- •Мишель Монтень
- •Книга первая Глава I Различными средствами можно достичь одного и того же
- •Глава II о скорби
- •Глава III Наши чувства устремляются за пределы нашего «я»
- •Глава IV о том, что страсти души изливаются на воображаемые предметы, когда ей недостает настоящих
- •Глава V Вправе ли комендант осажденной крепости выходить из нее для переговоров с противником?
- •Глава VI Час переговоров – опасный час
- •Глава VII о том, что наши намерения являются судьями наших поступков
- •Глава VIII о праздности
- •Глава IX о лжецах
- •Глава х о речи живой и о речи медлительной
- •Глава XI о предсказаниях
- •Глава XII о стойкости
- •Глава XIII Церемониал при встрече царствующих особ
- •Глава XIV о том, что наше восприятие блага и зла в значительной мере зависит от представления, которое мы имеем о них
- •Глава XV За бессмысленное упрямство в отстаивании крепости несут наказание
- •Глава XVI о наказании за трусость
- •Глава XVII Об образе действий некоторых послов
- •Глава XVIII о страхе
- •Глава XIX о том, что нельзя судить, счастлив ли кто‑нибудь, пока он не умер
- •Глава XX о том, что философствовать – это значит учиться умирать
- •Глава XXI о силе нашего воображения
- •Глава XXII Выгода одного – ущерб для другого
- •Глава XXIII о привычке, а также о том, что не подобает без достаточных оснований менять укоренившиеся законы
- •Глава XXIV При одних и тех же намерениях воспоследовать может разное
- •Глава XXV о педантизме
- •Глава XXVI о воспитании детей
- •Глава XXVII Безумие судить, что истинно и что ложно, на основании нашей осведомленности
- •Глава XXVIII о дружбе
- •Глава XXIX Двадцать девять сонетов Этьена де Ла Боэси
- •Глава XXX Об умеренности 528
- •Глава XXXI о каннибалах
- •Глава XXXII о том, что судить о божественных предначертаниях следует с величайшею осмотрительностью
- •Глава XXXIII о том, как ценой жизни убегают от наслаждений
- •Глава XXXIV Судьба нередко поступает разумно 585
- •Глава XXXV Об одном упущении в наших порядках
- •Глава XXXVI Об обычае носить одежду
- •Глава XXXVII о Катоне Младшем
- •Глава XXXVIII о том, что мы смеемся и плачем от одного и того же
- •Глава XXXIX Об уединении
- •Глава xl Рассуждение о Цицероне
- •Глава xli о нежелании уступать свою славу
- •Глава xlii о существующем среди нас неравенстве 684
- •Глава xliii о законах против роскоши
- •Глава xliv о сне
- •Глава xlv о битве при Дре
- •Глава xlvi Об именах
- •Глава xlvii о ненадежности наших суждений
- •Глава xlviii о боевых конях
- •Глава xlix о старинных обычаях
- •Глава l о Демокрите и Гераклите
- •Глава li о суетности слов
- •Глава lii о бережливости древних
- •Глава liii Об одном изречении Цезаря
- •Глава liv о суетных ухищрениях
- •Глава lv о запахах
- •Глава lvi о молитвах 853
- •Глава lvii о возрасте
Глава liv о суетных ухищрениях
Часто люди пытаются добиться одобрения путем легкомысленных суетных ухищрений. Таковы поэты, которые сочиняют длинные творения, состоящие из стихов, начинающихся с какой‑либо одной буквы; так в древности греки подбирали размеры своих стихов, удлиняя или укорачивая строки таким образом, чтобы из сочетания этих строк образовывались какие‑нибудь фигуры – яйца, шарики, крылья, топоры; такова же была мудрость и того человека, который увлекся вычислением, сколькими различными способами можно расположить буквы алфавита, обнаружив, в конце концов, как рассказывает об этом Плутарх, что существует невероятное количество таких комбинаций 841. Я нахожу правильным мнение о подобных вещах одного человека, которому показали искусника, научившегося так ловко метать рукой просяное зерно, что оно безошибочно проскакивало через ушко иголки; когда этого человека попросили вознаградить столь редкое искусство каким‑либо подарком, он отдал забавное и, по‑моему, вполне правильное приказание выдать искуснику две‑три меры проса, чтобы он мог сколько угодно упражняться в своем прекрасном искусстве842. И поразительное свидетельство немощности нашего разума заключается в том, что он оценивает всякую вещь с точки зрения ее редкости и новизны, а также малодоступности, хотя бы сама по себе она и не содержала в себе ничего хорошего и полезного.
Недавно у меня в доме мы занялись игрой – кто подберет большее количество слов, выражающих два совершенно противоположных значения, как, например, sire, которое обозначает титул, присвоенный самой высокой особе в нашем государстве – королю, но применимо также и к простым людям, например торговцам, не касаясь, однако, лиц, занимающих промежуточное между ними положение. Женщину высокопоставленную называют – dame, женщину среднего сословия – demoiselle, а женщин самого низкого состояния опять‑таки – dame. Балдахины над столами допускаются только у особ королевской крови и в трактирах.
Демокрит утверждал, что боги и звери обладают более острой чувствительностью, чем люди, которые в этом отношении находятся на среднем уровне 843. Римляне носили одинаковые одежды в траурные и в праздничные дни. Установлено с несомненностью, что предельный страх и предельный пыл храбрости одинаково расстраивают желудок и вызывают понос.
Прозвище «дрожащий», полученное двенадцатым королем Наварры Санчо, доказывает, что смелость заставляет наши члены дрожать, подобно страху. Однажды слуги, надевая на своего господина доспехи и видя его дрожь, пытались ободрить его и стали приуменьшать опасность, которой ему предстояло подвергнуться, но он сказал им: «Вы плохо меня знаете. Если бы тело мое представляло себе, куда увлечет его сейчас моя храбрость, оно бы, объятое смертным холодом, упало на землю».
Слабость, овладевающая нами вследствие холодности и отвращения к венериным играм, возникает у нас также и от чрезмерных желаний и необузданной пылкости.
Слишком сильный холод и слишком сильный жар могут варить и жарить. Аристотель утверждает, что слитки свинца размягчаются и плавятся от холода и от зимних морозов так же, как от сильного жара 844. Вожделение и пресыщение в равной мере заставляют страдать нас и когда мы еще не достигли наслаждения, и когда мы перешли его границы. Глупость и мудрость сходятся в одном и том же чувстве и в одном и том же отношении к невзгодам, которые постигают человека: мудрые презирают их и властвуют над ними, а глупцы не отдают себе в них отчета; вторые, если можно так выразиться, не доросли до них, первые их переросли. Мудрые, хорошо взвесив и рассмотрев свойства наших несчастий, измерив их и обсудив их истинную природу, возвышаются над ними мощным и мужественным порывом: они презирают их, попирают ногами, ибо обладают такой силой и крепостью духа, что стрелы злого рока, попадая в них, неизбежно должны отскакивать и притупляться, как от встречи с твердым телом, в которое им не проникнуть. Люди обыкновенные, средние, находятся между двумя этими крайностями – они сознают свои беды, ощущают их и не имеют силы их перенести. Детство и старческая дряхлость сходны умственной слабостью, алчность и расточительность – стремлением приобретать, увеличивать свое достояние.
Есть все основания утверждать, что невежество бывает двоякого рода: одно, безграмотное, предшествует науке; другое, чванное, следует за нею. Этот второй род невежества так же создается и порождается наукой, как первый разрушается и уничтожается ею.
Простые умы, мало любознательные и мало развитые, становятся хорошими христианами из почтения и покорности; они бесхитростно веруют и подчиняются законам. В умах, обладающих средней степенью силы и средними способностями, рождаются ошибочные мнения. Они следуют за поверхностным здравым смыслом и имеют некоторое основание объяснять простотой и глупостью то, что мы придерживаемся старинного образа мыслей, имея в виду тех из нас, которые не просвещены наукой. Великие умы, более основательные и проникновенные, являют собой истинно верующих другого рода: они длительно и благоговейно изучают Священное писание, обнаруживают в нем более глубокую истину и, озаренные ее светом, понимают сокровенную и божественную тайну учения нашей церкви. Все же мы видим, что некоторые достигают этой высшей ступени через промежуточную, испытав при этом величайшую радость и убежденность в том, что ими достигнута последняя грань христианского просвещения, и наслаждаются своей победой, нравственно перерожденные, исполненные умиления, благодарности и величайшей скромности. Но в их число я не хотел бы включать тех людей, которые, желая очиститься от всякого подозрения в склонности к своим прежним заблуждениям и убедить нас в своей твердости, впадают в крайность, становятся нетерпимыми и несправедливыми в отстаивании нашего дела и пятнают его, вызывая постоянные упреки в жестокости.
Простые крестьяне – честные люди; честные люди также философы, натуры глубокие и просвещенные, обогащенные обширными познаниями в области полезных наук. Но метисы, пренебрегшие состоянием первоначального неведения всех наук и не сумевшие достигнуть второго, высшего состояния (то есть сидящие между двух стульев, как, например, я сам и многие другие), опасны, глупы и вредны: они‑то и вносят в мир смуту. Что касается меня, то я стараюсь, насколько это в моих силах, вернуться к первоначальному, естественному состоянию, которое совсем напрасно пытался покинуть.
Народная и чисто природная поэзия отличается непосредственной свежестью и изяществом, которые уподобляют ее основным красотам поэзии, достигшей совершенства благодаря искусству, как свидетельствуют об этом гасконские вилланели 845и поэтические произведения народов, не ведающих никаких наук и даже не знающих письменности. Поэзия посредственная, занимающая место между народною и тою, которая достигла высшего совершенства, заслуживает пренебрежения, недостойна того, чтобы цениться и почитаться.
Однако, предавшись подобным умственным изысканиям, я увидел, как это часто бывает, что мы принимали за трудную и необычную работу то, что на самом деле не таково; находчивость наша, обострившись, обнаруживает бесконечное количество подобных примеров. Я приведу здесь только один: если стоит говорить об этих моих «Опытах», то может случиться, думается мне, что они не придутся по вкусу ни умам грубым и пошлым, ни умам исключительным и выдающимся. Те их не поймут, эти поймут слишком хорошо; и придется им удовольствоваться читателем среднего умственного уровня.