Сторонники циклического образа

Похоже, что циклический образ процессов сформировался в общественном сознании раньше, чем более сложный образ рос­та. Очевидно, такое представление имело место в человеческом восприятии мира задолго до того, как появились систематичес­кие теории. В философии циклический образ восходит к Древней Греции. Аристотель говорил: «То, что уже было, то еще будет; и то, что было сделано, еще будет сделано; и нет ничего нового под солнцем» (цит. по: 367; I, 170). В записях Геродота (V в. до н.э.) дана первая полная схема приложения цикла к политическим режимам: монархия — тирания — олигархия — демократия — охлократия. В работах Полибия (200—118 до н.э.) проводится сход­ная мысль, а именно, что все политические единицы (политии) проходят неизбежные циклы роста, зенита и упадка.

В средние века аналогичные идеи возникали у такого внима­тельного наблюдателя общественной жизни, как Ибн Хальдун (1332—1406), который тоже был убежден в том, что «ничто не

188

ново под солнцем». Он сравнивал циклы цивилизации с жизнен­ными циклами живых организмов: рост — зрелость — старость. Цикл политических режимов длится примерно 100 лет, что рав­нозначно жизни трех поколений. Цикл изменяющихся социаль­ных связей, или солидарностей, типичных для повседневного су­ществования человеческих групп, проходит через три стадии: (1) вначале доминирует сильно развитое чувство солидарности, вы­зываемое трудными условиями кочевой жизни в пустыне; (2) за­тем, с появлением оседлости, когда культуры локализуются и воз­никает достаток, солидарность ослабевает; это приводит (3) к полному разрыву социальных связей и распылению групп, за ко­торыми вновь следует их кристаллизация на основе новых соци­альных уз.

В эпоху Просвещения Джамбаттиста Вико распространил цик­лический образ на всю человеческую историю. Он был, пожалуй, первым, кто предположил (в своей знаменитой «Новой науке», 1725), что социальная жизнь и история могут изучаться наукой и что можно открыть их закономерности. История и общество — это результат человеческих действий, их конечный продукт, и потому они должны быть доступны человеческому познанию, т. е. в принципе познаваемыми. В своем поиске такой историчес­кой регулярности Вико подошел к образу восходящей спирали. Типичный (однотипный) процесс, имеющий место и на всеоб­щем, самом широком уровне человечества, и на конкретных уров­нях частных цивилизаций, культур или обществ, принимает фор­му повторяемости, хотя не абсолютно точное повторение (corsi и ricorsi). Циклы повторяются на все более высоких уровнях с не­которой модификацией. На каждом повороте цикла возникает новый феномен.

Типичный исторический цикл проходит три стадии: (1) анар­хия и дикость; (2) порядок и цивилизация, сопровождаемые вер­ховенством разума и мирной индустрии; (3) упадок цивилизации и возврат к новому варварству. Эти стадии связаны с различными аспектами социальной жизни и формами правления (теократией, аристократией, республикой или монархией), типом законов, ха­рактеристиками языка (иероглифического, символического, мест­ного). Прослеживается также определенная корреляция с доми­нирующим типом человеческого характера: грубый, суровый, бла­годушный, деликатный, распущенный. Вико полагал, что до него человечество прошло два цикла: один — в античности, завершив­шийся падением Рима; и другой — начавшийся с возрождением варварства в средние века и достигший своей финальной фазы в современную ему эпоху. Вико нарисовал мрачную картину кор-

189

румпированных городских масс, эдаких эгоистичных бестий, раз­деленных на фракции и ведущих гражданские войны. «Города начинают превращаться в леса, а леса — в логова и пещеры для людей» (цит. по: 281; 41). Но Вико внес и оптимистическую ноту — постепенно начнется новый цикл, и человечество возродится. Видимо, Вико полагал, что причинный механизм этого регу­лярного цикла — психологический и связан с доминирующими мотивациями и отношениями, закодированными в человеческой природе. «Люди сперва чувствуют необходимость, затем ищут пользы, потом обращаются к удобствам, еще позднее развлекают себя удовольствиями, после чего разлагаются в роскоши и нако­нец сходят с ума и утрачивают свою сущность» (435; 37). Как комментирует Брюс Мазлиш: «Историк до мозга костей, Вико приветствует понятие постоянного изменения и течения вокруг фиксированного полюса человеческой натуры» (281; 41).

Историософия подъема и падения цивилизаций

По мере приближения к современной эпохе все большее чис­ло философов прилагают метафору циклов ко всей человеческой истории. В результате перегруппировки и переосмысления исто­рического материала возникают великие исторические теории. Мы выберем три из них: созданные русским Николаем Данилев­ским, немцем Освальдом Шпенглером и англичанином Арноль­дом Тойнби.

Николай Данилевский (1822—1885) получил широкую извест­ность лишь посмертно, после переводов его книги «.Россия и Ев­ропа» на французский и немецкий языки (1890 и 1920 гг. соответ­ственно). Он представлял человеческую историю разделенной на отдельные и обширные единицы, «историко-культурные типы», или цивилизации. Западная, или иными словами, германо-ро­манская цивилизация — лишь одна из многих, процветавших в истории. Он видел ошибку историков в том, что они рассматри­вали современный им Запад в качестве высшей, кульминацион­ной стадии и конструировали линейную хронологию эпох (древ­няя — средневековая — современная) как приближающуюся к этой своей кульминации. В реальности общей хронологии для различных цивилизаций не существует: нет единого события, которое могло бы разумно разделить судьбу всего человечества на периоды, которое означало бы одно и то же для всех и было бы одинаково важным для всего мира» (цит. по: 369; 180). Ни одна цивилизация не является лучшей или более совершенной, каж-

190

дая имеет свою внутреннюю логику развития и проходит различ­ные стадии в только ей свойственной последовательности. «Каж­дая цивилизация возникает, развивает собственную морфологи­ческую форму, собственные ценности, обогащая тем самым об­щую сокровищницу человеческих культурных достижений, и за­тем уходит, не получая продолжения в своей специфической и сущностной форме» (цит. по: 369; 181).

Историю творят люди, но их исторические роли различны. Соответственно существуют три типа исторических действующих лиц (агентов): (1) позитивные действующие лица истории, т. е. те общества (племена, люди), которые создали великие цивилиза­ции (отдельные историко-культурные типы): египетскую, асси­ро-вавилонскую, китайскую, индийскую, персидскую, еврейскую, греческую, римскую, арабскую и германо-романскую (европей­скую); (2) негативные действующие лица истории, которые игра­ли деструктивную роль и способствовали окончательному круше­нию разлагавшихся, приходивших в упадок цивилизаций (напри­мер, гунны, монголы, тюрки); (3) с другой стороны, есть люди и племена, у которых отсутствует творческое начало. Они пред­ставляют лишь «этнографический материал», используемый твор­ческими обществами для построения собственных цивилизаций. Иногда, после распада великих цивилизаций, составляющие их племена возвращаются на уровень «этнографического материа­ла», пассивной, распыленной популяции.

Цивилизации проявляют свою творческую сущность лишь в избранных областях, т. е. они концентрируются на каких-то ин­дивидуальных, характерных только для них областях и темах: для греческой цивилизации — красота, для семитской — религия, для римской — закон и администрация, для китайской — практика и польза, для индийской — воображение, фантазия и мистицизм, для германо-романской — наука и технология.

Существует типичный цикл развития, наблюдаемый в судьбе каждой великой цивилизации. Первый период, иногда весьма продолжительный, — это период возникновения и кристаллиза­ции, когда цивилизация зарождается, принимает различные фор­му и образ, утверждает свою культурную и политическую авто­номность и общий язык. Затем наступает фаза процветания, ког­да цивилизация полностью развивается и раскрывается ее твор­ческий потенциал. Этот период обычно относительно короток (Данилевский оценивал его в 400—600 лет) и заканчивается, ког­да запас творческих сил исчерпывается. Недостаток творческих сил, застой и постепенный распад цивилизации означает конеч­ную фазу цикла. Как полагал Данилевский, европейская (герма-

191

но-романская) цивилизация вошла в фазу вырождения, что вы­разилось в нескольких симптомах: растущем цинизме, секуляри­зации, ослаблении инновационного потенциала, ненасытной жаж­де власти и доминирования над миром. В будущем предстоит рас­цвет русско-славянской цивилизации. Таков финал несколько этноцентричной историософии Данилевского.

Еще одна, заслуживающая внимания теория истории человече­ства принадлежит Освальду Шпенглеру (1880—1936). Его наиболее известная работа «Закат Европы» вышла в свет в 1918 г. С точки зрения Шпенглера, в истории нет линейного процесса, есть, ско­рее, ряд отдельных, уникальных «высших культур», «процветаю­щих на фоне определенного ландшафта, к которому они привяза­ны как растения». Реализовав «всю сумму возможностей в форме людей, языков, догм, искусств, государств, наук, они умирают» (374; 106). История является «коллективной биографией таких культур».

Каждая индивидуальная культура переживает циклы детства, юношества, зрелости и старости: она возникает, растет и, выпол­ нив свое предназначение, умирает. Фаза упадка именуется «ци­ вилизацией». Агонизируя, культура проявляет определенные характерные качества: космополитизм вместо местной перспек­ тивы, городские связи вместо кровных уз, научный и абстракт­ ный подход вместо естественной религиозной чувственности, массовые ценности вместо народных, деньги вместо истинных ценностей, секс вместо материнства, политика грубой силы вместо консенсуса. Такое состояние упадка или агонии может длиться долго, но когда-то она обрекается на распад и исчезает. ;

Шпенглер выделил восемь «высших культур»: египетскую, i вавилонскую, индийскую, китайскую, классическую (греко-рим-; скую), арабскую, мексиканскую и западную (возникшую пример­но в 1000 г. н.э.). Каждая из них имела свою доминантную тему, или «первичный символ», который воплощался во всех ее компо­нентах, придавая специфический оттенок образу мышления и действий, определяя характер науки, искусства, обычаев, привы­чек и т.д. Например, «первичный символ» греко-римской культу­ры — культ чувственного, тема Аполлона. В китайской культуре — это «дао», неопределенный, блуждающий, многолинейный «путь» жизни (369; 191). Для западной культуры «первичным сим­волом» является «безграничное пространство» и концепция вре­мени, простирающегося в бесконечность, как предназначение, Фаустовская тема. По словам Брюса Мазлиша, «очевидно, что Шпенглер ищет «дух» культуры для данного периода. Естествен­но, каждый дух проникает во все ее сферы. Поскольку он ожив­ляет все компоненты культуры, постольку любой факт и событие

192

служат символом ее духа» (281; 328). Таков был культурный реля­тивизм по преимуществу. «Истины истинны лишь по отношению к конкретному человечеству» (цит. по: 281; 332).

Жизненный путь «высших культур» нельзя объяснить с точки зрения причинности. Скорее, это «предопределенный цикл», про­явление внутренней необходимости, или судьбы, которую можно лишь угадать интуитивно. «Быстрые и глубокие изменения в ис­тории великих культур происходят без каких-либо значительных причин, воздействий или целей» (цит. по: 369; 192). Точно так же не существует причины, по которой культуры рождаются. Возни­кая по вердикту судьбы, они избирают те или иные общества в качестве своих носителей или агентов.

Диагноз и предсказания Шпенглера относительно будущего западной культуры, которая уже вошла в стадию разложения, были весьма мрачны. Он считал, что основу современного ему общест­ва составляет «мегаполис», мировой город, окруженный провин­циями. «Внутри этого мира-города проживают новые кочевники, паразитирующие городские жители, без корней, без традиций, без прошлого. Городская популяция — это масса, а не люди или раса» (281; 342). Не удивительно, что в ближайшее время этот мир «будет лежать в обломках, наши железные дороги и парохо­ды будут мертвы, как римские дороги и Китайская стена, наши гигантские города и небоскребы окажутся в руинах, как древний Мемфис и Вавилон. История созданного технологией мегаполи­са быстро движется к неизбежному концу» (цит. по: 369; 194).

Наиболее обстоятельная и исторически обоснованная теория цивилизаций и их жизненных циклов представлена трудами Ар­нольда Тойнби (1889—1975). В 20-томном труде «Постижение ис­тории», публиковавшемся в течение 27 лет (1934—1961), он пред­принял попытку обобщить весьма обширный материал, охваты­вающий всю писаную историю.

По мнению Тойнби, подходящей для исторического изучения единицей является не человечество в целом и не национальные государства, а промежуточные образования, которые имеют боль­шее пространственное и временное протяжение, чем отдельные общества, и меньшее, чем все человечество. Это цивилизации, таковых в истории можно выделить двадцать одну. Список Тойн­би перекликается со списком, представленным Данилевским или Шпенглером, хотя и более внушителен. Тем не менее, идея спе­цифической, доминирующей темы в каждой цивилизации по­является вновь. Например, в цивилизации эллинов — это эстети­ка, хинди — религия, в западной цивилизации — наука и механи­ческая технология.

193

13-154

Цивилизации возникают благодаря сочетанию двух факторов: присутствия творческого меньшинства и окружающих условий, которые и не слишком благоприятны, и не слишком неблагопри­ятны. Механизм рождения, равно как и дальнейшей динамики цивилизаций, воплощен в идее «вызов — ответ». Окружение (пер­воначально природное, а затем и социальное) постоянно бросает вызов обществу, которое усилиями творческого меньшинства изыскивает средства справиться с ним. Как только найден ответ, следует новый вызов, а на него, в свою очередь, дается новый ответ. На стадии роста цивилизации ответы успешны, так как люди предпринимают беспрецедентные усилия, чтобы решить градиозные задачи, и таким образом сотрясают «привычные ус­тои». Однако в фазе дезинтеграции и распада творчество иссяка­ет. Цивилизации разваливаются изнутри. «Упадок цивилизаций происходит по причине совокупного действия трех обстоятельств: недостатка творческой мощи у меньшинства, ответного ослабле­ния подражательного инстинкта у части большинства (которое отказывается слепо копировать преуспевающую элиту) и вытека­ющего отсюда ослабления и утраты социального единства в об­ществе как целом» (цит. по: 369; 200). Дополнительный фактор — восстание «внешнего пролетариата», т. е. варваров. Как только цивилизация начинает рассыпаться, они поднимают бунт, не желая и дальше быть в подчинении. Судьба большинства цивилизаций — это всегда окончательный распад, даже если они и способны протянуть в застывшем состоянии в течение продолжительного периода. Не менее 16 великих цивилизаций уже «мертвы и похо­ронены».

В завершение своего анализа, не оставляя идею циклов внут­ри каждой цивилизации, Тойнби утверждает, что существует об­щая единая логика, которая проявляется на длительном отрезке времени и охватывает все их вместе взятые, — это прогресс духов­ности и религии. Цивилизации есть «дело рук религии». «Истори­ческая функция цивилизации состоит в том, чтобы способствовать прогрессивному процессу все более глубокого религиозного про­зрения и действовать в соответствии с этим прозрением» (427; 236).

Социологические теории циклических изменений

Циклические схемы чаще всего предлагались философами, историками или философами истории, а не социологами. Но в самой социологии также можно найти примеры циклического мышления. Два из них заслуживают особого внимания.

194

Вильфрвдо Парето: циркуляция элиты

Классический анализ социальных циклов в более узких пре­делах отдельных обществ дал Вильфредо Парето (1848—1923) в монументальном «Трактате всеобщей социологии-» (1916).

Парето представил образ общества в виде социальной систе­мы, которая проходит через повторяющиеся циклы — равнове­сие, дестабилизация, потеря равновесия и новое равновесие. Это относится к обществу в целом, но то же происходит и с составля­ющими его сегментами — политикой, экономикой и идеологией. Соответственно существуют всеобщий социальный цикл и спе­цифические циклы: военно-политический, экономико-индустри­альный и идеологически-религиозный, причем каждый из них следует одинаковой модели. Чтобы понять суть этих циклов, не­обходимо ознакомиться со взглядами Парето на анатомию соци­альной системы.

С его точки зрения, она состоит из трех типов взаимосвязан­ных компонентов (переменных): «остатков», т. е. имманентно присущих человеку чувств; «интересов», т. е. объективных ус­ловий, служащих человеческим потребностям; и «производ­ных», т. е. предписаний и рациональных объяснений, изобретае­мых людьми для легитимации первых двух типов компонентов.

«Остатки» играют определяющую роль в социальной жизни. Наиболее важные из них — хитрость и сила, представляют две альтернативные стратегии, которые люди применяют для дости­жения своих целей. «Остатки» «комбинаций», относящиеся к клас­су 1, характеризуются способностью к открытиям, предпринима­тельским духом, готовностью к риску, активностью, экспансив­ностью, стремлением к новизне и оригинальности. Противопо­ложными им являются «остатки» постоянства агрегатов (класс 2), для которых характерны осмотрительность, осторожность, тра­диционализм, предпочтение ценности безопасности, стремление к стабильности и преемственности, проявление личной предан­ности, законопослушание и патриотизм.

Общество неоднородно, в нем всегда есть элиты, куда входят преуспевшие в отдельных видах деятельности: политическая (пра­вящая) элита, экономическая элита, идеологическая (интеллек­туальная) элита. Характер элиты обусловливается распределени­ем «остатков» между ее членами и, в частности, соотношением «остатков» класса 1 и класса 2. Идеи и действия элиты зависят от того, какие члены в ней доминируют — с инновационными «ос­татками» инстинкта комбинаций или с консервативными «остат­ками» постоянства агрегатов.

195

Социальные и исторические изменения рассматриваются как циклические смены элит: их восхождение, упадок и замена. По выражению Парето, «история — это могила аристократии» (т. е. \ элиты всех типов). Механизм данного процесса заключается в чередовании «остатков», которые завоевывают и теряют свою гла­венствующую роль внутри элиты. Проследим три типичных цик­ла таких изменений.

В военно-политическом цикле основными действующими лицами являются сильные правители («львы») и хитрые админи­страторы («лисы»). Возьмем в качестве начальной точки цикла правление «львов»: оно держится на завоеваниях, войнах, терри­ториальной экспансии, подавлении других обществ. Военные способности, лояльность, преданность сообществу и традициям ценятся превыше всего. Правящая элита насыщена «остатками» постоянства. Однако рано или поздно этого оказывается недо­статочно. В мирный период для успешного управления, админи­стрирования и организации требуются иные таланты. Люди, пред­ставляющие «остатки» комбинации («лисы»), объединяются, мед­ленно проникают в элиту, вытесняя господство «львов», и в кон­це концов полностью отбирают у них власть. Так начинается вто­рая фаза цикла. «Лисы» отрицают «внешнюю политику», подры­вают военную мощь общества, пренебрегают традиционными ценностями. Это провоцирует консервативный заговор «львов», которые объединяются и сбрасывают «лис» силой, своим самым эффективным оружием. И цикл начинается заново. «Элита, по­лагающаяся на, силу, смелость, подавление, сменяется буржуаз­ной, плутократической элитой, зависящей от хитрости, интриг, идеологии, и наоборот» (262; 51).

В экономической сфере наблюдается аналогичная ситуация. Индустриальный цикл вовлекает в свою орбиту «рантье» и «спе­кулянтов». Предположим, что первые доминируют в экономи­ческой элите. Они представляют «остатки» постоянства, ориен­тируясь на надежную собственность, минимизацию риска, на­копление, а не на вложение прибылей, стабильный доход. Об­щим эффектом их политики будет стагнация или даже откат. Социальное недовольство и возмущение создают предпосылки для улучшений и реформ. «Спекулянты» — инноваторы, менед­жеры, объединяются, медленно проникают в экономическую элиту и подрывают доминирование «рантье». Во второй фазе цикла рас­тет неуверенность в будущем, хаос и аномия, неизбежно сопро­вождающие реформы, провоцируется консервативный заговор под предводительством «рантье», чье социальное значение усилива­ется и доминирование в конце концов восстанавливается.

196

В идеологически-религиозном цикле главными действующи­ми лицами являются «священники», охраняющие веру, и «скеп­тики» — критически настроенные интеллектуалы, защищающие разум. Предположим, что в социальном сознании доминируют вера, догматизм и традиционализм, а среди идеологической эли­ты превалируют «остатки» постоянства. Однако рано или поздно ищущая и скептическая человеческая натура дает о себе знать: возникают новые концепции, идеи, образы, которые завоевыва­ют все больше сторонников. Идеологический монолит ослабева­ет, формируется альтернативное мышление, которое медленно подрывает верховенство веры. Разум и его представители, «скеп­тики»-интеллектуалы, одерживают победу. Эпоха науки, техно­логий, инструментального мышления и расчета эффективности завершает первую фазу цикла. Но затем стремление понять смысл бытия, постичь конечную истину вновь обретает былую силу. Возрождение мифического и магического мышления открывает новые возможности для «священников», а «скептики» становятся маргиналами общества. Возвращаются фундаментализм и догма­тизм.

Питирим Сорокин: ритмы культурных изменений

В центре циклической теории Питирима Сорокина, изложен­ной в четырех томах под названием «Социальная и культурная динамика» (367), находится культура, которую автор определяет как «тотальную сумму всего, что создается или модифицируется сознательной или бессознательной деятельностью двух или более индивидов, взаимодействующих друг с другом или определяю­щих условия поведения друг друга» (367; 1,3). Огромное разнооб­разие культурных тем, попадающих под эту категорию, составля­ет не просто «свалку» (свободную агломерацию), а, скорее, ин­тегрированную систему. Она достигает высшей формы интегра­ции, когда «каждая часть занимает предназначенную для нее по­зицию и уже не воспринимается как часть, а все вместе они обра­зуют ткань, лишенную швов» (367; I, 19). В основе такого един­ства лежит общий «центральный принцип» («разум»), который «проникает во все компоненты, придает смысл и значение каж­дому из них и таким образом создает космос из хаоса разъеди­ненных фрагментов» (367; I, 32). Центральный принцип культу­ры можно понимать как «культурный менталитет».

Тщательно проанализировав различные аспекты человеческой культуры — искусство, образование, этику, законодательство,

197

военное дело, Сорокин предложил разделить ее на два противо­положных, взаимно несовместимых типа.

Каждый тип культуры имеет свою собственную ментальность; собственную сис­тему знаний; философию и мировоззрение; свою религию и стандарты «святос­ти»; собственные представления о том, что правильно и неправильно; форму искусства и литературы; собственные мораль, законы, нормы поведения; доми­нирующие формы социальных отношений; собственную экономическую и по­литическую организацию; и наконец, свой собственный тип человеческой лич­ности с особым менталитетом и поведением (367; I, 67).

Два противоположных культурных типа — «умозрительный» и «чувственный». Это идеальные типы, которых не найти в чис­том виде ни в одну эпоху. Промежуточная форма между первым и вторым обозначается как «идеалистическая».

Умозрительная культура характеризуется следующими призна­ками: 1) реальность по своей природе духовна, нематериальна, скрыта за чувственными проявлениями (например, Бог, нирвана, дао, Брахма). Она вечна и неизменна; 2) потребности и цели лю­дей в основном духовны (спасение души, служение Господу, ис­полнение священного долга, моральные обязанности); 3) для удов­летворения этих целей предпринимаются усилия по освобожде­нию личности от чувственных соблазнов, повседневных земных забот. Отсюда вытекают по меньшей мере два вывода: истина постигается лишь посредством внутреннего опыта (откровения, медитации, экстаза, божественного вдохновения), и потому она абсолютна и вечна; идея добра коренится в нематериальном, внут­реннем, духовном, в сверхчувственных ценностях (вечная жизнь, Град Господень, слияние с Брахмой).

Посылки второго типа («чувственной культуры») прямо про­тивоположны: 1) реальность по своей природе материальна, до­ступна чувствам, она перемещается и постоянно изменяется: «Ста­новление, процесс, изменение, поток, эволюция, прогресс, транс­формация» (367; I, 73); 2) потребности и цели людей чисто плот­ские, или чувственные (голод и жажда, секс, убежище, комфорт); 3) для удовлетворения этих целей необходимо использовать внеш­нее окружение. Отсюда также вытекают два вывода: истина мо­жет быть найдена лишь в чувственном опыте, и потому она имеет временный и относительный характер. Добро коренится в чувстг венных, эмпирических, материальных ценностях (удовольствие, наслаждение, счастье, полезность), и потому моральные принци­пы гибки, относительны и зависят от обстоятельств.

Промежуточная, «идеалистическая культура» представляет собой сбалансированное сочетание умозрительных и чувствен-

198

ных элементов. Она признает, что реальность и материальна, и сверхъестественна; потребности и цели людей и телесны, и ду­ховны; удовлетворение целей требует как улучшения самого себя, так и трансформации окружения. Короче, «признавая идеальный мир высшим, она не объявляет чувственный мир простой иллю­зией или негативной ценностью; напротив, поскольку чувства находятся в гармонии с идеальным, они обладают позитивной ценностью» (367; I, 75).

Сорокин применил свою аналитическую типологию к исто­рическому процессу, рассматривая основную модель историчес­ких изменений в циклических терминах. «Социокультурные флук­туации, т. е. повторяющиеся процессы в социальной и культур­ной жизни и в человеческой истории, — это основной объект настоящего исследования» (367; I, 153). «Большинство социокуль-турных изменений имеют характер постоянно изменяющихся, периодически повторяющихся процессов» (367; IV, 73). Процес­сы часто меняют свое направление и повторяют сами себя. «На короткое или длительное время, в одной и той же или в несколь­ких социальных системах процесс движется в определенном ко­личественном, качественном или пространственном направлении, или во всех этих направлениях, достигает «точки насыщения», а затем зачастую идет в обратном направлении» (367; I, 170). По­добные флуктуации наблюдаются на самой широкой шкале исто­рии, которая как бы разделена на эпохи, эры, периоды. Наиболее важным принципом такой периодизации является смена доми­нирующих типов культурного менталитета и культурных систем: повторяющаяся последовательность умозрительной, идеалисти­ческой и чувственной культур.

Автор реконструировал исторические «волны» и «флуктуации» внутри греко-римской и западной культуры, охватывая своим исследованием диапазон в более чем 2500 лет. Оказывается, цик­лы означают не полное повторение, а скорее новое воплощение лежащих в их основе принципов. Кроме того, они не следуют постоянному ритму и не имеют равной длительности. «История повторяется, но ее темы выступают во все новых вариациях, ког­да изменяются не только содержание, но ритм и темп» (367; I, 201—202). В результате мы получаем периодизацию западной ис­тории, представленную в табл. 10.1.

Причинный механизм, лежащий в основе «суперритма умо­зрительной — идеалистической — чувственной фаз в греко-рим­ской и западной системах культуры» (367; IV, 737), состоит в ис­черпании возможностей, истощении творческого потенциала каж­дой последующей системы. «Исчерпав свой творческий фонд по-

199

Таблица 10.1

Периодизация истории по Сорокину

Умозрительная

Идеалистическая

Чувственная

Идеалистическая

Умозрительная

Идеалистическая

Чувственная

Греция, VIII—VI века до н.э.

Греция, V век до н.э.

Рим, IV век до н.э. — IV век н.э.

Европа, IV—VI века н.э.

Европа, VI—XII века н.э.

Европа, XII—XIV века н.э.

Европа, XIV век н.э. — по настоящее время

знавательных, моральных, эстетических, политических и других ценностей, система продолжает доминировать уже не благодаря творческому дару, а просто по инерции, обманом, принуждени­ем, трюками и псевдоценностями. Она должна прийти в упадок, будучи выхолощенной, часто вредной и бесполезной для ее чле­нов и человечества в целом» (368; 435). Это открывает возмож­ности для возникновения альтернативных систем, которые ис­пользуют собственные потенциалы до того момента, пока они также не будут исчерпаны, и весь процесс повторится. Раскрытие потенциалов каждой системы зависит в первую очередь от дейст­вий ее членов, она трансформируется изнутри силой человечес­кой деятельности. Сорокин выдвинул принцип имманентной при­чинности. Но внешние факторы также могут играть определен­ную роль, ускоряя или замедляя, облегчая или затрудняя внут­реннее развитие культурных систем.

Диагноз, поставленный Сорокиным западной цивилизации, весьма неблагоприятен. С его точки зрения, чувственная фаза, в которой она пребывала в течение нескольких столетий, достигла крайней степени насыщения, что вызывает множество негатив­ных, патологических явлений и приводит к общему культурному упадку. Человечество прошло путь от красоты средневековой цер­ковной музыки до «какофонии джаза», от готических соборов до современных трущоб, от скульптур Микеланджело до порногра­фических журналов, от поэзии Байрона до шпионских трилле­ров. Сорокин в отчаянии от того, что в современном искусстве «проститутки, уголовники, бродяги, психи, лицемеры, жулики и другие асоциальные типы стали излюбленными «героями» (цит. по: 45; 337). Его прогноз на ближайшее будущее весьма песси­мистичен.

1. Наступит моральная и эстетическая анархия.

2. Люди будут овеществлены, к ним начнут относиться как к механизмам.

200

3. Утратится моральный и интеллектуальный консенсус, во­царится хаос мнений и верований.

4. Социальный порядок будет поддерживаться лишь принуж­дением, а политическое право будет легитимировано силой.

5. Свобода выродится в пустые лозунги, направленные на то, чтобы сбивать с толку и порабощать массы.

6. Продолжится распад семьи.

7. На смену высокому искусству придет массовая культура самого низкого пошиба.

8. Качество жизни и общие жизненные стандарты будут сни­жаться.

9. Возрастет социальная патология.

10. В политической жизни будут доминировать апатия, ме­лочный эгоизм, уход в частную сферу.

Действительно, неприглядная картина. Тем не менее, в более отдаленной перспективе логика исторического процесса, о кото­рой говорил Сорокин, дает основания к оптимизму. Новая умо­зрительная фаза неизбежна. «Произошел сдвиг от увядающей умозрительной к расцветающей чувственной фазе, но такой же сдвиг может произойти от нашей выродившейся чувственности к новой и сильной умозрительности» (367; I, xiii). Циклическая тео­рия в равной степени может питать как крайний пессимизм, так и предельный оптимизм, поскольку, согласно логике цикла, рано или поздно неизбежно появятся высшая и низшая точки челове­ческих достижений.

Исторический материализм

Эволюционистские и гегельянские корни

В настоящей главе мы обратимся к другому видению исто­рии, которое, несмотря на его тесную связь с эволюционизмом, должно рассматриваться отдельно. Речь идет об историческом материализме, представленном в работах Карла Маркса, Фрид­риха Энгельса и их многочисленных последователей.

Теория Маркса уходит корнями в интеллектуальную атмосфе­ру XIX в. Маркс разделял все фундаментальные научно-теорети­ческие догадки своей эпохи, согласно которым человеческая ис­тория есть «естественный», т. е. регулярный и познаваемый про­цесс, и в качестве такового, подобно всем другим областям ре­альности, должна быть предметом теоретического анализа с целью выяснения ее законов. Научный подход позволит выявить тенденции в исторических событиях даже на самой широкой ис­торической шкале, и это, в свою очередь, позволит людям управ­лять своей судьбой. Конечная цель Маркса состояла в определе­нии «железных законов» человеческой истории для того, чтобы формировать ее в прогрессивном направлении. Свое жизненное кредо он выразил в одиннадцати «Тезисах о Фейербахе» (1845): «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело за­ключается в том, чтобы изменить его» (278; 30).

Некоторые основные положения Маркса относительно исто­рии просто повторяют эволюционистское кредо. Так, (1) он твер­до верил в прогресс как общее направление исторического про­цесса и разделял оптимизм эволюционистов, подчеркивая посто­янное улучшение общества. (2) Маркс считал, что движущие силы истории имеют имманентный, обусловленный внутренними при­чинами характер, и рассматривал ее как последовательное про­хождение вполне определимых стадий по единому пути (хотя при­знавал некоторые исключения и отклонения от общей траекто­рии, скажем, то, что он называл «азиатским способом производ­ства»). Наконец, (4) Маркс рассматривал в качестве важнейшей черты истории растущую сложность и дифференциацию обществ,

202

особо выделяя разделение труда. Таким образом, некоторые ра­боты основоположников марксизма полностью соответствуют идеям классического эволюционизма. Например, «Происхожде­ние семьи, частной собственности и государства» Энгельса (1884) представляет собой просто расширенный комментарий и даль­нейшую разработку эволюционной теории Льюиса Моргана.

Истинная специфика исторического материализма по срав­нению с эволюционизмом выявляется лишь тогда, когда Маркс обращается к учению Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770— 1831), в частности, к его концепции диалектики. В крайне запу­танной интерпретации истории, излагаемой Гегелем в «Феноме­нологии духа» (1807) и «Лекциях по философии истории» (1832), можно выделить два аспекта. Во-первых, форму, модель или ло­гику исторического процесса, иначе говоря, то, что в изначаль­ном смысле подразумевается под диалектикой. Во-вторых, суб­станцию, указывающую на силы и деятелей (агентов), движущих историю вперед. Гегель вводит для обозначения этой субстанции идеалистическое понятие «Geist» («Дух»)*. Маркс подходит к Ге­гелю избирательно: воспринимает его идею диалектики, но от­вергает идеалистическое содержание теории. Следуя другому не­мецкому философу того времени Людвигу Фейербаху (1804—1872), он «разработал свою собственную материалистическую филосо­фию как инверсию гегельянства, поставив философию Гегеля с головы на ноги» (29; 12)**.

Идея Гегеля о диалектическом пути (форме, модели) истории включает следующие положения, каждое из которых можно так­же найти в работах Маркса.

1. Развитие истории имеет направленный, восходящий, про­грессивный характер. «По утверждению Гегеля, если взять миро­вую историческую перспективу, то мы увидим, что в кажущемся хаотическом множестве событий существует внутренний логос, который принимает телеологическую форму. Повествование, или «история», должна быть открыта в истории» (43; 18). История оптимистична: Дух ведет ее к истинной и конечной цели — пол­ной реализации свободы (43; 18).

2. Историческое развитие представляет собой не линейный, прямой и беспрерывный путь, а процесс, сопровождающийся провалами, отступлениями, переворотами, обретая свою прогрес­сивную суть лишь в конечном счете. «Самореализация и самоис-

У Гегеля: Абсолютный Дух. (Ред.) * Эта мысль в действительности принадлежит В.И. Ленину. (Ред.)

203

полнение Духа возможны только через самоуничтожение... Исто­рия разворачивается по сценарию постоянной борьбы и само­уничтожения, в котором все социальные институты уничтожают­ся и конструктивно преодолеваются» (43; 21). Метафора расши--. ряющейся спирали объясняет идею истории: процесс движется вперед и назад, но когда, вроде бы, возвращается в прежнее со­стояние, то на самом деле оказывается на более высоком уровне. Революции, происходящие в рамках каждого цикла, подвигают общество на следующие ступени прогресса, даже если имеет мес­то временный регресс.

3. Историческое развитие — это не постепенный, гладкий и кумулятивный процесс. Оно характеризуется специфическими прорывами, благодаря которым основное качество движения ра­дикально и быстро изменяется. Такие прорывы, или качествен* ные переломы, делят историю на естественные стадии, или фазы.

4. Применительно к различным историческим горизонтам дей­ствует тройная модель стадий. На всеобщей мировой шкале Дух проходит предысторию первобытного существования, затем че­рез фазу зависимости и рабства, сопровождаемую борьбой за ос­вобождение (все это, по Гегелю, является началом основания го­сударств), к конечной фазе, в которой достигает полной свобо­ды, самореализации и самопознания. Эта логика триады напоми­нает библейскую триаду Эдема, земного проклятия и искупле­ния, конечного спасения на Небесах. На более короткой времен­ной шкале, внутри каждой из эпох, отмечающих стадии этого эпического цикла, также можно различить три подфазы: восхож­дение, реализацию и упадок, подготавливающий почву для от­крытия следующего цикла на более высоком уровне.

5. Исторический процесс протекает под действием имманент­ных, эндогенных сил. «Дух является принципом самоактивнос­ти» (43; 21). Другими словами, он создает причины для собствен­ной трансформации.

6. Эти имманентные силы обнаруживаются в принципе отри­цания: противоречий, напряженности, конфликтов и их разре­шения. Дух отягощен постоянной борьбой, это «война с самим собой». «Самореализация и самонасыщение Духа имеет место лишь через саморазрушение... Но энергия отрицания выражается не в бессмысленном разрушении: это средство, с помощью которого реализуется прогрессивное развитие к конкретной свободе» (43; 21).

7. Исторический процесс протекает на разных уровнях. Акту­альные исторические события направляются «хитростью разума», что непреднамеренно создает всеобщую прогрессивную тенден­цию на всемирно-историческом уровне Духа. Здесь истинная ис-

204

торическая тенденция проявляет себя как постоянная и необхо­димая, несмотря на многочисленные конкретные исторические случайности.

Таков диалектический каркас, на котором «крепится» история. В оригинальной версии Гегеля автономная история Духа, развора­чивающаяся на своем собственном метафизическом уровне, по­просту отражала действительные исторические факты. Знаменитая реплика Гегеля о Наполеоне на поле битвы во время победы под Веной — «Дух на коне» — как нельзя лучше иллюстрирует эту точ­ку зрения. «Когда ему случалось ссылаться на исторические собы­тия, он делал это только для иллюстрации. Факты истории лишь обеспечивают комментарии к «Феноменологии». Конечно, посколь­ку процесс необходим, в действительности он раскрывается в ми­ровой истории, но может быть объяснен, полагает Гегель, безот­носительно к тому, что происходит в реальности» (330; II, 148).

Маркс счел этот подход неприемлемым и предпринял попыт­ку перефразировать его в материалистических терминах, т. е. при­менительно к миру как объективно существующему, включая природу, общество и человека. Для него история — это не самораскрытие или самовоплощение Духа, а лишь последова­тельность изменений человеческого общества. Ее движущий принцип надо искать в «человеческой чувственной деятельнос­ти, практике» (278; 28). Диалектика была «спущена на землю» и приспособлена в качестве инструмента для объяснения ре­ального, человеческого мира.

Образ истории по Марксу: трехуровневая реконструкция

Образ истории, как и остальная часть наследия Маркса, пре­терпел существенные трансформации в результате деятельности поколений его интерпретаторов и последователей. Марксисты по-разному использовали проделанную им реконструкцию истори­ческого процесса. Многочисленные версии исторического мате­риализма, составляющие широкий спектр от «догматического марксизма» Сталина (1879—1953) до «активной интерпретации» Грамши (1891—1937), всегда обращались к авторитету Маркса в качестве первоисточника, даже если их версии резко отличались друг от друга, были взаимно несовместимы, а иногда и прямо противоположны. По словам Стивена Лукеса, «марксистская тра­диция является не монолитным единством, а сферой соревнова­ния» (250; 2).

205

Метатеоретический взгляд на непростую судьбу теории Маркса! позволяет проследить ее в двух ответвлениях.

Большинство исследователей (особенно критики или против-, ники) Маркса утверждают, что его теория исторического матери- I ализма внутренне несостоятельна. Отмечаются противоречия меж-1 ду работами «молодого» и «зрелого» Маркса, между отдельными;' положениями теории, подчеркивается двойственность подходов, 1 применяемых им к анализу социальной жизни и истории. Такую ] интерпретацию можно назвать «враждебной».

Но существует также альтернативное, «симпатизирующее объ-1 яснение». Девизом для него можно взять ироническое высказы-¹! вание Р. Арона: «Если бы не было миллионов марксистов, не| возникло бы и вопроса о том, каковы были главные идеи Марк-; са» (25; I, 145). Такая интерпретация ставит под сомнение многие ; упреки, адресованные Марксу. Действительно, разве нельзя пред- • положить, что часть из тех ошибок, которые приписывают Марк­су, на самом деле принадлежит не ему, а его последователям? Может | быть, это именно они однобоко освещали проблему,- а сам Марке был приверженцем синтетического, многомерного взгляда на об­щество? И разве не выхватывали из его учения позднейшие теоре­тики, в угоду собственным представлениям о реальности, одну из его сторон, касающуюся либо процессов и структур, либо индиви­дуальных действий, тогда как Маркс рассматривал их не как взаи­моисключающие альтернативы, а как дополняющие друг друга фак-¹ торы? То, что сторонники «враждебного объяснения» называют противоречиями и трактуют как недостаток, авторы «симпатизи-' рующей интерпретации» называют многомерностью и считают это главным достижением Маркса, сумевшего предвидеть гораз­до более позднюю эволюцию социологической теории к единому многогранному образу социального мира.

Реконструкция исторического материализма, которую я соби­раюсь представить в этой главе, будет лишь одной из многих ин­терпретаций Маркса в русле «симпатизирующего подхода».

Я исхожу из того, что в итоге своей многолетней работы Маркс | предложил органически целостный взгляд на историю, создал грандиозное интеллектуальное поле для исследований в самых разных направлениях, причем содержательный «вес» его вклада не имеет себе равных и потенциально адресован самым разным аудиториям.

Мое основное положение заключается в том, что историчес­кий материализм является многомерной теорией, разработанной на трех различных уровнях: всемирно-историческом, социально-структурном и индивидуальном. Иначе говоря, исторический

206

материализм включает три взаимосвязанных частных теории: тео­рию общественно-экономических формаций на высшем уровне; теорию классовой борьбы на среднем уровне; и теорию челове­ческого индивида-личности («человеческого бытия»), если исполь­зовать выражение Маркса) на нижнем уровне. Они не только имеют дело с разными материальными субъектами, не только размещаются в разных местах его сочинений, но и сформулиро­ваны на разных языках. В одних случаях (таковы, например, фраг­менты теории классов и теории личности) используется конкрет­но-эмпирический язык, с помощью которого Маркс описывает феномены, наблюдаемые более или менее непосредственно: лю­дей, их активность, формируемые ими группы, продукты их тру­да и т.д. Примеры подобных конкретно-эмпирических рассужде­ний можно найти в работах «Классовая борьба во Франции» (1850), «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (1852), «Гражданская война во Франции» (1871) и в некоторых других. Но вскоре, опи­раясь на эмпирическую реальность, он отваживается искать ее механизмы или «законы движения», причем место эмпирическо­го языка занимают абстрактно-теоретические рассуждения. Ос­новное содержание его работ (например, теория общественно-экономических формаций, большие фрагменты теории классов и некоторые части теории «бытия человека» и отчуждения) вклю­чает рассуждения подобного рода, где главные концепции не имеют непосредственных, прямых ссылок на эмпирию, но явля­ются конструкциями, моделями, идеализациями, полезными для организующего опыта. На этом уровне речь идет не о людях или группах, а о «прибавочном продукте», «производственных отно­шениях», «экономическом базисе», «надстройке», «классовом со­знании», «объективном классовом интересе», «классе для себя», «отчуждении», «материализации» и т.д. «Капитал» (1867), «.Не­мецкая идеология» (1846), «К критике политической экономии» (1859) — примеры именно такого стиля мышления.

Три теории, которые мы выделили, составляют прочно ско­лоченное, иерархическое здание. Они связаны отношениями ин­терпретации (сверху вниз) и отношениями аггрегации (снизу вверх). Если спускаться по ступенькам этого здания, то можно обнаружить, что теории нижнего уровня объясняют механизмы процессов, протекающих на верхних уровнях, — они дают более конкретную эмпирическую интерпретацию требований, выдви­гаемых там. Поднимаясь по ступеням, можно заметить, что тео­рии верхнего уровня описывают объединяющие эффекты про­цессов, идущих на нижних уровнях, обобщая их ненамеренные и зачастую неосознанные результаты.

207

Объяснением механизма изменений общественно-экономи­ческих формаций служит теория социальных классов. Например, общее положение о неизбежном самоуничтожении капитализма i наполняется «эмпирической плотью» путем введения механизма обнищания и мобилизации рабочего класса, которые заканчива­ются его выступлением в антикапиталистической революции. Раймон Арон так комментирует эту мысль: «Механизм самоунич­тожения капитализма является социологическим и действует че­рез поведение социальных групп» (25; I, 174). Но, в свою оче­редь, причины, по которым классы возникают и борются друг с другом, могут быть найдены лишь на нижнем уровне, в теории | индивидов-личностей и их действий. Именно эта теория припи­сывает человеческим существам определенные свойства, «энер­гию», надежды и объясняет, почему, сталкиваясь с отчуждением и лишениями, они с готовностью поднимаются на революцион­ные действия. Если мы пойдем мысленно снизу вверх, то снова станут видимыми три ступени: освободительные усилия отчуж­денных индивидов подталкивают их к объединению на основе | сходства их экономических интересов, в результате чего возника­ют классы. Высшей точкой нарастающей, усиливающейся борь­бы между классами является социальная революция, которая при­водит к смене всей общественно-экономической формации.

Давайте проследим применение такой тройственной теорети­ческой конструкции ко всем основным областям социальной ди­намики. Во-первых, существуют три видения будущего, к которо­му движутся общества, три финальных состояния, которые бе­рутся в качестве критерия прогресса. На всемирно-историческом уровне Маркс прогнозировал возникновение коммунизма, т. е. полного изобилия экономических товаров, поддерживаемого взрывным развитием «производительных сил» (технологий), унич­тожением частной собственности и отмиранием государства. На социально-структурном уровне он предсказывал установление бесклассового общества, реализующего принцип «каждому по потребностям». На уровне индивидуальных действий он надеял­ся на ликвидацию полного отчуждения членов общества, т. е. на достижение полной свободы: негативной («свобода от...»), осво­бождающей от всех структурных сдерживающих связей, и пози­тивной («свобода для...»), позволяющей формировать социальную организацию и институты в соответствии с собственной волей.

Аналогично этому существуют три курса, которым следуют социальные изменения, три направления, по которым расширяю­щаяся спираль как модель движения общества реализует себя в истории. На всемирно-историческом уровне движение идет от

208

общественной (общинной) собственности и примитивных форм самоуправления через частную собственность и политическое правление к коммунистической экономике и политическому ра­венству, «свободной ассоциации свободных производителей». На социально-структурном уровне — от доклассового сообщества через разделенное на классы общество к бесклассовому общест­ву. На уровне индивидуальных действий — от примитивной спонтанности через отчуждение и овеществление к неотчужден­ности, эмансипации и свободе.

Кроме того, существуют три понятия революции, отражаю­щие кардинальные качественные изменения в ходе истории. На всемирно-историческом уровне — это фундаментальные преоб­разования всей общественно-экономической формации; на со-циокультурном — замена правящего класса противостоящим ему, бесправным классом; на уровне индивидуальных действий — мас­совые коллективные акции, в которых интересы (в первую оче­редь экономические) одних преобладают над интересами других.

Понятие «интерес» также имеет три значения. На всемирно-историческом уровне системные интересы имеют объективную природу и зависят от их места в общественно-экономической фор­мации, в системе производства. На социокультурном уровне клас­совые интересы начинают восприниматься как субъективные, и их осознание преобразуется в классовое сознание. На уровне индивидуальных действий интересы означают намерения, моти­вации, личные цели (среди них высшие цели — экономические).

Существует также триединый диалектический механизм из­менений, коренящийся во внутренне присущих напряженности, давлении и возможности революции. На всемирно-историческом уровне — это объективные противоречия между компонентами («сегментами») общественно-экономической формации; на со­циокультурном уровне — это конфликт классов, развивающийся по схеме: от объективных классовых противоречий через осозна­ние классового антагонизма и классовой ненависти к открытой классовой борьбе и революционному взрыву; на уровне индиви­дуальных действий — творческий порыв (толчок), сковываемый естественными или социальными обстоятельствами, постоянны­ми попытками противостоять таким порывам, которые в конце концов приводят к усилению контроля человека над природной и социальной средой.

Наконец, существуют три типа (модели) причинной детерми­нации, действующие на разных уровнях. Ответ на важный во­прос, являются социальные изменения необходимыми или слу­чайными, полностью обусловленными или отчасти стихийными,

209

14-154

законченными или открытыми, зависит от теоретического уров­ня, на котором он ставится. Так, на всемирно-историческом уровне Маркс признавал наличие устойчивого детерминизма. Всемир­но-исторический процесс рассматривался им как необратимый, проходящий определенные, в принципе одни и те же стадии и неизбежно ведущий к утверждению коммунизма. На социокуль-турном уровне детерминизм значительно ослабевает. Классы пред­принимают коллективные действия, руководствуясь своими эко­номическими интересами, стремясь утвердить или защитить себя. Они могут недостаточно осознавать свои интересы, могут оши­баться в их определении. Иногда их вводят в заблуждение и об­маном подталкивают к действиям безответственные лидеры, де­магоги, провокаторы. Во всех этих случаях классы действуют во­преки собственным экономическим интересам. На уровне инди~] видуальных действий всегда имеет место изрядная доля волюнта- j ризма, свободы выбора, спонтанности решений, обусловленное-; ти и случайности. Действия непредопределены. В принципе каж-; дая личность может действовать против своих экономических! интересов. Некоторые так и делают, принимая во внимание дру­гие соображения (например, эмоциональные, традиционалист<-ские, идеологические). Однако в целом люди рациональны, и их экономические расчеты обеспечивают базовые предпосылки фор­мирования их намерений, мотиваций и целей. Таким образом, несмотря на то, что каждая личность в отдельности может недо статочно четко осознавать смысл своих действий, все же в массе, в коллективных действиях экономический детерминизм преобла­дает. Каждый свободен выбирать, но можно точно предсказать; какой выбор предпочтет большинство.

Итак, Маркс считал, что исторические изменения постепен­но распространяются на все три уровня. Этот процесс начинает-1 ся на самом нижнем уровне — там, где сосредоточена движуща*| сила всех социальных и исторических сдвигов. Каждая личности! есть свободный субъект, принимающий собственные решения. Но в своих действиях люди должны учитывать структурные усло­вия, в которых они находятся. Чаще всего в расчет принимаются экономические интересы, которые объединяют индивидов в co^j циальные классы. Для защиты своих экономических интересов они начинают классовую борьбу. Прогрессивные классы, чьи интересы направлены на развитие «производительных сил» (со­временных технологий), побеждают и устанавливают новые фор­мы производства. Так завершается фундаментальная трансфор­мация всего общества, т. е. социальная революция. Затем вся ис­тория повторяется.

210

Такова упрощенная картина, и ее надо теперь наполнить де­талями, реконструируя основные идеи Маркса применительно ко всем трем уровням.

Уровень индивидуальных действий: теория «бытия человека»

Базовым онтологическим основанием общества являются ин­дивиды. Это общее положение роднит Маркса с большинством социальных мыслителей, рассматривающих индивидов в качест­ве отправной точки социальной теории. «Предпосылки, с кото­рых мы начинаем, — писал он, — это действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, кото­рые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путем» (цит. по: 258; 127— 128).

Здесь рассуждения на уровне «здравого смысла» заканчива­ются и предлагается в высшей степени оригинальная концепция индивида. Главное в ней заключается в том, что человеческая природа характеризуется не постоянным набором универсальных свойств, а отношениями людей к окружающему их природному и социальному миру, т. е., иначе говоря, она производна от данных отношений. Сугубо человеческие способы включения в окружаю­щий мир универсальны и постоянны, но их форма может варьи­ровать, благодаря чему достигается историческое и культурное разнообразие. Относительность человеческой природы универ­сальна, субстантивна, исторична и идиосинкразична. На мой взгляд, знаменитый шестой тезис о Фейербахе в данном случае вполне уместен, «...сущность человека не есть абстракт, прису­щий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»* (278; 29). Совре­менный комментатор понимает этот тезис следующим образом: «Суть в том, что, конечно, человеческая природа не то свойство, которое сродни эгоизму «экономического человека», она кроется в отношениях между людьми» (378; 95).

Маркс определял человеческую природу с помощью двух ти­пов отношений. (Для облегчения дальнейшего обсуждения я буду называть их «участие» и «творчество».) Характеризуя первый, он сконцентрировал внимание на отношениях человека с другими

Марксово «Ensemble» современные переводчики чаще переводят не «сово-

купность», а «ансамбль». (Ред.)

211

14*

тех, кто имеет средства производства, и тех, кто их не имеет и потому вынужден продавать свой труд (единственную рыночную ценность, которой они обладают), чтобы выжить. Возникает по­лярная модель общества с собственниками, богатством и изоби­лием на одном полюсе и наемным трудом, нищетой и лишения­ми на другом: мир делится на «имущих» и «неимущих», богатых и бедных, эксплуататоров и эксплуатируемых. «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмасте­рье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном ан­тагонизме друг к другу...» (278; 35—36).

Эта модель общества полна внутреннего динамизма. Маркс вычленяет по крайней мере два вида постоянных трансформа­ций, происходящих в модели. Одна связана со всей поляризован­ной структурой, другая — с ее компонентами, т. е. с оппозицион­ными классами. Первая имеет историческую тенденцию стирать все группировки или во всяком случае уничтожать их стратеги­ческое значение за исключением тех, которые основаны на раз­личном отношении к собственности. Такая растущая поляриза­ция достигает своего апогея в капиталистическом обществе: «... эпоха буржуазии, — писал Маркс, — отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два боль­шие, стоящие друг против друга, класса — буржуазию и пролета­риат» (278; 36).

Помимо тенденции к поляризации существует еще одна — тенденция к росту внутренней кристаллизации классов. Маркс обозначил ее смысл как различие между «классом в себе» и «клас­сом для себя». Общность положения, а именно положения собст­венника, еще не достаточна для реальных действий в качестве окончательно сформировавшегося класса. Только тогда, когда люди начинают осознавать эту общность (и, соответственно, свое отли­чие от других классов), возникают их объединение и взаимодей­ствие, образуются некоторые более постоянные формы внутрен­ней организации (например, лидерство, политическое предста­вительство). В результате это приводит к окончательному оформ­лению «класса для себя», способного выражать и защищать свои интересы.

Конечный источник, стимул для постоянных процессов по­ляризации и кристаллизации заключается в противоречиях, внут­ренне присущих классовой структуре. Модель общества является отражением саморазвивающейся, самотрансформирующейся со­циальной реальности. Маркс описывал типичные взаимоотноше­ния между классами как взаимную оппозицию. Можно выделить

220

по меньшей мере три типа такой оппозиции. Во-первых, сущест­вует объективное противоречие интересов между теми, кто име­ет, и теми, кто не имеет: чем шире и полнее реализуются интере­сы собственников, удовлетворяются их потребности, тем труднее несобственникам реализовывать свои интересы и удовлетворять свои потребности. Это можно назвать «классовым противоречи­ем». Во-вторых, объективное противоречие воспринимается чле­нами соответствующих классов субъективно, что сопровождается чувством враждебности, неудовольствия, ненависти с обеих сто­рон. Данный тип отношений можно назвать «классовым антаго­низмом». Наконец, противоречие, антагонизм проявляется в эко­номической, политической, культурной сферах; он способен пре­образовываться в более или менее организованное коллективное действие представителей класса, направленное против противо­положного класса. Классы «вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустрой­ством всего общественного здания или общей гибелью борющих­ся классов» (278; 36). В данном случае наиболее приемлем тер­мин «классовая борьба». Именно через классовые противоречия, антагонизмы и борьбу, а также постоянные поиски их разреше­ния общество реализует присущую ему тенденцию к самопреоб­разованию.

Всемирно-исторический уровень: теория общественно-экономических формаций

Подход Маркса к социальной реальности с использованием категории «отношения» обнаруживается и на самом высоком уров­не его теоретической конструкции, где он рассматривает общест­во в наиболее абстрактном виде. «Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом, притом образуют общество, находя­щееся на определенной ступени исторического развития, обще­ство с своеобразным, отличительным характером» (278; 81).

Основные положения теории общественно-экономических формаций, наиболее подробно разработанные в «Капитале» (1867), Маркс часто цитировал и в предисловии к работе «X критике политической экономии» (1859):

«В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отно­шения, которые соответствуют определенной ступени развития их материаль­ных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений

221

Общественно-экономическая формация

Способ производства

составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответству­ют определенные формы общественного сознания» (278; 182).

Данная модель социального целого (в современной термино­логии «социальной системы») представлена на рис. 11.1.

Присущая Марксу динамическая ориентация в полной мере проявилась в предложенной им модели, которая предполагает непрерывные изменения, вызываемые специфическими внутрен­ними силами и в конечном счете ведущие к полной самотрансфор­мации общества.

«На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отно­шениями... Из форм развития производительных сил эти отношения превраща­ются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке» (278; 183).

Большую роль в этом процессе Маркс отводил внутренним противоречиям структуры. Они возникают в трех точках: во-пер­вых, между обществом и его природным окружением, т. е. между любым данным уровнем технологии и задачами, которые накла-; дывают внесоциальные условия, а также биологическая консти­туция человека; это противоречие дает импульс постоянному раз­витию производительных сил; во-вторых, между достигнутым уровнем технологии и существующей социальной организацией производственных процессов, не приспособленных для макси­мально эффективного использования доступных производитель­ных сил; данное противоречие стимулирует прогрессивные изме­нения производственных отношений; в-третьих, между вновь ус­тановленным типом производственных отношений и традицион­ной системой политических, правовых и идеологических инсти-тутов (надстройкой), которые перестают соответствовать эконо­мическому базису; это противоречие ведет к изменению полити­ческого режима и правовой организации общества. Как уже от­мечалось, благодаря внутренним противоречиям и постоянным поискам их разрешения общество проявляет тенденцию к само­развитию.

«Загадка истории» заключается в том, как отдельные фазы свяг зываются в непрерывную последовательность, в рамках которой регулярно осуществляются направленные преобразования (6; 7). Проблема «созидания (творения) истории» состоит в том, как люди влияют не только на функционирование, но и на длительное раз-222

	Политическая					Формы общественного
	и	правовая				сознания
	(идеологическая)				«е- — -»•	(искусство,
	надстройка					литература, религия)			•» —	X , —
	©	—— •					4 1 1
				Производственные отношения
				KD
				Производительные __
				силы				©

(внесоциальное окружение + человеческие врожденные задатки) 1 , 2,3 - главные диалектические противоречия

Рис. 11.1. Общественно-экономическая формация.

витие общества. Предложенная Марксом модель человеческой ис­тории объясняет, каким образом действуют внутренние механизмы саморазвития, производя прогрессивные сдвиги в обществе, смену одной общественно-экономической формации другой (171).

Существует пять общественно-экономических формаций: пер­вобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталисти­ческая и коммунистическая. По более простой схеме их можно уложить в три основные эпохи человеческой истории: доклассо­вые, неотчужденные общества (примитивные общности); клас­совые общества, в которых присутствует отчуждение (рабовла­дельческое, феодальное и капиталистическое общества); и бес­классовое неотчужденное общество (коммунистическое).

Маркс считал, что современное капиталистическое общество неизбежно сменится коммунистическим, и этот исторический прорыв будет означать переход из «царства необходимости» в «цар­ство свободы», он завершит «предысторию» человеческого обще­ства и откроет эпоху истинной, гуманистической, свободной «ис­тории».

Движущей силой смены эпох в новое время является совре-

223

менный пролетариат, класс эксплуатируемых и обездоленных, .ч объективные интересы могут быть удовлетворены лишь благодф ря полному уничтожению классового деления и классового пр ва. В результате коммунистической революции возникнет «CBG|-| бодная ассоциация свободных производителей», закончится долн гий период неравенства, эксплуатации и нищеты. Этот окончай тельный прогресс будет достигнут дорогой ценой — люди опла-чивают его в течение всей эпохи классовых обществ. Здесь круг! замыкается, и мы вновь возвращаемся к мечте Гегеля об оконча-| тельной победе свободы.

Многомерная теория творения истории

По теории Маркса, история создается благодаря сложному J взаимовлиянию человеческих действий и структурных условий (классового деления и общественно-экономических формаций). | Подобная взаимная связь выражается категорией «практика». Выделенное Марксом, это понятие становится центральным для одного из направлений марксизма, известного как «гуманисти­ческая», или «деятельностная», школа. Среди ее представителей — Антонио Грамши, Дьердь Лукач (1885—1971) и Эрих Фромм.

Маркс отчетливо осознавал взаимозависимость различных | уровней. «... обстоятельства в такой же мере творят людей, в ка- | кой люди творят обстоятельства» (цит. по: 258; 129). О том же говорится и в третьем тезисе о Фейербахе (1845): «Материалиста- | ческое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть про­дукты иных обстоятельств и изменённого воспитания, — это уче­ние забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан» (цит. по: 258; 204).

Именно в этом контексте Маркс вводит понятие «практика», определяя ее как сферу, в которой человеческие действия и струк­турные условия (классы, формации) взаимопроникают друг в дру­га. «Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятель­ности может рассматриваться и «быть рационально понято только как революционная практика» (цит. по: 258; 204). В другом месте он подчеркивал: «В революционной деятельности изменения самого себя совпадают с изменением обстоятельств» (цит. по: 258; 199).

Некоторые комментаторы полагают, что Марксова теория практики «дает ключ к пониманию развития его основных взгля­дов — от ранних рассуждений к зрелым идеям» (43; xi). По их мнению, в данной концепции он стремился достичь синтетичес-

224

кой, многомерной модели общества. «Маркс искал преодоле­ния крайней односторонности идеалистической и материалис­тической доктрин в новом собственном диалектическом син­тезе» (460; 2). Идея практики, перекидывающей мостик между индивидами и социальными обстоятельствами, была воспринята сторонниками «деятельностного марксизма», в частности Грам­ши и Лукачем. Первый относился ко всей теории Маркса как к «философской практике» (161) и посвятил большинство своих работ демонстрации того, что «эффективная человеческая дея­тельность не зависит ни от чистой воли, ни от внешних сил, но зависит от особого вида взаимодействия объективных условий и творческого духа человека» (128; 121). Второй расценивал прак­тику как «центральную концепцию» Маркса (246; xviii), в кото­рой главное — диалектическое слияние субъекта и объекта.

Что является той конечной причиной, той силой, которая мобилизует социально-историческую практику, обеспечивает сложный, многоуровневый процесс созидания истории? На ка­ком уровне теоретического знания она постигается? «Деятельност­ная интерпретация» отрицает любые фаталистические и финалис-тические предположения, равно как и механические модели, и про­возглашает активную роль социального субъекта (масс, классов, социальных движений, лидеров и т.д.), влияющего на ход истории. В работах Маркса имеется несколько хороших текстуальных под­тверждений такого деятельного образа исторического процесса. «Первая предпосылка всякой человеческой истории, писал Маркс, — это, конечно, существование живых человеческих индивидов» (цит. по: 258; 127). Он считал также, что история есть не что иное, как создание человека человеческим трудом и возникнове­ние природы для человека; он таким образом имеет очевидное доказательство своего самотворчества, созидания самого себя (см.: 137; 26). Маркс цитирует Вико, явно соглашаясь с ним: «Челове­ческая история тем отличается от естественной истории, что пер­вая сделана нами, вторая же не сделана нами» (цит. по: 137; 15). Итак, идея творческой конструктивной природы исторического процесса четко прослеживается как в ранних, юношеских рабо­тах Маркса, так и в его зрелых произведениях.

Оба лидера «деятельностной интерпретации» подхватили эту мысль. Для Грамши «история есть воля людей, которые действу­ют на природу, чтобы изменить свой мир, достичь своих целей, удовлетворить свои нужды» (162; 64), или: «история — это про­должительная борьба индивидов и групп за изменение того, что существует в любой данный момент» (162; 99). Он обращается к цитатам из Маркса, согласно которым

225

15-154

решающим фактором истории являются не голые экономические факты, а люди как члены общества, люди, взаимодействующие друг с другом и развивающие ! благодаря этим контактам (цивилизация) коллективную социальную волю; люди,! которые приходят к осознанию, пониманию экономических фактов, подчиня­ют их собственной воле, так что они становятся движущей силой экономики, творцами объективной реальности (цит. по: 128; 90).

Какова природа этих обстоятельств? В ответе на данный во­прос в максимальной степени проявляется понимание Марксом «деятельности». Он убежден, что структуры, ограничивающие реальные действия, полностью созданы предыдущими поколе­ниями.

Как отмечает современный автор, «акцент переносится с рас­суждений о структурных детерминантах на человека как творца собственной истории» (128; 64), Лукач подчеркивает ту же мысль:

«История уже не является загадочным потоком, которому подчиняются люди и вещи, предметом, который объясняется вмешательством трансцендентных сил и осмысляется ссылкой на трансцендентные ценности. История — продукт (хотя и бессознательный) собственной активности человека... Все, из чего она состоит, ведет в конечном счете обратно к человеку и отношениям между людь­ми» (246; 186).

Очевидно, что человеческие действия происходят не в вакуу­ме, их нельзя считать ни случайными, ни абсолютно свободны­ми. Маркс выдвинул идею, согласно которой историю творят люди, и обозначил две границы, два параметра, ограничивающих поле их творчества. Первый связан с возможностями людей — с тем, что они собой представляют и, следовательно, что в состоянии совершить. То есть в этом смысле можно сказать, что творение истории обусловливается «снизу». Согласно знаменитому утверж­дению Маркса и Энгельса,

история не делает ничего; она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действи­тельный, живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и за все борет­ся. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как дея­тельность преследующего свои цели человека» (цит. по: 258; 125).

Второе ограничение связано с обстоятельствами, в которых люди живут и действуют. Эти обстоятельства определяются ха­рактером структур и фазой трансформации. То есть в данном случае можно сказать, что творение истории обусловливается* «сверху». По словам Маркса, люди делают свою собственную историю не так, как им хотелось бы. Они не выбирают обсто­ятельства, а вынуждены действовать в тех условиях, которые они застают, которые существуют или унаследованы из про­шлого (278; 97).

226

«...люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приоб­ретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, про­изводительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся, производи­тельными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, су­ществовавшей до них, которую создали не эти люди, которая является созда­нием прежних поколений» (цит. по: 258; 130).

Накопление последовательных действий, осуществляющихся внутри существующих структур, приводит к образованию новых структур, которые, в свою очередь, накладывают свои ограниче­ния. Маркс считал, что история есть не что иное, как результат деятельности отдельных поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему предшествующими поколениями. С одной стороны, продолжает­ся традиционная активность по полному изменению обстоятельств, а с другой — трансформируются старые обстоятельства вместе с полностью измененной деятельностью (см.: 137; 211).

В итоге деятельностный потенциал субъектов постепенно обо­гащается, и структуры подвергаются постепенному развитию. Маркс писал об этом так:

«Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, добытые прежними поколениями, и эти производи­тельные силы служат ему сырым материалом для нового производства, — бла­годаря этому факту образуется связь в человеческой истории, образуется исто­рия человечества, которая в тем большей степени становится историей челове­чества, чем больше развились производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения» (цит. по: 258; 130).

Итак, каждая фаза процесса изменяет начальные условия и поле возможностей, которые открываются для следующей фазы созидания истории. Практические действия осуществляются в обстоятельствах, унаследованных от более ранней фазы. Но ко­нечной причинной силой, приводящей всю эту сложную после­довательность в движение, является человек, наделенный спо­собностью к преобразованию и самопреобразованию.

227

15*

Исторический материализм — наиболее сложная теория со­циальных и исторических изменений, которая попыталась спас- \ ти эволюционалистскую веру во всеобщий прогресс человечес­кой истории и показать, что этот прогресс является результатом совокупных человеческих действий. Другими словами, Маркс все еще полагал, что существует историческая судьба, но считал, что ее вершат не боги, Дух или Провидение, а сами люди. В этом смысле исторический материализм обеспечивает связь между тра­диционной и современной теориями социальных изменений. Од­ной ногой Маркс прочно стоит в XIX в., но другую уже перенес далеко в XX в. Марксистский исторический материализм подго­товил концептуальную почву для двух получивших широкое рас­пространение подходов к историческим изменениям, которые доминируют в конце XX в.: исторической социологии и теории'! деятельности. Они-то и будут предметом нашего обсуждения в следующих главах.