Томас Карлейль – ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ История

ная из цельной скалы фигура льва отдыхает у тихих вод озера, убаюкиваемая далекими зву­ ками rance-des-vaches (пастушеской песни); вокруг безмолвно стоят на часах гранитные горы, и фигура, хотя и неодушевленная, гово­ рит.

Глава восьмая КОНСТИТУЦИЯ РАЗРЫВАЕТСЯ НА ЧАСТИ

Таким образом, 10 августа и выиграно и прои­ грано. Патриоты считают своих убитых мно­ гими тысячами, так смертоносен был огонь швейцарцев из окон; в конце концов число их сводится к 1200. Это был нешуточный бой. К двум часам дня резня, разгром и пожар еще не прекратились, распахнутые двери Бедлама еще не закрылись.

Как потоки неистовствующих санкюлотов ревели во всех коридорах Тюильрийского дворца, беспощадные в своей жажде мщения; как убивали, рубили лакеев и г-жа Кампан видела занесенную над ее головой марсельскую саблю, но мрачный герой сказал «Va-t- en!» (Пошла прочь!) и оттолкнул ее, не тро­ нув 35; как в погребах разбивали бутылки с вином, у бочек вышибали дно и содержимое их выпивали; как во всех этажах, до самых чердаков, окна извергали драгоценную коро­ левскую мебель и как, заваленный золоче­ ными зеркалами, бархатными драпировками, пухом распоротых перин и мертвыми челове­ ческими телами, Тюильрийский сад не похо­ дил ни на один сад на земле, — обо всем этом желающий может найти подробное описание у Мерсье, у желчного Монгайяра или у Больё в «Deux Amis». 180 трупов швейцарцев лежат, сваленные в груду, непокрытые, их убирают только на следующий день. Патриоты изорвали их красные мундиры в клочья и носят их на концах пик; страшные голые тела лежат под солнцем и звездами; любопытные обоего пола стекаются посмо­ треть на них. Не будем этого делать! Около

сотни повозок с нагроможденными на них трупами направляются к кладбищу святой Магдалины, сопровождаемые воплями и пла­ чем, потому что у всех были родственники, матери, здесь или на родине; это одно из тех кровавых полей, о которых мы читаем под названием «славная победа», очутившееся в этом случае у самой нашей двери.

Но марсельцы свергли тирана во дворце; он разбит и едва ли поднимется вновь. Какой момент переживало Законодательное собра­ ние, когда наследственный представитель вошел при таких обстоятельствах и гренадер, несший маленького королевского принца, спасая его от давки, поставил его на стол Собрания! Момент, который нужно было сгладить речами в ожидании того, что прине­ сет следующий. Людовик сказал несколько слов: «Он пришел сюда, чтобы предупредить большое преступление; он думает, что нигде не находится в большей безопасности, чем здесь». Председатель Верньо ответил в коротких неопределенных выражениях чтото о «защите конституционных властей», о смерти на своих постах 36. И вот король Людо­ вик садится сначала на одно место, потом на другое, потому что возникает затруднение: конституция запрещает вести прения в при­ сутствии короля; кончается тем, что король переходит со своей семьей в «Loge of the Logographe» — в ложу протоколиста, находя­ щуюся вне заколдованного конституционного круга и отделенную от него решеткой. Вот в какую клетку, площадью 10 квадратных футов, с маленьким кабинетиком у входа, замкнут теперь король обширной Франции: здесь в продолжение шестнадцати часов он и его семья могут смирно сидеть на глазах у всех или время от времени удаляться в каби­ нетик. Вот до какой удивительной минуты пришлось дожить Законодательному собра­ нию!

Но что за момент был этот и следующий за ним, когда несколько минут спустя грянули три марсельские пушки, затрещал беглый

огонь швейцарцев и все загремело, словно наступил Страшный суд! Почтенные члены Собрания вскакивают, так как пули залетают даже сюда, со звоном влетают сквозь разби­ тые стекла и поют свою победную песнь даже здесь. «Нет, это наш пост; умрем на своих местах!» Законодатели снова садятся и сидят, подобно каменным изваяниям. Но не может ли ложа протоколиста быть взломана сзади? Сломайте решетку, отделяющую ее от закол­ дованного конституционного круга! Сторожа разбивают и ломают; Его Величество сам помогает изнутри, и решетка уступает общим усилиям; король и Законодательное собрание теперь соединены, неведомая судьба парит над ними обоими.

Один удар грохочет за другим; задыха­ ющиеся гонцы с широко раскрытыми от ужаса глазами врываются один за другим; отправляется приказ короля швейцарцам. Ужасающий треск кончился. Запыхавшиеся гонцы, бегущие швейцарцы, обвиняющие патриоты, общий трепет — и конец. К четы­ рем часам почти все закончено.

Приходят и уходят при громе виватов новые муниципальные советники с тремя флагами: Liberté, Egalité, Patrie. Верньо, предлагавший в качестве председателя несколько часов назад умереть за конститу­ ционные учреждения, теперь в качестве докладчика комитета вносит предложение провозгласить низложение короля и немед­ ленно созвать Национальный Конвент для выяснения дальнейшего! Толковый доклад, должно быть, уже лежал готовым у председа­ теля в кармане. В подобных случаях у предсе­ дателя многое должно быть готово, но мно­ гое и не готово, и, подобно двуликому Янусу, он должен смотреть вперед и назад.

Король Людовик все это слушает. Около полуночи он удаляется «в три маленькие ком­ наты на верхнем этаже», пока для него не приготовят Люксембургский дворец и «на­ циональную охрану». Лучшей охраной был бы герцог Брауншвейгский. Впрочем, кто знает? Может быть, и нет. Бедные развен-

чанные головы! На следующее утро толпы приходят поглазеть на них в их трех комнат­ ках наверху. Монгайяр говорит, что августей­ шие пленные имели беззаботный, даже весе­ лый вид, что королева и принцесса Ламбаль, присоединившаяся к ней ночью, глядя в отк­ рытое окно, «стряхивали пудру со своих волос на стоявший внизу народ и смеялись» 37. Но Монгайяр — желчный, изломанный человек.

Впрочем, можно догадаться, что Законо­ дательное собрание и главным образом новый муниципалитет продолжают свою деятельность. Гонцы от муниципалитета или Законодательного собрания и быстрые эста­ феты летят во все концы Франции, преиспол­ ненные торжества, смешанного с негоду­ ющим сожалением, потому что победа стоила жизни 1200 человек. Франция шлет свой сме­ шанный с негодованием ликующий ответ: 10 августа будет тем же, что и 14 июля, только еще кровавее, еще многозначительнее *. Двор замышляет заговор? Бедный двор: он побе­ жден, и ему придется нести последствия опу­ стошения и пренебрежения. Падают все ста­ туи королей! Даже бронзовый Генрих, хотя когда-то на нем красовалась трехцветная кокарда, рушится вниз с Пон-Нёф, где разве­ вается знамя «Отечество в опасности». Еще стремительнее опрокидывается Людовик XIV на Вандомской площади и даже, падая, разби­ вается. Любопытные могут заметить надпись на копытах его коня: «12 августа 1692» — сто лет и один день.

10 августа было в пятницу. Еще до конца недели старое патриотическое министерство призвано вновь на свой пост в том составе, какой оказался возможным: строгий Ролан,

* 10 августа 1792 г. в Париже победило народное восстание. Его важнейшим непосредственным результатом было свержение тысячелетней монар­ хии и ликвидация цензовой антидемократической системы, установленной конституцией 1791 г. Народное восстание 10 августа изменило соотноше­ ние сил во Французской революции. 10 августа была фактически свергнута не только монархия, но и политическое господство фейянской крупной бур­ жуазии.

женевец Клавьер, затем тяжеловесный Монж *, математик, бывший каменотес, и в качестве министра юстиции Дантон, приве­ денный сюда, как он образно говорит, «сквозь брешь патриотических пушек!» Эти люди должны под руководством законода­ тельных комитетов вести, как умеют, разби­ тый корабль. Много будет смятения со ста­ рым, утлым Законодательным собранием и с энергичным новым муниципалитетом! Но составится Национальный Конвент — и тог­ да! Однако пусть без промедления будет уста­ новлен в Париже новый суд присяжных и уго­ ловный трибунал, чтобы произнести приго­ вор над всеми преступлениями и заговорами, относящимися к 10 августа. Верховный суд в Орлеане далек, медлителен, а за кровь 1200 патриотов должно быть заплачено кровью же, какой бы ни было. Трепещите, преступ­ ники и заговорщики: министром юстиции стал Дантон! Робеспьер после победы тоже заседает в новом муниципалитете, револю­ ционном «импровизированном муниципалите­ те», называющем себя Генеральным советом Коммуны.

Три дня уже Людовик и его семейство слу­ шают в ложе протоколиста в Законодатель­ ном собрании дебаты, а на ночь удаляются в маленькие верхние комнаты. Люксембург­ ский дворец и национальную охрану не успели приготовить, к тому же в Люксембургском дворце оказывается слишком много выходов и погребов: никакой муниципалитет не может взять на себя его охрану. Непроницаемая тюрьма Тампль, правда не столь элегантная, была бы гораздо надежнее. Так в Тампль! В понедельник 13 августа 1792 года Людовик и его печальная низложенная семья переез­ жают туда. При проезде их по Вандомской площади разбитая статуя Людовика XIV еще валяется на земле. Петион боится, что взгляд

* Монж Гаспар (1746—1818) — создатель начерта­ тельной геометрии, морской министр с 10 августа 1792 г. до 13 апреля 1793 г.

королевы может показаться толпе насмешли­ вым и вызвать раздражение, но она опускает глаза и ни на что не смотрит. «Давка чудо­ вищная», но все спокойно; кое-где кричат: «Vive la Nation!», но большая часть смотрит молчаливо. Французский король исчезает за воротами Тампля; старые зубчатые башни накрывают его, подобно огнетушителю, называемому Bonsoir; из этих самых башен пятьсот лет назад французская королевская власть вывела на сожжение несчастных Жака Моле и его тамплиеров *. Вот как изменчива судьба людей на нашей планете! Все ино­ странные послы, в том числе английский, лорд Гауер, потребовали свои грамоты и в негодовании разъезжаются, каждый к себе на родину.

Итак, с конституцией покончено? Отныне и вовеки! Кончилось это мировое чудо; пер­ вый двухгодичный парламент, потерпев кру­ шение, дожидается только, пока явится Национальный Конвент, и тогда погрузится в бездонные глубины времени. Можно предста­ вить себе молчаливую ярость бывших членов Учредительного собрания, создателей кон­ ституции, вымерших фейянов, полагавших, что конституция выживет. Лафайет во главе своей армии поднимается до высот положе­ ния. Законодательное собрание посылает к нему и к армии на северной границе комисса­ ров, чтобы склонить их к признанию нового порядка. Но Лафайет приказывает Седанскому муниципалитету арестовать этих комиссаров и держать их под строгим карау­ лом, как мятежников, до дальнейших его рас­ поряжений. Седанский муниципалитет пови­ нуется.

Муниципалитет повинуется, но солдаты? Солдаты армии Лафайета, подобно всем сол-

* Тамплиеры — члены католического духовнорыцарского ордена, основанного в Иерусалиме ок. 1118 или 1119 г. В конце XIII в. обосновались во Франции. Жак Моле (ок. 1243—1314) — последний магистр ордена тамплиеров. Вместе с другими чле­ нами ордена был обвинен в манихействе и пригово­ рен к сожжению на костре.

датам, испытывают смутное чувство, что они сами санкюлоты в кожаных поясах, что победа 10 августа — их победа. Они не хотят подниматься и следовать за Лафайетом в Париж; они предпочитают подняться и послать туда его самого. Поэтому уже в бли­ жайшую субботу, 18-го числа, Лафайет, наведя по мере возможности порядок в своих войсках, уезжает в сопровождении двух или трех негодующих офицеров своего штаба, в том числе бывшего члена Конституанты Александра де Ламета. Они поспешно пересе­ кают границы и направляются в Голландию. Увы, Лафайет стремительно скачет, чтобы попасть в когти австрийцев! Долгое время колеблясь и трепеща, простояв на краю гори­ зонта, он исчезает в казематах Ольмюца, и роль его в истории первой Французской рево­ люции кончается. Прощай, герой двух миров, тощий, но плотно сколоченный, достойный

почтения человек! Среди долгой суровой ночи плена, среди прочих неурядиц, триум­ фов и перемен ты будешь держаться стойко, «зацепившись якорем за вашингтонскую фор­ мулу», и будешь считаться героем и совер­ шенным характером, хотя бы героем только одной идеи. Седанский муниципалитет кается и протестует, солдаты кричат: «Vive la Nation!» Полипет Дюмурье из лагеря в Мольде назначается главнокомандующим.

Скажи, о Брауншвейг! какого рода «воен­ ной экзекуции» заслуживает теперь Париж? Вперед, вы, хорошо дрессированные истреби­ тели с вашими артиллерийскими повозками и гремящими походными котлами! Вперед, статный, рыцарский король Пруссии, кичли­ вые эмигранты и бог войны Брольи! Вперед, «на утешение человечеству», которое вои¬ cтину нуждается в некотором утешении!

Глава первая ИМПРОВИЗИРОВАННАЯ КОММУНА

Итак, вы заставили Францию восстать, вы, эмигранты и деспоты мира. Франция подня­ лась! Долго вы поучали и опекали этот бед­ ный народ, размахивая над ним, подобно жестоким, самозваным педагогам, своими железными и стальными ферулами; долго вы кололи его, угощали щелчками и стращали, когда он беспомощно сидел, закутанный в саван своей конституции; вы обступили его со всех сторон, с вашими армиями и заговорами, вторжениями и шумными угрозами; и вот, смотрите, вы задели его за живое, он восстал, и кровь его кипит. Он разорвал свой саван, как паутину, и выступает против вас со страшной силой, которой наделила его при­ рода и которую никому не измерить, которая граничит с безумием и адом. Как-то вы спра­ витесь с ним!

Этот сентябрь 1792 года — один из примечательнейших месяцев в истории, представля­ ется в двух весьма различных видах: совер­ шенно мрачным, с одной стороны, и ослепи­ тельно ярким — с другой. Все ужасное в пани­ ческой ярости двадцати пяти миллионов людей и все великое в одновременном презре­ нии к смерти тех же самых двадцати пяти мил­ лионов стоит перед нашим взором в резком контрасте, почти соприкасаясь одно с другим. Так обыкновенно бывает, когда человек доведен до отчаяния, но насколько же силь­ нее этот контраст, когда до отчаяния дове­ дена целая нация. Ведь природа, зеленеющая на поверхности, покоится, если заглянуть поглубже, на страшном фундаменте; и

Пан *, под музыку которого пляшут нимфы, хранит в себе крик, могущий довести до безумия всех людей.

Крайне опасно, когда нация, отбросив свои политические и общественные установ­ ления, превратившиеся для нее в погребаль­ ный саван, становится трансцендентальной и должна прокладывать себе дикие тропы сквозь хаотическое Новое, где сила еще не отличает дозволенного от запрещенного и преступление и добродетель бушуют вместе, нераздельные, во власти страстей, ужаса и чудес! Именно такой мы видим Францию в последней, третьей части нашей истории, в течение трех предстоящих лет. Санкюлотизм царит во всем своем величии и гнусности: евангелие (божественная весть) прав челове­ ка, его мощи или силы проповедуется еще раз в качестве неопровержимой истины, а наряду с ним, и еще громче, разносится страшная весть сатаны — о слабостях и грехах челове­ ка; и все это в таком размере и виде: туманное «смерть-рождение мира», огромное дымное облако, с одной стороны прорезанное как бы небесными лучами, с другой — опоясанное как бы адским пламенем! История рассказы­ вает нам многое, но что из рассказанного ею за последние тысячу с лишним лет может сравниться с этим? Поэтому, читатель, оста-

* Пан (греч. миф.) — первоначально почитался как бог стад и полей, покровитель пастухов, затем при­ обрел значение всеобъемлющего божества, олице­ творяющего природу.

новимся с тобою ненадолго на этих событиях и попытаемся извлечь из их неисчерпаемого значения то, что при данных обстоятельствах может быть для нас пригодно.

Прискорбно, хотя и естественно, что исто­ рия этого периода писалась почти исключи­ тельно в припадках истерики. Множество преувеличений, проклятий, воплей и, в общем, много неясного. Но когда погрязший в разврате Древний Рим должен был быть стерт с лица земли и в него вторглись север­ ные народы и другие страшные силы приро­ ды, «сметая прочь формулы», как это делают теперь французы, то гнусный Древний Рим также разразился громкими проклятиями, так что истинный образ многих вещей также пропал для нас. У гуннов Аттилы руки были такой длины, что он мог поднять камень, не нагибаясь. В название бедных татар прокли­ нающая их римская история вставила лиш­ нюю букву, и они до сих пор называются tar­ tars, сынами Тартара. И здесь также, сколько бы мы ни рылись в разнообразных, бесчи­ сленных французских летописях, мрак слиш­ ком часто окутывает события, или же нас поражают такие показания, которые кажутся продиктованными безумием. Трудно предста­ вить себе, что солнце в этом сентябре светило так же, как светит в другие месяцы. Тем не менее солнце светило, это непреложный факт; и была такая или иная погода, и кипела работа; что касается погоды, то она не благо­ приятствовала уборке урожая! Злополучный писатель может стараться изо всех сил, в конце концов все-таки приходится просить, чтобы ему поверили на слово.

Мудр был бы тот француз, который, наб­ людая с близкого расстояния мрачное зрели­ ще, представляемое Францией, стремящейся и кружащейся по новым, неизведанным путям, сумел бы различить, где находится центр этого движения и какое направление в нем господствует. Другое дело теперь, через 44 года. Теперь в сентябрьском вихре для всех достаточно ясно определились два главных

движения или великих направления: бурное течение к границам и яростное стремление к городским советам и ратушам внутри страны. Освирепевшая Франция кидается отчаянно, презирая смерть, к границам, на защиту от иностранных деспотов, и стремится к рату­ шам и избирательным комитетам, чтобы защититься от домашних аристократов. Пусть читатель постарается хорошенько понять эти два основных стремления и завися­ щие от них боковые течения и бесчисленные водовороты. И пусть он решит сам, могли ли при таком внезапном крушении всех старых авторитетов оба этих основных течения, полунеистовые сами по себе, быть мирного характера. Франция напоминала иссушенную Сахару, когда в ней просыпается ветер, взды­ мающий и крутящий необозримые пески! Путешественники говорят, что самый воздух превращается тогда в тусклую песчаную атмосферу и сквозь нее смутно мерещатся необыкновенные, неясные колоннады песча­ ных столбов, несущихся, кружась, по обеим ее сторонам, похожие на вертящихся безум­ ных дервишей в 100 футов ростом, танцу­ ющих чудовищный вальс пустыни!

Тем не менее во всех человеческих движе­ ниях, даже только что возникших, есть поря­ док или начало порядка. Обратите внимание на две вещи в этом вальсе Сахары, который танцуют 25 миллионов французов, или, ско­ рее, на одну вещь и на другую надежду: на Парижскую коммуну (муниципалитет), кото­ рая уже существует, и на Национальный Кон­ вент, который появится через несколько недель. Революционная Коммуна, неожи­ данно образовавшаяся вечером 10 августа и произведшая приснопамятное освобождение народа посредством взрыва, должна управ­ лять им, пока не соберется Конвент. Эта Коммуна, которую называют самозваной или импровизированной, теперь царит над Фран­ цией. Может ли Законодательное собрание, черпающее свою власть из старого, иметь какой-нибудь авторитет теперь, когда старое осуждено восстанием? Впрочем, некоторые

вещи, лица и интересы еще держатся за него, как за оставшийся после крушения плывущий обломок, — это добровольные защитники отечества, карабинеры или копьеносцы в зеленых мундирах или красных ночных кол­ паках, ежедневно проходящие перед ним, отправляясь в поход против Брауншвейга; они размахивают оружием, всегда с оттенком красноречия, в стиле Леонида *, часто с пла¬ менной смелостью, грозящей превзойти Ирода **, причем галереи, «особенно дамы, разражаются нескончаемыми рукоплескани­ ями» 1. Такие или подобные же приветствия принимаются, и на них отвечают перед лицом всей Франции; зал Манежа все еще служит местом всяких провозглашений. Собственно, он служит теперь главным образом для этого. Верньо произносит вдохновенные речи, но всегда только в пророческом стиле, указывая на грядущий Конвент. «Пусть погибнет наша память, — кричит Верньо, — лишь бы Фран­ ция была свободна!» В ответ на что все вска­ кивают и восклицают: «Да, да, périsse notre mémoire, pourvu que la France soit libre!» 2 Бывший капуцин Шабо *** заклинает небо, чтобы мы по крайней мере «избавились от королей», и, как порох, в который попала искра, мы снова все вспыхиваем и, махая шля­ пами, восклицаем и клянемся: «Да, nous le jurons; plus de rois!» 3 Все это как способ про­ возглашения весьма удобно.

Впрочем, нельзя отрицать того, что наши деятельные Бриссо, строгие Роланы, люди,

* Леонид (508—507—480 гг. до н. э.) — спартан­ ский царь. В греко-персидских войнах в 480 г. воз­ главил греческое войско против персидского царя Ксеркса. В античных преданиях Леонид — образец патриота и воина.

** Ирод I (ок. 73—4 гг. до н. э.) — царь Иудеи с 40 г. до н. э.; мнительный, властолюбивый прави­ тель. В христианской мифологии ему приписыва­ лось «избиение младенцев» при известии о рожде­ нии Христа. В нарицательном смысле — злодей.

*** Шабо (1759—1794) — настоятель монастыря капуцинов в Родезе, епископальный викарий кон­ ституционного епископа в Блуа, депутат Законода­ тельного собрания, а затем Национального Кон­ вента от департамента Луара и Шер.

некогда пользовавшиеся авторитетом, кото­ рый теперь все убывает, люди, любящие законность и желающие, чтобы даже взрыв происходил по возможности по правилам, неофициально находят такое положение дел крайне неудовлетворительным. Подаются жалобы, делаются попытки, но безрезультат­ но. Попытки производят даже обратное дей­ ствие и должны быть оставлены из опасения худшего; скипетр навсегда выскользнул из рук Законодательного собрания. Рок был так жесток к этому бедному Собранию, что оно позволило себя сковать по рукам и пригвоз­ дить к скале, подобно Андромеде, и могло теперь только жаловаться земле и небу; чудесным образом из сияющей лазури спу­ стился крылатый Персей (импровизирован­ ная Коммуна) и освободил ее *. Но кто теперь будет иметь решающий голос: оно ли, с его кротостью и музыкальной речью, или этот Персей, с его грубостью и острым мечом и щитом? В порядке вещей было гармоничное созвучие голосов! Если же будет иначе и голоса разделятся, тогда, несомненно, участь Андромеды — плакать; хорошо еще, если только слезами благодарности!

Будь довольна, Франция, этой импровизи­ рованной Коммуной, какова она есть! Она имеет нужные орудия и имеет руки; время не терпит. В воскресенье 26 августа соберутся наши предварительные ассамблеи и присту­ пят к избранию выборщиков; в воскресенье 2 сентября (да окажется этот день счастли­ вым!) выборщики начнут избирать депута­ тов, и таким образом составится всеисцеля­ ющий Национальный Конвент. Никакие marc

* Андромеда (греч.) — дочь эфиопского царя Кефея и Кассиопеи. Мать Андромеды, гордясь красотой своей дочери, заявила, что она прекраснее любой из Нереид (нимф моря). Оскорбленные Нереиды пожаловались Посейдону, богу морей, который послал в страну эфиопов чудовище, пожи­ рающее людей. По предсказанию оракула, страна должна была избавиться от чудовища, если ему отдадут Андромеду. Повеление оракула было исполнено, но Андромеду спас Персей. Он убил чудовище, женился на Андромеде и увез ее в Аргос.

d'argent, ни деление на пассивных и активных не оскорбляют теперь французских патрио­ тов: у нас всеобщая подача голосов, неогра­ ниченная свобода выборов. Бывшие члены Конституанты, нынешние члены Законода­ тельного собрания, вся Франция могут быть избраны. Даже можно сказать, что это право распространено на цвет всего мира, так как на этих же днях актом Собрания мы «натура­ лизовали» главных иностранных друзей чело­ вечества: Пристли *, которого сожгли за нас в Бирмингеме; Клопштока **, всемирного гения; Иеремию Бентама ***, утилитарного юриста; благородного Пейна, мятежного портного; и некоторые из них могут быть выбраны, как и подобает такого рода Кон­ венту. Словом, 745 неограниченных повели­ телей, восхищающих мир, должны заменить это жалкое, бессильное Законодательное собрание, из которого, вероятно, вновь будут избраны лучшие члены и Гора в полном составе. Ролан готовит Salle des cent suisses для их первых собраний; это один из залов Тюильри, теперь пустого и национального, и не дворца более, а караван-сарая.

Что касается самозваной Коммуны, то можно сказать, что на земле не бывало более странного городского совета. Задача, выпав­ шая на ее долю, состоит в управлении не большим городом, а большим королевством в состоянии ярого возмущения. Нужно вести записи, заготовлять провиант, судить, разби­ рать, решать, делать, стараться сделать: при­ ходится удивляться, что человеческий рассу­ док выдержал все это и не помрачился. Но к счастью, мозг человека имеет способность воспринимать только то, что он может вме-

*Пристли Джозеф (1733—1804) — английский химик, философ-материалист. В 1794 г., преследу­ емый реакционными кругами, эмигрировал в США. ** Клопшток Фридрих Готлиб (1724—1803) — немецкий поэт, автор прославленной в свое время поэмы «Мессиада». Творчеством Клопштока начи­ нается расцвет немецкой литературы XVIII в.

***Бентам Иеремия (1748—1832) — английский философ, социолог, юрист, родоначальник филосо­ фии утилитаризма.

стить, и игнорирует все остальное, пренебре­ гая им, как будто его не существует! При этом он кое о чем действительно заботится, а многое заботится о себе само. Эта импровизи­ рованная Коммуна идет вперед без тени сом­ нений; быстро, без страха или замешатель­ ства в любую минуту идет навстречу потреб­ ностям момента. Если бы весь мир был в огне, то и тогда импровизированный трех­ цветный муниципальный советник может потерять только одну жизнь. Это квинтэссен­ ция, избранники санкюлотского патриотиз­ ма; они призваны вернуть утраченную наде­ жду, и наградой им будут неслыханная победа или высокие виселицы. И вот, эти удивитель­ ные муниципалы сидят в городской Ратуше, заседают в Генеральном совете, в Наблюда­ тельном комитете * (de Surveillance), который делается даже Комитетом общественного спасения (de Salut Public), или во всяких дру­ гих комитетах и подкомитетах, в каких ока­ зывается надобность; ведут бесконечную переписку, утверждают бесконечное число декретов: известен даже случай «девяноста восьми декретов в день». Готово! — вот их пароль. Они носят в кармане заряженный пистолет и какой-нибудь наспех собранный завтрак для подкрепления. Правда, со време­ нем с трактирщиками заключают условие о доставке им обедов на место, но потом вор­ чат, что это слишком расточительно. Вот каковы эти советники в трехцветных шар­ фах, с муниципальными записными книж­ ками в одной руке и с заряженным пистоле­ том в другой. У них имеются агенты по всей Франции, говорящие в ратушах, на базарных площадях, на больших и проселочных доро­ гах, агитирующие, призывающие к оружию, воспламеняющие сердца. Велико пламя антиаристократического красноречия: некото­ рые, как, например, книгопродавец Момо­ ро **, издалека намекают на что-то пахну-

*Наблюдательный комитет Парижской коммуны был организован 14—15 августа 1792 г.

**Моморо Антуан Франсуа — активный член