новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн

даря; признание его религиозным главой народа; право издавать при­ казы, имеющие обязательную силу; низведение сената до значения государственного совета; возрождение патрициата и городской пре­ фектуры. Но еще поразительнее этих аналогий внутреннее родство монархии Сервия Туллия с монархией Цезаря; если древние цари рим­ ские при всем их полновластии были все-таки повелителями свобод­ ной общины и к тому же являлись заступниками простого народа от обид со стороны патрициата, то и Цезарь ставил себе задачей не уп­ разднить свободу, но осуществить ее, и прежде всего сломить невыносимый гнет аристократии. Нас не должно также удивлять, что Це­ зарь, всего менее бывший политическим антикваром, обратил свои взоры за полтысячелетия назад, для того чтобы найти образец для своего нового государства. Так как высшая власть в Римском госу­ дарстве во все времена оставалась, в сущности, царской властью и ограничена была лишь некоторыми специальными законами, то и самая идея царской власти вовсе не утратилась совершенно. Во время республики к ней возвращались на практике в самые различные эпо­ хи и с различных сторон — и в учреждении власти децемвиров, и в диктатуре Суллы и самого Цезаря. С известной логической необходи­ мостью везде, где сказывалась потребность в исключительных пол­ номочиях, выдвигался в противоположность обыкновенной власти неограниченный империй, который именно и был не чем иным, как царской властью. Наконец, и внешние соображения рекомендовали вернуться к древнему царскому образу правления. Человечество с несказанным трудом принимает нововведения и поэтому относится к сложившимся уже формам как к священному наследию. Поэтому и Цезарь так же сознательно пошел по стопам Сервия Туллия, как впо­ следствии это сделал Карл Великий по отношению к нему самому и как Наполеон, по крайней мере, старался опереться на пример Карла Великого. Он не делал этого окольными путями или тайно, а, напро­ тив, подобно своим преемникам, по возможности открыто, так как целью этого подражания было найти ясную национальную и попу­ лярную формулу для нового государственного строя. С древних вре­ мен на Капитолии стояли статуи тех семи царей, о которых упомина­ ет традиционная история Рима; Цезарь приказал соорудить рядом с ними восьмую статую, свою собственную. Он появлялся публично в облачении древних царей Альбы. В его новом законе о политических преступлениях главное отступление от закона Суллы заключалось в том, что рядом с народом и на одной линии с ним поставлен был и император как живое и олицетворенное воплощение народа. В фор­ муле, принятой для политической присяги, к Юпитеру и к пенатам римского народа присоединен был и гений императора. По представ­ лению, господствовавшему во всем древнем мире, внешним призна­

по его требованию, для того чтобы приучить толпу к непривычному зрелищу римской короны, совершенно не понимают громадной силы той идейной оппозиции, с которой приходилось считаться Цезарю и которая не могла сделаться уступчивее от такого явного признания Цезарем ее правоты, а, напротив, только стала бы благодаря этому на более твердую почву. Одно только испрошенное рвение горячих при­ верженцев могло дать повод к этим сценам; возможно и то, что Це­ зарь допустил или даже подстроил эту сцену с Антонием, для того чтобы своим отказом от царского титула, последовавшим перед гла­ зами всего гражданства и занесенным по его личному приказу в госу­ дарственные записи, — так что от этого отказа нелегко было отсту­ питься, — покончить возможно эффектным образом с этой докучли­ вой сплетней. Всего вероятнее, что Цезарь, хорошо понимавший как цену ходячей формулы, так и антипатию толпы, более относившуюся к названию, чем к самой сути дела, решился избегать слова «царь», над которым издревле тяготело какое-то проклятие и которое совре­ менным ему римлянам казалось более подходящим для восточных деспотов, чем для их же собственного Нумы и Сервия, и решился усвоить себе всю сущность царской власти при титуле императора.

Во всяком случае, как бы ни мыслить себе в окончательной фор­ ме его титул, властелин уже был налицо, и немедленно стал склады­ ваться и двор с неизбежной пышностью, неизбежным отсутствием вкуса и пустотой. Цезарь появлялся публично не в обрамленном крас­ ной полосой консульском одеянии, а в пурпуровом, считавшемся в древности царским, и принимал, сидя на своем золотом седалище и не вставая с него, торжественное шествие сената. Празднества в честь дня его рождения, побед и принесения им обетов наполняли собой календарь. Когда Цезарь приезжал в столицу, навстречу ему выходи­ ли толпами на далекое расстояние его знатнейшие слуги. Близость к нему получила такое значение, что плата за квартиры в городском квартале, где жил он, значительно поднялась. Так как очень многие добивались у него аудиенции, то личные сношения с Цезарем были настолько затруднены, что даже с приближенными он зачастую при­ нужден был сноситься письменно, и знатнейшие люди должны были по целым часам ждать в его передней. Яснее, чем того желал сам Цезарь, все чувствовали, что они приходили уже не к согражданину.

Появился и монархический патрициат, который представлял стран­ ную смесь старого с новым и складывался под влиянием мысли о необходимости вытеснить олигархическую знать царской, нобилей — патрициями. Класс патрициев, хотя и без существенных сословных привилегий, все еще существовал в виде замкнутой юнкерской корпо­ рации, но, не имея права принимать в свой состав новые роды, он все более и более вымирал на протяжении столетий. В эпоху Цезаря су-

шествовало не более пятнадцати или шестнадцати патрицианских ро­ дов. Цезарь, сам происходивший из патрицианского рода, добился народного постановления, которое предоставляло императору право пожалования в патриции, к создал в противовес республиканской знати новую аристократию патрициев, представлявшую самое счастливое сочетание всех условий, необходимых для монархической аристокра­ тии, именно обаяние седой старины, полнейшую зависимость от пра­ вительства и совершеннейшее личное ничтожество. Новая власть про­ являла свое влияние во всех направлениях.

При таком действительно неограниченном монархе едва ли мог­ ла быть речь о конституции, а еще менее о дальнейшем существова­ нии прежнего республиканского строя, покоившегося на законном сотрудничестве гражданства, сената и отдельных должностных лиц. Цезарь весьма определенно вернулся к традициям царской эпохи; со­ брания граждан остались тем, чем они были и во времена царей, т. е. они являлись рядом с царем и вместе с ним высшим и последним выражением верховной народной воли; сенат был возвращен к свое­ му первоначальному назначению — давать государю советы по его требованию, наконец, сам государь снова сосредоточил в своем лице всю совокупность правительственной власти, так что рядом с ним не было другого самостоятельного должностного лица, как и при царях древнейшей эпохи.

Что касается законодательства, то в этом отношении демократи­ ческий монарх твердо держался древнего положения римского госу­ дарственного права, в силу которого один только народ, вместе с со­ звавшим его царем, мог разрешать общественные дела, и всегда под­ креплял свои важнейшие постановления народным голосованием. Невозможно было, конечно, вдохнуть в так называемые комиции того времени ту независимую силу и морально-государственный автори­ тет, который заключался в вотуме древних совещаний вооруженных людей; участие граждан в деле законодательства, весьма ограничен­ ное при старой конституции, но все же активное и живое, сделалось при новом порядке в практическом отношении пустым звуком. Для этого не требовалось даже особых ограничительных мероприятий про­ тив комиций; многолетний опыт показал, что с такой чисто формаль­ ной верховной властью могло удобно ужиться каждое правительство, как олигархия, так и монарх. Лишь поскольку эти цезаревы комиции служили для сохранения принципа народного суверенитета и для энер­ гичного протеста против султанизма, постольку они были важным звеном в правительственной системе Цезаря и имели, правда косвен­ ным образом, практическое значение.

Но рядом с этим (и это не только ясно само по себе, но и опре­ деленно доказано) было вновь вызвано к жизни еще самим Цезарем,

а не его преемниками, и другое положение древнейшего государствен­ ного права, гласившее, что то, что приказано высшим или, вернее, единственным должностным лицом, имеет безусловную силу, пока лицо это остается в своем звании, что право издавать закон принадле­ жит, правда, сообща царю и гражданам, но что царские постановле­ ния имеют одинаковую с законом силу по крайней мере до удаления лица, их издавшего.

Если демократический монарх по крайней мере формально при­ знавал участие народа в верховной власти, то он отнюдь не имел на­ мерения разделять свою власгь с прежним правительством, т. е. се­ натской коллегией. Сенат Цезаря, в противоположность позднейше­ му сенату Августа, должен был служить не чем иным, как только высшим совещательным органом, которым он пользовался для пред­ варительного обсуждения с ним законов и для обнародования важ­ нейших административных мер через его посредство или хотя бы от его имени, и случалось иногда, что появлялись сенатские постановле­ ния, о которых не имели никакого понятия даже те из сенаторов, на которых указывали как на лиц, присутствовавших при их составле­ нии. Вернуть сенат к его первоначальной совещательной роли, из ко­ торой он вырос более фактически, чем юридически, не представляло больших формальных трудностей; зато здесь было необходимо убе­ речься от сопротивления на деле, так как римский сенат был таким же очагом оппозиции против Цезаря, каким был аттический ареопаг против Перикла. Главным образом, по этой причине число сенато­ ров, в нормальном составе своем не превышавшее 600 и значительно уменьшившееся вследствие последних кризисов, было при помощи чрезвычайного пополнения доведено до 900, и одновременно с этим, для удержания его на этой высоте, число ежегодно назначаемых кве­ сторов, т. е. членов, ежегодно вступавших в сенат, было увеличено с 20 до 40*. Это чрезвычайное пополнение сената было предпринято монархом единолично. При обычном же пополнении он обеспечил за собой прочное влияние тем, что обязал избирательные коллегии осо­ бым законом** подавать голос за первых 20 соискателей квесторской должности, имевших рекомендательные письма монарха; кроме того, короне в виде исключения предоставлялось давать почетные права, связанные с квестурой или другой более высокой должностью, а имен­ но места в сенате, даже лицам, не правоспособным в этом отноше­

*На основании принятого прежде приблизительного исчисления это составило бы средним числом от 1000 до 1200 сенаторов.

**Закон этот касался, правда, только выборов на 711 и 712 гг. (см. Mommsen, Romisches Staatsrecht, Bd. 2, 3 Aufl., S. 730). Но этот поря­ док, несомненно, предполагалось сохранить навсегда.

о^1437

нии. Понятно, что на чрезвычайных дополнительных выборах изби­ рались, главным образом, приверженцы нового режима, и в эту вы­ сокую корпорацию, наряду с уважаемыми всадниками, входило и много сомнительных личностей или плебеев; сюда попадали прежние сенаторы, вычеркнутые из списка цензором или по приговору суда, иноземцы из Испании и Галлии, которые нередко уже в сенате долж­ ны были учиться латинскому языку, прежние младшие офицеры, до той поры не имевшие даже всаднического перстня, сыновья вольно­ отпущенников или людей, занимавшихся позорными промыслами, и много других подобных элементов. Замкнутые круги нобилитета, в которых это изменение состава сенаторов, естественно, возбуждало сильнейшее недовольство, увидели в этом намеренное унижение са­ мого сената как учреждения. Но Цезарь не был способен на такую недостойную политическую выдумку; он так же твердо решил, что не даст своему совету руководить собой, как и был убежден в необходи­ мости этого учреждения. Поэтому правильнее было бы видеть в этом образе действий намерение монарха отнять у сената его прежний ха­ рактер исключительного представительства олигархической знати и снова сделать его тем, чем он был при царях: государственным сове­ том, являющимся представителем всех сословий в лице наиболее про­ свещенных их элементов, не исключая людей низкого происхожде­ ния, даже чужестранцев (подобно царям, привлекшим в сенат неграж­ дан, и Цезарь допустил в него неиталиков).

Если этим путем правление нобилитета было устранено, а самое его существование расшатано и сенат в своем новом виде был только орудием в руках монарха, то в правительственной системе и в управ­ лении государством был в определеннейшей форме проведен прин­ цип автократии, и вся исполнительная власть была сосредоточена в руках монарха. Всякий сколько-нибудь существенный вопрос решал­ ся, разумеется, самим императором. Цезарь сумел ввести принцип личного управления в таких размерах, которые почти непостижимы для нас, простых смертных, и которые вместе с тем не объясняются только беспримерной быстротой и уверенностью его работы, а коре­ нятся, кроме того, в причинах более общего характера. Если мы ви­ дим, что Цезарь, Сулла, Гай Гракх и вообще все римские государ­ ственные люди развивают деятельность, превосходящую наши пред­ ставления о трудоспособности человека, то причина этого явления заключается не в переменах, происшедших с той поры в самой чело­ веческой природе, а в изменившейся с того временя организации до­ машнего быта. Римский дом был как бы машиной, в которой к услу­ гам хозяина были все умственные силы его рабов и вольноотпущен­ ников, и тот человек, который умел управлять этими силами, рабо­ тал как бы с помощью бесчисленных умов. Это был идеал бюрокра­

тической централизации, к которому усердно стремится и наша со­ временная конторская система, оставаясь, однако, настолько же поза­ ди своего первообраза, как нынешнее господство капитала остается позади античной рабовладельческой системы. Цезарь умел пользо­ ваться этими преимуществами; все должности, требовавшие особого доверия, как правило, насколько это позволяли другие соображения, он поручал своим рабам, вольноотпущенникам, низкорожденным клиентам. Его творение в целом показывает, что может совершить организаторский гений, подобный Цезарю, при помощи подобного аппарата; на вопрос, каким путем в отдельных случаях достигались эти изумительные результаты, мы не можем дать удовлетворитель­ ного ответа. Бюрократия похожа на фабрику и тем, что продукт труда не является принадлежностью отдельного лица, над ним работавше­ го, а как бы всей фабрики, ставящей на нем свою марку. Одно только вполне ясно, а именно, что Цезарь не имел в своей работе ни одного помощника, который лично влиял бы на ее ход или хотя бы был по­ священ во весь план; он не только был полным хозяином, но работал даже без товарищей, а только с исполнителями. В частности, само собой разумеется, что в чисто политических делах Цезарь по возмож­ ности избегал всякой замены его другим лицом. Там, где это стано­ вилось необходимым, — так как Цезарь, в особенности во время сво­ их частых отлучек из Рима, нуждался в высшем органе, — для этого избирался (что весьма характерно) не законный наместник монарха, городской префект, а какое-нибудь доверенное лицо без официально признанных полномочий; обычно это был банкир Цезаря, умный и изворотливый финикийский купец Луций Корнелий Бальб из Гадеса.

В деле управления Цезарь прежде всего думал о том, как бы сно­ ва взять в свои руки ключи от государственной казны, которыми се­ нат завладел после ниспровержения царской власти, тем самым при­ своив себе и влияние на управление. Он хотел доверять их только таким слугам, которые безусловно и всецело мыслили одинаково с ним. Личная собственность монарха оставалась, конечно, юридичес­ ки строго обособленной от государственной собственности, но Цезарь взял в свои руки управление всем финансовым и денежным хозяй­ ством страны и вел дело совершенно так, как он, да и все знатные римляне управляли своим личным состоянием. Взимание податей в провинциях и в основном также заведование монетным делом долж­ ны были впредь находиться в руках рабов и вольноотпущенников императора, с полным устранением от этого дела людей сенаторского звания, — шаг, весьма важный по своим последствиям: отсюда со временем сложились столь важный класс прокураторов и «импера­ торский двор».

Напротив, из числа наместничеств, которые, передав заведова­

ние своими финансовыми делами новым императорским сборщикам податей, стали более, чем когда-либо, чисто военными постами, одно только командование в Египте перешло в руки приближенных монар­ ха. Страна на берегах Нила, своеобразно изолированная в географи­ ческом отношении и централизованная в политическом более всякой другой области, могла бы на долгое время отделиться под руковод­ ством опытного вождя от центральной власти, что достаточно дока­ зывалось во время последнего кризиса неоднократными попытками находившихся в затруднительном положении вождей италийских партий укрепиться в Египте. Эти соображения и побудили, вероятно, Цезаря не превращать формально эту страну в провинцию, а оставить в ней не опасных для него Лагидов; нет сомнения, что по этой же причине легионы, стоявшие в Египте, не были поручены человеку, принадлежавшему к сенату, т. е. прежнему правительству, и эта ад­ министративная должность, подобно должностям сборщиков пода­ тей, была поручена лицу из челяди Цезаря. Вообще же Цезарь считал обязательным для себя не поручать начальства над римскими солда­ тами своим прислужникам, как он делал относительно войск восточ­ ных царей. Оставалось в силе правило замещать более значительные наместничества бывшими консулами, меньшие же — преторами; вместо пятилетнего промежутка, предписываемого законом 702 г., начало службы наместником, по старинному обычаю, опять, вероят­ но, непосредственно примыкало теперь к окончанию столичной слу­ жебной деятельности. Распределение же провинций между правоспо­ собными кандидатами, до той поры совершавшееся то путем поста­ новления народного собрания или сената, то по соглашению самих должностных лиц или посредством жребия, перешло теперь к монар­ ху, и так как консулы были часто принуждены слагать с себя долж­ ность до окончания года и уступать место консулам, избранным до­ полнительно (consules suffecti), так как, далее, число ежегодно назна­ чаемых преторов было увеличено с восьми до шестнадцати и импера­ тору поручалось назначение половины из них, равно как и половины всего числа квесторов; так как, наконец, за ним сохранено было право назначать, правда, не почетных консулов, а только почетных прето­ ров и квесторов, то благодаря всему этому он имел для замещения наместничеств достаточное число приемлемых для него кандидатов. Как назначение, так и отозвание наместников были, конечно, отданы на усмотрение правителя; правилом же считалось, чтобы наместник из консулов оставался в провинции не более двух лет, из преторов же — не более одного года.

Что касается, наконец, управления столицей и резиденцией, то император, очевидно, помышлял на некоторое время поручить и это дело должностным лицам, назначенным им самим таким же спосо­

бом. Он воскресил древнюю городскую префектуру времен царей; неоднократно поручал он в свое отсутствие управление столицей од­ ному или нескольким заместителям, назначенным им без опроса на­ рода и на неопределенное время; лица эти совмещали в себе функции всех органов управления и даже пользовались правом чеканить моне­ ту под собственным именем, хотя, конечно, не с собственным изоб­ ражением. Наконец, в 707 г. и в первые девять месяцев 709 г. не было ни преторов, ни курульных эдилов, ни квесторов. Даже консулы были назначены в 707 г. лишь к концу года, а в 709 г. Цезарь исполнял эту должность один, без коллегии. Это совершенно похоже на попытку полной реставрации древней царской власти также и в самом городе Риме с сохранением тех ограничений, которые предписывались де­ мократическим прошлым нового монарха, т. е. на попытку удержать из должностных лиц, кроме самого царя, только городского префек­ та (на время отсутствия царя), да еще поставленных для охранения народной свободы трибунов и плебейских эдилов и упразднить долж­ ности консулов, цензоров, преторов, курульных эдилов и квесторов*. Цезарь, однако, отступил впоследствии от этого намерения; он не принял царского титула и не уничтожил тех почетных названий, ко­ торые были так тесно связаны с славной историей республики. Кон­ сулам, преторам, эдилам, трибунам и квесторам оставлены были в основном их прежние формальные функции, но положение их сдела­ лось тем не менее совершенно иным. Основной политический прин­ цип республики заключался в том, что Римское государство счита­ лось как бы воплотившимся в городе Риме, и вследствие этого на столичных городских магистратов смотрели сплошь как на магистра­ тов всего государства. Б царствование Цезаря вместе с этим представ­ лением отпало и вытекавшее из него следствие; власти города Рима составляли с той поры только первый муниципалитет среди много­ численных муниципалитетов государства, и в особенности консуль­ ство сделалось чисто почетным званием, сохранившим некоторое практическое значение только благодаря связанной с ним надежде на высшее наместничество. Римскую общину постигла по милости Це­ заря та участь, которую сама она привыкла приготовлять покорен­ ным народам, — ее верховная власть над Римской державой превра­

*Отсюда и осторожные обороты при упоминании этих должностей в цезаревых законах: «Cum censor aliusve quis magistratus Romae populi censum aget» (когда цензор и л и какой-нибудь другой магистрат будет производить в Риме перепись населения), L. Jul. тип. 144; «praetor isve quei Romae hire deicundo praerit (претор и л и тот, кто будет заведовать в Риме юрисдикцией — часто в d, Rubr.); «Quaestor urbanus queive aerario praerit» (городской квесторили тот, кто будет заведовать казначейством), L. Jul. тип., 37.

тилась в ограниченную коммунальную свободу внутри Римского го­ сударства. Мы уже указывали, что число преторов и квесторов было удвоено; то же самое сделано было и относительно народных эдилов, к которым было прибавлено еще два новых «хлебных эдила» (aediles Ceriales) для надзора за снабжением столицы. Замещение этих долж­ ностей осталось в руках общины, и относительно консулов, а быть может, даже и народных трибунов и эдилов, право это не было огра­ ничено. Мы упоминали и о том, что за императором осталось право предлагать половину всех ежегодно избираемых преторов, куруль­ ных эдилов и квесторов, причем предложение это было обязательно для избирателей. Освященные древностью оплоты народной свободы оставались вообще неприкосновенными, что, однако, не мешало Це­ зарю принимать серьезные меры против того или другого строптиво­ го народного трибуна, даже смещать его и вычеркивать его имя из списка сенаторов. Благодаря тому, что император был во всех общих и важнейших вопросах своим собственным министром, что он управ­ лял финансами через своих слуг, а войском — при посредстве адъю­ тантов, что древние республиканские магистратуры снова были пре­ вращены в общинные должности города Рима, — благодаря всему этому самодержавие было достаточно упрочено.

Что же касается духовной иерархии, то хотя Цезарь и относи­ тельно этой части государственного аппарата издал подробный закон, он не предпринял в ней, однако, существенных нововведений, кроме того, разве, что соединил в лице правителя и звание верховного пон­ тифика и вообще звание члена высших жреческих коллегий; с этим отчасти находится в связи и то, что в каждой из трех высших колле­ гий было учреждено по одному новому месту, в четвертой же, в кол­ легии распорядителей пиршествами, — три новых места. Если до этого времени римское государственное жречество служило опорой господ­ ствующей олигархии, то она могла нести такую же службу и для но­ вой монархии. Консервативная политика сената в делах религии пе­ решла к новым римским царям; когда строго консервативный Варрон опубликовал около этого времени свои «Религиозные древности», эн­ циклопедию римского государственного богословця, то он имел пра­ во посвятить их верховному понтифику Цезарю. Тусклый блеск, ко­ торый в ту пору еще в состоянии была испускать религия Юпитера, осветил вновь учрежденный престол, и старая народная вера в по­ следние периоды своего существования стала орудием цезарепапизма, правда, в самом корне своем слабого и бессодержательного.

В области суда была прежде всего восстановлена старинная царс­ кая юрисдикция. Подобно тому как первоначально царь был судьей в уголовных и гражданских делах и не был юридически связан в пер­ вом случае народными постановлениями в качестве инстанции, имев­