаевых)

Понятие чаевых чрезвычайно широкое. Обыкновенно под ними разумеется денежная сумма, добровольно уплачиваемая постояльцем гостиницы, клиентом ресторана и т.п., за оказанные ему услуги, сверх стоимости последних (сверх счета), но не организации, а непосредственно физическому лицу — ее работнику, — который эти услуги оказал. Именно такое понимание чаевых содержится в п. 1 ст. 6 Конвенции Международной Организации Труда № 172 об условиях труда в гостиницах, ресторанах и аналогичных заведениях56; п. 2 указанной статьи работодатели обязываются к выплате заработной платы своим работникам независимо от того, получают ли они чаевые и если да — то насколько регулярно и как много. В смысле трудового права чаевые никак не могут быть единственным источником дохода гражданина: он не может жить только на чаевые. Некоторым категориям работникам получать чаевые в указанном смысле и вовсе запрещено (см., например, п. 8.9 Инструкции проводнику пассажирского вагона, утвержденной Приказом МПС РФ от 5 ноября 1998 г. №ЦЛ-61457).

Но под чаевыми могут пониматься и иные суммы. Так, в ряде обслуживающих организаций существует практика требования чаевых в определенном размере (обыкновенно — до 10% суммы счета58) в пользу самой организации (часть из сформированного таким образом фонда потом распределяется между ее работниками). Уплата таких чаевых является обязанностью клиента. Другую крайность представляют «чаевые», уплачиваемые в качестве знака или залога доброго расположения (гоголевский городничий, помнится, именно так платил Осипу «на чай и сверх того на баранки»), а порою и взятки; иногда же этим словом, употребляемым с оттенком пренебрежительным, обозначается подобие милостыни, пожертвования (именно их пытается выклянчить с Берлиоза булгаковский Коровьев). Все эти многочисленные отклонения в ту и другую сторону от общераспространенного понятия чаевых — добровольной платы за личные услуги — в настоящей статье не рассматриваются.

Соответствует ли определение чаевых как платы за личные услуги (оно, как мы помним, предложено в цитированной выше Конвенции МОТ), действительности? Увы, судя по всему его составители имели в виду лишь образное выражение сути чаевых, но не характеристику их юридической природы. В самом деле, если эта плата за оказанные (по возмездному договору) услуги, то как же она может быть добровольной! Оплата услуг, оказанных по возмездному договору, составляет содержание обязательства заказчика, а обязательство, как известно, подл ежит, исполнению. Односторонний отказ от исполнения обязательства или одностороннее изменение его условий не допускаются (ст. 310 ГК). Добровольный характер внесения чаевых начисто уничтожает самую возможность их квалификации как платы за услуги.

Есть и другие причины, препятствующие подобной квалификации. Размер платы за услуги определяется соглашением сторон; размер чаевых — односторонним усмотрением клиента. Причем, определение размера чаевых происходит вовсе не в процессе заключения договора возмездного оказания услуг, а лишь после его исполнения. Хороши услуги, плата за; которые то ли будет внесена, то ли нет; а если и будет — то в каком размере — непонятно! И потом: разве клиент заключает договор с официантом или кельнером? Конечно нет — с рестораном,

гостиницей и т. п., словом — с организацией. Платой за услуги организации является плата по выставленному ею счету; чаевые же платятся сверх счета и не организации действующей в лице своих работников, а самим работникам, хотя бы и оказывающим услуги от имени организации.

Итак, чаевые — это не плата за услуги организации и не плата за услуги ее работнику. Что же остается? Следующий по своей очевидности вариант — квалификация уплаты чаевых как заключения (а, заодно, и исполнения) договора дарения. Действительно, перед нами, с одной стороны, акт свободной воли дарителя (клиента), с другой — волеизъявление одаряемого в виде принятия чаевых. И все-таки, это не дарение. Дарение, как известно, сделка безвозмездная (в имущественном плане), в то время, как чаевые вручаются челове ку, действиями которого организация оказывала возмездные услуги, т. е. совершала имущественное предоставление. Конечно, может случиться и так, что клиент уплачивает чаевые под влиянием личной симпатии, например, к официанту, которой он успел проникнуться за время пользования услугами ресторана, или из стремления прослыть богатым и щедрым человеком, т. е. исключительно из неимущественных соображений. Но все же так бывает нечасто: обыкновенно чаевые вручаются таким клиентом, который остался доволен качеством обслуживания, т. е. оказанной услугой (имущественным предоставлением). Итак, не дарение. Какие могут быть еще варианты?

Добровольность предложения чаевых и односторонность в определении их суммы свидетельствуют о том, что действия но уплате чаевых вовсе выходят за рамки правоотношений. Правоотношения, в содержание которого входила бы обязанность уплаты чаевых, существовать не может, что называется, по определению. Целью их уплаты является, как нам кажется, поощрение физического лица — работника организации обслуживания. Поощрение — действие добровольное, одностороннее, и, вместе с тем, признаваемое правом за достаточное основание для перехода абсолютного права на имущество, составляющее предмет поощрения, от одного лица (поощряющего) к другому (поощряемому); истребовать обратно выданное поощрение как предоставленное неосновательно, невозможно. Уплата чаевых, таким образом, — это односторонняя сделка, направленная на передачу чаевых (как правило — денежной суммы) одним лицом в собственность другому с целью поощрения последнего за оказанные им высококачественные услуги и стимулирования к дальнейшему оказанию подобных услуг. Несмотря на свою неизвестность гражданскому законодательству, совершение этой сделки широко практикуется, а сама она вполне адекватно вписывается в число распорядительных сделок.

2.6. «Под присмотром взрослых... » (обязательство по безвозмездному оказанию услуг)

На этот вопрос нас натолкнул Интернет-форум на сайте 7ya.ru на тему «Не ходите в „Мир Детства!!!». Коротко говоря, суть проблемы состояла в следующем: пришедшие в магазин «Мир Детства» родители оставили малыша «под присмотром взрослых» — сотрудников магазина, специально выделенных для развлечения детей — на огороженной игровой площадке, а сами, удостоверившись, что ребенку там нравится и он с удовольствием играет, отправились перекусить в кафе, находящееся в том же магазине. Сделав заказ, мама, на всякий случай решила пойти проведать ребенка. Ребенок пропал. К счастью, все обошлось — разыскать беглеца удалось довольно быстро. И тем не менее, в рамках форума завязался спор: виноват ли «МД», сотрудница которого не усмотрела за малышом? Входит ли такой присмотр в ее обязанности и если да, то из какого юридического факта эти обязанности возникают?59 Этот случай натолкнул нас на размышления по нескольким юридическим вопросам гораздо более глобального характера.

На сайте Торгово-развлекательного центра «Мир Детства»60 мы наткнулись на следующее объявление:

«Центр „Мир детства" — это фирменный магазин с игровой площадкой и кафе „Дом оранжевой коровы". Пока Вы делаете покупки, ребенок может занять себя делом: порисовать мелками на мольберте, собрать конструктор, почитать книжку с веселыми картинками. А может — покачаться на качалках и посмотреть мультфильмы на игровой площад ке в салоне магазина под присмотром взрослых» (выделено мной. — В. Б.). Несомненно, перед нами — предложение, адресованное неопределенному кругу лиц, о готовности компании «МД» оказать бесплатные

услуги любым посетителям своего магазина по присмотру за их малолетними детьми, — публичная оферта61. Помещение ребенка под пресловутый «присмотр» — ее акцепт; публичная оферта акцепт = договор безвозмездного оказания услуг по присмотру за ребенком. Если сотрудница, осуществляющая присмотр за детьми, понимает, что количество детей на площадке уже превышает допустимую норму, она, разумеется, вправе отказаться впускать туда других детей, т. е. отказать в заключении публичного договора по п. 3 ст. 426 ГК. Если такого отказа или иной оговорки не последовало — договор заключен, а значит, обязательства «МД» по присмотру за малышами, пущенными на площадку, возникли. Как и все иные обязательства таковые надо исполнять, а за их нарушение нести гражданско-правовую ответственность.

И вот тут-то мы сталкиваемся с проблемами. Присмотр за ребенком — это услуга, причем — личная и, к тому же, неимущественного содержания. Не имеется в рассматриваемом случае и имущественного эквивалента этой услуги. Отсюда первая проблема: а могут ли существовать

обязательства с исключительно неимущественным содержанием?

Обращает на себя внимание, что ГК не знает такой категории (вида) обязательств. Более того, регулируя договор об оказании услуг (глава 39) Кодекс подчеркивает, что ее нормы касаются исключительно случаев возмездного оказания услуг. Но это не мешает ГК урегулировать отдельные случаи (отдельные обязательства) по оказанию услуг безвозмездных, наиболее известные из которых — безвозмездное хранение и безвозмездное исполнение поручений.

Несомненно, что к числу бесплатных услуг, распространенных в современной российской жизни, относятся также услуги по юридической помощи отдельным категориям граждан,

медицинские и образовательные. Можно ли из этих отдельных случаев сконструировать родовое

понятие обязательства по безвозмездному оказанию услуг!

Большинство ученых относятся к такому понятию резко отрицательно. Одно дело — требование и обязанность по безвозмездной передаче имущества — субстанции, пространственно определенной (ограниченной) и существующей независимо от лица — своего собственника. И совсем иное — требовать безвозмездного оказания личных услуг — действий, которые неотделимы от исполнителя и ценны самим процессом своего совершения. В требовании о совершении таких действий заказчик может зайти так далеко, что их содержание выйдет за пределы его договоренности с исполнителем и превратится в господство заказчика над личностью исполнителя. «Санкции, направленные на принуждение должника исполнить такое обязательство, явились бы серьезным ограничением его свободы, не оправданным достаточно вескими основаниями» — пишет М.М. Агарков62. Полагающееся исполнителю вознаграждение за оказанные услуги было бы теми самыми «вескими основаниями», о которых говорит ученый, но если исполнителю ничего не причитается, то таких оснований нет; нет, следовательно, причины для признания факта су ществования обязательств по безвозмездному оказанию услуг как вида обязательств.

Тем не менее, законодательное признание отдельных случаев существования обязательств такого вида (см. выше) наводит на мысль: в этих отдельных случаях основания, достаточные для ограничения свободы должника, все-таки, существуют, несмотря на безвозмездный характер обязательств. Что это за основания? Что общего между перечисленными выше случаями обязательств безвозмездного оказания услуг? Безвозмездные юридические, медицинские и образовательные услуги гражданам, ясное дело, охраняются из соображения публичных интересов. Но безвозмездное поручение и безвозмездное хранение? Попробуем присмотримся к этим сделкам и возникающим из них обязательствам повнимательнее. Зададимся следующими вопросами.

Кто и чьи поручения безвозмездно принимает к исполнению? Кто и у кого принимает имущество для безвозмездного хранения? Очевидно, ответ на первый вопрос должен быть таким: одно лицо принимает к исполнению безвозмездное поручение другого только в том случае, когда проникнуто к последнему безусловным доверием и, в силу каких-то, хотя бы и личных неимущественных соображений^ готово содействовать ему в реализации его интересов и, по сути, таким образом его облагодетельствовать. Безвозмездное же хранение встречается, главным образом, либо в отношениях между гражданами, либо как операция, носящая вспомогательный характер по отношению к иному (основному) виду деятельности. В первом

случае основание хранения коренится опять в личных неимущественных отношениях граждан

— хранителя и поклажедателя, — во втором — в основной деятельности, которая дополняется хранением. Так, служебный гардероб учреждения принимает на хранение вещи лиц, являющихся в организацию по надобностям службы, гардероб зрелищного учреждения хранит вещи лиц, имеющих право воспользовать ся его услугами; в камерах хранения супермаркетов

отношений; гостиницы хранят вещи своих постояльцев и т. п. Достаточным основанием к возложению на лицо обязанностей по хранению является его интерес в том, чтобы возможно более широкий круг лиц пользовался результатами его основной деятельности.

Итак — (1) публичные интересы, (2) личные неимущественные соображения и (3) стремление привлечь внимание клиентов к основной деятельности — вот те три мотива, которые законодатель видит достаточным основанием для возложения на лицо обязательств по безвозмездному оказанию личных услуг. Возвращаясь к примеру с «Миром Детства» мы без труда установим, что он относится к последнему разряду случаев: « .. . Пока Вы делаете покупки, ребенок может занять себя делом ... на игровой площадке ... под присмотром взрослых». Присмотр воспитателей за детьми организован здесь, следовательно, для того, чтобы создать большее удобство родителям, пришедшим сделать покупки — воспользоваться основной деятельностью магазина. Налицо достаточно веские основание для признания «МД» обязанным к безвозмездному оказанию услуг по присмотру за детьми, оставленными на игровой площадке, а значит — и для возложения на него ответственности за нарушение этого обязательства63.

И здесь мы подходим ко второй проблеме: о какой ответственности может идти речь? Не дай Бог, ребенок, оставшийся без обещанного присмотра, бегая по магазину, покалечил ся, или вовсе пропал — что тогда? Опираясь на нормы ГК о безвозмездных договорах можно сделать однозначный вывод: законная ответственность за нарушение обязательства по безвозмездному оказанию услуг может выражаться, во-первых, в возмещении убытков, но в размере только лишь реального ущерба (упущенная выгода возмещению не подлежит), и, во-вторых — в компенсации морального вреда, причиненного как самому ребенку, так и его родителям. В чем выражается реальный ущерб в случае поврежденъя здоровья ребенка — ясно (см. ст. 1087 ГК64), а в случае его гибели или пропажи? Наверное, можно было бы допустить иск о возмещении всех тех расходов, которые были произведены родителями в целях его появления на свет, содержания и воспитания65 и, может быть далее — тех расходов, которые родители понесут для того, чтобы завести другого ребенка. Однако, перспектива удовлетворения подобных исков в современных условиях представляется весьма туманной.

2.7. Жалоба или иск? (где управа на руководителей хозяйственных обществ)

Ситуация: акционерное общество66 совершает сделку. Обычную, не относящуюся ни к числу крупных, ни к числу сделок с заинтересованностью, не представляющую собою ничего особенного, вообще — не выходящую за рамки уставной хозяйственной деятельности. Документ о сделке подписал генеральный директор общества. Или: акционерное общество, действующее в лице своего Совета директоров, утверждает какой-нибудь корпоративный стандарт. Или (силами ревизионной комиссии) проводит проверку собственной деятельности за истекший финансовый год, оформляя результат актом проверки. Казалось бы, что тут необычного, все, вроде бы, в порядке вещей. Но вот находится один или несколько акционеров, которым совершенные акты, скажем так, не по нутру67 — могут ли они каким-либо образом бороться с перечисленными актами?

Несомненно, что акционеры состоят в корпоративных (акционерных) правоотношениях с

акционерным обществом, акциями которого владеют. Значит, противником акционеров, пострадавшим от нарушения их акционерных прав, должно быть само акционерное общество. Средством защиты нарушенных акционерных, как, впрочем, и любых других субъективных гражданских прав, является иск — обращенное к суду требование о защите нарушенного права, в частности — о применении к нарушителю мер гражданско-правовой ответственности,

восстановлении положения, существовавшего до нарушения права, признании недействительной сделки и т. д. (см. ст. 12 ГК). Соображения, казалось бы, если и не очевидные, то совершенно несложные, элементарные. Тем не менее, практика демонстрирует нам и принципиально иные попытки защиты прав акционеров, в частности — посредством обжалования действий и решений руководителей, членов Совета директоров, коллегиальных исполнительных органов, ревизионной комиссии и, наконец, решений общего собрания акционеров и даже ... действия самого акционерного общества. Причины, которые подталкивают акционеров к использованию таких вот нетрадиционных для цивилистики средств, весьма разнообразны — начиная с укоренившегося с советских времен стереотипного отношения к руководству организаций как к должностным лицам, и кончая заведомо недобросовестными попытками обойти применение гражданского и гражданского процессуального законов, которое в том или ином конкретном случае не обещает большой результативности. Законна ли подобная практика?

Частью 2 ст. 46 Конституции России предусмотрено, что «решения и действия (или бездействие) (1) органов государственной власти, (2) органов местного самоуправления, (3) общественных объединений и (4) должностных лиц могут быть обжалованы в суд». О возможности обжалования действий хозяйственных обществ речи точно нет; а стало быть, практика

обжалования (не искового оспаривания, а именно обжалования) действий самих хозяйствующих субъектов совершенно определенно должна быть оставлена, как являющаяся неконституционной. Тем не менее, цитированная норма Конституции оставляет открытым вопрос: кто понимается под словосочетанием «должностные лица»: имеются ли им в виду только лица, занимающие должности в государственных органах, органах местного самоуправления и общественных организациях, или также и должностные лица хозяйственных обществ! Обратившись к специальному законодательству легко установить, что в хозяйственных, в том числе акционерных обществ никаких «должностных лиц» просто не бывает, ибо ни ГК, ни Акционерный закон68, ни Закон об обществах с ограниченной ответственностью69, не знают такого понятия.

Нормы по интересующему нас вопросу содержатся также в ГПК РФ70 (гл. 25). В части круга субъектов, чьи действия могут быть предметом обжалования, они значительно уже, чем норма Конституции71, и потому сделанный выше вывод только подтверждают. Нам интересны также ст. 254 (цит. в сноске — см.) и ст. 255: первая говорит о том, что процедура обжалования применима только к действиям таких органов и должностных лиц, которые находятся в административной иерархии с другими органами и должностными лицами; вторая — уточняют понятие действий, подлежащих обжалованию. К их числу действия, которыми нарушены права или свободы гражданина, либо созданы препятствия осу-ществлению гражданином его прав и свобод, либо на гражданина незаконно возложена какая-либо обязанность или он незаконно привлечен к ответственности. Совершенно очевидно, что ни органы, ни «должностные лица» хозяйственных; обществ, не являются теми лицами, на которых распространяется «право обжалования», как и их акты и действия не входят в число тех, которые могут быть предметом обжалования.

Однако, до настоящего времени сохраняет свое действие и Закон РФ от 27 апреля 1993 г. № 4866-1 «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свобо ды граждан»72. Статья 1 указанного Закона предусматривает, что «Каждый гражданин вправе обратиться с жалобой в суд, осли считает, что неправомерными действиями (решениями) (1) государственных органов, (2) органов местного самоуправления, (3) учреждений, (4) предприятий и (5) их объединений, (6) общественных объединений или (7) должностных лиц, (8) государственных служащих, нарушены его права и свободы». Часть 2 ст. 2 этого же Закона позволяет гражданину обжаловать также и бездействие указанных органов73, предприятий, объединений, должностных лиц и государственных служащих. Общим условием обжалования как действия, так и бездействия является наступление любого из перечисленных выше (в цитированных нормах ГПК и в ч. 1 ст. 2 Закона) последствий. В сравнении с Конституцией Законом расширен субъектный предел распространения права обжалования: оно касается также предприятий и их объединений. Означает ли это, что на основании норм этого Закона сегодня можно обжаловать действия и решения юридических лиц, их органов и руководства?

В момент принятия данного Закона (27 апреля 1993 г.) под предприятием понимался «...самостоятельный хозяйствующий субъект, созданный ... для производства продукции, выполнения работ и оказания услуг в целях удовлетворения об щественных потребностей и получения прибыли» (п. 1 ст. 4 Закона РСФСР от 25 декабря 1990 г. № 445-1 «О предприятиях и предпринимательской деятельности»74). Видно, что понятие «предприятие» не было синонимом понятия «юридическое лицо» и, более того, вовсе не было гражданско-правовым понятием.

Значит, действия организации как предпри-ш ятия — это действия административнохозяйственного плана действия организации как юридического лица — это действия частного лица. Жалоба в суд — средство противодействия незаконным действиям публичного характера. Средство же судебной защиты от незаконных действий частного лица называется иском. Публичные действия могут быть предметом судебного обжалования, частные — нет. Иначе бы в Законе написали о действиях не предприятий, а юридичесъ лиц — такая категория в действовавшем в то время законодательстве тоже существовала (в ГК РСФСР). Указания же на юридические лица в Законе, еще раз это подчеркиваем, нет.

Обратившись к действующему Гражданскому кодексу, мы узнаем (ст. 12), что арсенал правовых средств, используемъ для защиты гражданских прав, является исчерпывающг и ограничивается перечнем лишь таких способов, которые, прямо предусмотрены законом. Термин же «предприятие» используется в ГК в совершенно ином значении, а именно —для обозначения имущественных комплексов (ст. 132) и одной из организационно-правовых форм юридических лиц — государственных и муниципальных предприятий (§ 4 главы 4). Однако, даже они сегодня

практически никогда не совершают каких-либо административных действий распорядительного характера в отношении граждан, за исключением действий в области трудовых отношений и отношений социального обеспечения. Эти и только эти действия и могут быть предметом судебного обжалования в соответствии с Закона 27 апреля 1993 г.

Возможности оке судебного обжалования действий генеральных директоров хозяйственных обществ, членов их Правлений, Советов директоров, ревизионных комиссий, счетных комиссий и т.п., тем более — действий самих перечисленных органов, действующим законодательством, следовательно, не предусмотрено.

К сожаленью, изложенные здесь результаты толкования законодательства не соответствуют выводам, к которым в свое время пришел Пленум Верховного Суда РФ (см. постановление от 21 декабря 1993 г. К» 10 «О рассмотрении судами жалоб на неправомерные действия, нарушающие права и свободы граждан»75). В п. 5 данного Постановления указано, что «в судебном порядке ... могут быть обжалованы действия всех лиц, которые постоянно или временно занимают в государственных органах, органах местного самоуправления, на предприятиях, в учреждениях, организациях, независимо от формы собственности, в кооперативных, общественных организациях, объединениях должности, связанные с выполнением организационно-распорядительных или административно-хозяйственных обязанностей либо исполняющие такие обязанности по специальному полномочию». В принципе правильно, если уточнить, что и предметом обжалования могут быть только такие действия перечисленных лиц, которые направлены на реализацию ими своей компетенции, т. е. организационнораспорядительные или административно-хозяйственные действия. Но такого уточнения Пленум увы, не сделал. А в последнем абзаце п. 6 написал и вовсе нечто несуразное: «В том числе могут быть обжалованы в суд решения общих собраний общественных организаций и объединений, жилищно-строительных кооперативов, акционерных обществ, профсоюзных организаций и т. п., а также их органов управления и должностных лиц». В действительности же о возможности обжалования решений органов хо зяйственных обществ как об общем правиле действующее законодательство ничего не говорит и никогда не говорило. Это вольное творчество Пленума. Рассматриваемое постановление в части п. 5 и 6, констатирующих возможность граждан обжаловать в суд решения любых органов управления и должностных лиц акционерных обществ, является незаконным и в данной части не должно применяться.

Действующее законодательство позволяет акционерам и участникам общества с ограниченной ответственностью требовать в суде признания недействительными решений общих собраний акционеров (см. п. 7 ст. 49 Акционерного закона). Возможность обжалования в узком смысле слова допускается лишь абз. 2 п. 6 ст. 53 и абз. 2 п. 7 ст. 55 Акционерного закона в отношении

некоторых решений совета директоров акционерного общества, но нигде не формулируется как

общее правило. В обществах с ограниченной ответственностью могут быть оспорены решения общих собраний участников, совета директоров, правления, генерального директора и управляющего общества с ограниченной ответственностью (ст. 43 Закона об ООО). Но во всех этих случаях законодательство говорит об обжаловании по заявлению, т.е. об оспаривании решений в исковом порядке (документ, оформляющий предъявление иска, называется исковым

заявлением).

2.8. Можно ли обеспечить жалобу?

Понятие об обеспечении иска — понятие, широко известное, и представляющее, без преувеличения, одну из основ современного гражданского и арбитражного процесса. А можно ли обеспечить требование не по иску, а по жалобе, например, на те же самые неправомерные действия должностного лица, и если можно, то какими мерамиї Практика судов нижестоящих инстанций дает положительный ответ на первый вопрос; практика же инстанций вышестоящих пока, насколько нам известно, не обобщена.

Поражает разнообразие обеспечительных мер, принимаемых нижестоящими судами по такого рода делам и субъектов, к которым эти меры применяются. Так, по жалобе на действия руководства одного из акционерных обществ, суд запретил (1) регистратору— «совершать любые действия в качестве счетной комиссии на любых общих собраниях акционеров», «совершать любые действия, предусмотренные лицензией» и «учитывать голоса владельцев контрольного пакета акций»; (2) владельцам контрольного пакета акций — голосовать на общих собраниях акционеров и участвовать в таковых; (3) номинальному держателю контрольного пакета — «совершать любые действия на общих собраниях акционеров в качестве номинального держателя акций»; (4) генеральному директору — осуществлять функции Генерального директора. Законно ли принятие подобных «обеспечительных» мер?

Нам представляется, что причиной «молчания» вышестоящих судебных инстанций по вопросу о допустимости обеспечения жалоб является очевидность отрицательного ответа на этот вопрос. Обеспечительные меры могут быть приняты только по искам, т. е. требованиям о защите прав от нарушений со стороны частных лиц и только тогда, когда своими законными,

но недобросовестными действиями ответчик может затруднить или сделать невозможным исполнение будущего судебного акта (ст. 133 ГПК). Констатация незаконности решения, действия или бездействия — акт исключительно судейского произвола, не требующий какоголибо особенного исполнения по правилам об исполнительном производстве, а потому и требование о признании того или иного действия, бездействия или решения незаконным в обес-

печении не нуждается.

Коль скоро так, то вопрос о допустимости или недопустимости принятия каких-то конкретных обеспечительных мер, тоже не может получить иного ответа, кроме отрицательного. Вполне понятно, например, что запрет участвовать в общих собраниях акционеров, вынесенный в отношении владельцев контрольного пакета его акций, никак не может обеспечить требование о признании незаконными их действий или бездействия. От того, что такой запрет не будет вынесен, возможность констатировать незаконность спорного акта не утратится. Молено, конечно, возразить в том смысле, что данный запрет имеет целью предотвращение возможности принятия незаконных решений на будущее время. Но такой запрет может быть вынесен лишь по итогам рассмотрения дела по существу и установления того обстоятельства, что приобретение контрольного пакета акций действительно осуществлено с нарушением законодательства.

Участники гражданских правоотношений предполагаются добросовестными; иное нужно доказать (п. 3 ст. 10 ГК), а доказать это возможно лишь в ходе состязательного процесса, т. е. процесса по иску, а не по жалобе.

Наконец, нельзя не обратить внимания и на еще один аспект применения подобных «обеспечительных мер» (по жалобе ли, по иску ли —все равно). Запрещения, адресованные регистратору и номинальному держателю (см. выше), урезают их правоспособность и обязывают к нарушению обязательств перед акционерным обществом и акционерами; запрещения,

касающиеся владельцев контрольного пакета акций — фактически лишают их возможности осуществления принадлежащих им субъективных гражданских прав; наконец, запрещение генеральному директору осуществлять функции Генерального директора урезает и право- и дееспособность возглавляемого им юридического лица, ибо юридическое лицо не может обходиться без своих органов — только через них и в них оно и может себя проявить. С исполнением подобного «запрещения» юридическое лицо сделается недееспособным (существование же недееспособных юридических лиц, по общему правилу, невозможно)76. Получается, что все перечисленные обеспечительные меры обязывают их адресатов к совершению незаконных действий, а значит их исполнение следует считать невозможным.

2.9. «Если кворум состоялся, то он не может быть

нарушен»

Норма абз. 2 п. 1 ст. 58 Акционерного закона, устанавливает, что «Принявшими участие в общем собрании акционеров (проводимом в форме совместного присутствия. — В. Б.} считаются

(1) акционеры, зарегистрировавшиеся для участия в нем, и (2) акционеры, бюллетени которых получены не позднее двух дней до даты проведения общего собрания акционеров». Не

«участвующие», а «зарегистрировавшиеся для участия». Чувствуете разницу? В некоторых комментариях и даже уставах акционерных обществ данное правило формулируется в виде следующей сентенции: «если кворум состоялся, то он не может быть нарушен». Если для участия в собрании зарегистрировались акционеры, обладающие более, чем половиной голосов, то кворум состоялся и будет считаться наличествующим на протяжении всего собрания, т. е. считается что все они и участвовали в собрании, хотя бы в действительности они и покинули собрание, едва лишь зарегистрировавшись для участия. Правильно ли это?

Изучение возможных практических ситуаций приводит к заключению, что в каких-то случаях правильно, а в каких-то нет. Так, например, данное правило безусловно правильно и подлежит применению в случае, когда кому-то из акционеров захотелось выйти, например, в туалет, причем, именно непосредственно перед голосованием. Естественно, оно будет применяться и тогда, когда акционер демонстративно покидает зал именно для того, чтобы сорвать голосование: я, дескать, уйду и «унесу с собой» мои голоса, из-за чего собрание по данному, «неприятному» мне вопросу, лишится кворума. А к следующему — интересующему меня — вопросу я вернусь, и кворум опять восстановится. Подобные приходы-уходы — это проблемы метущегося акционера, само возникновение которых предопределяется волей и усмотрением акционера. Сам акционер не хочет голосовать по данному вопросу, или, во всяком случае, допускает возможность того, что он не проголосует. Такие умонастроения действительно не должны сказываться на других акционерах и, тем более, на всем акционерном обществе в целом.

Но вряд ли это правило может быть применено, когда зарегистрировавшийся для участия в собрании акционер (выразивший, таким образом, намерение принять участие в голосовании)

лишается возможности голосования вследствие обстоятельств, не зависящих от него. В числе таких обстоятельств — принудительное (хотя бы и законное) запрещение голосовать акциями и властное удаление с собрания.

Именно так произошло на общем собрании акционеров «ОАО „ОЛКОН"»: акционероввладельцев более, чем 50% голосующих акций, судебный пристав удалила с собрания. Оставшиеся же акционеры, владеющие 31,2% акций, без каких-либо затруднений приняли решения по всем вопросам повестки дня. Как это могло произойти? Ведь очевидно же, что если бы на собрание явились и зарегистрировались только последние — владельцы 31,2% акций — а акционеры-владельцы контрольного пакета нет, то собрание просто было бы признано несостоявшимся из-за отсутствия кворума. Почему в случае, когда более 50 % голосов вычеркнуто из числа присутствующих к началу проведения собрания — кворума нет, а в случае, когда эти же голоса оказались выбиты в ходе проведения собрания кворум, бывший таковым лишь на момент регистрации, но фактически утраченный к моменту голосования, юридически сохраняется? Именно благодаря анализируемому правилу: «если кворум состоялся, то он не может быть нарушен». Может. По крайней мере, иногда.

В ситуациях, подобных описанной, воля «удаленного» акционера направлена именно на голосование, а не на уклонение от него. Знать об этом обстоятельстве и сознательно пренебречь им — мягко говоря, незаконно и несправедливо. Мы уж не говорим о действиях лиц, целенаправленно препятствовавших акционеру в реализации им своего права голоса — для их оценки не хватит никаких эпитетов77.

Можно возразить: а как же другие акционеры? Они ведь не виноваты, что кто-то кого-то удалил с собрания или сжег чьи-то бюллетени. Не виноваты, спору нет, но ведь и тот, кого удалили (чьи бюллетени сожгли), тоже ни в чем не виноват. Как быть, кому отдать предпочтение? Мы все-таки, склонились бы к предпочтению интересов акционера, голосованию которого было поставлено препятствие. Почему? Да потому, что если собрание все-таки будет проведено, то возможность акционера, удаленного с собрания принять решения по вопросам Повестки дня будет утрачена безвозвратно и навсегда, в то время, как простое перенесение даты проведения собрания ничьих интересов не нарушит: в новую дату соберутся и проголосуют все, имеющие в этом интерес, акционеры. А расходы, вызванные перенесением собрания, было бы неплохо заставить оплатить лиц, разрушивших кворум собрания.

2.10. «Наших засудили... »

(юридическая сторона спортивных

соревнований)

Любой, хотя бы мало-мальски интересующийся жизнью большого спорта, не мог пропустить события трех последних Олимпийских игр — летних, 2000 г. в Сиднее и 2004 г. в Афинах, а также зимних 2002 г. в Солт-Лейк Сити. Все три перечисленных соревнования объединяет единый вопль российских болельщиков: «Наших засудили!».-

Как забыть провал опорного прыжка С. Хоркиной на Олимпиаде в Сиднее; да, в конечном счете выяснилось, что дело заключалось в неправильной установке снаряда, — прыжок дали «перепрыгнуть», но уже потом, после того, как гимнастка, находясь в подавленном психологическом состоянии, отработала все иные упражнения, естественно — с не самыми высокими оценками. На играх в Солт-Лейк Сити схожим приемом вывели из строя российского биатлониста П. Ростовцева, обязав за час до старта явиться на допинг-контроль. Да, ничего не обнаружили, но каково было состояние спортсмена после проявления к нему такого отношения? Е. Бережной и А. Сихарулидзе пришлось делить завоеванное ими «золото» с проигравшей канадской парой, — решение, не имевшее аналогов в мировой истории. Столь же беспрецедентным стало решение о снятии с соревнований команды российских лыжниц во главе с Л. Лазутиной под предлогом повышенного содержания в ее крови гемоглобина. Афинская Олимпиада, еще не закончившись, преподнесла уже немало столь же неприятных «сюрпризов» — откровенно необъективное судейство в женской и мужской спортивной гимнастике, в результате которого А. Немов остался вовсе без медали, а С. Хоркина смогла пробиться только на вторую ступеньку пьедестала почета, да и то лишь в одной номинации. Психологическое давление стало причиной травм Д. Саутина и А. Бондаренко, а также отказа от дальнейшей борьбы той же самой С. Хоркиной. Очередной допинг-скандал с И. Коржаненко и вовсе не нуждается в комментариях78.

Конечно, не будучи специалистом в соответствующих видах спорта, нам сложно судить, действительно ли судейство было предвзятым, а психологический прессинг непереносимым. С этим должны разбираться эксперты; задача наших чиновников от спорта и, в частности, юридических служб Национального олимпийского комитета РФ и национальных спортивных федераций — помочь спортсменам, пострадавшим, по их мнению, от необъективного судейства, отстоять свои законные интересы. Сделать это невозможно, не уяснив себе чисто юридической стороны спортивных состязаний, в частности, следующих вопросов. Порождает ли деятельность по организации и проведению спортивных соревнований (в частности — международных Олимпийских игр79) какие-либо гражданские правоотношения организаторов и участников? Если да, то каково содержание этих правоотношений и кто является их участниками (сами спортсмены или направившие их на игры государства с одной стороны и город-организатор Игр, либо Международный олимпийский комитет, с другой)? Затем,

существуют ли такие юридические факты, которые влекут возникновение у спортсменов