новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4

ях. Новые порядки можно проследить впервые в революционной ко­ лонии Капуе. Несомненно, они получили полное применение лишь тогда, когда в результате союзнической войны все прежние суверен­ ные города Италии пришлось организовать как гражданские общи­ ны. Нельзя сказать, были ли детали установлены уже в законе Юлия или цензорами 668 г. или же лишь самим Суллой. Передача цензор­ ских функций судьям, по-видимому, произошла по аналогии с уста­ вом Суллы, устранявшим цензуру; однако возможно, что она связана с древнейшим латинским устройством, которое тоже не знало цензу­ ры. Во всяком случае, это городское устройство, включающееся в соб­ ственно государственное устройство и подчиняющееся ему, является одним из самых замечательных и самых чреватых последствиями явлений эпохи Суллы и государственной жизни Рима вообще.

Правда, античность не была в состоянии установить правильное отношение между городом и государством, точно так же, как она не была в состоянии развить представительную систему правления и другие великие принципы нашей современной государственной жиз­ ни. Однако она довела свое политическое развитие до того предела, при котором это развитие перерастает и взрывает старые рамки. Преж­ де всего это произошло в Риме, который во всех отношениях стоит на рубеже и стыке между старым духовным миром и новым. С одной стороны, в законах Суллы исконные народные собрания граждан и городской характер римской республики превращаются почти в ли­ шенную значения формальность; с другой стороны, община, стояв­ шая в рамках государства, уже полностью развита в италийской об­ щине. За исключением названия, которое, правда, в подобных случа­ ях имеет весьма важное значение, эта последняя конституция свобод­ ной республики провела на практике представительную систему уп­ равления и государственный порядок, основой которого являются об­ щины.

Это не изменило общинного устройства в провинциях; функции должностных лиц в несвободных городах за особыми исключениями по-прежнему ограничивались областью администрации и полиции и разбором тех судебных дел, которых римские власти предпочитали не касаться сами.

Таково было устройство, данное Луцием Корнелием Суллой рим­ ской общине. Сенат и сословие всадников, граждане и пролетариат, италики и провинциалы приняли его в таком виде, в каком оно было продиктовано им правителем, если не без недовольства, то во всяком случае без сопротивления. Не так отнеслись к этому делу офицеры >Суллы.

Характер римского войска совершенно изменился. Реформы Ма­ рия снова сделали его более боеспособным и годным, чем в то время, когда оно не хотело сражаться под стенами Нуманции. Но вместе с тем оно превратилось из гражданского ополчения в сборище наемни­ ков, которое не было предано государству, а было верно своему на­

чальнику только в том случае, если он умел привязать его лично к себе. Эта полная перемена духа римской армии отвратительно про­ явилась во время гражданской войны. Шесть полководцев: Альбин, Катон, Руф, Флакк, Цинна и Гай Карбон пали от рук своих солдат. До сих пор одному лишь Сулле удалось держать в руках эту опасную банду, но, конечно, только благодаря тому, что он давал свободу ее диким вожделениям, как никогда еще не давал до него ни один рим­ ский полководец. Если на этом основании Суллу считают виновни­ ком упадка старой военной дисциплины, то это обвинение отчасти правильно, но тем не менее несправедливо. Сулла был первым рим­ ским должностным лицом, который был В СОСТОЯНИЙ выполнить свою

военную и политическую задачу, лишь выступая в роли кондотьера. Но он принял военную диктатуру не для того, чтобы подчинить госу­ дарство господству солдатчины, а для того, чтобы всех в государстве и главным образом армию и офицеров заставить подчиниться снова гражданскому порядку. Как только это выяснилось, против него под­ нялась оппозиция в его собственном штабе. Пусть олигархия — рас­ суждали военные — играет роль тирана по отношению ко всем ос­ тальным гражданам; но что генералов, которые своим мечом снова подняли опрокинутые кресла сенаторов, призвали к безусловному повиновению этому же сенату — это казалось невыносимым. Против новых порядков восстали дба офицера, которым Сулла доверял боль­ ше, чем другим. Когда Гней Помпей, которому Сулла поручил заво­ евание Сицилии и Африки и которого он избрал в мужья своей доче­ ри, выполнил свою задачу и получил от сената приказ распустить свою армию, он отказался повиноваться. Дело чуть не дошло до от­ крытого мятежа. Квинт Офелла, стойкости которого под Пренесте Рим обязан успехом последней и самой трудной кампании, добивался консульства в явное нарушение новых правил, так как он не занимал предшествующих должностей. С Помпеем дело кончилось если не искренним примирением, то во всяком случае соглашением. Сулла слишком хорошо знал своего соратника, чтобы его бояться и не обра­ тил внимания на дерзкие слова Помпея, что больше людей поклоня­ ются восходящему светилу, чем заходящему. Тщеславный юноша получил пустые почести, которыми так дорожил. В этом случае Сул­ ла проявил уступчивость, по отношению же к Офелле он показал, что он не из тех, кто боится своих подчиненных военачальников. Когда Офелла, вопреки конституций, выступил перед народным собранием в качестве кандидата на должность консула, Сулла приказал тут же на форуме заколоть его. Он сам объявил собравшимся гражданам, что убийство совершено по его приказанию, и объяснил, чем оно было вызвано. Характерная оппозиция главной квартиры против нового порядка на некоторое время утихла. Но она продолжала существовать и служила практическим комментарием к словам Суллы: «Что я те­ перь делаю, нельзя сделать во второй раз».

Оставалась еще одна задача, едва ли не самая трудная из всех:

нужно было перейти от исключительного положения на законный путь преобразованных старых порядков. Ее разрешение облегчалось тем, что Сулла никогда не упускал из виду этой конечной цели. Хотя за­ кон Валерия предоставлял ему абсолютную власть и придавал всем его распоряжениям силу закона, Сулла пользовался этими чрезвы­ чайными полномочиями для мероприятий преходящего значения, а также в тех делах, участие в которых могло бы лишь бесполезно ком­ прометировать сенат и народ, а именно: при проскрипциях. Сулла всегда соблюдал сам те постановления, которые вводил для будуще­ го. Из закона о квесторах, который частично дошел до нас, и из дру­ гих законов, как, например, из закона об ограничении расходов и за­ кона о конфискации земель италийских городских общин, явствует, что Сулла спрашивал мнение народа. Точно так же при важнейших административных актах, как, например, при отправлении армии в Африку и при ее отозвании, а также при выдаче городам льготных грамот, Сулла ставил на первое место сенат. Действуя в том же духе, Сулла велел избрать консулов уже на 673 г. Это позволяло по край­ ней мере избавиться от ненавистного официального летосчисления по годам его правления. Однако власть все еще оставалась исключи­ тельно в руках диктатора; выборы консулов были проведены таким образом, что выбранными оказались незначительные личности. Но в следующем году (674) Сулла полностью восстановил законный поря­ док и управлял государством в качестве консула, совместно со своим соратником, К бингом гЛетеллом. Он еще удерживал за собой полно­

мочия правителя, но не пользовался ими.

Он хорошо понимал, как опасно для его собственных учрежде­

ний увековечить военную диктатуру. Так как новые порядки прояви­ ли свою жизнеспособность и важнейшие из новых учреждений были доведены до конца — лишь кое-что оставалось незаконченным, на­ пример, в области колонизации, — Сулла предоставил полную свобо­ ду в выборах на 675 г. Он отказался от своего повторного избрания в консулы, как от несовместимого с его собственными распоряжения­ ми, и в начале 675 г., вскоре после того, как новые консулы, Публий Сервилий и Аппий Клавдий, вступили в исполнение своих обязанно­ стей, сложил с себя свои полномочия. Будучи правителем, Сулла рас­ поряжался жизнью и собственностью миллионов людей, по его знаку рубили головы, на каждой улице Рима, в каждом городе Италии у него были смертельные враги; он довел до конца дело преобразова­

ния государства, нарушая при этом тысячи интересов и взглядов, не имея равного себе союзника и в сущности не имея также опоры в сплоченной партии. И вот теперь этот человек появился публично на форуме, добровольно отказался от своей неограниченной власти, ото­ слал вооруженную свиту, распустил ликторов к обратился к собра­ нию граждан с предложением высказаться, если кто желает от него отчета. Даже самые ^гретвые люди были потрясены до глубины души. Все молчали. Сулла сошел с ораторской трибуны и пешком, в сопро­

вождении лишь самых близких людей, прошел мимо той самой чер­ ни, которая восемь лет назад разрушила до основания его дом.

Потомство не оценило по достоинству ни личности Суллы, ни его реформ; оно несправедливо к людям, идущим против потока вре­ мени. В действительности же Сулла одно из поразительнейших явле­ ний в истории, пожалуй, единственное в своем роде. Сангвиник ду­ шой и телом, голубоглазый, светловолосый, с поразительно блед­ ным лицом, которое, однако, заливалось краской при всяком волне­ нии, это был красивый мужчина с сверкающим взглядом. Казалось, ему не предназначено было дать государству больше, чем дали его предки, которые оставались на второстепенных должностях, начиная от его прапрадеда Публия Корнелия Руфина (консул в 464 и 477 гг.), одного из самых видных полководцев пирровских времен и вместе с тем одного из самых страстных любителей роскоши. Сулла искал в жизни только веселья и наслаждений. Выросши среди утонченной культурной роскоши, обычной тогда и в менее богатых сенаторских семьях, он скоро и легко достиг того предела чувственных и духов­ ных наслаждений, который могло доставить сочетание эллинской культуры с римским богатством. Его одинаково любили в аристокра­ тических салонах и в лагерных палатках. Он был милым собеседником и хорошим товарищем. Знатные и незнатные знакомые находили в нем участливого друга, всегда готового помочь в нужде. Он охотнее отдавал свои деньги нуждающемуся товарищу, чем богатому креди­ тору. Он был страстным поклонником вина и еще более страстным поклонником женщин. Даже в преклонном возрасте он переставал быть правителем, когда после окончания дневных занятий садился за стол. Во всем его характере чувствовалась склонность к иронии и даже, пожалуй, к шутовству. Когда он еще в бытность свою правителем руководил продажей с торгов имущества объявленных вне закона, кто-то преподнес ему плохой панегирик в стихах; Сулла приказал выдать автору за это награду из конфискованного имущества с усло­ вием, чтобы поэт поклялся впредь никогда не писать в его честь пане­ гириков. Оправдывая перед гражданами казнь Офеллы, он рассказал им басню о земледельце и о вшах. Он охотно выбирал себе товари­ щей из среды актеров и любил проводить время за бокалом вина в обществе Квинта Росция, этого римского Тальма, и даже в обществе гораздо менее известных актеров. Да и сам он неплохо пел и даже сочинял комедии-шутки, которые исполнялись в его кругу. Но среди этих веселых вакханалий он не потерял ни физической, ни душевной бодрости и энергии. Даже в последние годы своей жизни он коротал сбой деревенский досуг, усердно занимаясь охотой. Из завоеванных

Афин он привез сочинения Аристотеля; это показывает, что он инте­ ресовался и серьезным чтением. Специфический римский дух скорее отталкивал его. В Сулле не было следа того неуклюжего чванства, которое римская знать любила проявлять по отношению к грекам. У него не было привычки важничать, свойственной высокопоставлен­

этого. Он был политически слишком равнодушен и слишком далек от всякого теоретизирования, чтобы добровольно заниматься рефор­ мой гнилого государственного здания. Он оставался в кругу аристок­ ратического общества, к которому принадлежал по происхождению и воспитанию, и проходил обычную должностную карьеру. У него не было причины особенно напрягать свои силы, он предоставлял это рабочим пчелам в политике, в которых, конечно, не было недостатка. При распределении квесторских мест по жребию в 647 г. случай при­ вел его в Африку, в главную квартиру Гая Мария. Мужицки грубый Марий и его испытанный штаб не очень любезно встретили неиску­ шенного столичного щеголя. Задетый этим приемом, Сулла с харак­ терной для него неустрашимостью и ловкостью быстро усвоил воен­ ное ремесло. Во время своего смелого похода в Мавретанию он впер­ вые обнаружил то своеобразное сочетание дерзости и хитрости, за которое современники прозвали его полульвом и полулисицей, при­ чем они говорили, что лисица в нем опаснее льва. Перед молодым, знатным и талантливым офицером открылась теперь самая блестя­ щая карьера. Считали, что именно он довел до конца тяжелую нумидийскую войну. Он принимал также участие в войне с кимврами и проявил необыкновенный организаторский талант в трудном деле снаб­ жения армии. Несмотря на все это, даже теперь его больше привлека­ ли удовольствия столичной жизни, чем война, а тем паче политика. Когда он занял должность претора (661), которой уже раз безуспеш­ но добивался, счастье снова улыбнулось ему: его провинция была самой незначительной, но ему удалось одержать первую победу над царем Митридатом, заключить первый мирный договор с могуще­ ственными Арсакидами и в первый раз унизить их. Последовала граж­ данская война. Сулле принадлежит главная заслуга в том, что пер­ вый акт гражданской войны, италийское восстание, закончился в пользу Рима. При этом он своим мечом завоевал себе звание консу­ ла. В качестве консула он столь же быстро и энергично подавил затем восстание Сульпиция. Казалось, фортуна сама старалась, чтобы сла­ ва этого юного полководца затмила славу престарелого героя Мария. Взятие в плен Югурты, победа над Митридатом — того и другого тщетно добивался Марий — были делом Суллы, занимавшего тогда второстепенные должности. Союзническая война, в которой Марий потерял свою славу полководца и получил отставку, явилась фунда­ ментом военной славы Суллы и сделала его консулом. Революция 666 г., которая вместе с тем и прежде всего являлась личным конф­ ликтом между двумя полководцами, закончилась объявлением Ма­ рия вне закона и бегством его. Чуть ли не помимо своей воли Сулла стал самым знаменитым полководцем своего времени и оплотом оли­ гархии. Последовали новые и еще более страшные кризисы: война с Митридатом, революция Цинны, но звезда Суллы продолжала вос­ ходить. Словно капитан, который не тушит пожар на своем корабле,

апродолжает стрелять по неприятелю, Сулла не обращал внимания

^587т»

на бушевавшую в Италии революцию и непоколебимо оставался в Азии, пока не победил внешнего врага. Покончив с врагом, он пода­ вил анархию и спас столицу от сожжения, которым ей грозили отча­ явшиеся самниты и революционеры.

Момент возвращения на родину был для Суллы моментом вели­ кой радости и великой печали. Он сам рассказывает в своих воспоми­ наниях, что в течение первой ночи, проведенной в Риме, он не мог сомкнуть глаз; этому можно вполне поверить. Но задача Суллы все еще не была закончена, звезда его продолжала восходить. Став са­ мым абсолютным властелином, Сулла вместе с тем всегда твердо стоял на почве формального права; он обуздал ультрареакционную партию и уничтожил гракховские учреждения, которые в течение со­ рока лет ограничивали олигархию. Он восстановил силу закона и зас­ тавил подчиниться ему сначала обоих соперников олигархии, т. е. капиталистов и столичный пролетариат, а затем и зазнавшихся воен­ ных в своем собственном штабе. Сулла создал для олигархии самое независимое положение, он отдал в ее руки в качестве послушного орудия государственные должности, отдал в распоряжение олигар­ хии законодательство, суды, высшую военную и финансовую власть, создал для нее своего рода телохранителей в лице освобожденных рабов и своего рода армию в лице военных колонистов. А когда дело было завершено, творец уступил место своему творению. Абсолют­ ный властелин добровольно стал снова простым сенатором. За всю свою долгую военную и политическую карьеру Сулла не проиграл ни одного сражения, ни разу не был вынужден сделать шаг назад; не­ взирая на врагов и друзей, он довел свое дело до намеченной им са­ мим цели. Он действительно имел основание восхвалять свою счаст­ ливую звезду. Словно у капризной богини счастья на сей раз как бы явился каприз быть постоянной: она осыпала своего любимца успеха­ ми и почестями — желал ли он их или не желал. Однако история должна отнестись к Сулле более справедливо, чем он сам относился к себе, и оценить его выше, не только как любимца фортуны.

Законы Суллы — не творение политического гения, каким были, например, учреждения Гракха или Цезаря. В них нет ни одной новой политической мысли, как это, впрочем, характерно для всякой рес­ таврации. Все основные моменты этих законов не созданы самим Суллой. Вступление в сенат через квестуру, отмена права цензоров исключать сенаторов из сената, законодательная инициатива сената, превращение должности трибуна в орудие сената для ограничения imperium’a высших магистратов, продление срока высшей должности в государстве на два года, передача военного командования из рук должностного лица, выбранного народом, в руки сенатского прокон­ сула или пропретора, даже новые порядки в области уголовного судо­ производства и муниципального управления, — все это уже раньше развилось из режима олигархии. Сулла лишь урегулировал и фикси­ ровал эти моменты. Даже ужасы сулланской реставрации, проскрип­

ции и конфискации, в сравнении с действиями Назики, Попилил, Опимия, Цепиона и других, являются лишь правовой формулиров­ кой традиционного метода олигархии устранять своих противников. По отношению к римской олигархии тех времен нельзя вынести дру­ гого приговора, кроме беспощадного осуждения; это распространяет­ ся на все, что было связано с олигархией, а следовательно, полнос­ тью также на законы Суллы. Похвала, подкупленная гениальностью зла, грешит перед правдивым духом истории. Однако следует по­ мнить, что Сулла ответственен за свою реставрацию в гораздо мень­ шей мере, чем римская аристократия, которая в течение целых столе­ тий была правящей кликой и с каждым годом все более погружалась в старческую дряблость и ожесточение. Все бесцветное в эюй рестав­ рации, а также все злодейства ее шли от римской аристократии. Сул­ ла реорганизовал государство, но не как домохозяин, который по соб­ ственному усмотрению вводит порядок в своем расшатанном хозяй­ стве и среди своей челяди, а как временный управляющий, который точно выполняет полученные им инструкции. Неумно и неправильно сваливать в таком случае окончательную и главную ответственность с хозяина на управляющего. Значение Суллы либо переоценивают, либо слишком легковесно относятся к ужасным, непоправимым и абсолютно неизгладимым проскрипциям, экспроприациям и рестав­ рациям, видя в них лишь дело изверга, случайно очутившегося во главе государства. Все это было делом знати и террора реставрации. Сулла же, говоря словами поэта, был здесь лишь топором палача, который бессознательно следует за сознательной волей. Сулла ис­ полнил эту роль с удивительным, можно сказать, демоническим со­ вершенством. Но в рамках этой роли его деятельность была не толь­ ко грандиозной, но и полезной. Никогда еще аристократия, павшая столь глубоко и падавшая все глубже, не находила себе такого защит­ ника, каким был Сулла для тогдашней римской аристократии, — за­ щитника, который желал и умел служить ей одинаково мечом и пе­ ром, в качестве полководца и законодателя, и не помышлял при этом о своей личной власти. Конечно, есть разница в том, пренебрегает т

полководец короной из сознания своего гражданского долга или же отказывается от нее вследствие пресыщения жизнью. Однако полное отсутствие политического эгоизма — и только оно одно — дает Сулле право быть поставленным наравне с Вашингтоном.

Не только аристократия, ко и вся страна обязана была Сулле боль­ ше, чем признавало потомство. Сулла положил конец италийской революции, поскольку она опиралась на противопоставление отдель­ ным областям с меньшими правами других областей с большими

правами. Он заставил самого себя и свою партию признать равнопра­ вие всех италиков перед законом и таким образом стал истинным и

окончательным творцом полного государственного объединения Ита­ лии. Великие бедствия и потоки крови —не слишком дорогая цена за такой результат. Но Сулла сделал еще больше. В течение более чем

полустолетия могущество Рима падало, и в городе царила постоянная анархия. Ибо правление сената при гракховских учреждениях было анархией, и еще большей анархией было правление Цинны и Карбо­ на. Эти печальные порядки ярче всего сказались в извращенном и противоестественном союзе с самнитами. Это было самое смутное, самое невыносимое, самое безвыходное политическое положение, какое только можно себе представить, действительно, начало конца. Без преувеличения можно сказать, что давно расшатанная римская республика неизбежно рухнула бы, если бы Сулла не спас ее своим вмешательством в Азии и Италии. Конечно, режим Суллы оказался столь же непродолжительным, какрежим Кромвеля, и нетрудно было видеть, что здание, возведенное Суллой, не прочно. Но надо помнить, что без Суллы поток, наверное, унес бы не только здание, но и самое место стройки. Притом упрек в непрочности ложится в первую оче­ редь не на самого Суллу. Государственный деятель строит только то, что он может строить на отведенном ему участке. Сулла сделал то, что мог сделать человек с консервативными убеждениям для спасе­ ния старого строя. Он сам чувствовал, что может построить крепость, но не может создать для нее гарнизона, и что безграничное ничтоже­ ство олигархов сделает тщетной всякую попытку спасти олигархию. Его постройка походила на плотину, брошенную в бушующее море. Нельзя упрекать строителя, если через десять лет волны поглотят плотину, идущую против законов природы и незащищаемую даже теми, для защиты которых она была построена. Государственный муж не станет преуменьшать значения эфемерной реставрации Суллы; он не отнесется к ней презрительно, не говоря уже о его отдельных весь­ ма положительных реформах, как, например, налоговой системе, вве­ денной Суллой в провинции Азии, и реформе уголовного судопроиз­ водства. Он будет восхищаться правильно задуманной и в общем и целом последовательно проведенной среди невыразимых трудностей реорганизацией римской республики. Спасителя Рима, который за­ вершил дело объединения Италии, он оценит ниже Кромвеля, но все же поставит его рядом с Кромвелем.

Правда, не только государственные деятели имеют право голоса в суде над умершими. Возмущенное чувство человечности никогда не примирится с тем, что делал Сулла и позволял делать другим. Это возмущение вполне справедливо. Сулла не только построил свой ре­ жим на господстве насилия, он с циничной откровенностью всегда называя вещи своими собственными именами. Этим он бесповорот­ но восстановил против себя массу малодушных, которая страшится не столько дела, сколько названий. Впрочем, сознательность и хлад­ нокровие, с которыми Сулла совершал свои злодеяния, оскорбляют также нравственное чувство, оскорбляют его больше, чем злодей, действующий в порыве страсти. Проскрипции, награждение палачей, конфискация имущества, расправа с неповинующимися офицерами — все это было при Сулле обычным явлением, и притупленная полити­

ческая нравственность античногомира лишь слегка порицала это. Ново было, что имена объявленных вне закона выставлялись для всеобще­ го сведения, что головы казненных выставлялись напоказ, что банди­ там выплачивались в награду определенные суммы, которые по всем правилам заносились в кассовые книги государства. Ново было, что конфискованное имущество публично продавалось с молотка наравне с военной добычей, что полководец приказал зарубить непокорного офицера и перед всем народом сознался в этом. Это публичное изде­ вательство над гуманностью является также политической ошибкой. Эта ошибка немало способствовала тому, что последующие револю­ ционные кризисы заранее были омрачены и что по сегодняшний день на памяти виновника проскрипций лежит заслуженное темное пятно. Далее Сулла заслуживает порицания за то, что, действуя беспощадно во всех важных вопросах, он в делах второстепенной важности, а именно: в персональных вопросах, очень часто давал волю своему сангвиническому темпераменту и поступал по своим личным симпа­ тиям и антипатиям. Когда Сулла действительно ненавидел, — как ненавидел он, например, Мариев, — он давал своей ненависти пол­ ную волю даже по отношению к невиновным; он сам хвастал, что никто не отплачивал так друзьям и врагам, как он*.

Сулла не гнушался использовать свое положение для того, что­ бы собрать огромное состояние. Первый абсолютный монарх в Риме, он соблюдал основной принцип абсолютизма, что законы не связыва­ ют монарха; он тотчас же нарушил свои же законы о нарушении суп­ ружеской верности и об ограничении роскоши. Еще вреднее, чем эта его снисходительность к самому себе, были для государства его по­ блажки по отношению к членам своей партии и к своим приближен­ ным. Сюда следует отнести слабую военную дисциплину его солдат, хотя она отчасти диктовалась политической необходимостью. Но еще более пагубной была снисходительность Суллы по отношению к его политическим приверженцам. Просто невероятно, какие случаи он допускал. Так, например, Луций Мурена не только остался безнака­ занным за поражения, вызванные исключительно его безрассудством и неповиновением, но даже удостоился триумфа. Гнея Помпея, про­ винившегося еще серьезнее, Сулла наградил еще более щедрыми по­ честями. Размеры проскрипций и конфискаций и самые гнусные зло­ деяния, совершенные при этом, надо думать, объясняются не столько волей Суллы, сколько непростительным в его положении индиффе­ рентизмом. Понятно, что энергичный и в то же время равнодушный Сулла поступал очень неровно: то с невероятной снисходительнос­ тью, то с беспощадной строгостью. Многократно повторяемое утвер­ ждение, что когда Сулла еще не стал правителем, он был добродуш­

*Медея говорит у Еврипида: «Пусть никто не считает меня слабой, нич­ тожной и добродушной, я не такого нрава: для врагов я страшна, для друзей благосклонна» (Еипр., Medela, 807).