Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 2

31

мент всемогущим. Это полновластие не составляет принадлежности того или др у- гого образа правления; оно существует при всяком образе правления, ибо неразлучно с самым существом государства, как верховного союза.

[…]Таково существо верховной власти. Переходим к лицу, ею облеченному, или

ксубъекту верховной власти.

Лицо, облеченное верховной властью, является органом и представителем государственной воли. Оно держит власть по публичному, а не по частному праву, не как собственность, а как должность, во имя общественной цели. Власть принадлежит, следовательно, не лицу, как таковому, а месту или сану, им занимаемому, то есть лицу юридическому, которого физическое лицо есть только представитель. Поэтому и права принадлежат ему единственно потому, что оно принимает на себя обязанности, сопряженные с саном. Таково существо всякой общественной власти, а потому и власти верховной, хотя последняя не знает над собой судьи, принуждающего ее к исполнению обязанностей.

17. Дайси А. В. Основы государственного права Англии

[О верховной власти парламента]

В этой главе моей целью будет: во-первых, объяснить характер парламентского верховенства и показать, что оно есть юридический факт, вполне признанный английским правом; во-вторых, доказать, что все предполагаемые юридические ограничения верховной власти парламента не существует вовсе, и, наконец, определить и опровергнуть некоторые теоретические затруднения, которые мешают признать вполне, что парламент, при британской конституции, имеет неограниченную законодательную власть.

А. Характер парламентского верховенства.

Слово «парламент» означает в устах юриста (в обыкновенном разговоре оно часто имеет другой смысл) короля, палату лордов и палату общин. Эти три части, действующие совместно и удачно определяемые выражением «король в парламенте» («the Kingin Parliament») и составляют парламент.

Принцип парламентского верховенства означает следующее: парламент, как мы его определили выше, имеет, при английском государственном устройстве, право издавать и уничтожать всевозможные законы; нет ни лица, ни учреждения, за которым бы английский закон признавал право преступать или не исполнять законодательные акты парламента.

Для настоящей нашей цели мы можем определить закон, как «норму, защищаемую судами».

Таким образом, принцип парламентского верховенства с положительной стороны может быть определен так: всякий парламентский акт (или часть его), создающий новый закон или же отменяющий или изменяющий существующий закон, должен, быть исполняем всеми судами. Тот же самый принцип с отрицательной стороны может быть выражен так: никакое лицо, никакое собрание лиц, при английской конституции, не имеют права издавать постановления, которые были бы не согласны с парламентскими актами, или, другими словами, пользовались бы судебной защитой, вопреки парламентскому акту. Встречаются, конечно, кажущиеся исключения из этого правила. Но и эти кажущиеся исключения, как то, например, что судьи верховного суда могли издавать судебные постановления, отменяющие парламентские акты, в сущности, не противоречат общему правилу, так как во всех подобных случаях парламент прямо или косвенно санкционирует постановление подчинённого ему органа. Мы не будем здесь вдаваться в подробности относительно характера судебного законода-

32

тельства; мы упомянули об этом мимоходом, только для того, чтобы устранить затруднение, которое могут встретить изучающие этот вопрос. Нам придется в этих лекциях много еще говорить о верховной власти парламента, но пока достаточно будет данного мной краткого определения ее характера. Прежде всего, необходимо выяснить, что принцип парламентского верховенства и с положительной, и с отрицательной стороны вполне признается английским правом.

I. Неограниченная законодательная власть парламента

Классическим местом по этому вопросу является следующий отрывок из Блэкстоновых «Комментариев»: «Власть и юрисдикция парламента, – говорит Эдуард Кок, так высоки и абсолютны, что он ни для кого и ни для чего не могут быть заключены в какие бы то ни было границы. И об этом верховном собрании, – прибавляет он, – можно справедливо сказать […] оно имеет верховную и бесконтрольную власть издавать, утверждать, расширять, ограничивать, отменять, возобновлять и объяснять законы, относящиеся ко всевозможным областям: к делам духовным или светским, гражданским, военным, морским или уголовным, так как парламент есть то учреждение, которому конституцией наших королевств вверена деспотическая, неограниченная власть, которая в каждом государстве должна находиться в чьих-нибудь руках». Все злоупотребления и правонарушения, все действия и мероприятия, которые не подлежат ведению обыкновенных судебных учреждений, решаются этим чрезвычайным судом. Он может регулировать или совсем изменить порядок престолонаследия, как это было сделано в царствование Генриха VIII и Вильгельма III. Он может изменить или пересоздать даже устройство королевства и самого парламента, как это было сделано актом единения и многими статутами о трехлетних и семилетних выборах. Он может, одним словом, сделать все, что невозможно физически, и поэтому многие решались называть, может быть, слишком смело эту власть всемогуществом парламента. Несомненно, никакая власть на земле не может уничтожить того, что сделано парламентом; поэтому для свободы королевства весьма существенно, чтобы эти важные полномочия вверялись лицам, выдающимся по своей честности, стойкости и знаниям, так как, по известному изречению великого лорда-казначея Бёрлея, «только парламент может погубить Англию». Сэр Мэтью Гель замечает, что так как парламент есть верховный суд, который не может подлежат никакой ответственности, то если бы какимнибудь образом он стал дурно управлять, подданные королевства не имели бы против этого никаких средств защиты. Точно так же президент Монтескье предсказывает (хотя, я надеюсь, слишком поспешно), что как Рим, Спарта и Карфаген потеряли свою свободу и погибли, так и Англия со временем утратит свою свободу и погибнет; «она погибнет, когда законодательная власть станет более деморализованной, чем исполнительная».

18.Тарановский Ф.В. Учебник энциклопедии права

[Государственная власть и суверенитет, или державность власти]

Государственная власть Нового времени может быть понята только в генетической связи с теми разнообразными видами властвования, которые ей непосредственно предшествовали и на почве которых она сложилась .

Государственная власть характеризуется как власть суверенная, или верховная (можно бы также сказать, – державная, или самодержавная). Суверенитет, или верховность (державность, самодержавие) составляет принадлежность государства, которое конструируется как юридическое лицо и обозначает специфическое качество государственной власти, – ее верховенство как вовне, так и внутри государственной организации.

Власть есть господство одних людей над другими, господство принудительное, обязательное, независимое от согласия подвластных и не устранимое по их произволу.

33

Отношения властвования – это, прежде всего, отношения фактические. Так как властвование есть один из видов повеления людей в общежитии, а социальное поведение регулируется юридическими нормами, то и власть в ее проявлении и организации определяется юридическими нормами. Ввиду этого необходимо поставить вопрос о том, что такое представляет собой власть с юридической точки зрения.

[…] С точки зрения права и акты властвования представляются волевыми актами, и власть определяется как воля суверенная, или верховная воля в организованном общежитии. Субъектом этой воли признается государство, как юридическое лицо. Государственная власть есть воля юридической личности – государства .

Так как отличительной особенностью государства Нового времени, сложившейся исторически и закрепленной общественным правосознанием, является принципиальное единство властвования, то построение государства как сочетания трех властей недопустимо. Нельзя говорить о трех властях в государстве, ибо государственная власть едина. Речь может быть не о разделении трех властей, а о разделении трех основных функций государственной власти. Основные доводы Монтескье в пользу такого разделения до сих пор сохраняют свою силу, как сохраняет ее и цель такого разделения, заключающаяся в обеспечении личности от произвола правителей. Практическое осуществление этого разделения уклоняется, однако, от той прямолинейности, с какой проводил его в своей теории Монтескье.

19. Коркунов Н. М. Указ и закон

[Государственная власть и властвование]

Государственная власть есть сила, обусловленная сознанием зависимости от государства, как обществ союза, в котором принудительно устанавливается мирный порядок. Как и все силы, могущие служить средством осуществления человеческих интересов, Государственная власть является для людей предметом их стремления воспользоваться ею для своих целей, и настолько эти стремления разграничиваются юридическими нормами, государственная власть становится объектом права. Те, за кем признаются права на распоряжение властью, суть органы власти; выполняемые этими органами действия выполняют функции государственной власти.

Признавая государственную власть силой, обусловленной сознанием зависимости от государства, мы тем самым ищем объяснения явлений государственного властвования не в сознании властвующего, а в сознании подвластного. Основа явлений властвования не властвующая, которой может и не быть вовсе, а сознание подвластным своей зависимости, все равно действительной или только воображаемой. Другими словами, объяснение явлений властвования мы видим не в объективном существовании властвующей воли, а в субъективном сознании зависимости.

Все теории, объясняющие государственную власть как волю, отличаются, напротив, объективизмом. Основой государственного властвования для них служит объективное существование властвующей надо всем в государстве воли.

[…] Итак, волевая теория государственной власти, на основании которой современные публицисты отвергают учение Монтескье о разделении властей, сама должна быть признана несостоятельной. Государственная власть не есть надо всем господствующая единая воля, проявляющаяся в деятельности органов власти. Государственная власть есть сила, основанная на сознании зависимости людей от государства. Поэтому носителем государственной власти являются не одни органы власти, а все государство, все граждане. Их сознание зависимости от государства создает ту силу, которая объединяет государство в единое целое. Органы же власти суть только распорядители, диапозитарии этой силы. Единство государства не в единстве воли этих органов, а в единстве той силы, которой они распоряжаются.

34

20. Ильин И. А. Общее учение о праве и государстве

Глава четырнадцатая. Аксиомы власти

[…]Политическое властвование состоит в социально сосредоточенном и юридически организованном влиянии воли одних, лучших и уполномоченных людей на волю других, подчиненных, причем подчиненные связуются не только правотой и силой власти, но и собственным правосознанием; это влияние должно служить торжеству естественного права, т. е. его обретению и осуществлению как единого и общего порядка жизни.

Это означает, что власть по родовой сущности своей есть сила, и притом волевая сила, а по видовому отличию своему она является правовою силою.

Власть есть, прежде всего, сила. Это выражается в том, что она есть способность к воздействию и влиянию. Бессильная власть есть в логическом отношении бессмыслица, а в государственном отношении пагубный призрак, фантом или симуляция; такая власть никому не нужна, ибо она лишена подлинной, жизненной реальности; она опасна и гибельна, потому что ведет весь государственный союз к разложению. Для того, чтобы государство могло быть и действовать, ему необходима эта подлинная энергия, сосредоточенная и организованная в живое единство. Сущность жизни состоит в действии, и притом в целесообразном действии; способность же к такому действию есть живая сила. Поэтому сказать «сильная власть» все равно, что сказать «подлинная, живая власть» или «власть, соответствующая своей природе и своему назначению». Государство со слабою властью нежизнеспособно. Ослабление и расшатание власти есть умерщвление государства. Поэтому все то, что слагает силу власти, – авторитет, единство, правота цели, организованность и исполнительность понудительного аппарата, – все это образует самую основу государственного бытия.

В отличие от всякой физической силы государственная власть есть волевая сила. Это означает, что способ ее действия есть по самой природе своей внутренний, психический, и притом духовный.

[…]Власть есть сила воли. Эта сила измеряется не только интенсивностью и активностью внутреннего волевого напряжения, осуществляемого властителем, но и авторитетною непреклонностью его внешних проявлений. Поэтому человек с нерешительною, колеблющеюся, раздвоенною волею, поддающийся непредметным влияниям, мягкий и уступчивый – неспособен к власти. Назначение власти в том, чтобы создавать в душах людей настроение определенности, завершенности, импульсивности и исполнительности. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других систематически приводить к согласному хотению и решению. Властвовать значит как бы налагать свою волю на волю других; однако с тем, чтобы это наложение добровольно принималось теми, кто подчиняется […].

В этих основополагающих соображениях содержатся уже, в сущности говоря, все аксиомы власти. Взятые вместе, они утверждают, что основная природа права и государства мирится не со всяким восхождением к власти, что есть пути к власти, вступать на которые – значит разрушать и самую власть, и государство. Борьба за государственную власть должна при всяких условиях сохранять свою политическую природу;

впротивном случае путь погубит самое достижение, и средство убьет свою цель. Политика имеет свои необходимые пути и формы, и людям никогда еще не удавалось нарушать и попирать их безнаказанно.

[…]Первая аксиома власти гласит, что государственная власть не может принадлежать никому помимо правового полномочия […].

Власть, совсем лишенная правовой санкции, есть юридически индифферентное явление: она не имеет правового измерения. Получить правовую санкцию она должна и от конституционного закона, и от признающего правосознания.

35

Вторая аксиома власти утверждает, что государственная власть в пределах каждого политического союза должна быть едина. […] В каждом политическом союзе государственная власть, несмотря на все свои разветвления, по самому существу своему единственна; наличность двух государственных властей свидетельствует о наличности двух политических союзов […].

Третья аксиома власти утверждает, что государственная власть всегда должна осуществляться лучшими людьми, удовлетворяющими этическому и политическому цензу.

[…]Люди становятся чернью тогда, когда они берутся за государственное дело, движимые не политическим правосознанием, но частною корыстью; но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят передавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый, и бедный, и темный человек, и «интеллигент». Чернь отличается корыстною волею и убогим правосознанием, а в революционные эпохи, сверх того, и политическою притязательностью. Государственная власть есть для нее лишь удобное средство, служащее для достижения личных или классовых целей. […] Нарушение третьей аксиомы власти создает постепенно режим политической порочности и извращает в самом корне аристократическую природу государственности.

Четвертая аксиома власти утверждает, что политическая программа может включать в себя только такие меры, которые преследуют общий интерес. Это явствует из того, что государственная власть имеет призвание утверждать естественное право, а естественное право совпадает именно с общим, духовным интересом народа и гражданина.

[…]Пятая аксиома власти утверждает, что программа власти может включать в себя только осуществимые меры или реформы.

[…]Наконец, шестая аксиома власти утверждает, что государственная власть принципиально связана распределяющей справедливостью, но что она имеет право и обязанность отступать от нее тогда и только тогда, когда это требует поддержание национально-духовного и государственного бытия народа.

21. Парсонс Т. О социальных системах

[Понятие политической власти]

Мы можем аналитически определить политическую власть как обобщенную способность воздействовать (независимо от прежних обязательств на соответствующем уровне спецификации) на размещение ресурсов, благоприятствующее достижению коллективных целей, через обращение к институционализированным обязанностям (т. е. к лояльности) членов коллектива, применяя при этом санкции, узаконенные этими обязанностями, а также ролями, институционализация которых предполагается данной системой власти. Власть следует рассматривать как обращающееся средство и как ресурс, дефицитный для каждой отдельно взятой единицы. Власть распределяется в обществе неравномерно, причем в непропорционально высокой степени наделены ею единицы, несущие политическую ответственность. Точно так же единицами, специализирующимися в области экономического производства, контролируется львиная доля материального достояния экономически развитого общества. Подобно экономическим фирмам, единицы, специализирующиеся в выполнении политической функции, зависят от возмещения той власти, которую они потратили или инвестировали, приняв свои решения относительно размещения ресурсов. Это воплощение, аналогичное возмещению за счет потребителей, принимает форму удовлетворения или недовольства указанными решениями со стороны избирателей: оно, таким образом, прямо влияет на способность руководства отдавать дальнейшие распоряжения. Механизмы вла-

36

сти обладают далеко не столь отточенной структурой, как денежный механизм, хотя в демократических обществах и в разного рода включенных в них ассоциациях, избирательный голос несет функции, частично напоминающие функции денежной единицы. Однако сфера его влияния даже в малой степени не соизмерима с тем рядом самых разнообразных явлений, который покрывается денежной единицей.

Имеется некая аналогия между предоставлением избирательных прав как возможности применять политическую власть независимо от аскриптивных или навязываемых сверху обязанностей и развитием потребительских рынков, где потребитель может производить выбор между поступившими предложениями и, оказывая предпочтение тому или иному из них, решающим образом воздействовать на сам процесс производства.

Точно также, как деньги зависят от институционализации контракта собственности и профессиональной занятости, гибкая политическая акция становится возможной благодаря институционализации власти. Институционализация руководства аналогична институционализации контракта в области экономики. Это есть в сущности институционализация права принимать решения, распространяющиеся на коллектив в целом и тем самым подчиняющие некоторым обязательствам те или иные компетенции входящих в него единиц.

Авторитет, так же как и власть, термин в высшей степени неопределенный. Он обозначает политический институт, аналогичный собственности в экономике. Авторитет есть комплекс институционализированных прав на совершение акций содействия (т. е. на услуги, согласно экономической терминологии), предоставляемых членами коллектива. Другими словами, институт авторитета дает право принимать решения, налагающие конкретные обязательства на известные категории единиц, составляющих коллектив, например, обязательство платить налоги и выполнять воинскую повинность. Авторитет объединяет в себе общие правила, которые управляют принятием решений относительно конкретных обязанностей. Власть же есть механизм, регулирующий процесс реализации уже имеющихся обязательств. От конкретных прав авторитета можно отказаться, равно как и от конкретных прав собственности. Но авторитет, в отличие от собственности, не обращающееся средство, которое представляет собой институциональную матрицу функционирования власти .

22. Владимирский-Буданов История российского права. В. Власть

[Происхождение и первоначальный характер государственной власти русских земель]

[…] Власть общественная первоначально образуется частным путем в кровных обществах. Она сохраняет частноправный характер в течение всего первого периода. Однако, сознание об общественных задачах власти проявляется с первых моментов истории: «Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет; да пойдете княжить и володети нами», – говорили послы новгородские варяжским князьям. За властью признаются обязанности: кияне послали к Святославу (в 968 г.), требуя его возвращения для защиты от печенегов «отчины своей»; они же требовали от Изяслава в 1067 г. продолжения борьбы с половцами. Из этих примеров видно, что «володенье» имеет двоякую цель: частный интерес владеющих и общественный интерес подданных (оба элемента пока неразличимы в продолжение всего первого периода).

Формы верховной власти тройственны. […] В состав власти входят: князь, бояр-

ская дума и народное собрание (вече).

Княжеская власть.

Происхождение княжеской власти доисторическое: она является и в родовых союзах (в народных свадебных обрядах князем и княгиней называются новобрачные – родоначальники будущего рода), и в общинных (у южных славян князем называется

37

общинный старшина). В землях восточных славян княжеская власть существовала до прибытия Рюриковичей […]. Другие неофициальные титулы власти суть: каган, царь, самодержец. Князь Даниил Галицкий в XIII в. усвоил себе титул короля.

Состав княжеской власти – родовой: власть принадлежит не лицу, а целому роду: «Славяне разделяются на разные роды (races), из которых один владел всеми во времена первобытные…». «Наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю», – говорили древляне Ольге.

Члены княжеского рода или соправительствуют без раздела власти: примером из мифических времен может служить соправительство Кия, Щека и Хорива; а из исторических Аскольда и Дира. […] Родовое соправительство есть явление глубокой древности; впоследствии оно уступает место другому началу: члены княжеского рода делят между собою власть территориально (Рюрик, Синеус и Трувор; Святослав и его дети: Ярополк, Олег и Владимир). Этот последний порядок с конца X в. взял решительный перевес и создал так называемую удельную систему (разделение русских земель между детьми Владимира и потом Ярослава); но при распределении князей по целым землям единство власти рода княжеского нарушалось: в каждой земле явился род князей-соправителей.

Из принадлежности власти целому роду следует, что опека и регентство не могли иметь применения в тогдашнем государственном праве, пока продолжается род (Олег и Ольга). Лица женского пола также участвуют в общей власти рода (Ольга).

Приобретение, передача и потеря княжеской власти.

Приобретение княжеской власти лицами совершается одновременно по наследованию и по избранию. Наследование здесь нужно понимать не в точном смысле: наследник получает власть не с момента смерти предшествующего князя; право на нее он приобретает с момента рождения, а действительное участие в ней с момента совершеннолетия (Игорь при Олеге; Святослав при Ольге). Смерть предшественника открывает для другого князя лишь большую степень участия во власти.

Оба титула наследования – наследование по закону и по завещанию - действуют одновременно и в равной силе […]. Но впоследствии наследование по обычаю (закону) берет перевес над волей завещателя; завещание Ярослава (1054 г.) сообразуется с порядком старшинства его детей […].Завещание, противоречащее обычаю, не исполняется: Юрий Долгорукий завещал Суздальский стол младшим детям, а наследовал старший Андрей.

Обычный порядок наследования столов следовал порядку старшинства членов рода: по смерти Владимира Св. (1015 г.), самому любимому его сыну Борису говорит дружина […].

Избрание князя народом есть или самостоятельный, или добавочный способ передачи власти; а именно, князь избирается при прекращении или неимении княжеского рода: новгородцы избирают варяжских князей в 862 г.; они же просят себе князя у Святослава Киевского в 970 г., говоря: «Если не пойдете к нам, то найдем князя себе». Затем начало избрания действует рядом с началом наследования: власть нового князя освящается и укрепляется согласием народа, что было совершенно необходимо при постоянном участии населения в государственных делах: в 1015 г. […] Обыкновенно начала наследственности и избрания совпадают и (до половины XII в.) не вступают в борьбу между собой. В одном и том же факте преемства один мог видеть с полным правом наследование, а другой – избрание: когда в 1132 г. умер Мстислав В., сын Мономаха, и власть его перешла к брату его Ярополку, то, по словам одной летописи (Ипат. лет.), это произошло потому, что Мстислав «оставил княжение брату своему Ярополку» (т. е. завещал законному наследнику) […]. Совпадение начал наследования и избрания в одинаковой мере присуще и древнегерманскому праву; оно дожило в московском праве до XVII в., а в польском – до конца XVI.

38

С половины XII в. такое мирное совпадение двух начал преемства нарушается во всех землях; при борьбе их фактически берет перевес начало избрания : в 1146 г. киевский князь Всеволод Ольгович желает передать власть брату своему Игорю и старается приобрести согласие киевлян, но киевляне приглашают Изяслава Мстиславича, говоря ему: «Ты – наш князь, поезжай; а у Ольговичей (но именно у Ольговичей) не хочем быть в наследстве».

[…] Сообразно с этим случаи избрания князей становятся во всех землях русских весьма частыми […]. Но начало избрания не вытесняет начала наследственности в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова.

Князь избираем был не только всегда пожизненно (в принципе), но и с детьми, т. е. избрание нового князя каждый раз являлось как бы избранием новой династии с утверждением на будущее время наследственного преемства престола и признавалось как бы явлением случайным, вызванным временной нуждой. […] Кроме наследования и избрания, нет других правомерных способов приобретения княжеской власти.

Добывание стола и договор между князьями не могут быть признаны таковыми. Добывание (узурпация силою) нуждается в оправдании или правом наследства, или правом избрания. […]

Договоры между князьями утверждают лишь один из вышеуказанных титулов преемства […]. Если князья договариваются между собой о захвате волости третьего князя без всяких оснований, то такой договор есть лишь одно из средств незаконной узурпации (добывания): например, когда двое Ярославичей – Святослав и Всеволод – договорились отнять Киев у старшего – Изяслава, то, по словам летописца, это «Въездвиже дьявол котору».

Символами приобретения власти было посаженье князя на столе народом. Сначала это было представлением нового князя народу. В 1067 г. киевляне «поставили (Всеслава) посредине двора», где, вероятно, было возвышение, род трона. Потом подобный трон устраивался в «сенях» – галерее княжеского дворца. В этих символах выразились оба титула приобретения княжеской власти: обыкновенно люди сажают князя на отцовском столе. – Сказание о короновании Владимира Мономаха греческим епископом Неофитом, присланным от императора Алексея Комнина, и о получении из Византии регалий (шапки Мономаха, скипетра, диадемы и креста) сложилось в начале XVI в. и не подтверждается нашими древними летописями.

Потеря княжеской власти.

С избранием князя народом соединяется смещение князей, которое обыкновенно предваряется выбором другого князя и имеет вид насильственного переворота […]. При таких способах смещения воля народа не всегда приходила к осуществлению. – Со смещением не соединялось право наказывать князей. Убиение Игоря Ольговича в Киеве есть следствие бунта, и он, как убитый невинно, причислен к лику святых. Убиение князей Игоревичей в Галиче в 1208 г. совершено мадьярами по наущению мятежных бояр.

Права княжеской власти.

Княжеская власть есть необходимый элемент государственного устройства всех древнерусских земель […].

Вообще в течение 400-летнего периода ни одна из русских земель (кроме малоизвестной по своему устройству – Вятки) не устраняла из состава верховной власти княжеского элемента. Княжеская власть необходима для внутреннего наряда (управления и суда), как сила, уравновешивающая взаимное соперничество составных элементов государства как кровных, так и территориальных. Мнение о том, что князья опирались на младшие города в борьбе против старших, имеет ту справедливую сторону, что только княжеская власть уравновешивала интересы старших и младших городов. Такова же роль княжеской власти среди борьбы классов и партий […]. В Новгороде и Пскове смерды находятся в специальной опеке князя: в 1136 г. новгородцы,

39

смещая князя Всеволода, в числе обвинений против него на первом месте поставили, что он не заботился о смердах.

Княжеская власть необходима для внешней защиты государства […]. В 1068 г.

киевляне выступили с своим князем Всеславом навстречу Болеславу Польскому; но признав себя беззащитным, Всеслав ночью тайно от киян бежал; тогда люди возвратились в Киев и на вече решили: «Зажегши град свой, уйдем в греческую землю». Вообще неизбежность княжеской власти видна из следующего случая: в 1140 г. Всеволод Киевский, желая наказать новгородцев, не давал им князя: «Не ходите в Новгород, – говорил он подручным князьям, – пусть себе сидят на своей воле без князя; где хотят, там пускай себе ищут князя». Новгородцы оставались без князя десять месяцев. «По понятиям века, казалось невозможным сидеть без князя; особенно это было неудобно в то время: тут партии волновали город, там продовольствия не пускали… Новгородцы призвали себе из Суздальской земли Ростислава Юрьевича» (Костомаров «Север- но-русские народоправства». Т. I. С. 67). Постоянная борьба всех земель против своих князей означает не борьбу против княжеской власти, а стремление отыскать наилучшего князя.

Первоначальная неограниченность княжеской власти возникла из прежних родовых оснований власти, а потом из тождества интересов и воли княжьей и народа, который мог избрать себе наилучшего князя и сместить неудачного. Такая патриархальная неограниченность не имеет ничего общего с позднейшим западноевропейским абсолютизмом. Уже тогда люди книжные учили: «Яко Бог даеть власть, ему же хощеть, поставляеть бо царя и князя Вышний… поне то есть глава земли» (Лавр. лет. под 1177 г.). Князю вручается вся полнота верховной власти […].

[…] В христианское время князь является покровителем церкви, участвуя во всех главнейших ее действиях; так, крещение Руси совершено по следующему распоряжению князя: «Аще не обрящеться кто реце (в реке), богат ли, убог, или нищь, ли работник, противен мне да будет». […] Князь участвует в решении вопросов о внешней церковной жизни: в 1164 г. Леон, епископ Суздальский, начал учить в Суздале, что не следует есть мяса в господские праздники, «и бысть тяжа про то велика пред благоверным князем Андреем» (Лавр. лет.). Князю принадлежало право участия в назначении лиц духовных: «В лето 1155 Изяслав (Мстиславич, князь Киевский) постави митрополита Клима, калугера, русина, особь с шестью епископы» (Лавр. лет.). Разумеется, в таких выражениях надо видеть лишь сильное участие князя в действиях церковных властей (собора). – Князья влияют также на низложение церковных сановников […]. – Князья содействуют установлению церковных законов (церковные уставы Владимира, Ярослава, Ростислава).

Князю вручается вся государственная власть управления и суда.

В 1146 г. киевляне, жалуясь на злоупотребления княжеских чиновников, требуют от князя не уступки судебной власти в свою пользу, а наоборот, говорят: «Впредь, если кому из нас будет обида, то ты сам суди».

Князю принадлежит и власть законодательная […]. Князь обладает властью военной по преимуществу: «Не было тут князя (при борьбе Изяслава с Юрием в 1151 г.), а боярина не все слушают», – говорит летописец. – Киевский князь Изяслав Ярославич (1067 г.), не исполнивший требования народа идти против половцев, был смещен, как не исполнивший главного своего призвания.

Из этого последнего примера видно, что полнота власти сохраняется лишь до тех пор, пока князь находится в согласии («одиначестве») с народом. Первоначальное слияние воли князя и воли народа не могло оставаться везде и неизменно; возможны и противоречия между ними. Это привело к необходимости определить точнее власть князя, а в Новгороде – к ограничению этой власти.

40

Средством для того был ряд (договор) с новым князем.

Первоначально ряд есть не что иное, как сознательная форма посаженья на стол, и состоял лишь из взаимной присяги народа и князя не делать друг другу зла, т. е. ничем, в частности, не ограничивал власти князя. В договорах с князем, внушавшим менее уверенности, начали присоединять частные условия (например, касавшиеся перемены чиновников предшествовавшего князя): в 1146 г. ряд с киевлянами от имени Игоря Ольговича заключал брат его Святослав. Киевляне начали обвинять тиуна Всеволодова (предшествовавшего князя) Ратшу и другого тиуна Вышгородского – Тудора, и сказали Святославу: «Целуй крест за своего брата, что, если кому из нас будет обида, то пусть он сам судит». Святослав отвечал: «Целую крест за брата, что не будет вам никакого насилия, и тиун пусть будет выбран по вашей воле». Тогда Святослав сошел с коня и целовал на том крест к ним на вече; а киевляне все, сошедши с коней, целовали крест и за детей своих, чтобы не изменять Игорю. Затем и сам Игорь принес присягу в том, что будет соблюдать договор киевлян с братом его (Ипат. лет.). Такие договоры повторялись с каждым князем и содержание их видоизменялось по лицу и обстоятельствам времени. Во второй половине XII в. они вошли в общий обычай […].

Из единообразного повторения таких договоров вырабатывалось и общее их содержание, ограничивавшее уже существенно права княжеской власти (это, впрочем, видно лишь из новгородских договоров…).

Кроме договора, к ограничению власти князя повело существование рядом с княжеской властью других ее форм: боярской думы и веча.

23. Ориу М. Основы публичного права

Часть четвертая. Конституционный режим Глава третья. Организация суверенитета конституционного статута [Учредительная власть]

Исторически доктрина учредительной власти представляется нам в форме практической) применения доктрины делегации власти. С этой точки зрения можно заметить, что во время обыкновенных выборов, имеющих место для избрания обыкновенных законодательных собраний, нация не делегирует всю полноту своей власти; часть власти она сохраняет за собой и может проявиться во время чрезвычайных выборов, когда нация делегирует эту власть чрезвычайным собраниям, являющимися учредительными конвентами. Таким образом, может существовать два вида совершаемой нацией делегации власти: простая делегация, привычная, обыкновенная, при помощи которой согласно с установленным порядком передается конституционная власть, и чрезвычайная делегация, осуществляющаяся только в определенные периоды времени, предоставляющая известное право учредительному собранию, обладающему специальным поручением изменить существующие конституционные власти, собранию, которое, впрочем, должно прекратить свое существование, как только выполнит возложенную на него задачу.

Эта теория делегации учредительной власти, являвшаяся логическим дополнением доктрины делегации суверенитета и имевшая в свое время огромный успех, в настоящее время совершенно дискредитирована.

Отметим, прежде всего, что речь идет не о том, чтобы знать, будет ли установлена для принятая конституционных законов иная форма, отличная от той, существует для принятия законов обыкновенных; нельзя было связывать вопрос об учредительной власти с вопросом о формальности и постоянстве конституций. […]

[Постоянство и формальность конституции; отрицание права учредительной власти принимать конституцию]

[…] Постоянство и формальность конституции являются лишь вопросом процедур, которые с успехом могут быть предписаны и обычной законодательной вла-