Глава IV

СТАНОВЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ МАТЕРИИ КАК СУБСТАНЦИИ

Мы уже знаем, что, вступая в отношения с внешним ми­ром, субъект сталкивается с многообразностью этого мира и с необходимостью обнаружения единого основания этой мно­гообразности. Это стремление имеет такую же давность, как и само познание. Но это не исходит из чисто субъективного намерения познающего, а диктуется самой действительно­стью, самим предметным миром, самой практикой. В процес­се осуществления предметный мир обнаруживает единое ос­нование своих форм. Является ли оно единичным это или же вещью со многими свойствами, воспринимается ли оно как постоянство или изменчивость, — во всех случаях основа­ние всех форм есть нечто независимое от субъекта, т. е. объек­тивная реальность, которая, тем самым, является всеобщим свойством всех вещей. Все вещи материальна, и основа их единства состоит в материальности. Таким образом, нечто, как вещь, есть материя.

ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ

а) Первый период

Первые древние мыслители полагали, что материя — вода, воздух или огонь. Совершая переход от чувственного восприя­тия этого к познанию всеобщего, люди вначале могли пред­ставить всеобщее только в форме конкретного вида материи, 122

Познание здесь остается еще в пределах чувственного вос­приятия, поскольку милетцы или Гераклит возвели на сту­пень вечно сохраняющегося один из видов материи и объя­вили его основанием всего существующего. В такой постанов­ке вопроса положительным было то, что в лице упомянутых мыслителей человечество одержало победу над религиозным миром, снова восстанавливая принцип объективного восприя­тия материального мира.

В своей колыбели познание материалистично, оно возни­кает в результате определенных соотношений субъекта с внешним миром и постоянно имеет дело с ним. Однако на сту­пени отсутствия более или менее развитой науки и техники, отсутствия достаточной практики, познание довольно легко сбивалось со своей дороги. Ведь познание всегда предпола­гает известную абстракцию, а абстракция содержит в сабе возможность идеализма, которая в упомянутых условиях пре­вратилась в действительность и довольно длительное время господствовала над умами людей.

Первая научная попытка познания мира была направле­на против этого идеализма. «Из тех, кто первые занялись фи­лософией, большинство считало началом всех вещей одно лишь начало в виде материи: то, из чего состоят все вещи, из чего первого они возникают и во что в конечном счете раз­рушаются... Фалес родоначальник такого рода философии»¹, — отмечает Аристотель. Это значит, что в учениях Фалеса, Анаксимена, Гераклита и других мыслителей этого периода мы имеем не простой возврат к первоначальному чувственно­му восприятию, а к восприятию чувственного это, как всеобще­го, как основания всего существующего. Это первая попытка преодоления идеалистическо-религиозной абстракции, первая попытка стать на путь материалистического обобщения мно­гогранности мира. Еще до Фалеса высказывали мысль о том, что первоисточник всего существующего — это хаос. Даже бо­ги возникли из хаоса. «Океан и Тетида — отец и мать богов».— писал Гомер. Океан — это вода. Зенон из Кития назвал воду словом хаос. А Гесиод писал, что «хаос был прежде всех ве­щей». По существу это было материализмом, ибо словом хаос

¹ Аристотель, Метафизика, 1934, стр. 23.

123

обозначается равномерно распределенная движущаяся мате­рия.

Но этот материализм был лишь попыткой приблизиться к науке и поэтому остался материализмом наивным. Основ­ной недостаток этого материализма состоял в том, что, не су­мев раскрыть главное в конкретных формах вещей, он возвел один из видов материи в абсолют. Но эта односторонность в то же время содержала в себе зачатки своего преодоления.

Хотя вода — определенно телесное это, но одновременно она образует начало, всеобщее основание всего существующе­го. Это последнее определение выводит ее из пределов обык­новенного чувственного это и заставляет нас смотреть на нее как на сущее вообще, носящее название «вода» и присущее всем вещам. Это обстоятельство дало основание Анаксиманд­ру определить всеобщее уже не как воду, а как неопределен­ную и безграничную материю-апейрон. Но апейрон Анакси­мандра оказался слишком отвлеченным.

Сенсуализм, развитый Фалесом, был более жизненным. Анаксимен пошел по пути Фалеса, он отождествлял материю с воздухом, а Гераклит — с огнем. Это означало, что правиль­ный путь решения вопроса мог указать материалистический сенсуализм, что абстрагирование от непосредственно чувствен­ного не должно привести к созданию мертвой всеобщности.

Парменид и его последователи старались найти новое, более приемлемое определение бытия. Но из этого мало что вышло. «Бытие — есть, небытия — нет», — говорили они. Вторая часть этой формулировки была направлена против пифаго­рийцев. Но в данном случае нас интересует не это, важно только отметить, что, по мнению Парменида, бытие начало всего существующего, оно материально, имеет протяженность и форму «совершенно правильного шара». Эмпедокл снова вернулся к Фалесу и Анаксимену, но на новой основе, с более высокой теоретической позиции. Он полагал, что многообра­зие материальной действительности сводится к четырем «кор­ням». Все бесконечное многообразие вещей — результат сме­шения этих корней, т. е. земли, воздуха, воды и огня. Таким образом, для Эмпедокла, с одной стороны материя есть мате­рия вообще, корень или элемент, а с другой — сводится к че­

124

тырем стихиям природы, т. е. имеет конкретно-чувственный

вид.

Еще до Эмпедокла Анаксагор проповедовал идею, сог­ласно которой многогранность вещей — результат соединения качественно-разнородных частиц. По сравнению с милетски­ми материалистами это решение вопроса о строении мате­рии было значительно глубже, поскольку исходило из приз­нания разнородности материи. Однако это признание относи­лось к чувственно-переходящим свойствам. Отвергая абсо­лютизирование одной формы материи, Анаксагор абсолютизи­ровал все встреченные качества. Убеждение Фалеса в том, что семена всего существующего содержат в себе влажность, в силу чего вода становится основой всего существующего, для Анаксагора оказалось неприемлемым, так как он не смог найти в нем ответа на вопрос о происхождении многообразия мира. Решение вопроса Анаксагором сводится к тому, что ос­нова есть материя, а многогранность мира — следствие того, что материя, с самого начала качественно разнородная сос­тоит из «семян — вещей» или гомеомеров. По его мнению, раз­нообразные вещи — результаты сочетания разных количеств гомеомеров. Белый снег, например, по утверждению Анакса­гора, отличается от мутной воды, полученной в результате его таяния тем, что гомеомеры снега количественно преобладают над гомеомерами воды, содержащимися в снеге. Таким об­разом, Анаксагор сделал попытку объяснения сложной струк­туры материи. Будучи сама по себе огромным шагом вперед, попытка эта, однако, не могла завершиться успехом, посколь­ку она была основана на поверхностном понимании сложно­сти материи, на сведении структуры материи к ее наглядным свойствам и их осуществлению. Но осуществление есть обна­ружение сущности, поэтому познание качества Анаксагором дало возможность совершить переход к познанию более суще­ственных основ многогранности материи. Открытие атома Лев­киппом-Демокритом явилось осуществлением этого перехода.

б) Второй период

Атом материален, он не бел, не черен, не сух, не влажен, сам по себе прост и не обладает ни одним из анаксагоровских качеств. Один атом отличается от другого фигурой, порядком,

125

положением и величиной. Это было сведение анаксагоровской субстанциональной многогранности к формальным различи­ям, к различиям внешних форм, к отрицанию качества, что создавало затруднение для правильного разрешения постав­ленного вопроса. Но в то же время благодаря теории атома мысль еще более приблизилась к глубокому признанию мате­риальности мира, его объективности, его существования вне и независимо от субъекта. С открытием атома, абстрагируясь от отдельных видов материи, научная мысль достигла, нако­нец, ее понимания, как реальности, как атома вообще. Основу существующих многогранных вещей стали искать после этого не в изменении воды или огня, не в движении воздуха или земли, а в разнообразии сочетаний атомов, единиц материи вообще. А это было гигантским продвижением человеческого познания, колоссальным приближением мысли к точному по­ниманию природы первичного, т. е. материи.

Материя не одна лишь вода или огонь, она не исчерпыва­ется тем или иным свойством, и ее нельзя свести только к одной форме вещества или же к сумме многих качеств, она — атом, существующая вне нас реальность. Таким образом, многогранность сведена к одному основанию, которое по всей природе есть всеобщее. По мнению атомистов, все конкрет­ные виды материи, являясь результатами разных комбина­ций, состоят из атомов. Но сам атом не результат чего-нибудь другого; основа его существования находится в нем самом, его объективная сущность — его же реальность, почему и устраняется необходимость в третьей первопричине.

Как первопричина атом не сводим к своему объему или несу, тяжести, или величине, ибо все они — суть физические свойства материи. Древние атомисты пошли значительно дальше физического определения материи. Атом Левкиппа- Демокрита — это вообще единицы материи неконкретного оп­ределенного качества. Все определения этой единицы столь же всеобщи, как и она сама. Квадрат является фигурой так­же, как и нечто круглое, АР есть такой же порядок, как РА, и, наконец, вертикальность — такое же положение, как горизон­тальность. Поэтому фигура, порядок и положение всеобщи, и древние атомисты в них видели не основу существования ато­ма, а лишь причину разнообразия вещей.

126

Атом есть не то или это свойство, а истинная сущность вещей, предметов вообще, он, следовательно, всеобщ. Но атом в то же время конкретен, установлен как определенная еди­ница. Вещь состоит из множества таких единиц, которые сво­ими первоначальными отличиями образуют ее особенность, ее отличительную черту, придают вещи ее облик.

Таким образом, в атоме природа имеет основание Своего многообразия внутри себя. Однако это основание является конечной формой материи и, хотя по отношению к конкретным индивидуальным фигурам, порядкам или положениям его свойства всеобщи, все-таки сами атомы лишь отдельные осу­ществления материи, абстрагированные от единичных форм, почему и не могут быть истинным основанием многогранности мира. Кроме того, если материя состоит из совершенно прос­тых единиц атомов, тогда все ее формы тождественны, в ре­зультате чего названные различия исключаются, и тем самым снимается возможность объяснения многогранности мира. Для атомистов атом есть мертвая, бесцветная всеобщность, ибо по существу всеобщность у них является не обхватыванием основного непреходящего в многогранности материи, а уни­чтожением этой многогранности ради единства, обнаружением лишь количественной стороны материи, а не единства коли­чества и качества. Такое понимание материи долгое время оставалось господствующим среди материалистов.

Аристотель внес новый момент в понятие материи, выдви­гая вопрос о соотношении формы и материи. Он говорил, что форма отнесена к материи, неотделима от нее и в известном смысле имеется тождество материи и формы. Их различие со­стоит в том, говорил Аристотель, что материя — возможность, а форма — действительность. Материя как возможность — не­что, у которого нет еще известной определенности, это, например, кусок мрамора, из которого еще не сделали какую- нибудь художественную вещь, иначе говоря, это, нечто, кото­рое, как возможность, еще не перешло в действительность.

Действительность — это уже известным образом оформ­ленная материя. В чувственном мире материя и форма неот­делимы. Попытку отделить их друг от друга даже в мысли Аристотель считал «напрасным трудом». Он утверждал, что соотношение формы и материи есть такое соотношение сторон,

127

в котором материя не исчезает в форме, а сохраняется как содержание формы. Однако материя сама по себе инертна,. активность проявляет форма. Форма, по мнению Аристотеля, есть то, благодаря чему материя приобретает свою индиви­дуальность, свою жизнь, энергию и целостность, она есть са­ма действительность. В этом движении примат принадлежит форме, говорил он. Такая постановка вопроса была уже воз- BpatoM к тому платоновскому идеализму, против которого он выступал, ибо, отрывая форму от материи и приписывая ей самостоятельное существование, Аристотель тем самым по сути дела уже отрицал собственное положение о первичности единичных вещей.

Эпикур в основном воспроизвел атомизм Левкиппа-Демо­крита. Он также считал, что «ничто не возникает из небытия». А бытие — определенная система сочетания атомов. Атомы — вечны, неразрушимы и неделимы, они простые единицы. Их различают не только по форме, порядку и положению, но и по весу и объему. Таким образом, Эпикур делает шаг в сторону конкретизации определения атома, но лишь в направлении его физической структуры. В этом смысле Эпикур был родо­начальником современных атомистов, сумев угадать и по-сво­ему сформулировать то, что научно было доказано спустя уже более чем две тысячи лет.

Следуя примеру Эпикура, Лукреций Кар выступил с ут­верждением. что материя составляет субстанциональную ос­нову вещей, их материальный субстрат. Этот субстрат никог­да не может превратиться в ничто, а из ничто ничего не воз­никает. Лукреций полагает, что основная ошибка ионских материалистов состояла в том, что они, говоря о первоначале, не принимали во внимание пустоту, конечные пределы в де­лимости тела, не допускали и не ставили границы дроблению. Они полагали, что первичные тела мягкие, и поэтому не мог­ли объяснить, как же возникли твердый камень и железо? Вы­ход из всех этих затруднений находится в признании в каче­стве последней основы неизменного и неразрушимого атома. По его мнению, вещи, состоящие из атомов, не бесцветны, но обладают свойствами, которые образуют их имманентную структуру. Свойство — это то, чего никак нельзя отделить или отнять у атома, не разрушая того, чему оно принадлежит.

128

Анаксагор говорил, что все свойства материи изначальны, частицы веса и влажность — субстанциональные свойства. Лукреций объявил их результатами разных сочетаний различ­ных атомов. Считая свойства имманентно-структурной осо­бенностью вещей, Лукреций приблизился к более правильно­му объяснению характера многообразностей мира, чем его

предшественники.

Атомистикой или механическим материализмом, признав­шей реальность внешнего мира, раскрыта лишь количествен­ная определенность материи. Однако сама природа или мате­рия вообще не исчерпывается одним количеством. Главное в ней — его реальность. Под реальностью атомисты подразу­мевали атом, т. е. известную единицу материи. Но единица была и остается математическим началом той или иной вещи. Вещь есть сочетание множества единиц, и чувственному вос­приятию даны именно эти вещи. Поэтому прав был Эпикур, когда говорил, что «вселенная есть тела». Это/было новым обобщением, но долгое время никто не развивал его дальше. Господство религии в средних веках не дало возможности заниматься проблемой материи.

В эпоху возрождения, выступая против средневековой схо­ластики, Джордано Бруно писал: «Вульгарная философия» не признает за материей ничего, «кроме способности быть суб­стратом форм и воспринимающей возможностью естествен­ных форм... без какой-либо активности». Считая такой подход к вопросу антинаучным, он утверждал, что материя вовсе не инертна, наоборот, она «является той вещью, от которой про­исходят все естественные виды», она «находится в действии» и неизмеримо более реальна, чем «аристотелевские формы н энтелехии»¹.

Материалистический подход к вопросу дал возможность Бруно доказать, что форма является формой материи и не может находиться вне материи. Не форма привносит в мате­рию активность, а материя приобретает новые формы в ре­зультате ее изменения по своим внутренним законам. В от­личие от Аристотеля Бруно считал, что материя обладает внут­

¹ Дж. Бруно, О причине, начале и едином, 1934, стр. 177—181.

9—1913

129

ренним движением. Но он был непоследовательным материа­листом, когда говорил, что «имеется двойная субстанция: од­на духовная, а другая телесная»¹. Иными словами, форма у Бруно снова приобретает самостоятельность и противостоит своему содержанию.

В XVII веке английской философ Ф. Бэкон сделал новый, более решительный шаг в сторону преодоления идеализма в понимании вопроса о форме и содержании. Он считал оши­бочным предположение, что материя, якобы, лишена всякого свойства, что у нее нет постоянной формы и она по возмож­ности безразлично относится к форме. Так могут думать толь­ко люди, говорил Бэкон, которые «смотрят на материю, как на публичную женщину, а на формы, как на ее искателей». В действительности нельзя отделить форму от материи, утверж­дал он, поскольку материя всегда оформлена, а форма всегда имеет свою материю, свое конкретное содержание и необхо­димым образом присуща материи. Бэкон пошел дальше и пос­тавил вопрос о соотношении формы и свойства материи.

Материя проявляется не только в форме, говорил Бэкон, но и в свойствах. Свойства в конечном счете определяются формой. Форма есть источник и основа свойств, их внутрен­няя и всеобщая причина, уверял Бэкон. Более того, он отож­дествлял форму с законом. Таким образом, в отличие от своих предшественников Бэкон всячески подчеркивал объективность формы, выступая против субъективизма. Кроме того, про­возгласив Демокрита философом, слава которого превышала славу Платона и Аристотеля, он не только восстановил ста­рую атомистику, но и сделал большой шаг вперед, заявляя, что атомы не однообразные частицы материи, а наоборот, с самого начала обладают некоторыми свойствами. Материя, по учению Бэкона, сама по себе многокачественна. Такое восстановление атомизма, когда материя еще сохраняет поэ­тически чувственный блеск и улыбается человеку, было свое­образным возвратом к Демокриту. В то же время изложенное в афористической форме учение Бэкона еще полно теологи­ческой непоследовательности ². Таким образом, хотя не бук­

² Дж. Бруно, О причине, начале и едином, 1934, стр. 155.