
новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн
..pdfшей право помилования, во втором же случае — решением спорных вопросов присяжными, так и Цезарь признавал за собой право прини мать уголовные дела и частные иски на свое единоличное и оконча тельное решение и разбирать их или лично или же в случае своего отсутствия через городского префекта. Действительно, мы видим его, совершенно в духе старых царей, или публично творящим суд на фо руме по обвинениям римских граждан в государственной измене, или же восседающим для суда в своем доме, когда в той же измене обви нялись зависимые государи; таким образом, предпочтение, которым римские граждане пользовались в сравнении с прочими подданными царя, заключалось, по-видимому, лишь в публичности судопроизвод ства. Впрочем, эта возрожденная роль верховного судьи, хотя Цезарь и пользовался ею с беспристрастием и осмотрительностью, могла по существу дела применяться фактически лишь в исключительных слу чаях.
Для обычного отправления правосудия в уголовных и гражданс ких делах в существенных чертах удержалось наряду с этим новым порядком и прежнее республиканское судопроизводство. Уголовные дела и теперь решались в различных комиссиях присяжных, которым были подсудны отдельные виды преступлений, гражданские же дела — частью судом по делам о наследствах или так называемым «судом центумвиров», частью же — специальными присяжными, ру ководство судопроизводством, как и до той поры, принадлежало в столице, главным образом, преторам, в провинциях же — наместни кам. Точно так же и политические преступления остались и при мо нархии в ведении комиссии присяжных; новый устав, данный ей Це зарем, точно определил караемые законом действия и притом в духе либеральном, чуждом всякого преследования убеждений, и в каче стве наказания установил не смертную казнь, а изгнание. В отноше нии выбора присяжных, которых сенаторская партия хотела набирать исключительно из членов сената, а строгие последователи Гракха — исключительно из всадничества, Цезарь, оставаясь верным принципу примирения партий, удержал точку зрения компромиссного закона Котты, впрочем, с изменением, подготовленным, вероятно, еще помпеевым законом 699 г.: по смыслу этого изменения происходившие из низших слоев населения эрарные трибуны были устранены и, та ким образом, установлен для присяжных ценз не менее 400 тыс. сес терциев; сенаторы и всадники принимали теперь одинаковое участие в судах присяжных, так долго бывших яблоком раздора между ними. Отношения между царской и республиканской юрисдикцией имели вообще характер параллелизма, так что каждое дело могло быть рас смотрено как в суде монарха, так и в соответствующем республикан ском трибунале, причем в случае коллизии последний естественно
должен был уступать; когда же тот или другой суд выносил приго вор, дело этим самым решалось окончательно.
Отменить решение, постановленное в гражданском или уголов ном деле правомочными присяжными, не мог и новый властитель, кроме тех случаев, где особые обстоятельства, как, например, подкуп или насилие, вели за собой, даже по республиканским законам, кас сацию приговора присяжных. Зато статья, гласившая, что потерпев ший от всякого постановления, принятого каким-либо магистратом, вправе апеллировать к начальнику лица, издавшего декрет, получи ла, вероятно, уже в эту пору широкое применение, из которого вы росла позднейшая апелляция к императору; по всей вероятности, на всех вершивших суд магистратов, по крайней мере на наместников всех провинций, стали смотреть как на подчиненных государя, вслед ствие чего на каждый их декрет ему могла быть подана апелляция.
Во всяком случае, эти нововведения, из которых важнейшее — расширение права апелляции, безусловно, не может быть отнесено к числу улучшений, отнюдь не исцелили те язвы, от которых страдало римское правосудие. Ни в одном рабовладельческом государстве не возможен нормальный уголовный суд, так как привлечение к ответ ственности раба находится если не юридически, то фактически в ру ках его господина. Понятно, что в большинстве случаев римский гос подин наказывал своего раба не за преступление, как таковое, а лишь постольку, поскольку это преступление делало раба неприятным или непригодным для него самого; преступники-рабы сортировались при близительно так, как бодливые быки, и подобно тому как быки про даются мясникам, так рабов продавали в гладиаторские школы. Но даже уголовный суд против людей свободных, издавна бывший и большей частью остававшийся всегда процессом политическим, пре вратился среди смут последнего времени из серьезного юридического акта в борьбу одной котерии против другой, борьбу, в которой оружи ем служили протекция, деньги и насилие. В этом виноваты были все причастные к этому люди — магистраты, присяжные, тяжущиеся сто роны, наконец, даже зрители; но самые неизлечимые раны наносил закону образ действий адвокатов. По мере того как расцветало, слов но паразитическое растение, римское адвокатское храсноречие, стали разлагаться все положительные юридические понятия, и из римской уголовной практики попросту изгонялось столь трудно улавливаемое публикой различие между мнением и доказательством. Обвиняемый «из плохих», как говорит весьма опытный адвокат того времени, «мо жет быть обвинен в любом преступлении, совершенном или не совер шенном им, и наверное будет осужден». От этого времени сохрани лось множество защитительных речей по уголовным делам; едва ли найдется между ними хоть одна, которая серьезно старалась бы опре
делить спорное преступление и формулировать доказательства и воз ражения*. Едва ли стоит упоминать о том, что и гражданский про цесс этого времени был во многих отношениях несовершенным, он также страдал от постоянного вмешательства во все партийной поли тики. Так, например, в процессе Публия Квинкция (671—673) выно сились самые противоречивые решения, смотря по тому, властвовал ли в Риме Цинна или Сулла, и адвокаты, зачастую не бывшие даже юристами, также производили здесь, намеренно или ненамеренно, немалую путаницу. Но, по самому существу дела, партии могли вме шиваться здесь только в виде исключения, да и само адвокатское крюч котворство не в силах было так быстро и основательно запутывать в этом случае правовые понятия; ввиду этого и речи в гражданских про цессах того времени, если и не являются по нашим, более строгим понятиям хорошими адвокатскими произведениями, то все-таки го раздо менее похожи на пасквили и заключают в себе гораздо более юридического содержания, чем современные им речи в уголовных процессах. Если Цезарь удержал наложенную Помпеем на адвокатс кое красноречие узду или даже подтянул ее, то от этого по крайней мере ничто не пострадало; напротив, многое улучшилось от более строгого выбора и надзора за магистратами и присяжными и от пре кращения явного подкупа и застращивания суда. Но если трудно по трясти в умах массы священное сознание справедливости и уважение к закону, то не менее трудно снова водворить их. Как тщательно ни устранял законодатель разнообразные злоупотребления, он не мог исцелить коренную язву, и сомнительно было, поможет ли в этом случае время, залечивающее все исцелимое.
Римское военное дело находилось в эту пору приблизительно р том же положении, в каком было карфагенское во времена Ганниба ла. Правящие классы выставляли одних только офицеров, поддан ные, плебеи и провинциалы составляли войско. Полководец был по чти независим в финансовом и военном отношении от центрального правительства, и в счастье и в несчастье он мог, в сущности, упо вать только на себя и на средства подчиненной ему области. Граж данское и даже национальное чувство исчезло у войска, и только корпоративный дух оставался внутренним связующим звеном. Ар
*Цицерон в своем руководстве по ораторскому искусству (2, 42, 178), имея в виду прежде всего уголовный процесс, говорит: «Гораздо чаще, чем доказательством, предписанием, юридическим правилом, процес суальным порядком или законом, приговор присяжных руководится духом антипатии или склонности, пристрастия или озлобления, горя или радости, надежды или страха, заблуждения или вообще страсти». На этом основываются дальнейшие наставления для начинающего ад воката.
«в 445
мия перестала быть послушным орудием государства; в политичес ком отношении она не имела собственной воли, но зато могла усво ить себе волю своего руководителя; в военном отношении под руко водством обычных жалких вождей она опустилась до уровня раз нузданного, никуда не годного сброда, но при настоящем полковод це достигала военного совершенства, недоступного гражданскому ополчению. Всего более пришло в упадок офицерское сословие. Высшие сословия, сенаторы и всадники все более и более отвыкали носить оружие. Если прежде все обыкновенно ревностно добивались мест штабных офицеров, то теперь всякий, кто имел звание всадни ка и захотел бы служить, мог рассчитывать на получение должности военного трибуна, а многие из подобных мест приходилось заме щать лицами из низших сословий; вообще же те из знатных особ, которые еще служили, старались по крайней мере отслужить свой срок в Сицилии или в другой какой-нибудь провинции, где они мог ли быть спокойны, что им не придется иметь дело с неприятелем. На офицеров, отличавшихся самой обыкновенной храбростью и год ностью к делу, смотрели, как на диво морское; например, современ ники Помпея относились к нему как к воину с каким-то религиоз ным почтением, во всех отношениях компрометировавшим их са мих. И к дезертирству и к мятежу сигнал всегда давал сам штаб; несмотря на преступное потворство со стороны начальствующих лиц, предложения о смещении знатных офицеров были явлением обы денным. До нас дошла набросанная не без иронии самим Цезарем картина того, как в его собственной главной квартире раздавались проклятия и плач, когда нужно было идти на Ариовиста, и как в эту минуту изготовлялись и завещания и даже просьбы об увольнении в отпуск. В рядах солдат невозможно было уже открыть даже следов присутствия людей из более зажиточных сословий. По закону все общая воинская повинность еще существовала; но набор произво дился, когда до него доходило дело в помощь добровольной вербов ке, самым беспорядочным способом; многие подлежавшие призы ву освобождались, и, напротив, зачисленные удерживались на службе 30 лет и даже долее. Конница из римских граждан существовала еще в качестве своего рода конной гвардии нобилей, и ее надушен ные всадники и редкостные, изящные кони играли роль только на столичных празднествах; так называемая гражданская пехота была отрядом ландскнехтов, кое-как набранным в низших слоях римских граждан; подданные выставляли исключительно конницу и легко вооруженные войска и все чаще стали зачисляться и в пехоту. Места командиров манипул в легионах, а при тогдашнем способе ведения войны от них, в сущности, зависела боевая пригодность воинских частей, причем, согласно римскому военному уставу, солдат мог
дослужиться до этого поста, — стали теперь не только постоянно раздаваться в виде милости, но даже нередко продавались тем, кто больше давал. Уплата жалованья вследствие плохой финансовой политики правительства, продажности и плутней значительного боль шинства должностных лиц производилась нерегулярно и чрезвы чайно неполно.
Неизбежным последствием этого было то, что сплошь и рядом армии грабили провинции, бунтовали против своих начальников и бежали от неприятеля; происходили случаи, когда значительные от ряды, как, например, македонский корпус Пизона в 697 г., не по терпев на деле никакого поражения, были совершенно уничтожены только этой анархией. Способные же вожди, как, например, Пом пей, Цезарь, Габиний, умели создавать из наличного материала креп кие, хорошие, иногда даже образцовые армии, но такая армия боль ше принадлежала своему полководцу, чем государству. Еще более полный упадок римского флота, который к тому же остался пред метом антипатии для римлян и никогда не получил вполне нацио нального характера, едва ли заслуживает особого упоминания. И здесь при олигархическом режиме все усилия употреблялись на раз рушение всего того, что вообще можно было разрушить.
Преобразования Цезаря в римском военном устройстве ограни чивались, в сущности, стремлением снова крепко и туго подтянуть узду дисциплины, ослабевшей при прежнем вялом и бездарном ру ководстве армией. По-видимому, ему казалось, что римское войско или не нуждается в радикальной реформе или же не доросло до нес; он примирился с характером армии, как это некогда сделал Ганни бал. Одна из статей его муниципального устава гласила, что тот, кто до достижения тридцатилетнего возраста желает выполнять ка кую-нибудь общественную должность или заседать в общинном со вете, должен сначала прослужить три года в коннице (т. е. в каче стве офицера) или шесть лет в пехоте; и эта статья, конечно, дока зывает, что он желал привлечь в армию более зажиточные классы; но в то же время она столь же ясно показывает, что при росте в народе настроения, чуждого войне, он уже сам не видел более воз можности безусловно поставить, как прежде, получение почетной должности в зависимость от выслуги в армии всего срока. Этим можно объяснить то обстоятельство, что Цезарь не делал попытки восстановить римскую гражданскую конницу. Набор был организо ван более правильно, срок службы был строго определен и сокра щен. По-прежнему, впрочем, линейная пехота набиралась преиму щественно из низших классов римского гражданства, конница же и легко вооруженная пехота — среди римских подданных; поразитель но, что ничего не было сделано для реорганизации военного флота.
Одно нововведение, вызванное ненадежностью конницы из рим ских подданных и, без сомнения, казавшееся опасным даже его ини циатору, состояло в том, что Цезарь впервые отступил от древне римского правила никогда не сражаться с помощью наемников и включил в состав конницы наемных иноземцев, в особенности гер манцев. Другим нововведением было учреждение должности легионных адъютантов (legati legionis) с преторской властью. Вплоть до этого времени военные трибуны, частью назначавшиеся граждана ми, частью соответствующим наместником, предводительствовали легионами, так что каждый легион возглавляли шесть человек, меж ду которыми чередовалось командование. Лишь иногда, да и то вре менно и как бы в виде чрезвычайной меры, полководец назначал одно лицо для командования легионом. Напротив, в позднейшее время эти предводители легионов, или адъютанты, являются час тью как постоянное и органическое учреждение, частью как лица, назначаемые уже не тем наместником, которому они подчинялись, а верховным командованием в Риме; обе эти меры принадлежат, очевидно, к числу распоряжений Цезаря, прямо примыкавших к за кону Габиния. Причину введения в военную иерархию этой важной промежуточной ступени следует искать, с одной стороны, в необхо димости более энергичной централизации власти, а с другой — в ощутительном недостатке в способных старших офицерах и, нако нец, главнейшим образом в стремлении найти противовес намест нику в лице одного или нескольких начальников, назначенных са мим императором.
Существеннейшее изменение в военном устройстве состояло в появлении постоянного верховного военачальника в лице императо ра, который вместо прежней невоенной и во всех отношениях не способной правительственной коллегии соединял в своих руках все военное управление и превращал руководство армией, большей час тью чисто номинальное, в действительное и энергичное верховное командование. Нам недостаточно известно, в какие отношения ста ла эта новая высшая власть к прежнему провинциальному началь ству, бывшему до той поры всемогущим в своих округах. Основой этих отношений служила, вероятно, в главных чертах аналогия с отношениями претора к консулу или консула к диктатору, так что наместник сохранил, правда, высшую военную власть в своем окру ге, но вместе с тем император имел во всякое время право отнять эту власть у него и принять ее на себя или передать доверенным лицам, и в то время как власть наместника ограничивалась пределами его округа, власть императора, подобно царской и консульской в древнейшую пору, распространялась на все государство. Далее, весь ма вероятно, что уже в это время назначение офицеров, как военных
трибунов, так и центурионов, поскольку оно до той поры зависело от наместников*, перешло непосредственно к императору вместе с назначением новых легионных адъютантов; быть может, и проведе ние набора, увольнения, главнейшие правонарушения были с этого же времени отданы в ведение главнокомандующего. При этом огра ничении функций наместника и при систематическом контроле со сто роны самого императора не нужно было опасаться впредь полного разложения армий или превращения их в личную свиту отдельных полководцев.
Однако, несмотря на то, что сами обстоятельства толкали Цезаря к военной монархии, несмотря на то, что верховное командование было вполне определенно взято им исключительно в свои руки, Це зарь все же отнюдь не желал основать свое могущество с помощью войска и опираясь на него. Он считал, правда, постоянную армию необходимой для своего государства, но только потому, что по свое му географическому положению оно нуждалось в широко проведен ном регулировании границ и в постоянных пограничных гарнизонах. Частью в более раннее время, частью во время последней гражданс кой войны он трудился над замирением Испании и соорудил укрепле ния для обороны границ в Африке, вдоль громадной пустыни, и на северо-западе государства, на линии Рейна. Подобные же проекты составлял он и для областей по Евфрату и Дунаю. Прежде всего ду мал он двинуться против парфян и отомстить за поражение при Кар рах; для этой войны он определил срок в три года и твердо решил раз навсегда покончить с этими опасными врагами и рассчитаться с ними осторожно, но основательно. Точно так же он составил план нападе ния на могущественного гетского царя Биребисту, расширявшего свои владения по обеим сторонам Дуная, и предполагал защитить Италию и на северо-востоке такими же укрепленными пограничными пункта ми, какие он создал в стране кельтов. Зато ничто не указывает нам на желание Цезаря победоносно продвигаться, подобно Александру, в бесконечно далекие страны; правда, есть сведения, что он имел в виду двинуться из Парфии к Каспийскому, а оттуда к Черному морю, а затем по северному берегу Черного моря до Дуная, присоединить к Римской державе всю Скифию и Германию до Северного океана, по тогдашним представлениям отстоявшего не слишком далеко от Сре диземного моря, и затем возвратиться через Галлию; но никакой до стоверный авторитет не подтверждает существования этих баснослов ных проектов. Для государства, подобного Риму при Цезаре, заклю чавшего в себе массу варварских элементов, с которыми трудно было
*Цезарь, оставаясь демократом и в этом отношении, не коснулся права граждан на избрание части военных трибунов.
15. История Рима. т. 3 |
449 |
совладать и на ассимилирование которых оно должно было еще упот ребить несколько столетий, такие завоевания, даже если считать их выполнимыми в военном отношении, были бы не чем иным, как толь ко гораздо более блестящими, но и гораздо более печальными ошиб ками, чем индийский поход Александра. Судя по образу действий Цезаря в Британии и Германии, равно как и по действиям тех, кому пришлось быть наследниками его политических замыслов, в высшей степени вероятно, что Цезарь, подобно Сципиону Эмилиану, просил у богов не увеличения своего государства, но его охранения, и что его завоевательные планы ограничивались исправлением границ (правда, задуманным в свойственном ему грандиозном масштабе), которое должно было обезопасить линию Евфрата и вместо совершенно неопре деленной и в военном отношении ничего не значащей северо-восточ ной границы империи точно установить границу по Дунаю, сделав ее пригодной к обороне.
Но если остается только вероятным, что Цезаря невозможно при числить к завоевателям мира в том смысле, как Александра и Напо леона, то вполне верно, что он не думал создавать опору для своей новой монархии прежде всего в армии и вообще поставить военную власть выше гражданской, а напротив, он хотел ввести ее в сферу гражданского государства и по возможности подчинить ее послед нему. Неоценимая опора для создания военного государства — ста рые, прославленные галльские легионы были именно в силу их кор поративного духа, несовместимого с гражданской общественностью, почетным образом упразднены, и их славные имена продолжали жить лишь во вновь основанных городских общинах. Отпущенные Цезарем с наградой в виде земельных участков, солдаты не были, подобно ветеранам Суллы, поселены в собственных колониях с со хранением военной организации, но, если они жили в Италии, по лучали участки по возможности в одиночку, рассеянные по всему полуострову. Конечно, нельзя было избежать того, чтобы на остав шихся незанятыми частях кампанской территории все-таки скопи лись массы прежних цезаревых воинов. Трудную задачу оставления солдат постоянной армии в сфере гражданской жизни Цезарь ста рался осуществить, частью удержав прежний устав, устанавливав ший лишь известное число годов службы, но не постоянную, не прерываемую отпусками службу, частью введя упомянутое уже со кращение срока службы, которое повлекло за собой более быструю сменусостава солдат, частью же организовав правильное поселение отслуживших солдат в качестве земледельцев-колонистов и в осо бенности приняв за правило держать армию подальше от Италии и вообще от центров гражданской и политической жизни, ставя сол дата там, где он, по мнению великого монарха, единственно был на
своем месте, — на пограничных пунктах, для отражения внешних врагов. Важнейшего признака военного государства — увеличения и привилегированного положения гвардейских войск — мы также не находим у Цезаря. Хотя в действующей армии давно уже существо вал особый отряд телохранителей полководца, учреждение это от ступает совершенно на задний план в цезаревой военной организа ции; его преторианская когорта состояла, по-видимому, преимуще ственно из офицеров-ординарцев или конвоя из людей невоенных, никогда не являлась в виде избранного отряда и не была поэтому предметом зависти для строевых войск. Если Цезарь, состоя еще в звании полководца, не любил окружать себя телохранителями, то еще менее терпел он вокруг себя гвардию, когда сделался монар хом. Постоянно подстерегаемый убийцами и хорошо зная это, он, тем не менее, отклонил предложение сената учредить гвардию из нобилей, распустил, лишь только волнение несколько улеглось, ис панский эскорт, которым пользовался первое время в столице, и довольствовался сопровождением ликторов, согласно правилам, ус тановленным для высших римских сановников. Как ни далеко при шлось Цезарю в борьбе с реальной действительностью отойти от главной идеи его молодости и его партии, — от мысли осуществить в Риме правление, подобное периклову, не спомощью меча, а опи раясь на народное доверие, — он все же еще держался за свою глав ную мысль — никогда не основывать военной монархии, и притом с энергией, едва ли не беспримерной в истории. Правда, и это было недостижимым идеалом, единственной иллюзией этого сильного ума; страстное желание было здесь могущественнее чистого рассуд ка. Власть, подобная той, о которой мечтал Цезарь, не только отли чалась в силу естественной необходимости чисто личным характе ром и должна была погибнуть со смертью ее носителя, как погибли родственные ей по духу творения Перикла и Кромвеля после смерти их творцов, но при глубоком разложении нации нельзя было даже надеяться, чтобы восьмому римскому царю удалось, хотя бы лишь на время его жизни, подобно его семи предшественникам, управ лять своими согражданами только на основании закона и права. Так же невероятно было и то, чтобы он мог снова ввести в строй граж данской жизни в качестве второстепенного фактора постоянное вой ско, которое познало свою силу в последнюю гражданскую войну и утратило вместе с тем всякое чувство страха. Тому, кто хладнокров но взвешивал тогда, до какой степени боязнь закона исчезла как в низших, так и в высших слоях общества, надежда эта должна была казаться скорее мечтой, и если после преобразования войска Мари ем солдат вообще перестал быть гражданином, то мятеж в Кампа нии и сражение при Тапсе показали с достаточной ясностью, какого
15* |
«€451 т» |
рода поддержку окажет теперь армия закону. Даже сам великий де-. мократ мог лишь с трудом и далеко не вполне обуздать те силы, которые он сам выпустил на волю; тысячи мечей все еще обнажа лись по одному его мановению, но они уже не вкладывались обрат но в ножны по его знаку. Рок сильнее гения! Цезарь хотел стать реставратором гражданского строя, а сделался вместо этого основа телем ненавистной ему военной монархии, он ниспровергнул вла дычество аристократов и банкиров в государстве лишь для того, что бы на его месте водворилось господство солдатчины и привилегиро ванное меньшинство по-прежнему угнетало и эксплуатировало на цию. Тем не менее подобные творческие ошибки являются привиле гией лишь высших натур. Гениальные порывы великих людей к осуществлению идеала составляют лучшее достояние народов, если даже и не достигают цели. Заслуга Цезаря в том, что римская воен ная монархия превратилась в полицейское государство лишь много веков спустя и что римские императоры, как ни мало они вообще походили на великого основателя их власти, направляли солдат не против граждан, а против неприятеля, и слишком высоко ставили и народ и войско, для того чтобы сделать армию полицейским стра жем народа.
Приведение в порядок финансов представляло, сравнительно, лишь незначительные затруднения, так как огромные размеры им перии и исключение кредитной системы обеспечивали солидные предпосылки для этого. Если государство находилось до той поры в постоянных денежных затруднениях, то всего менее виновата была в этом недостаточность государственных доходов; напротив, имен но они-то необычайно увеличились за последние годы. К прежнему валовому доходу, определяемому в 200 миллионов сестерциев, при бавилось благодаря учреждению понто-вифинской и сирийской про винций 85 миллионов сестерциев. Это приращение дохода, вместе с другими новооткрытыми или возросшими доходными статьями, в особенности с постоянно увеличивавшимися поступлениями пошлин с предметов роскоши, щедро вознаградило за потерю арендных пла тежей с Кампании. Кроме того, благодаря Лукуллу, Метеллу, Пом пею, Катону и другим в государственную кассу стекались в чрезвы чайном порядке громадные суммы. Причиной финансовых затруд нений были отчасти увеличение постоянных и экстраординарных рас ходов, а отчасти неурядица в делах. Раздача хлеба столичному насе лению поглощала необъятные суммы; вследствие тех размеров, до которых в 691 г. довел эту раздачу Катон, ежегодный расход по это му предмету доходил до 30 миллионов сестерциев, а после отмены в 696 г. взимавшейся до той поры платы он поглощал почти пятую часть всех государственных доходов. Военный бюджет также уве