rozhkov_aiu_v_krugu_sverstnikov_zhiznennyi_mir_molodogo_chel

***

Подведем некоторые итоги. 1920-е годы как период социальной трансформации характеризуются множеством противоречивых тенденций в сфере высшего образования. Прагматичное стремление руководителей страны получить квалифицированных специалистов сосуществовало с жестким партий- но-классовым отбором в вузы, что сводило на «нет» решение важной государственной задачи подготовки кадров. Непримиримые классовые противоречия в студенческой среде нередко сглаживались совместной учебой и бытом, что в то же время не мешало пролетарским студентам доносить на своих классовых оппонентов. Невзирая на политические расхождения, студенты-пролетарии высоко оценивали мастерство профессоров дореволюционной школы, что вовсе не препятствовало написанию на них доносов. Строгие нормы коммунистической морали, многократно декларировавшиеся на комсомольских и партийных собраниях рабфаков и институтов, ничуть не мешали многим сту- дентам-партийцам и комсомольцам в быту не отличаться от остальной части беспартийных студентов. Это особенно было заметно в студенческом досуге и сексуальном поведении.

Исследованные практики общежития студентов 20-х свидетельствуют о реальной жизни реальных молодых людей, интегрировавшихся во «взрослое» общество. Студенты показали себя в целом прагматичными людьми, нередко опережавшими свой биологический возраст. Студенческие годы стали для них важнейшей жизненной школой. У каждого студента 1920-х был свой путь в высшую школу, своя биографическая стратегия, свои жизненные притязания и мечты. Каждый из них, как правило, принадлежал к одному из реальных, а не воображаемых студенческих миров — «мужикам» или «жоржикам». Однако совместная учеба и совместный быт способствовали взаимной диффузии этих миров. Студенты приучались, нередко вынужденно, терпеть друг друга. Одновременно протекал процесс взаимного наблюдения и познания, перенимания манер противоположной стороны. Пролетарское студенчество прагматически копировало внешний облик и поведенческие черты юных представителей «старой» элиты, впитывало «буржуйские» манеры для будущей карьеры советского чиновника. Многие пролетарии в студенческом общежитии демонстрировали довольно корыстные и эгоистические устремления. Опыт целого ряда студенческих коммун показал, что для многих коммунаров близость своей рубахи к телу оказалась актуальнее привлекательной риторики о кооперативном быте. Многие из них впоследствии станут партийными выдвиженцами и «выдвиженщинами» (по И. Ильфу), новой советской элитой. Поэтому понять психологию и образ жизни студентов тех лет — значит существенно приблизиться к пониманию ментальных особенностей советской эпохи.

370 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

Вместо любви к солдату они (альтруисты) проповедуют любовь к казарме.

В.О. Ключевский, 1892

Следуя общему замыслу содержания книги, я намеренно не пытался описывать Красную армию* 1920-х годов как вооруженный институт защиты государства, предметно изучать ее боевую мощь и порядок организации, анализировать военные кампании. Оставим это специалистам по военной истории. Мое внимание обращено на Красную армию как на один из важнейших институтов мужской социализации в условиях раннего советского общества, как на уникальный социокультурный контекст, в рамках которого у юношей складывались новые идентичности. Повседневная жизнь молодых бойцов рассматривается мною в условиях армейской казармы как тотального института, под которым Ирвинг Гоффман понимал такое «место проживания и работы, где значительное число находящихся в одинаковой ситуации людей, отрезанных от более широкой общности на ощутимый период времени, сообща следуют закрытому, формально администрируемому циклу жизни»1, **.

Втотальных институтах существует жесткая регламентация всей жизнедеятельности, установлен тотальный контроль, стерта грань между приватной и публичной сферами***.

Ястремился показать жизненный мир красноармейца 1920-х годов, ограниченный, помимо его воли, временем военной службы и пространством, отделявшим его от родного очага. Поэтому структурно материал представлен в виде своеобразного «служебного континуума» — рассмотрения армейского обихода от момента призыва новобранца до увольнения отслужившего воина

* Термин «Красная армия» (РККА) применяется мною в широком смысле, под которым понимается вся совокупность вооруженных сил советской России, включая и флот (РККФ).

**И. Гоффман заимствовал термин «тотальный институт» у своего учителя Эверетта Хьюза. Кроме армии, к тотальным институтам Гоффман относил также тюрьму, психиатрическую лечебницу, лепрозорий, трудовой лагерь, монашеское поселение, школу-интернат, морское судно и т.п. «Тотальность» Красной армии видится мне прежде всего в характере уклада повседневной жизни в казарме и организации социального пространства, полностью находящегося в ведении командного состава. При этом стоит заметить, что большевики делали многое для того, чтобы армия не была изолированной от общества; через социальные связи с рабочими и крестьянами они пытались интегрировать ее в социально-политическую жизнь страны, одновременно используя красноармейцев как проводников коммунистических идей.

Вчастности, на это указывал допущенный в красную казарму профессор Чикагского универ-

ситета С. Харпер (см.: Harper S.N. Making Bolsheviks. Chicago, 1931. P. 136).

*** По Гоффману, жизнь в тотальных институтах характеризуется следующими условиями: изоляция от внешнего мира; постоянное общение с одними и теми же людьми, вместе с которыми индивид работает, спит, отдыхает; утрата прежней идентификации, происходящая через ритуал переодевания; переименование, замена старого имени на «номер» и получение статуса (солдат, заключенный, больной); замена старой обстановки на новую, обезличенную; отвыкание от старых привычек, ценностей, обычаев и привыкание к новым; утрата свободы действий (Кравченко А.И. Социология. Екатеринбург, 1998. С. 127; Weinstein R. Goffman’s Asylums and the Social Situation of Mental Patients // Orthomolecular psychiatry. Vol. 11. No. 4. P. 268).

374 Часть третья. Мир красноармейца: превращение в мужчину

Г Л А В А 1

«Так хотелось служить в армии»

Красная армия в 1920-е годы: штрихи к портрету

РККА 1920-х годов являлась прямой преемницей Красной армии времен Гражданской войны, поэтому учет некоторых характеристик этой военной организации важен для понимания общего контекста, в котором жил красноармеец в 1920-е. Разложение большевиками царской армии с солдатскими комитетами, безграничной демократией, отменой чинов и воинских приветствий завершилось достаточно быстро. Уже в начале Гражданской войны большевики осознали, что вооруженное войско может стать полноценной армией только при условии строжайшей дисциплины и организованности. Боевая обстановка

инепросвещенность крестьянства диктовали жесткие методы насаждения дисциплины, не предполагавшие сознательного следования ей. Основным институтом дисциплинарного воздействия в РККА стали революционные военные трибуналы, а самой действенной мерой наказания — расстрел. Видный публицист С.С. Маслов справедливо отмечал, что Красная армия держалась на двух «китах»: строжайшей воинской дисциплине, подкрепленной расстрелами,

ихорошо налаженном политическом сыске2. Правда, он упустил из виду еще два важнейших фактора: мощную пропаганду, в которой большевики были особенно сильны, и весьма высокую полезную стоимость красноармейского пайка в голодной, истерзанной стране3, *.

Многолетняя война порядком надоела тем, кто сидел в окопах. Уже во время Первой мировой войны многие солдаты не понимали нравственного смысла кровопролития, у них не было патриотической мотивации. В годы Гражданской войны, когда зачастую сталкивались между собой мобилизованные противостоящими силами соотечественники, высокой и тем более длительной мотивации не могло возникнуть в принципе. Между тем жестокое время, чрезвычайно огрубившее человеческие нравы, выделило в обеих

* В дневнике Э.О. Бруцкус, жены известного экономиста Б.Д. Бруцкуса, упоминается, что красноармейский паек был лучше медицинского, хотя и беднее академического. В состав красноармейского пайка в июле 1919 года входили 0,5 фунта хлеба в день, 3–4 фунта сахару в месяц, 5 фунтов селедок или мяса и 5 фунтов крупы в месяц (Из «Дневника матери-хозяй- ки…». С. 90, 91). М. Мэтьюз отмечает, что величина пайка была дифференцированной для тыловых и фронтовых частей. Военный паек был популярным, его выдавали милиционерам, чекистам, партийным и комсомольским функционерам и некоторым категориям рабочих (Мэтьюз М. Становление системы привилегий в советском государстве // Вопросы истории. 1992. № 2–3. С. 51).

376 Часть третья. Мир красноармейца: превращение в мужчину

воюющих сторонах некоторую часть «профессионалов войны», «воинов по призванию», новоявленных кондотьеров, о жизненном смысле которых с пафосом высказался «певец войны» Э. Юнгер: «Наша работа — убивать, и наш долг — делать эту работу хорошо». В Красной армии к таким «солдатам удачи» можно отнести части Конармии С.М. Буденного. Война для них являлась не только привычкой, но и потребностью, нередко материального характера: «Война есть — у солдата деньги есть». Вместе с тем многие эксперты отмечают малочисленность этой категории бойцов — всего около 3–5% дееспособного населения страны4.

Вотличие от них крестьяне, соскучившиеся за годы войны по земле и хозяйству, мечтали быстрее вернуться к плугу. В войсках, как красных, так и белых, процветало дезертирство. По данным Николя Верта, в РККА только за один год Гражданской войны количество дезертиров с фронта достигло примерно 1 млн человек. По другим данным, за период с июня 1919 по июнь 1920 года количество дезертиров оценивалось в 2,6 млн человек. Ежемесячно из РККА дезертировало порядка 200 000 бойцов, что превышало численность Добровольческой армии. Только возвращенных на службу дезертиров за период с 1 января 1919 по 1 декабря 1920 года насчитывалось около 2,9 млн человек. При этом следует учитывать, что удельный вес «злостных» дезертиров, покинувших поле боя или воинские части, был сравнительно невелик и составлял всего 5–7% совокупного числа дезертиров5, *.

ВРККА была введена жесткая система наказаний за дезертирство — от условного лишения свободы до расстрела. Чаще всего дезертиров отправляли

вштрафные части, тюрьмы и концлагеря. Имущество и земельные наделы у дезертиров и их укрывателей подлежали конфискации. По неполным данным, только за семь месяцев 1919 года 55 000 дезертиров были отправлены в штрафные части, 6000 человек приговорены к лишению свободы, 4000 — приговорены к расстрелу (в основном условно), фактически расстреляны были 600 человек. В январе–феврале 1921 года были рассмотрены судьбы 55 000 дезертиров (включая свыше 3200 «злостных»), из которых в штрафные части были направлены более 14 000 человек, в концлагеря — около 6000, к тюремному заключению приговорены почти 700 человек, к расстрелу — 121 дезертир. Более 4500 человек получили условный приговор, 45 000 дезертиров и 5400 их укрывателей были приговорены к конфискации имущества и штрафам.

* По данным известного военного педагога и социолога, генерал-лейтенанта Н.Н. Головина, дезертирство в русской армии резко (в 5 раз) возросло после февраля 1917 года (с 0,1% общей численности армии в начальный период Первой мировой войны до 0,5% после Февральской революции). К концу войны «на три чина действующей армии приходилось не менее одного дезертира» (цит. по: Образцов И.В. Военная социология: проблемы исторического пути и методологии // Социс. 1994. № 1. С. 95, 96). Обнаруженные мною меморандумы из перлюстрированной корреспонденции в Красную армию в 1920 году нередко содержат призывы со стороны родных и близких красноармейцев «идти скорее домой», поскольку «ребята все дома» (ЦДНИКК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 26. Л. 9, 10).

Глава 1. «Так хотелось служить в армии» 377

В стиле большевиков была введена практика взятия заложников и расстрел каждого десятого из них (децимация). Троцкий даже предложил метить дезертиров стигмой в виде черного воротника, что давало основание трибуналам в случае повторного нарушения вдвое ужесточать наказание по отношению к «меченым» красноармейцам. РВСР рекомендовал помечать дезертиров, обувая их в лапти, что в плохо снабжаемой армии совершенно не возымело должного эффекта. Стоит заметить, что в обычноправовых представлениях крестьян дезертирство не расценивалось как преступление: из 1252 крестьянских писем, присланных в РККА в июне 1919 года и перлюстрированных военной цензурой, только в 16 (1,3%) дезертирство осуждалось. Весьма показательно, что понятие «дезертирство» в Красной армии трактовалось слишком широко, причем ни в одном документе о борьбе с дезертирством в РККА, принятом высшим руководством страны, не было четкого юридического толкования термина «дезертир»6, *.

М. Критский приводит целый ряд интересных документов о жизни в Красной армии, захваченных в боях 1-м корпусом Добровольческой армии. Процитирую выдержки только из двух документов, касающиеся методов борьбы с дезертирством. В 14-м пункте обязательства, которое подписывал каждый красноармеец при зачислении его на службу, указывалось:

«Если же на поле брани, где я буду призван исполнять свой долг перед рабочекрестьянским классом, я побегу — то считаю обязанностью каждого честного воина, заметившего этот позорный поступок — расстрелять меня на месте».

Как следует из этого текста, военная присяга не только узаконивала в массовом сознании красноармейцев саму возможность применения расстрела, но и могла потворствовать сведению личных счетов между бойцами под благовидным предлогом борьбы с дезертирами. Во втором документе — листовке политпросветотдела Орловского губвоенкома — в ультимативной форме сообщалось:

* Судя по советской статистике, революционные военные трибуналы в 1920 году были наиболее решительными в применении расстрела к осужденным по сравнению с другими судебными инстанциями. Если ревтрибуналами из 22 800 осужденных были приговорены к расстрелу 766 человек (3,4%), то в реввоентрибуналах из 89 500 осужденных 5800 (6,4%) были расстреляны (Гернет М.Н. Моральная статистика (Уголовная статистика и статистика самоубийств): Пособие для статистиков и криминалистов. М., 1922. С. 96). Показательно, что большевики жестоко карали дезертиров и иных правонарушителей и после завершения активной фазы Гражданской войны. В 1921 году только по приговорам реввоентрибуналов РСФСР и УССР в РККА было расстреляно 4337 человек (Волкогонов Д.В. Троцкий. Политический портрет. В 2 кн. М., 1992. Кн. 1. С. 295). Можно предположить, что таким способом были наказаны красноармейцы, уклонившиеся от подавления Кронштадтского, Тамбовского, Ишимо-Петропавловского, Гоцинского, Карельского и других восстаний, а также перешедшие на сторону восставших и сражавшиеся против большевиков. Только по итогам Кронштадтских событий к лету 1921 года было расстреляно, по неполным данным, более 2100 красноармейцев (Кронштадт 1921: документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г. М., 1997. С. 15).

378 Часть третья. Мир красноармейца: превращение в мужчину

«Знай, красноармеец! Если ты оставишь своих братьев рабочих и крестьян в минуту борьбы с злейшими врагами пролетариата — все имущество, земля, скот твоего семейства будет конфисковано и отобрано. Против твоего семейства будут приниматься самые строгие меры. Конфискованное и отобранное имущество, земля, скот будут передаваться тем семействам, сыновья, братья и отцы которых железной рукой отражают белогвардейские банды и стоят на страже интересов народного дела. Погибнет от красноармейской винтовки тот, кто не хочет направить ее в врагов рабочих и крестьян»7.

Дезертирство из армии продолжалось и после завершения активной фазы Гражданской войны. В 1921 году дезертировали 231000 человек, включая около 33 000 человек, направленных на подавление повстанцев. В 1922 году дезертиров стало вдвое меньше — всего 112 000 человек. По признанию М.В. Фрунзе, в 1923 году из армии дезертировало 7,5% красноармейцев, в 1924-м — 5%, в 1925-м — всего 0,1%, что соответствовало показателям начала Первой мировой войны8, *. Эту положительную динамику можно объяснить массовым сокращением армии, улучшением материально-бытовых условий службы, что сняло напряженность в красноармейской среде, а также заметным укреплением воинской дисциплины и правопорядка. Нельзя также сбрасывать со счетов то обстоятельство, что армия практически не воевала. Вместе с тем известны отдельные случаи длительного уклонения от военной службы в этот сравнительно благополучный период. Например, краснофлотец Добровозов находился в побеге из расположения части в течение 2 лет и 8 месяцев — с мая 1924 по январь 1927 года9.

По решению VIII Всероссийского съезда Советов с 30 декабря 1920 года РККА переводилась на мирное положение. Переход от Гражданской войны к миру отразился на статусе, численности и порядке комплектования Вооруженных Сил. Измотанной, разрушенной и нищей советской России не нужна была огромная, голодная и плохо обученная армия. Рано или поздно вооруженное наследие царского режима, разросшееся в годы Гражданской войны мобилизованным большевиками крестьянством и превратившееся в «легендарную и непобедимую» силу, неизбежно должно было кануть в Лету. Единственная реальная опора советской власти (не считая органов ВЧК), огромная армия уставших и недовольных крестьян теперь становилась опасной для большевистского режима, поскольку могла в любой момент приблизить его конец, подтверждая известную мысль Наполеона о том, что на штыке невозможно

* На сокращении числа дезертиров сильно отразился и «германский подъем». В октябре 1923 года количество дезертиров в РККА уменьшилось вдвое по сравнению с предыдущими тремя месяцами: июль — 1474, август — 906, сентябрь — 895, октябрь — 695 человек, хотя обычно весной и осенью в связи с сельскими работами дезертирство возрастало. ПУРу приходилось иногда сдерживать боевой настрой красноармейцев, желавших отправиться на защиту германской революции (РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 739. Л. 1).

Глава 1. «Так хотелось служить в армии» 379