Ланда Р. Г. - История Алжира. XX век - 1999

плуатации, неотделимой от всех форм неравенства (социального, юридического, национального, культурного), лежала в основе многостороннего и сложного процесса влияния европейской колонизации на всю традиционную жизнь мусульманского Алжира.

В сочетании с ранее отмеченным вызреванием алжирского национального самосознания это постепенно превращало сформировавшееся в Алжире колониальное общество в со- циально-политический пороховой погреб. Но процесс этот был длителен, непрямолинеен и связан с медленным перемещением центра тяжести всей жизни страны, в том числе — освободительных устремлений алжирцев, в города. Горожанеалжирцы на рубеже XIX-XX веков стали догонять по численности горожан-европейцев, ранее доминировавших: общее количество первых в 1886-1906 гг. увеличивается на 143 тыс., вторых — на 149 тыс. человек [4]. Алжирцы начинают занимать видное место среди городских профессий, ранее им недоступных, составив в 1901 г. около половины из 42928 рабочих, занятых на 10327 промышленных, торговых и прочих предприятиях страны [5]. При этом количество алжирцев-ра- бочих в первое десятилетие нашего века росло чрезвычайно быстро: в 1902 г. 20 тыс., в 1905 г. — 34 тыс., в 1911 г. — 64 тыс. человек [6].

Но в те годы мусульманский пролетариат в стране лишь зарождался, а его политическая активность еще не могла иметь самостоятельного характера ввиду его относительной малочисленности, неорганизованности и сохранившихся, как правило, связей с деревней. К тому же, все силы этого молодого класса были сосредоточены прежде всего на сопротивлении колониальному гнету. В этом были заинтересованы почти все слои алжирского народа, за исключением небольшой кучки феодалов и коллаборационистов. Для пролетариев, эксплуатируемых на предприятиях, принадлежавшим европейцам, капиталистическая эксплуатация отождествлялась с национальным гнетом. Характерно, что даже во время демонстраций и забастовок, организованных совместно с европейцами (например, в г.Филиппвиль в 1910 г.), алжирские рабочие как "символ рабочих требований" поднимали "национальное зеленое знамя со звездой". В целом же зарождавшееся рабочее движение способствовало общей радикализации обстановки, хотя и шло главным образом в русле французского рабочего движения и скорее объективно, нежели субъективно, усиливало антиколониальную борьбу.

Основной социальной базой алжирского антиколониализма стали широкие слои алжирцев-горожан, прежде всего ремесленников и мелких торговцев (49 тыс. человек в 1901 г., 60 тыс.

— в 1912 г.) [7]. Однако они действовали преимущественно стихийно, участвуя в уличных стычках, шествиях и собраниях в мечетях. Им недоставало политической зрелости и опыта. Нередко их активность проявлялась случайно и беспорядочно, под влиянием каких-либо эмоций или внешних влияний.

В 1905 г. насчитывалось всего 4363 алжирских предпринимателей, применявших наемный труд, и 16147 предпринимателей, работавших "самостоятельно" [8]. В большинстве своем это были разбогатевшие ремесленники, вышедшие из низов торговцы овощами и фруктами, владельцы маслобоен, мельниц, отелей, табачных фабрик и мавританских бань. Нередко алжирцы были совладельцами или менеджерами. В 1902 г. только в промышленности было занято 49 управляющих и 97 мастеров из числа алжирцев. Представителей традиционной знати или турецко-мавританского купечества средневекового типа среди мусульман-буржуа осталось очень мало [9]. Нувориши, преимущественно кабилы, неуверенно чувствовали себя в постоянно менявшейся и неустойчивой обстановке деградации традиционного образа жизни городской буржуазии, нарушения и даже исчезновения вековых обычаев.

Ввиду малых размеров капитала, отсутствия машин, опыта и технических кадров, незнакомства с современными методами хозяйствования (в частности, банковскому кредиту предпочитали более "привычного" ростовщика) эта буржуазия почти не имела возможности подвизаться в промышленности и поневоле ограничивалась сферой торговли, услуг и всякого посредничества. Что же касается производства, то здесь масштабы принадлежавших ей предприятий были незначительны. Даже в 1928 г. она владела 4735 маслобойнями (1500 рабочих), 800 корзиночными (1300) и 85 бочарными (1000 рабочих) мастерскими [10].

Как правило, ремесло и предпринимательство оставались тесно слиты: владельцы мастерских оставались одновременно гончарами, ткачами, столярами, ювелирами. Они, конечно, и думать не смели о конкуренции с алжиро-европейской буржуазией, тем более — с буржуазией метрополии, занимаясь в основном мелким накопительством. Ограниченная конкурентоспособность постоянно заставляла алжирскую буржуазию приспосабливаться и соглашаться на вторые роли. Но часть алжирских предпринимателей, связанных с внутренним рын-

ком и сугубо национальной клиентурой, уже в прошлом веке проявляла недовольство колониальным режимом. В еще большей мере это недовольство было свойственно нарождавшейся имущей прослойке деревни, часто не имевшей возможности пустить в дело свои капиталы. К их числу относились ростовщики, дававшие в долг под 365%, а также спекулянты, скупившие только на востоке страны у обедневших колонистов 145584 га земель в период 1880-1909 гг. Эти недовольные сельские богачи также искали решения своих проблем в городе

—у администрации, у служивших ей феодальных бюрократов, но чаще всего — в мечетях, редакциях газет, различных обществах и у либералов-европейцев [11].

Постоянный приток в города разоренных крестьян способствовал еще большей радикализации освободительных устрем- лений-горожан. Выразителем этих чувств и настроений всех алжирцев стала национальная интеллигенция, которая фактически родилась как социальная группа именно на рубеже XIXXX веков. Ежегодное число алжирцев — выпускников средней школы после 1900 г. возросло почти вдвое, составляя в среднем 84 человека до 1900 г. и около 150 человек до 1914 г. Из них лишь ничтожная часть получила высшее образование (всего 46 человек в 1914 г.) [12]. Колониальные власти до первой мировой войны насчитывали в Алжире не более 450 мусульманских интеллигентов. Но они учитывали лишь тех, кто получил образование на французском языке: 240 учителей (в основном

—выпускников открывшегося в 1882 г. педучилища в Бузареа), 25 врачей и 65 фельдшеров с французскими дипломами и т.п. С учетом же окончивших французскую школу, но нигде не работавших, количество интеллигентов-алжирцев к 1914 г. достигло примерно 1 тыс. человек [14].

Гораздо более многочисленны были традиционные мусульманские интеллигенты (вернее грамотеи) — служители ислама (имамы мечетей, хатибы-проповедники, хаззабы-чтецы Корана), шариатские судьи-кадии, "укили" (нотариусы), "ходжи" (секретари смешанных коммун и "арабских бюро" на территориях юга, сохранявшихся под военным управлением). К ним относились также богословы-улемы, арабоязычные писатели и поэты, преподаватели медресе, талебы (учителя начальных коранических школ). Учесть их было невозможно, так как большинство из них получали образование за границей (в мусульманских университетах Каира, Туниса и Феса) или в завиях (обителях) марабутских братств. Официально же в г.Алжире студентов медресе было мало: в 1901 г. — 32, в 1904 г. —

ниального двоевластия, служившая интересам прежде всего "сеньоров" колонизации при формальном суверенитете Франции и внешней лояльности по отношению к нему.

Возникла эта система именно к началу XX века, когда под давлением алжиро-европейских магнатов французская администрация в колонии и формально назначавшийся из Парижа генерал-губернатор стали постепенно послушными исполнителями угодной "сеньорам" политики. "Сеньоры" настояли на создании еще в 1894 г. "Высшего Совета Алжира" из 60 главных чиновников администрации и представителей европейцев и всего 7 представителей коренного населения. Впоследствии в него входили 24 чиновника, 31 представитель от выборных учреждений и 9 алжирских нотаблей [17]. На первых же заседаниях этот совещательный орган, явно выражая настроения высшей группы колонистов, объявил алжирцев "низшей расой, не поддающейся воспитанию" и годной лишь "служить у колонистов в качестве батраков, каменщиков, умелых сапожников" [18].

В 1898 г. были созданы Финансовые делегации из 3 секций (колонистов, европейцев — неколонистов и алжирцев по 24 делегата в каждой). Делегатами были избраны представители крупнейших колонистов и европейской буржуазии, а также их подголоски из среды феодальной верхушки коренного населения. Непредставительный и антидемократический характер этих делегаций доказывается следующими цифрами: в выборах делегатов-колонистов формально участвовало 12512 чел., в выборах остальных европейских делегатов — 38593 чел., а в избрании алжирских делегатов — не более 10 тыс. чел. Фактически же в выборах участвовали не более 5 тыс. алжирцев, избиравших всего 9 арабских делегатов. 6 делегатов от Кабилии выдвигались наиболее могучими кланами этой области, а 6 делегатов от территорий Юга просто назначались губернатором [20]. К тому же, делегаты не представляли и европейцев, если учесть, что население Алжира еще в 1896 г. составили 578480 европейцев и 3781098 алжирцев [21].

Практически Финансовые делегации оказались послушным орудием в руках крупных колонистов, которые, помимо голосов своей секции, контролировали также большинство голосов и в других секциях. По свидетельству очевидцев, "секция не-колонистов должна была представлять интересы торговцев, промышленников и чиновников. Но, так как большинство избранных лиц использовало свои прибыли для приобретения земельной собственности, большинство на деле составилось из

колонистов. Что касается арабских и кабильских избранников, тщательно подбиравшихся администрацией, которая ими распоряжалась, то они повиновались приказаниям губернатора или его генерального секретаря" [22]. Достаточно отметить, что из 72 финансовых делегатов в1900-1946 гг. постоянно не менее 50 были земельными собственниками, т.е. колонистами (в том числе — представлявшими интересы "не-колонистов") и послушными им феодалами [23]. Они воспрепятствовали введению в Алжире французской налоговой системы (чтобы сохранить давившие коренное население специальные "арабские налоги"), выпустили автономный "алжирский" заем и добились в 1900 г. специального бюджета для Алжира. Фактически Финансовые делегации, несмотря на их формально консультативный характер, получили решающее значение при рассмотрении и утверждении бюджета. Поэтому-то налоги, доходы и расходы в Алжире с 1900 г. постоянно планировались в интересах европейской верхушки, особенно крупных колонистов.

Финансовые делегации сохранили и 20 лет успешно отстаивали взимание с алжирцев т.н. "коранических" налогов, которое коренное население выплачивало сверх введенных в Алжире (в том числе для европейцев) прямых и косвенных налогов. Это были "ашур" (одна десятая урожая), "закят" (одна десятая поголовья скота), "хокор" (плата за пользование землями "арш" в области Константины), "лезма" (подушная подать или арендная плата, например, за финиковую пальму) в Кабилии и некоторые другие. 40% общей суммы всех этих налогов шли государству (т.е. во многом на содержание колониальной администрации), 40% — в бюджеты департаментов (которыми распоряжались генеральные советы европейцев), 10% сборщикам (т.е. каидам и шейхам) и 10% — на прочие, в том числе местные нужды. Естественно, "сеньорам" было очень удобно таким образом оплачивать за счет алжирцев расходы на субсидирование своей хозяйственной деятельности (из средств департамента) и на содержание марионеток из "туземного" аппарата, которые присваивали гораздо больше "узаконенной" десятины [24].

Европейцы считали, что их господство в Алжире будет длиться вечно. Убеждение в том, что так и могло бы быть, до сих пор не изжито частью французских историков-колониа- листов. Один из них, Марсель Пейрутон (бывший генералгубернатор Алжира и генеральный резидент Франции в Тунисе и Марокко) в 1966 г. утверждал: "Учитывая ассимиляторский

талант француза, Алжир мог бы стать Гасконью, заморской Берри в полном значении этого слова, если бы этому не мешало одно препятствие: Ислам" [25]. Хотя главное заключалось не в этом, а в самом факте неизбежного порождения колониализмом своего могильщика — антиколониализма. Чем глубже шел процесс колонизации, тем острее реагировало на него алжирское общество.

Колониальное двоевластие в сочетании со всеми ранее упоминавшимися факторами, порождаемыми колонизацией, создавало своеобразные условия, в которых происходило возрождение на новой основе организованного антиколониального движения (в стихийных и неорганизованных формах оно практически не прерывалось). Новый этап освободительной борьбы характеризовался стремлением использовать тактические возможности, прямо вытекавшие из ситуации двоевластия. При невозможности сокрушить твердыню колониализма лобовым штурмом, объективно должна была возникнуть тенденция к использованию противоречий (иногда лишь намечавшихся и второстепенных) в стане колонизаторов, сосредоточению всех усилий на борьбе против засилья "сеньоров" колонизации, как главных противников какого-либо смягчения колониального гнета, при одновременных поисках любой поддержки из метрополии — со стороны левых кругов, либеральной прессы, "арабофилов" в парламенте (среди них выделялся своими призывами к "моральному, интеллектуальному и экономическому прогрессу туземцев" умеренный депутат Альбэн Розэ, сентиментально привязанный к Алжиру) и даже правительства, недовольного строптивостью и автономистскими происками "сеньоров".

Но на первых порах слабость алжирских националистов определялась их малочисленностью, отсутствием связи даже с городскими низами (не говоря уже о сельском населении), боязнью репрессий со стороны колониального режима. Также следует считать одной из причин выявившиеся довольно рано разногласия между разными фракциями городской элиты: традиционалисты ("старые тюрбаны", как их тогда называли) выступали за сохранение алжирцами своей самобытности, религии и образа жизни, а "мусульфранки" (т.е. мусульманефранцузы, последовательные сторонники ассимиляционизма) единственный путь к освобождению от колониального гнета видели в слиянии алжирцев с французами и в обретении таким образом политического равноправия с ними.

Впоследствии "мусульфранков" стали называть "младоалжирцами" по аналогии с младотурками и противопоставлять их не столько традиционалистам, сколько мусульманам-колла- борационистам, служившим в колониальной администрации. В новейшей алжирской историографии традиционалистов и "младоалжирцев" иногда называют "консерваторами" и "либералами", подчеркивая при этом незначительность разницы между ними.

Традиционалисты по настоящему смогли развернуть свою деятельность в самом конце XIX в. после создания в городах Алжир, Константина и Тлемсен частных арабских типографий. Среди первых деятелей их направления было много мастеров культуры: поэты, писатели и теологи Бен Мухуб, Кахуль и альМаджауи, художники Омар и Мухаммед Расим. Проблема освобождения Алжира рассматривалась ими сквозь призму популярных идей "Нахды" (т.е. "Возрождения" арабской культуры в Египте, Сирии и Ливане во второй половине прошлого века). Ряд публицистов, религиозных и общественных деятелей, внесших вклад в арабоязычную культуру Алжира, был хорошо известен за пределами страны, поддерживая связи с Арабским Востоком. Таковы были ибадитский шейх Атфия (1819-1913 гг.), автор семитомного свода мусульманского права, Мустафа Ибн аль-Худжа (1865-1915 гг.), писатель-теолог и правовед, первым в Алжире поднявший вопрос о необходимости распространения образования среди женщинмусульманок. В то же время выступили реформатор завий Кабилии Мухаммед ас-Саид Бен Зикри, пропагандисты религиозной реформы "саляфийя" (т.е. "очищение") по примеру Джамаль ад-Дина аль-Афгани и Мухаммеда Абдо в Египте шейхи Хамдан Бен Луниси и Абд аль-Кадир аль-Маджауи, часто печатавшийся в Сирии и Египте публицист Абд альХалим Бен Смайя, крупнейший филолог, историк и литературовед Мухаммед Бен Шенеб (впоследствии — член Арабской академии в Дамаске).

Оставаясь политически неорганизованным направлением общественного мнения, традиционалисты вместе с тем внесли значительный вклад в развитие антиколониальной борьбы. Так, известный далеко за пределами страны художник Омар Расим, скрывшись под псевдонимом Ибн Мансур асСанхаджи, издавал в 1913-1914 гг. еженедельник "Зу-ль- Факар", который он собственноручно оформлял. Газета была, по мнению сподвижника художника Джамаля ад-Дина Сфинджи, "критической и социалистической", но одновремен-

но поддерживала идеи реформации ислама. Расим писал и оформлял политические листовки с призывами против политики колониальных властей и издававшихся ими законов. В 1912 г. он лично их распространял с помощью подростков и молодежи из семей традиционной мусульманской элиты г.Алжир. Старшее поколение традиционалистов полностью его поддерживало. Многие его представители давали клятву не брить бороды до изгнания французов из Алжира и возвращения страны под власть турецкого султана, совершали паломничество в Стамбул, как в Мекку, называли своих детей в честь султана и вождей панисламизма [26].

Часть из них была настроена непримиримо и выступала либо за открытое восстание, надеясь на помощь "победоносной армии Ислама" из Османской империи, либо за эмиграцию. Другая часть, трезво оценивая соотношение сил, считала необходимым пассивное, но непрерывное сопротивление с целью сохранения национальной самобытности. Наконец, третья часть соглашалась на переговоры с властями, постоянно направляя им разного рода петиции о "сохранении туземной собственности" от экспроприации, отмене разорительных для алжирцев законов, перераспределении налогов, развитии образования на арабском языке и т.п.

Традиционалисты издавали свою прессу и участвовали в деятельности многочисленных кружков и культурных ассоциаций. Их двухмесячник "Ал-Ихья" (1906-1907 гг.) имел 200 подписчиков. Издавались также еженедельники "Каукаб Ифрикийя" (1907-1914гг.), "Аль-Магриб" (1903-1913 гг.), "АльФарук" (1913-1914 гг.), имевшие в основном культурнопросветительский характер и пропагандировавшие религиозно-

реформаторские идеи основателя панисламизма Джамаль ад-Дина (сам Абдо посетил Алжир в 1904 г.). В Сирии, где в 1911 г. проживало 20 тыс. алжирцев, не терявших связей с родиной, они издавали ряд газет (например, "Аль-Мухаджир"), в которых резко осуждали политику Франции в Алжире за "превращение алжирцев в рабов и нищих", произвольные аресты, вмешательство в дела мусульманского культа, "уничтожение арабских и исламских традиций" [27].

"Сеньоры" Алжира и их сторонники во Франции не прекращали клеймить мусульман-традиционалистов как "фанатиков и клерикалов", "приверженцев религиозных братств", "поборников интеллектуальной узости". Однако, когда появились младоалжирцы, тон колониалистских идеологов и их

прессы изменился и они не поколебались провозгласить старых тюрбанов "искренними друзьями Франции". Отныне они казались не опасными личностями, а "мирными и практичными людьми", так как заявляли о нежелании натурализоваться в качестве французов и получить политические права, а главное — открыто выражали "свою оппозицию младоалжирцам" [28].

Поколение младоалжирцев появилось на политической сцене Алжира примерно с 1900 г. Но первые упоминания о них относятся к 1892 г., когда бывший премьер Франции Жюль Ферри, прибывший в Алжир во главе сенатской комиссии по расследованию, с изумлением выслушал адвоката Ахмеда Будербу, переводчика Зеррука Бен Брихмата и врача Тайеба Морсли (муниципального советника Константины), требовавших предоставления политических прав всем алжирцам по примеру "жителей Черкессии", которые "являются русскими, сохраняя при этом все свои мусульманские права и законы". Ферри назвал их "партией молодых" [29]. Младоалжирцами (по аналогии с младотурками, младоегиптянами и младотунисцами) их стали называть гораздо позже. Но уже в 90-е годы собеседники Ферри громко заявили о себе. "Почему вы отказываете нам — писал в 1894 г. Т. Морсли — в возможности защищать наши интересы в выборных советах в самой колонии и посылать к вам в Париж представителей по нашему выбору, знающих наши чаяния, интересы и нужды?" [30]. В моменты острой напряженности в отношениях между французским правительством и "сеньорами" колонизации подобные вопросы "новой волны" ассимиляционистов охотно подхватывались "арабофилами" в метрополии. На это и делали ставку младоалжирцы, представлявшие собой, по мнению Б.Саадаллаха, "национальное движение, преследовавшее целью освобождение страны законными политическими средствами и использовавшее в большинстве случаев западные методы" [31].

С 1900 г. требования предоставить право голоса грамотным алжирцам, а также — торговцам и промышленникам, дать муниципальным советникам-алжирцам возможность участвовать в выборах мэра и его "туземного" помощника неоднократно повторялись в многочисленных петициях, направлявшихся в палату депутатов Франции. Лейтмотивом их была просьба к "Республике, всегда верной своим принципам и поддержке слабого", предоставить "необходимые права каждому человеку, а не только французу" [32].