Таким образом, принятое нами число соответствует 330 000 семейств, рассчитанных приблизительно на основании следующей таблицы.
Итоги представят более 235 000 семейств магометан противу менее 100 000 всех других народов в совокупности.
Ансарии сосредоточены в горах северной прибережной полосы от Сафиты до Скандерунского залива; марониты на горе Ливанской; друзы занимают часть Ливана, от Бейрута до Сайды, Гауран и Антиливанские округи Хасбеи и Рашеи, повсюду вкупе с христианами. Мутуалии живут по южным отраслям Ливана между Сайдою, Суром и Сафетом, а на севере у Баальбека и в окрестностях приморского городка Джейбеля. Униаты обитают большею частию на Ливане и в городах; армяне в Аданском пашалыке и в северных округах Алеппского. Евреи в палестинских городах, в Алеппе и в Дамаске; латины в окрестностях Иерусалима и в городах. Основною же массою народонаселения по всему краю служат мусульмане и православные.
А. Магометане (мухаммедии)
1. Мусульмане
Потомство арабских завоевателей, которые под знаменами Абу-Обейдаха и Халеда, Аллахова меча, покорили Сирию при Халифе Абу-Бекре, смешалось постепенно с туземными сирийцами, обращенными в магометанство. Быстрый успех обращения выказывается тем, что уже в эпоху крестовых походов, четыре века спустя по завоевании, число христиан было незначительно в Сирии. Как только остыл фанатизм, преобразивший аравийских пастухов в завоевателей, роскошь Дамаска, Багдата и Куфы и изнеженный климат Сирии возымели свое необходимое влияние на потомство воинственных проповедников ислама. В продолжение упорной борьбы с полчищами Запада поток
свежей северной крови, притекшей с вершин Кавказа и из Средней Азии, влил в сирийских магометан новую жизнь; но и она истратилась в бурное правление мамлюков и эмиров, так что Селим покорил без труда обширную область, которой народонаселение в ту эпоху было по всем вероятностям втрое многочисленнее нынешнего.
Уже с лишком три века Сирия принадлежит туркам; но турецкое племя доселе не укоренилось в ней, а завоеватели покорились сами влиянию местностей, арабского элемента и языка, принимая постепенно нравы и физиономию покоренного племени.
Замечательно, впрочем, что по северным округам, более подчиненным элементу оттоманскому и приливу иноплеменной крови, народ представляет уже первую степень перехода от собственно арабского характера к той смеси племен, которою испещрена Малая Азия. В Южной Сирии и физическая, и нравственная физиономия народа сохранила свой арабский тип и более сходства с Египтом и с Аравийским полуостровом.
Одни только потомки янычар и спахиев, поселенных султанами в северной стороне Алеппского пашалыка на праве феодальном, для несения военных повинностей, сохранили доселе в употреблении язык турецкий. В остальной Сирии язык этот совершенно чужд народу; им пишут только в канцеляриях турецких пашей, а во всем остальном делопроизводстве принят арабский язык.
Арабы в традиционных
одеждах. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Изучением арабского языка ограничивается все воспитание сирийских мусульман. Во всех городах, даже во многих селениях, при мечетях, служители религии обучают детей грамоте по Корану. Нынешние арабы мало понимают язык своего богослужения; самый выговор значительно изменился, так что правильное чтение и просодия Корана требуют уже долгого изучения и усовершенствования, которого немногие достигают. За исключением Корана и его толкований, на которые тратят свой век ученые арабы, древние памятники литературы никому не доступны, никто о них не помышляет, и, можно сказать, они в Сирии не существуют. Светлый век халифов давно прошел и, кроме изнеженности нравов, другого следа не оставил в потомстве. Сирийские арабы и теперь по мягкости нрава, по близости к тем местам, где некогда процветала их литература, по богатству и по красотам своего языка и даже по природным способностям доступнее образованию, чем турки; но, с одной стороны, они лишены тех средств, которые доставляются правительством в Константинополе турецкому народонаселению, и того поощрения, которое оказывали многие султаны национальной литературе; с другой – непрестанные политические волнения Сирии всего менее благоприятны наукам. Ни одной типографии не имеют мусульмане во всей Сирии; других печатных книг на арабском языке не знают,
кроме тех, которые изданы в Каире по повелению Мухаммеда Али, и те мало находят читателей между мусульманами.
Трапеза во дворце шейха.
Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Таким образом, хотя наука Корана более распространена в народе сирийском, чем в остальной Турции, и хотя здесь встречается более людей низшего сословия, знающих читать и писать, однако существенного образования в Сирии менее, чем в Египте и в Европейской Турции. Замечательно притом, что из Сирии и Египта менее, чем из всякой другой турецкой области, вышли люди государственные; а это более приписать можно отстранению арабов от государственной службы, по причине различия языка и племени, чем недостатку в них способностей. В массе сирийского народонаселения более природных дарований, чем в других племенах империи. Самое физическое и гражданское
образование края, раздробленного на маленькие общества, более или менее самостоятельные, благоприятствует развитию правительственных способностей, заменяющему на Востоке в государственных людях всякое теоретическое познание. Отчужденные от поприща государственной службы и поставленные наряду с подвластными народами, арабы направили свой природный ум к утонченности в обращении; наследственное красноречие, свойственное гению арабского языка, обратилось у них в усугубленное выражение таких учтивостей и приветствий, которые в переводе показались бы ирониею, но составляют существенную часть разговоров и переписки всех сословий и неизбежны даже в семейном кругу{Встречный поселянин не скажет сам: «здравствуйте», а что-то причудливое и предлинное: о, драгоценный путник, да будет день сей для вашего благородия (или сиятельства, или светлости) преисполнен всяких наслаждений!
Я каждый год переезжал в летнюю пору на Ливан в православную обитель Пр. Илии. В приезд мой маронитские монахи соседнего монастыря выходили мне навстречу при звоне колоколов. Надо было их звать в свои покои и подчивать лимонадом и кофеем. Однажды я, шутя, им сказал, что скала, на которой построены обе обители, казалась мне с каждым годом отвеснее и выше; одно из двух, прибавил я, или гора растет, или я старею и с каждым годом труднее мне подниматься. Тут же безграмотный монах пресеръезно отвечал: Ваша светлость (Саад ак) с каждым годом становитесь моложе и бодрее; но гора наша и монастыри наши действительно растут вверх при каждом из ваших посещений.
Если в горах Ливанских говорят таким языком, предоставляю читателю судить – какие фразы можно слышать в обществе образованных эфендиев в Иерусалиме и в Дамаске. Учтивые гиперболы у арабов всех сословий почитаются такою же необходимостию, даже в разговоре отца с сыном, какою почитается у нас формула: покорнейший слуга, и обязывают не более.}.
Арабские женщины в традиционной одежде. Рисунки акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Соответственное тому направление приняла и единственная наука, в которой исключительно упражняется арабский гений с того времени, как он отказался от математики и от медицины и от всего ученого наследия халифата. Мусульманское богословие, упроченное заблаговременно гением арабов, в противность основной мысли о простоте Мухамедова закона, не состоит уже в исследовании таинств религии и откровений ислама, но в толковании эпитетов Божества и метафизического их значения. В сих-то отвлеченностях, сопряженных с потаенными сокровищами грамматики древнего языка (наху), логики и риторики, заключается весь круг воспитания в высших училищах мусульман. Поэтому неудивительно, что чем выше ступени общества, тем превратнее понятия ихо морали. Искусство духовных законоучителей, которым равномерно предоставлено практическое судопроизводство в делах гражданских и уголовных, состоит не в том, чтобы исследовать запутанное дело и решить на основании закона, но в том, чтобы софизмом приноровить закон, чуждый обстоятельствам, к тому решению, какое заблагорассудится подкупному всегда в Турции правосудию. В сем отношении сирийские кадии и муфтии отличаются своим искусством во всем исламе.
Замечания эти послужат к тому, чтобы оценить в настоящей мере преобладающее мнение о чрезмерном фанатизме и набожности сирийских мусульман и лучше понять отношения их к христианам. Если возьмем в соображение моральное и гражданское развитие сего племени, в сравнении с остальными мусульманами, не совсем справедливым покажется приписывать ему безусловно фанатическую ненависть к христианам. Сирия была первым и кровопролитнейшим полем борения двух религий. Стены Дамаска, равнины Хамы и Антиохии орошены кровию героев-мучеников ислама. За тем целых два века длилась в Сирии беспощадная война между христианским дебелым рыцарством и полчищами мусульман. Еще в исходе прошлого века герой Запада
взволновал своим походом эту страну, которая видела в Наполеоне преемника памятных ей крестовых вождей. Наконец, чрез Сирию лежит путь всем набожным мусульманам Турции, России и Северной Персии, которые идут ежегодно на поклонение в Мекку. Эти впечатления и воспоминания должны, без сомнения, питать фанатизм в сирийских мусульманах. Впрочем, не доверяя рассказам путешественников и гиперболическим жалобам сирийских христиан, беспристрастный наблюдатель удостоверится в том, что в Сирии менее фанатизма, чем в большей части других турецких областей. В турецком племени изуверство грубее и постояннее, чем в арабском. В арабском все чувства пылки, но вскоре истощаются. Если даже сравнить завоевания арабские с турецкими, которые равномерно служили проповедью закона, то в первых встречаем черты терпимости, чуждой туркам. Проявляющееся и ныне по многим местностям Сирии изуверство должно исключительно приписать усилиям правительства{Таково было суждение мое в 1847 году. С прискорбием присовокупляю, что оно не изменилось нисколько по поводу дамасских кровопролитий 1860 года, в которых правоверная чернь служила орудием пашей и чиновников турецких.}. Турки домогаются укрепить религиозным чувством вялые политические узы завоеванного края. Повсюду, где тождество гражданских обстоятельств сблизило христиан с мусульманами, как в Акьаре, в Аджелуне, в Гауране, в Кераке, два народа живут в добром согласии между собою. Краткий период египетского правления служит доказательством влияния, какое может иметь правительство на народ в Сирии относительно веротерпимости. Тогда христиане пользовались в Сирии такими правами, каких не ведают подданные султана ни в одной турецкой области.
Духовная жизнь проявляется сильнее в восточных племенах, чем на Западе, и имеет несравненно более влияния на политические судьбы народов. Почитая основою народности не происхождение, не племя, но единственно религию, сирийские мусульмане не видят во владычестве иноземцев-оттоман никакой обиды для своего края. Турецких чиновников они не любят за их безнравственность и спесь, но питают много привязанности к своему султану, и есть еще много людей в Сирии, которые верят в его всемогущество и почитают его верховным владыкою мира и раздавателем венцов всем земным царям. Торжество малочисленной турецкой армии над огромными силами Ибрагима в 1840 году укрепило в народе эту мысль, а присутствие англо-австрийского флота убедило в том, что султан силен по своему произволу употреблять, в случае надобности, полки и корабли других государей как данников. Турецкие паши усердно взлелеяли эти народные поверия арабов. Загнанные Ибрагимом дервиши-бродяги и нагие чудодеи, с копьями в руках, с погремушками на шее, с вдохновенными бреднями, показались вновь в сирийских городах и продолжают услаждать народ всякими отвратительными зрелищами. Ни один паша не посмел отказать им в приеме и даже в угощении; разве святоша состоит в разряде тех, которые живут без пищи. Несмотря на их наготу – им доступны гаремы и даже нередко брачное ложе с ведома мужа{Зять нынешнего султана Саид-паша в пребывание свое в Дамаске губернатором сажал этих нагих и грязных святошей на свои роскошные диваны.}. Иные верхами проезжают по улице, умощенной телами верующих, и вера так сильна в народе, что вместо боли в боках или на спине, под копытом раскованной лошади, страдальцы чувствуют усладу. Этих суеверий в арабском племени несравненно более, чем в турецком, по мере силы воображения и природной склонности арабов ко всему чудесному. Где нет живого святоши, хранится, по крайней мере, благоговейное предание о ком-либо умершем, и
гробница его, где порою зажигают лампаду, и дерево, под которым он отдыхал и к которому больные привешивают всякие тряпки для своего излечения. Таков южный человек. Мухаммед проповедовал чистый деизм, с воспрещением всякого поклонения твари, и порицал символическое наружное благопочитание христиан. Но в борьбе с наследственными суевериями своего народа он сам был принужден действовать более на воображение, чем на ум, чем на чувство своих последователей, и сам проложил ту стезю, по которой подвизаются и ныне отвратительные бродяги{Дамаск особенно славится и числом, и необыкновенными качествами своих чудодеев. За несколько лет пред сим умер там старый шейх, который по народному поверию совершал постоянно по пятницам воздушное путешествие в Мекку. Он имел большое влияние на ум одного из прежних пашей и по ненависти к евреям много вредил богатым банкирам этой нации в Дамаске. Евреи придумали средство приобрести его дружбу. Они поднесли паше отборные жемчужные четки, в которых, однако ж, недоставало верхней жемчужины. Евреи пояснили, что по каким-то обстоятельствам жемчужина была у одного купца в Мекке и что тот купец на днях отправился в Индию. Это было накануне пятницы; паша вспомнил о приятеле святоше и поручил ему во что бы то ни стало доставить из Мекки жемчужину к субботе. Святоша понял хитрость евреев, вошел с ними в переговоры, обещал им свое покровительство и получил жемчужину, нарочно на сей конец отложенную. Тем еще более утвердилось общее мнение о чудесных его поездках в Мекку, отстоящую на 30 дней пути от Дамаска.}.
Араб в позе молитвы. Рисунок
акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Двор мечети и позы мусульманской молитвы. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Составляя более половины всего народонаселения Сирии, мусульмане почти в равной пропорции поселены по всему краю, за исключением гор Ливанской и Ансарийской, где их весьма мало. Вот приблизительное исчисление мусульманского народонаселения в семи пашалыках Сирии и Таврических округов, на основании нынешнего разделения края.
Вгороде Алеппе можно считать семейств мусульманских до 10 000.
ВАлеппском пашалыке с городами и округами: Айнтаб, Антакия (Антиохия), Суэдия (Селевкия), Килис, Идлип и пр., до 50 000.
Впашалыке Аданском, с городами: Аданою, Тарсусом, Паясом и пр., до 22 000 семейств.
Впашалыке Триполийском, с городами: Триполи (Шам-Тараблюс), Латакиею и с северными отраслями Ливана, подведомыми сему пашалыку, до 7000.
В городе Дамаске до 25 000.
Дервиш. Гравюра XIX в.
Впашалыке Дамасском, с городами: Хамою, Хомсом, с округами Баальбека, Антиливана, Гаурана и страною Заиорданскою, до 23 000.
Впашалыке Саидском, с городами: Бейрутом, Сайдою, Суром и немногими мусульманскими деревнями у подошв Ливана, до 4000.
Впашалыке Аккском, с городами: Аккою, Кайфою, Назаретом и прилежащими округами Галилейских гор, до 4000. В пашалыке Иерусалимском, с городами: Иерусалимом, Яффою, Рамлою, Газою, Халиль-Рахманом (Хевроном), с Иудейскими горами, с Набулусом и Самариею, до 35 000.
ВХалиль-Рахмане, в горах Иудеи и Самарии мусульманское народонаселение пребывает почти без примеси других племен и славится буйным своим нравом. В остальных округах оно более или менее перемешано с христианами. Главная его
промышленность – земледелие. В городах Алеппе и Дамаске мусульмане наравне с христианами занимаются также рукоделиями, и есть много ремесел, не дозволенных христианам и почитающихся исключительным достоянием мусульман. Мы уже подробно говорили о судьбах сирийского рукоделия, равно и о состоянии земледелия. Мусульмане еще более обеднели, чем другие сирийские племена, от упадка промышленности сего края, и вряд ли предвидится улучшение их судьбы. В Алеппе и Дамаске есть предприимчивые купцы и значительные капиталы между мусульманами.
Торговец коврами. Рисунок
акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
<
> Законы турецкие не предоставляют никаких гражданских преимуществ дворянству; не менее того арабское племя имеет свое родовое дворянство и сохраняет под турецким непосредственным управлением явные следы своего древнего патриархального и аристократического образования. В мусульманском народонаселении Сирии считается до 50 древних семейств, которые и поныне, обитая частию в городах с почетным именем аянов, частию в округах, наследственно ими управляемых, имеют значительное влияние на дела правительственные. Иным из них присвоены звания эмиров, беков и шейхов. Таковы эмиры Шихаб на Антиливане, беки Токан в Наплузе, шейхи Амр в ХалилРахмане, семейства Рустем-Заде и Катар-Заде в Алеппе и пр. Сверх этой родовой аристократии есть еще сельские шейхи, назначаемые по выбору от общества, с подтверждения гражданской власти, для заведывания земскою полициею и делами о податях. Они представляют существенный элемент муниципального управления, свойственного арабскому племени, и соответствуют нашим старостам; но в то же время они составляют некоторым образом низший класс дворянства наследственного, будучи всегда почти назначаемы из среды известных семейств. Уважение к роду есть главная отличительная черта арабского племени. Есть целые общества поселян, гордящихся происхождением своим от древних аравийских племен; как, например, хассаниты, живущие в окрестностях Иерусалима и ведущие свой род от аравийских хассанитов, известных в истории Мухаммеда. Весьма много также шерифов (потомков Мухаммеда по матери) и сеидов (потомков по отцу); но это многочисленное племя пророка не более пользуется уважением народа здесь, как и в остальной Турции{Город Алепп разделен на две партии: енкерие – потомков янычарских, и эмирие – шерифов и сеидов. Последние гораздо многочисленнее. Наследственная вражда никогда между сими партиями не прекращается, и не раз вели они кровопролитные войны в самом городе. Енкерие благоприятствуют христианам.}.
Духовенство магометанское в Сирии довольно многочисленно, особенно в городах Дамаске и Иерусалиме; но так как духовные и юридические училища находятся в большом упадке, то оно не достигает тех высших степеней иерархии, которые даются в училищах Константинополя и Каира. Мало заботясь о своем усовершенствовании в бесконечной науке Корана, при твердой вере, впрочем, что в этой книге заключается альфа и омега всех человеческих познаний, они довольствуются обильными доходами с имущества, приписанного мечетям (вакф), и прибыльною юриспруденциею, составляющею в Турции отрасль богословских наук.
Всилу преобладающей ныне в Турции мысли о централизации, правительство приняло
всвое ведение управление вакфов, определив содержание мечетям, которые по каноническому праву мусульман не должны получать никакой платы с прихожан за духовные требы. И действительно была пора положить пределы бесконечным по этой части злоупотреблениям. При огромных своих доходах с имуществ, приклоненных к мечетям под разными видами и назначенных дарователями на содержание имаретов (домов призрения) и медресе (духовных училищ), все это пришло с некоторых лет в неимоверное запущение как в материальном, так и в духовном отношении. Паши турецкие приписывают все это зло египетскому правлению и безверию Ибрагима. Они упускают из виду, что до египтян анархия была нормальным злом Сирии по всем частям управления. Дамаск, город ханжества, заветный город ислама, наполнен обветшалыми
или опустелыми мечетями, которых развалины, испещренные всеми красами арабского зодчества, свидетельствуют о древнем блеске религии. Доходы с имуществ, вместо первоначального своего назначения на дела богоугодные, послужили, при ослаблении правительственного надзора, на обогащение аянов (приматов) и улемов. Мера, принятая ныне правительством, соответствующая описи в казну церковного имущества, могла бы и состояние мечетей улучшить, и казне доставить значительный доход. Но доселе мало пособила она злу; многие почетные семейства завладели наследственно правом содержать на откупе, без контроля, эти имущества за бесценок. На Востоке обычай имеет силу закона, особенно когда злоупотребление обычая обращается в пользу лиц и семейств могучих… И в самом деле, искоренение зла способно возбудить опасное для правительства неудовольствие всех высших сословий{Высшие сановники Порты, прося у меня совета по этому делу, показывали по своим описям деревни, приносящие 50 000 пиастров чистого дохода и состоящие на откупе за 1000 пиастров.}. С другой стороны, сами турецкие чиновники хлопочут только о том, чтобы заменить старые злоупотребления новыми и присвоить себе источники обогащения туземного дворянства. По этой части, как и по всему, зло в Турции нисходит обыкновенно от высших правительственных слоев в низшее управление, на основании старинной, но всегда верной турецкой поговорки «в рыбе порча начинается с головы», балук баштан кокар. И в самом деле, хотя теперь чиновникам производится жалованье от казны, и притом весьма достаточное, однако должности подобного рода почитаются в Константинополе наградою министерским тварям за услужничество или средством к уплате долгов и к обеспечению куска хлеба на старость лет. Поэтому ропот местной знати на отменение того, что она почитает своим наследственным правом, не совсем безоснователен.
Мечеть. Рисунок акварелью У.
Вильда, 1830-е гг.
В
ход на Храмовую гору. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Если предпринятое правительством новое устройство вакфов приведет в лучший порядок дела мечетей, то можно будет, опираясь на народном мнении, искоренить давнишнее зло и даже обеспечить значительный доход в казну Мусульмане по всей Сирии с глубоким прискорбием видят запущение храмов и богоугодных заведений ислама, обозначающее с каждым годом новыми признаками разрушения религиозного заветные города ислама, Дамаск и Иерусалим, между тем как в сих самих местах другие исповедания, убогие, слабые и презренные, успешно стремятся к благолепию своих храмов, училищ, больниц.
В Иерусалиме правительство сделало в последние годы некоторые починки в здании знаменитой Омаровой мечети, которая почитается второю по Мекке святынею ислама, как по благоговению к памяти Соломонова храма, на месте коего она построена, так и потому, что Пресвятая Богородица провела в тех местах свой детский возраст{От сего последнего обстоятельства происходит и нынешнее мусульманское наименование Омаровой мечети Харем-Шериф, святая обитель. О почитании мусульманами Пречистой Девы, Матери Мессии, излишним будет припоминать читателю.}. Обновлен равномерно и древний храм, построенный над тою пещерою, где было жилище в Иерусалиме святых праведных Иоакима и Анны по народному преданию, храм, обращенный в мечеть после крестоносцев и обрушенный землетрясением за полтора века перед сим{Внутри мечети, в пещере, видел я в 1842 году, когда приступали к работам, остатки писанных на стене образов. Паша обещался мне не касаться этой живописи и даже допускать на поклонение в пещеру христианских богомолов с нарочно приделанной боковой двери. Впрочем, подобные снисхождения весьма непрочны, завися более от народного духа и от прислужников мечети, чем от гражданской власти.}.
Мечеть Омара. Гравюра XIX в.
Кафедра в мечети Омара.
Гравюра XIX в.
Дамаск, Алепп и Иерусалим, как первостатейные города в духовном и политическом отношениях, имеют первоклассных судей молла, назначаемых на годичный срок от султана по представлению шейх-уль-ислама. Каждый из них определяет в города своего