11 Г. Виноградов. Русский детский фольклор. Иркутск, 1930.

Некоторая часть крестьян насильственно отрывалась от земледельческого труда самими помещиками. Их брали на услужение в поместье или увозили в города и делали лакея­ми. И те и другие создают свой фольклор, отличный от фольклора крестьянского. Песни дворовых составляют не­сомненный, притом очень специфический жанр. С одной стороны, в них отражен весь ужас, все унижение крестьяни­на, всецело зависящего от произвола барина и подвер­гающегося жестокой порке за малейшие провинности. С другой стороны, в них есть элементы какого-то фривольного или развязного тона, который совершенно чужд песням кре­стьянским и который свидетельствует о развращении кре­стьянской психики под влиянием «цивилизованной» барской среды. Еще сильнее этот тон выражен в городских лакейских песнях, число которых очень невелико, но которые, несом­ненно, также составляют особый жанр.

Крестьянин, оторванный от земли, еще мог некоторое время петь свои старые, с детства слышанные песни. Но эти песни не соответствовали его новым жизненным условиям. Он начинал петь о своей жизни новые песни, первоначально используя старый поэтический арсенал, но постепенно созда­вал песни новые по содержанию и по форме. Эти песни по­лучают острую социальную направленность.

Бурлацкие песни сопровождают работу бурлаков. В совре­менном языковом обиходе «бурлаками» называют тех, кто на реках тянул барки против течения. Но в народном обихо­де «бурлаками» называли всех, кто уходил на сезонные при­работки. Обычно уходили и работали артелями. Чаще всего уходили именно на речные работы, но в более древние вре­мена, когда под пашню вырубали леса, бурлаки нанимались на работу по вырубке лесов. Такие песни пелись тогда, когда требовалось групповое усилие ритмическими рывками, напри­мер при сведении баржи с мели, при вбивании или вытаски­вании свай, при сваливании подпиленного дерева, при выкор­чевывании пней и других работах. Песня заменяла команду, а иногда команда входила в состав песни. Это, таким обра­зом, трудовые песни. Такие песни известны многим народам.

От бурлацких трудовых песен надо отличать песни о бур­лаках. О бурлаках поется в женских крестьянских песнях. Девушка вышла за бурлака, считая его за вольного человека, имеющего хороший заработок. На самом же деле «у него один алтын во котомке да вязовая дубинка за плечами». По-

добные песни о бурлаках относятся к жанру голосовых про­тяжных песен любовного содержания.

С XVI века широкие формы принимает бегство на окраи­ны. Опричнина, военное разорение, голод, эпидемии, невы­носимый гнет — все это приводило к образованию каза­чества. Но далеко не все доходили до окраин. Многие уходи­ли в разбой. Разбойник представлялся крепостному крестья­нину человеком, вырвавшимся на волю. Мало того, грабя бо­гачей, разбойник совершал правое дело, восстанавливая по­пранную социальную справедливость. Разбойник превращал­ся в героя. Песни о таких героях можно назвать удалыми. В крестьянском сознании это молодец, вырвавшийся на волю. Широкие волжские просторы — фон многих таких песен. Разбойники ездят по Волге, ловят и казнят губернатора. Они устраивают засады по дорогам, иносказательно именуют себя рыболовами, которые ловят осетров, понимая под этим куп­цов. Или же в песне с насмешкой и прибаутками сообщает­ся о том, как «усы», т. е. разбойники, ограбили кулака:

«Хлеба он не пашет, да рожь продает, он деньги берет да в кубышку кладет». Такие песни могут быть названы удалыми. Так их назвал Сахаров, и это название было подхвачено Бе­линским. Они поются в быстром темпе. Но есть разбой­ничьи песни совершенно иного характера. Воспевая удалых героев, народ вместе с тем смутно понимал, что разбой не есть такая форма социальной борьбы, которая может при­вести к изменению жизни или социального уклада. В таких разбойничьих песнях широко распространены мотивы тюрь­мы, казни, виселицы. Разбойник неизменно сталкивается с государством, и государство всегда побеждает. Разбойник знает, что он будет казнен, и народ изображает эту казнь как дело справедливое. Так разбойничьи песни отражают трагизм и безысходность положения беглого крестьянина, ставшего раз­бойником. Такие песни по форме исполнения принадлежат к протяжным. Это песни трагического содержания и траги­ческого тона. К таким принадлежит, например, знаменитая песня «Не шуми, мати зеленая дубровушка», песни о сиро­тинушке, который ушел на Волгу в разбой, а теперь сидит в тюрьме и рассказывает о своем прошлом. Таким образом, разбойничьи песни как таковые еще не составляют жанра. В их состав входят песни, по крайней мере, двух жанров — это песни удалые и песни протяжные. Протяжные песни мы уже видели, говоря о голосовых крестьянских песнях. Но тем не

менее вся совокупность поэтики разбойничьих песен иная, чем поэтика протяжных песен любовного и семейного содержания; образы действующих лиц, эпитеты, лексика, метафоры иные, чем в песнях крестьян на земле. В них изображается иная действительность и иное отношение к ней. Все это говорит о том, что протяжные разбойничьи песни представляют собой иной жанр, чем протяжные песни любовно-семейного содержания.

Особый жанр народной лирики представляют также песни солдатские. Возможно, что при их специальном монографи­ческом изучении удастся установить и в числе солдатских пе­сен наличие нескольких различных жанров или жанровых групп. Среди солдатских песен нет таких, которые по анало­гии с разбойничьими можно было бы делить на протяжные и веселые, фольклорные солдатские песни, которые нам из­вестны, носят более или менее ярко выраженный протяж­ный характер. Вся жизнь солдата, от момента призыва и до смерти на поле сражения, отражена в этих песнях. Солдату не до лазоревых цветочков и шелковой травы, и о них он никогда уже не поет. Он поет о писарях, забривающих лоб, о муштре, учениях, тяжести солдатской службы с караулами, трудными переходами, тяжелой амуницией, зноем и холо­дом, о нечеловеческом с ним обращении, о море крови и трупах после боев. Но вместе с тем эти песни — не жалобы и не стоны. Это правдивое изображение жизни. Вопреки этой жизни солдат знает, что он выполняет долг перед роди­ной, и служит верно. Все это заставляет нас выделять солдат­ские песни в особый жанр народной песни. Предмет этих песен — солдат в быту, в буднях солдатской жизни. Эти вои­ны, живущие так тяжело и трудно, вдали от родных земель и от своих семейств, выносят на своих плечах все тяжести исторических побед русского оружия. Но эти песни — об ис­торических боях и полководцах — представляют собой уже иной жанр — жанр воинских исторических песен, созда­ваемых участниками походов. С другой стороны, не относят­ся к солдатским песням песни девушек и жен, поющих о разлуке с милым, взятым в армию. Такие песни о солдатах не являются солдатскими песнями. Они принадлежат к жанру любовной протяжной крестьянской лирики.

Песни тюрьмы, каторги и ссылки неоднородны по своему составу. Можно явственно отличить два разных вида их. В одних поется о молодце в неволе. За что он попал в тюрьму, об этом в большинстве случаев не говорится или, если и го­ворится, то очень глухо; можно догадаться, что до тюрьмы парня (иногда и девушку) довела любовь. По форме испол­нения они относятся к протяжным. Основные мотивы их — тоска по воле, просьба к родителям, к жене, к милой выку­пить их. Заключенный смотрит из острога в окно, видит до­рогу, видит своего коня. Руки и ноги закованы в кандалы, кандалы гремят и стирают кожу.

Другой вид тюремных песен носит совершенно иной ха­рактер. Это — песни уголовников, которые бравируют своим прошлым. Песни эти не протяжные. Они сложены людьми полуграмотными. На строе и стиле песен явно сказывается литературное влияние. Размер песен хореический, большей частью четырехстопный, но он строго не выдерживается. Песни кое-где, от случая к случаю, пересыпаны рифмой. Картины и мотивы здесь иные, чем в протяжных тюремных песнях. За поджог, за воровство или мотовство парня ведут наказывать. Описывается наказание плетьми, обрисовывается фигура палача. Эти страшные подробности как бы контрас­тируют с шутливым тоном песен и складом речи. Наказание бродяги плетьми описывается в стиле плясовой песни.

Следует оговорить, что песни политических ссыльных не относятся к области фольклора, хотя некоторые из них полу­чили широкое распространение. Они частично сложены по­этами и композиторами-профессионалами, частично самими ссыльными¹².

Следует сказать еще несколько слов о городском песенном фольклоре. Эта область очень мало изучена. Городская ме­щанская среда имеет свой фольклор. Он не отличается высо­кими художественными достоинствами, хотя искренность чувств, иногда очень трагических, совершенно несомненна. Эта среда создала жанр жестокого романса — песен литера­турного типа, содержанием которых обычно служит трагиче­ски завершающаяся несчастная любовь. По сюжетам неко­торые из этих песен близки к балладам.

Завершающее звено в развитии русской народной песни — это песни рабочих. Они представляют собой явление прин­ципиально иного характера, чем до сих пор рассмотренные песни. Их поэтика существенно иная, чем поэтика песни крестьян. Это — песни потомственных пролетариев. Отно-