новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн

справедливо, все числившиеся за ними долги, но даже детям умер­ ших оставлялась часть отцовского состояния. Из тех же, наконец, которых на основании изложенного выше порядка постигало изгна­ ние и конфискация имущества, немалое число было немедленно по­ миловано, или же (как было, например, с африканскими крупными торговцами, насильно завербованными в число членов сената в Утике) они отделывались денежными пенями. Но и остальным, почти без исключения, возвращались свобода и имущество, если только они скрепя сердце обращались к Цезарю с просьбой об этом; иным, не хотевшим сделать этого, как, например, консуляру Марку Марцеллу, помилование даровано было и без просьбы, и, наконец, в 710 г. была дана общая амнистия всем, еще не возвращенным на родину.

Республиканская оппозиция охотно приняла амнистию, но не примирилась с новым строем. Недовольство новым порядком ве­ щей и раздражение против непривычного властелина были всеоб­ щими. Не было, правда, случая к открытому политическому сопро­ тивлению, — едва ли имело значение то, что, когда встал вопрос о титуле, некоторые оппозиционные трибуны стяжали себе венец рес­ публиканских мучеников своим демонстративным протестом про­ тив тех, которые называли Цезаря царем; но тем определеннее вы­ ражался республиканизм в виде оппозиционного настроения и под­ польной агитации и происков. Ни одна рука не поднималась, когда император появлялся публично. Массами появлялись прокламации на стенах, и дождем сыпались насмешки в стихах, полных желчной и меткой народной сатиры против новой монархии. Если комедиант отваживался на республиканский намек, то его приветствовали гром­ кими аплодисментами. Восхваление и превозношение Катона сде­ лалось модной темой для составителей оппозиционных брошюр, и писания их находили для себя публику тем более признательную, что и литература не была уже свободна. Правда, Цезарь и теперь еще боролся с республиканцами в их собственной сфере; сам он и более даровитые из его приближенных отвечали на катоновскую литературу антикатоновской, и между республиканскими и цезарианскими публицистами шла из-за умершего героя Утики борьба, по­ добная борьбе троянцев и эллинов из-за трупа Патрокла; но понят­ но, что в этой борьбе, где судьей являлась вполне республикански настроенная публика, цезарианцы занимали невыгодную позицию. Ничего не оставалось делать, как только терроризировать писате­ лей, вследствие чего такие известные в литературе и опасные люди, как, например, Публий Нигидий Фигул и Авл Цецина с большими затруднениями, чем остальные, получили позволение возвратиться из изгнания в Италию; те же из оппозиционных писателей, которых

терпели в Италии, были фактически поставлены под опеку цензу­ ры, сковывавшей их тем более тягостно, что мера наказания была совершенно произвольна*. Подпольная агитация и интриги разби­ тых партий против новой монархии будут описаны в другой связи; здесь же достаточно будет сказать, что восстания республиканцев и претендентов беспрерывно подготовлялись на всем пространстве Рим­ ской державы, что пламя гражданской войны, раздуваемое то помпеянцами, то республиканцами, снова разгоралось в различных местах, в столице же заговоры против жизни властителя были постоянным явлением; но Цезарь ни разу не увидал в этом повода окружить себя на долгое время телохранителями и обыкновенно довольствовался тем, что официально оповещал народ об обнаруженных заговорах. Но хотя Цезарь и относился ко всем делам, касавшимся его личной безопас­ ности, с равнодушной беспечностью, он не мог, однако, скрыть серь­ езной опасности, грозившей со стороны этой массы недовольных не только ему, но и его делу.

Если, несмотря на предостережения и настояния своих друзей и не заблуждаясь относительно непримиримости даже помилованных противников, Цезарь с поразительным хладнокровием оставался ве­ рен своей привычке прощать великому множеству своих врагов, то в этом сказалось не рыцарское великодушие горделивой натуры, не чувствительная кротость мягкого характера, но верный политический расчет, что в таком случае побежденные партии быстрее растворятся в государстве и с меньшим вредом для него, чем если бы он пытался искоренить их объявлением вне закона или удалить их из государства путем ссылки. Для своих высоких целей Цезарь не мог обойтись без конституционной партии, которая заключала в себе не только арис­ тократию, но и все свободолюбивые национально мыслящие элемен­ ты среди италийского гражданства; для своих планов обновления дрях­ леющего государства он нуждался в массе людей талантливых, обра­ зованных и пользовавшихся уважением, либо унаследованным от предков, либо благоприобретенным, которых насчитывала эта партия; именно в этом смысле он мог сказать, что помилование противников есть лучшая награда победителю. Таким-то образом, хотя виднейшие вожди разгромленных партий и были устранены, но второстепенным и третьестепенным деятелям и в особенности молодому поколению не был закрыт путь к полному прощению, хотя в то же время не дозволялось им и будировать в пассивной оппозиции; напротив, по­ средством более или менее осторожного принуждения их побуждали

*Желающие сравнить стесненное положение писателей в старину и в новое время могут использовать для этого письмо Цецины (Cicero,

б , 7).

к активному участию в работах правительства и к принятию почестей и должностей. Как для Генриха IV и Вильгельма Оранского, так и для Цезаря величайшие затруднения начались лишь после победы. Каждый революционный победитель узнает на опыте, что если он не останется, подобно Цинне и Сулле, вождем партии, а подобно Цеза­ рю, Генриху IV и Вильгельму Оранскому захочет поставить на место неизбежно односторонней программы своей партии общее благосос­ тояние, то тотчас же все партии, и его собственная и побежденная, соединятся против нового победителя, и тем скорее, чем лучше и яс­ нее он поймет свое новое призвание. Приверженцы конституции и помпеянцы, хотя и рассыпались на словах в преданности Цезарю, однако роптали про себя или на монархию или же по крайней мере на династию. Опустившаяся демократия, поняв, что цели Цезаря совер­ шенно не сходны с ее собственными, открыто бунтовала против него; даже личные сторонники Цезаря ворчали, видя, как их вождь осно­ вывает вместо царства кондотьеров предоставляющую всем равные права монархию и как приходившиеся на их долю барыши уменьша­ лись вследствие присоединения к ним и побежденных. Такой поря­ док в государстве не был приемлем ни для одной партии, и его при­ ходилось одинаково насильно навязывать и друзьям, и противникам. Лично положение Цезаря в данную минуту было в известном смысле опаснее, чем до его победы, но то, что он терял, выигрывало государ­ ство. Уничтожая партии и не только щадя их членов, но допуская к занятию должностей каждого даровитого человека или просто члена хорошего рода, невзирая на его политическое прошлое, он не только приобрел для своего великого дела все наличные в государстве рабо­ тоспособные силы, но добровольное или же вынужденное участие членов всех партий в этой работе незаметно переводило всю нацию на новую, приготовленную для нее почву. Если это примирение партий в данную минуту имело лишь внешний характер и если они в настоя­ щий момент гораздо менее сходились в преданности новому порядку вещей, чем в ненависти к Цезарю, то это не вводило его в заблужде­ ние. Он хорошо знал, что в таком внешнем соединении расхождения неизбежно притупляются и что только таким путем государственный человек в состоянии ускорить действие времени, которое одно могло бы окончательно примирить все эти распри, похоронив старое поко­ ление. Еще менее интересовался Цезарь тем, кто ненавидит его или замышляет против него убийство. Как всякий истинно государствен­ ный человек, он служил своему народу не из-за награды, даже не изза его любви, а жертвовал расположением современников ради счас­ тья людей будущего, а главное, ради права иметь возможность спас­ ти и обновить свой народ.

Пытаясь рассказать, как совершился в отдельности переход от

старых порядков к новым, мы прежде всего должны напомнить, что Цезарь явился не для того, чтобы начать, а чтобы закончить. План новой, соответствующей требованиям времени политики, давно уже намеченный Гаем Гракхом, проводился его приверженцами и по­ следователями с большим или меньшим талантом и счастьем, но без колебаний. Цезарь, бывший с первых шагов своих и как бы в силу наследственного права главой партии популяров, высоко держал ее знамя в течение тридцати лет, никогда не меняя и не скрывая своих убеждений; он оставался демократом даже тогда, когда сделался мо­ нархом. Если он принял наследство своей партии без ограничений, за исключением, конечно, извращений, допущенных Каталиной и Клодием, питая к аристократии и к подлинным аристократам сильней­ шую, даже личную, вражду, неизменно придерживаясь всех основ­ ных идей римской демократии, — именно облегчения положения должников, необходимости заморской колонизации, постепенного уравнения правовых различий, существовавших между различными группами подданных государства, освобождения исполнительной вла­ сти от контроля сената — то и его монархия так мало расходилась с демократией, что казалось, будто последняя получила свое осуществ­ ление и завершение именно благодаря первой. В самом деле, эта мо­ нархия не была восточной деспотией милостью божией, а такой мо­ нархией, какую хотел основать Гай Гракх и какую основали Перикл и Кромвель, т. е. представительством народа в лице его доверенного, облеченного высшей и неограниченной властью. Таким образом,идеи, лежавшие в основе дела Цезаря, не были в сущности новыми; но за ним остается их осуществление, что в конце концов является всегда самым важным; за ним же — грандиозность совершенного, которое, быть может, привело бы в изумление даже гениального составителя плана, если бы он мог все это видеть, и которое, смотря по степени понимания человеческого и исторического величия, наполняло и веч­ но будет наполнять все более и более глубоким волнением и изумле­ нием каждого, кто созерцал его в живой действительности или в зер­ кале истории, к какой бы исторической эпохе или политической партии он ни принадлежал.

Здесь будет уместно категорически заявить о том, что историк всегда молчаливо предполагает, и протестовать против привычки, свойственной как недомыслию, так и низости, именно против при- ’вычки, отделяя историческую похвалу и порицание от конкретных условий, пользоваться ими как ходячими фразами и превращать в данном случае суждение о Цезаре в суждение о так называемом цеза­ ризме вообще. История минувших веков должна, конечно, быть на­ ставницей для нашего времени, но не в том пошлом смысле, будто для решения вопросов настоящего достаточно просто перелистать рас­

сказы о прошлом, чтобы найти там все симптомы и средства для политического диагноза и искусства прописывать рецепты. Нет, ис­ тория минувшего поучительна лишь постольку, поскольку в ней от­ крываются путем наблюдений над более древними культурами орга­ нические условия цивилизации вообще, повсюду одинаковые основ­ ные силы и всюду различные сочетания их, поскольку вместо бес­ смысленного подражания она, напротив, направляет и одушевляет нас к самостоятельному дальнейшему творчеству. В этом смысле история Цезаря и римского цезаризма при всем непревзойденном ве­ личии ее главного героя, при всей исторической необходимости само­ го дела является поистине более резкой критикой современной авто­ кратии, чем все, что могло бы быть написано человеческой рукой. На основании того же закона природы, в силу которого ничтожнейший организм несравненно выше самой художественной машины, каж­ дая, даже самая несовершенная форма правления, дающая простор свободному самоопределению большинства граждан, несравненно выше гениальнейшего и гуманнейшего абсолютизма, так как первая способна к развитию, следовательно, жизненна, второй же остается, чем он был, и, следовательно, мертв. Этот закон природы нашел себе подтверждение и на примере римской абсолютной военной монар­ хии, и притом подтверждение тем более полное, что благодаря гени­ альному импульсу ее творца и отсутствию каких-либо существенных осложнений за пределами страны эта монархия сложилась в более чистом и свободном виде, чем какое-либо другое подобное государ­ ство. Начиная с Цезаря, как это видно будет из нашего дальнейшего изложения и как давно уже было показано Гиббоном, римский строй держался только внешним образом и расширялся лишь механически, внутренне засыхая и отмирая окончательно вместе со своим основа­ телем. Если при начале автократического режима и прежде всего в самой душе Цезаря господствовала полная надежд мечта о слиянии свободного демократического строя с абсолютной монархией, то уже царствование высокоодаренных императоров юлиевой династии уст­ рашающим образом доказало, что невозможно соединить в одном сосуде огонь и воду. Дело Цезаря было необходимо и благотворно не потому, что оно само по себе приносило или даже могло лишь прине­ сти благоденствие, а потому, что при античной народной организа­ ции, построенной на рабстве и совершенно чуждой республиканскоконституционного представительства, и рядом с законным городским строем, превратившимся за пять веков существования в олигархичес­ кий абсолютизм, неограниченная военная монархия являлась логи­ чески необходимым завершением постройки и наименьшим злом. Когда в Виргинии и Каролине рабовладельческая аристократия дове­ дет дело до того, до чего довели единомышленники ее в Риме времен

республиканское разделение властей. Если случается, что диктатору поручается еще особыми актами право решать вопрос о войне и мире, не спрашивая мнения ни сената, ни народа, а также право самостоя­ тельно располагать войском и казной и назначать провинциальных наместников, то это является лишь применением этого общего пра­ вила к частному случаю; даже такие функции, которые находились вне компетенции магистратов и даже государственных властей вооб­ ще, Цезарь мог присвоить себе, не совершая правонарушения; с его стороны является настоящей уступкой, что он отказался от назначе­ ния магистратов помимо комиций и ограничился по .отношению к некоторому числу преторов и низших властей тем, что присвоил себе существенно связывавшее избирателей право предложения кандида­ тов; точно так же он добился особого народного постановления, кото­ рое уполномочивало его назначать новых патрициев, что вообще не допускалось существовавшими обычаями.

Рядом с такой диктатурой не оставалось, в сущности, и места для других должностей. Цезарь никогда не брал на себя цензуры* как таковой, но в широких размерах пользовался правами цензоров, имен­ но важнейшими из них, — правом назначения сенаторов. Консуль­ ство он часто отправлял параллельно с диктатурой, однажды даже занимал пост консула без коллеги, но вовсе не желал надолго закре­ пить его за собой и никогда не давал хода предложениям принять его на пять или даже на десять лет подряд. Главный надзор за культом Цезарю не приходилось вновь принимать на себя, так как он уже был верховным понтификом. Понятно, что ему выпало на долю и звание члена коллегии авгуров, да и вообще множество старинных и новых почестей, как, например, титул отца отечества, наименование меся­ ца, в которым он родился, его именем, сохранившееся до сих пор (июль), и другие выражения зарождавшегося придворного тона, пре­ вратившегося под конец в пошлое обоготворение. Заслуживают вни­ мания лишь два нововведения, а именно, что Цезарь, во-первых, в отношении особой личной неприкосновенности был приравнен к народ­ ным трибунам, и, во-вторых, что наименование его императором было навсегда закреплено за его личностью и стало его титулом наравне с прочими обозначениями его должностей**.

*При подыскании формулы для диктатуры, по-видимому, было ясно указано на «исправление нравов»; но соответствующей должности Це­ зарь никогда не занимал (см. Mommsen, Roinisches Staatsrechl, Bd. 2, 3 Aufl., S. 705).

**Цезарь всегда носит наименование imperator без цифры, обозначаю­ щей повторение, и притом всегда на первом месте после имени (см. Mommsen, Romisches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 767, Anm. 1).

Для вдумчивого наблюдателя не нужны доказательства того, что Цезарь имел в виду ввести в государстве верховную власть и не на несколько лишь лет или на неопределенный срок в качестве персо­ нальной должности подобно регентству Суллы, а как основной и по­ стоянный орган; не нужно также доказывать, что для этого нового учреждения он приискал и соответствующее простое наименование, потому что почти столь же ошибочно было бы создавать слова, ли­ шенные содержания, как и оставлять полноту власти без всякого наи­ менования. Конечно, в такую переходную эпоху преходящие и посто­ янные учреждения не вполне ясно отличаются одни от других, и бла­ гоговение клевретов перед своим повелителем, предупреждавшее каж­ дое его мановение, осыпало его целым дождем неприятных ему са­ мому противных декретов и постановлений, выражающих ему дове­ рие и воздающих ему почести, и поэтому нелегко выяснить, какую окончательную формулу Цезарь имел в виду. Новая монархия менее всего могла быть увязана с консульством уже в силу коллегиальнос­ ти, трудно отделимой от этой должности; и Цезарь очевидно забо­ тился о том, чтобы превратить эту, дотоле высшую должность в пус­ той титул, и впоследствии, когда он принял ее на себя, он не удержал ее в течение года, но до истечения срока передал второстепенным личностям. Диктатура на деле выступала все чаще и определеннее на первый план, но, вероятно, лишь потому, что Цезарь хотел использо­ вать ее в том смысле, который она имела издавна в конституционном механизме, т. е. как чрезвычайная власть для преодоления чрезвы­ чайных же кризисов. Она мало годилась быть выражением новой монархии, так как за ней уже закрепилась репутация исключительно­ го и непопулярного учреждения, и от представителя демократии вряд ли можно было ожидать, чтобы он избрал для прочного учреждения ту самую форму, которую гениальнейший боец противной партии со­ здал для своих целей.

Несравненно более подходит для обозначения монархии новое звание императора уже потому, что в этом значении оно является новым* и для введения его не видно было никакого внешнего повода. Новое вино не должно быть влито в старые меха; для нового дела придумано было и новое наименование, и в нем совмещено самым выразительным образом то, что с меньшей определенностью было формулировано демократической партией еще в законе Габиния как сущность власти ее верховного вождя: сосредоточение и пожизнен­ ное сохранение правительственной власти (imperium) в руках народ-

*Во времена республики титул императора, обозначавший победонос­ ного полководца, слагался с окончанием похода; как постоянное наи­ менование он является впервые лишь у Цезаря.

о^ 430 ^ °

ного вождя, независимого от сената. Точно так же и на цезаревых монетах, особенно последнего времени, мы встречаем наряду со зва­ нием диктатора преимущественно императорский титул, а в законе Цезаря о политических преступлениях монарх обозначен прямо под этим наименованием. •

Последующее же время, хотя и не сразу, закрепило за монархией императорский титул. Для того чтобы прядать этому новому сану как демократическую, так и религиозную санкцию, Цезарь имел, вероят­ но, в виду соединить с ним раз навсегда, с одной стороны, власть трибуна, а с другой — должность верховного понтифика. Не подле­ жит сомнению, что новая организация не ограничивалась только жиз­ нью ее учредителя; но ему не удалось, однако, разрешить особенно трудный вопрос о престолонаследии, и остается неразъясненным, имел ли он в виду установление какой-нибудь формы для избрания преем­ ника, как это было в первоначальный царский период, или же наме­ ревался установить пожизненность и наследственность высшей влас­ ти, как впоследствии утверждал его приемный сын*. Не лишено ве­ роятия, что он имел в виду в известной степени соединить обе систе­ мы и регулировать наследование, как это сделали Кромвель и Напо­ леон, признав, что преемником властителя является его сын; если же у него сына нет или он не признает его достойным престола, наслед­ ника назначает по свободному выбору и путем усыновления сам вла­ ститель.

С точки зрения государственного права новая власть императора походила на то положение, какое занимали консулы или проконсулы за чертой города, так что в ней совмещались прежде всего военное командование, а затем высшая судебная, а стало быть, и администра­ тивная власть**.

*То обстоятельство, что при жизни Цезаря верховная власть, равно как и понтификат, были обеспечены в наследственном порядке посред­ ством формального законодательного акта за его нисходящим потом­ ством, прямым или же приемным, выставлялось Цезарем-сыном (Октавианом) как доказательство его права на власть. По состоянию до­ шедшей до нас традиции существование подобного закона или сенатс­ кого постановления должно быть решительно отвергнуто; осгается всетаки возможным, что Цезарь мог иметь в виду издание такого закона (см. Mommsen, Romisches Staatsrecht, Bd. 2, 3 AufL, S.767, 1106).

**Распространенное мнение, видящее во власти императора только по­ жизненное звание имперского главнокомандующего, не оправдывает­ ся ни значением этого слова, ни объяснением его древними авторами. Imperium означает повелевающую власть, imperator — обладателя ее; эти слова, равно, как и соответствующие греческие выражения краток осшократсор имеют так мало отношения к чисто военным делам, что