праву и уму...»¹. Но то обстоятельство, что какой-нибудь на­род, или вернее какой-нибудь класс, отживающий свой век, отрицает объективную реальность времени, вовсе не означает, что время уже перестает существовать. Народы приходили и уходили, реакционные классы этих народов тысячи раз хоро­нили время, сотни и тысячи раз отрицали его современные идеалисты, носители антинаучных идей, но время тем не ме­нее было и продолжает существовать как всеобщая форма бытия материи, как единство своих конечных и бесконечных форм.

Единство есть живое единство, оно есть непрерывный взаимопереход своих моментов, иначе говоря, оно возможно лишь в движении. Время немыслимо без движения. Мы же называли временем ту продолжительность, которая необходи­ма для преодоления известного пространства. Тело движется от точки до точки, оно меняет свое место в течение известного времени. Если отвлечься от этого перемещения, тогда у нас не будет никакого представления о времени. Время есть, по­тому что есть тело и движение, есть движущееся тело, кото­рое иначе не может перемещаться, как во времени.

Кроме того, перемещение есть перемещение мест, преодо­ление пространства. А разве существование пространства воз­можно без движения? Ведь пространство — это не кучка н:и- чем не связанных между собой единиц, а единство своих час­тей или моментов, т. е. непрерывный процесс; оно, как и время, истинно благодаря движению и действительно в движении. Поэтому можно сказать, что всеобщие формы бытия материи суть не только пространство и время, но и движение.

4. Движение

а) Познание движения как атрибута материи

Познание многообразности вещей возможно только через движение, ибо качественная бесконечность материи осущест­вима только в движении. Кроме того, любой акт познания есть

¹ Л. Фейербах, Избранные произведения, т. I, стр. 123.

или ведет к определению своего объекта, которое необходи­мым образом предполагает их сравнение. Сравнение является сопоставлением тел с целью выявления их сходства или раз­ личия, т. е. формой связи. А связь одновременно означает воз­действие связанных между собой тел. Связь, например, Луны с Землей является также их взаимодействием. Можно ска­зать, что взаимодействие является формой существования всех вещей, в процессе которого последние постоянно меняются местами. Поэтому взаимодействие есть движение.

Говоря о движении, Аристотель утверждал: «Все движу­щиеся тела приводятся в движение чем-нибудь»¹, т. е. движе­ние не является атрибутом материи. Хотя после Аристотеля наука и сделала гигантский шаг вперед, однако и сейчас не­мало защитников упомянутого взгляда на природу движения. И в настоящее время метафизики, игнорируя конкретную при­роду материи и взаимодействие ее множественных форм, ищут в качестве движения какую-то абсолютную причину движе­ния. Развитие, в частности, естествознания, доказало, что при­чина понятна только в единстве с действием. Еще Гегель го­ворил, что нельзя, например, свет считать абсолютно положи­тельным, а темноту — абсолютно отрицательным явлением природы. Это ходячее объяснение вопроса. Научное познание раскрывает истину в их взаимоотношениях, в том, что одно явление содержит в себе другое. Множество форм материи содержит в себе движение, является результатом движения, а само движение порождает множество форм материи. Мате­рия разновидна только в движении. Таким образом, перед на­ми не обычное соотношение причины и действия или же их взаимодействие, а единство противоречивых моментов, которые опираются на одну и ту же основу, на объективную реаль­ность материи. Поэтому прав Энгельс, говоря, что «вместе с данной массой материи дано и движение»².

Но взаимодействие данной массы, которое существует на данном месте и в данное время, не может быть тем же самым, что взаимодействие другой массы, на другом месте и в другое время. Каждая конкретная форма материи имеет свою спе­

¹ Аристотель, Физика, 1936, стр. 148.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 532.

204

цифическую форму взаимодействия. Взаимодействие, напри­мер, на Луне не того рода, что взаимодействие на Земле. Од­но только то обстоятельство, что на Луне нет воздуха и нет воды, вносит огромное изменение во взаимодействие вещей. Там нет условий для кипячения воды, т. е. для возникнове­ния известной формы движения.

Спустившись с неба на землю и познакомившись с взаи­модействиями в природе и обществе, мы обнаружим, что они также качественно разные. Общество состоит из людей, и взаимодействие вещей в обществе в конечном счете подчинено сознательному действию людей, в природе же всего этого нет, в результате чего здесь имеют место разные формы движения.

Таким образом, движение многогранно. Нет движения вообще. Существуют конкретные формы движения: движение газов, движение жидкостей, движение твердых тел, движение солнечной системы, движение классов и т. д. Дойдя до откры­тия этого факта, познание стремится к раскрытию внутренней связи между упомянутыми конкретными формами движения, к познанию их единства.

Путь познания единства бесконечных форм движения ма­терии лежит через абстракцию от многообразностей этих форм. Путем абстракции мы освобождаемся от чувственно-конкрет­ных форм, от того, что составляет преходящую особенность движения, и обнаруживаем их общность: все они — формы

бытия материи и существуют вполне реально, т. е. составля­ют атрибут материи.

Давно уже Спиноза доказал, что основное свойство суб­станции постоянно. Оно составляет сущность субстанции и не может быть привнесено извне, ибо то, что привносится, над­лежит отнятию, а отнять атрибут у субстанции нельзя. Суб­станция без атрибута все равно, что скажем, сахар без тех свойств, которые составляют его особенность. Как сахар про­является в своих свойствах, так и субстанция осуществляется в своих атрибутах.

Движение, как атрибут, не переходит в недвижение, ина­че говоря, оно не прекращается. Преходящими являются кон­кретные формы движения, а само движение не отрицается. Например, механическое движение может переходить в фи­зическое, но не отрицание движения, ибо в этом случае отри­

205

цается лишь конкретная форма проявления атрибута и по­лученная новая форма такая же форма движения, как и пер­вая.

Конкретные формы могут быть отрицаемы, потому что они суть формы осуществления, формы, в которых бесконеч­ное ограничивается и выступает, как обособленная единица. Как ограничение или обособление постоянно пребывающего, конкретные формы суть отрицания форм всеобщих. Но они в то же время не могут быть их абсолютным отрицанием, пото­му что в них конкретизируются всеобщие формы материи.

Всеобщие формы необходимы, ибо без них никакое бытие немыслимо. Не так обстоит дело с единичными формами, они не коренные, не определяющие, а суть случайные формы. Ма­терия не может не находиться в движении, однако та или дру­гая конкретная форма движения не всегда обязательна для нее.

Движение, как всеобщая необходимая форма бытия, есть диалектическое единство всех конкретных форм движения, оно есть атрибут. Таким образом, атрибут, это не пустая аб­стракция, а реальное свойство материи. Является фактом, что никто не приводит материю в движение, никто ее не толкает. Основа ее перемещения или изменения вообще находится в ней самой. Закон притяжения и отталкивания действует вез­де. Взаимодействие имеет место не только между солнечными системами, но также между мельчайшими частицами материи. Взаимодействие как таковое вечно, оно никогда не возникало и никогда не прекращается.

В начале нынешнего столетия Томсон утверждал, что атом не может вести себя, как «перпетуум мобиле», следова­тельно движение вовсе не атрибут. Вывод, конечно, поспешен и ничем не обоснован. Электроны и протоны могут сливаться, атомы могут терять свою ту или иную форму движения, но само движение никогда не прекращается. Ведь согласно зако­ну сохранения и превращения энергии, количество последней во всех процессах природы не уничтожается, а отдельные ее формы способны к вечному взаимопереходу. А это значит, что движение сохраняется как количественно, так и качественно. Поэтому, если по какой-либо причине электрон и протон упа­дут друг на друга, то это вовсе не будет уничтожением дви­206

жения, поскольку это падение приведет к новой форме взаи­модействия и тем самым к движению. Нельзя механически применять законы конечных форм материи ко всей материи. А электрон, протон или атом — конечные формы материи. По­этому потеря или приобретение ими той или иной формы дви­жения не может быть основанием, отрицания его атрибутив­ности. Движение является коренной формой материи, следо­вательно, оно существует совместно с материей так же реаль­но, как сама материя.

Но тем не менее никто не видел движения как такового. Это обстоятельство вызвало принципиальное возражение про­тив реальности движения. Если я вижу, например, полет пти­цы, а не движение вообще, из этого следует, что последнего нет и нашему познанию доступны лишь конечные формы дви­жения, говорят сторонники субъективности движения. Конеч­но, движение вообще есть абстракция. В реальном мире су­ществует падение камня, вращение планет, полет мысли и т. д., но не движение вообще. Однако движение вообще не является чистым созданием мысли, а отвлечением от его ка­чественно конкретных форм Поэтому формулу: нет движе­ния вообще — следует исправить, указав, что оно есть «со­вокупность всех чувственно-воспринимаемых форм движе­ния»¹. Общие свойства указанных форм движения: 1) явля­ются свойствами материи и не отдельны от нее; 2) все они существуют объективно, независимо от субъекта. Это зна­чит, что движение вообще как абстракция имеет свое реаль­ное основание, оно отражает объективную реальность, есть всеобщее свойство конкретных форм. Все формы движения внутренне связаны, между ними есть нечто общее, поэтому познание есть в то же время познание бесконечного. В дей­ствительности истинно-научное познание заключается в том, что путем раскрытия упомянутых связей мы «в мыслях из­влекаем» единичное из его единичности и переводим его в особенность, а из этой последней во всеобщность, что мы на­ходим бесконечное в конечном, вечное в преходящем и тем самым выходим из рамок ползучего эмпиризма. Все эти опе­рации мысли оказались бы невозможными, если всеобщие

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 550.

207

формы не имели бы объективного основания в мире, если можно было бы оторвать их от своих конкретно-единичных форм и, что главное, от материи. Основной порок идеали­стической философии состоял и состоит в том, что она от­рывает движение от материи, развивая метафизику. Уже в философии пифагорейцев число как отвлечение от чувствен­ного вечно неизменно. Но у них число есть в то же время множество, т. е. одно из свойств материи, ее количественное определение. А это уже является нарушением принципа вечной неизменности, ибо число определяется, с точки зрения своего состава, как четное число, которое не ставит границы деле­нию, и как нечетное, которое ограничивает деление, ставит его в определенные рамки. Иначе говоря, неизменчивость переходит в изменчивость, появляются разные противополож­ности, и существующее рассматривается как ряд противопо­ложностей. Конечно, эти противоположности еще метафизи­ческие, но в них уже зачатки постановки вопроса о движении.

Представители элеатской школы отрицают движение. Нет никакого движения, говорит Парменид. Существование бы­тия есть отрицание небытия, а следовательно, и движения. Движение есть там, где есть переход бытия в небытие, и нао­борот. А поскольку небытия нет, то ясно, что не может быть и движения, говорили элеаты. Таким образом, отрицание дви­жения опирается на отрицание небытия и утверждение суще­ствования бытия, иначе говоря, на противоположение бытия и небытия. Однако всякое отрицание или противопоставление есть движение. Поэтому и своим отрицанием существования движения Парменид фактически доказывал обратное заклю­чение.

Свои возражения против существования движения Зенон начинал с того, что отрицал множественность материи, ее ка­чественную разнообразность. По Зенону, единство бытия есть отрицание его множества. Он рассуждал так: допущение су­ществования множества привело бы нас к признанию реаль­ности как конечного, так и бесконечного. Быть множествен­ным значит состоять из единиц. Единица вообще неделима, она есть такая точка, которая от прибавления или же отня­тия не увеличивается и не уменьшается, ибо не имеет ника­

208

кого бытия, есть ничто. Сумма нулей вновь дает нуль. А ес­ли признать за ней некоторое бытие, считать, что единица име­ет величину, тогда придется признать и то, что каждая вещь бесконечно велика, ибо велика каждая ее часть, каждая из них имеет свою величину, плотность и т. д. до бесконечности. Таким образом, метафизическую противоположность элеатов Зенон довел до конца и на основании этого пытался отрицать существование движения.

Если предмет движется, ему следует преодолеть извест­ное пространство, говорил Зенон. По его мнению, это возмож­но только в течение времени и по частям. Например, для то­го, чтобы человек прошел метр расстояния, ему следует сна­чала пройти половину этого расстояния, а до этого — половину этой половины и так до бесконечности, вследствие чего чело­век не может достичь своей цели и остается неподвижным. Но Зенон не понял, что непрерывность пространства есть единство дискретных единиц, что непрерывность и дискрет­ность едины и не исключают друг друга, поэтому движение тела могло быть бесконечным восстановлением непрерывно­сти лишь путем его нарушения, т. е. приближения к своей цели.

Зенон полагал, что абсолютизированием противополож­ности он уже отрицает движение. Но это ошибочно. Доведе­ние крайности до предела есть подготовка нарушения этой крайности, т. е. возвращение к отрицаемому движению. В этом отношении Зенон является классическим представите­лем древнегреческой метафизики и тем самым одним из тех, кто подготовлял ее крушение. Истинным результатом аргу­ментации Зенона о невозможности движения стало признание невозможности отрицания движения.

Платон пошел по другому пути. Истина не бытие, не ма­терия, а небытие, идея, говорил он. Он считал, что бытие са­мостоятельного существования не имеет, оно всецело зависит от идей. Таким образом, парменидовский абстрактный мате­риализм Платон заменил объективным идеализмом, и тем са­мым конечным источником движения он считал не материю, а идею или бога. Движение, говорил Платон, есть соединение бытия и небытия, оно есть особенность бытия благодаря сое­динению небытия с ним. Это, конечно, отрицание объектив­

ности движения, но тем не менее интересная постановка воп­роса.

Элеаты создали метафизическую противоположность крайностей, а Платон объединил их на базе идеализма и при­знал необходимость движения для конечных вещей, для при­роды. Но идеализм не мог быть основой для преодоления ме­тафизики, ибо, признавая взаимодействие идеи и материи, Платон отказывался считать это взаимодействие формой со­отношения моментов одного и того же единства. Идея, по его мнению, это субстанция, а материя отделена от нее, но в то же время имеет источник своего движения в ней. Вообще мета­физическое отделение конечного источника движения от дви­жущейся материи является особенностью идеализма.

Аристотель заявлял, что материя инертна, форма же ак­тивна. Движение возникает в результате воздействия формы на материю. Платоновская идея, которая, объединяясь с ма­терией, порождала движение, была пассивной, поэтому, по правильному замечанию Аристотеля, оставалось непонятным откуда же возникло движение, если обе стороны единства пас­сивны? Сам Аристотель разрешал это противоречие тем, что одну из сторон — форму — объявлял носителем активности. Но тут же он добавлял, что последним основанием движения может быть только неподвижность, ибо то, что движется, не в состоянии быть причиной собственного существования. Фор­ма активна, но недвижима, в противном случае она не была бы первичной, уверял он. Таким образом, Аристотель считал, что активность, которая по существу есть форма движения, является лишь потенциальной возможностью движения. Но как же может эта возможность переходить в действитель­ность, если материя абсолютно инертна, а активность формы тоже не является нарушением ее неподвижности? Ведь для того, чтобы форма вступала в отношение с материей, требу­ется нарушение покоя. Аристотель не сумел разрешить это противоречие.

Идеализм нового времени не пошел дальше Платона и Аристотеля. Декарт полагал, что конечная причина движе­ния находится вне материи. Фактически эго было призна­нием существования двух субстанций. Лейбниц старался пре­одолеть этот дуализм. Материя и сила едины, говорил он, они 210

образуют монаду. В этом единстве определяющей является сила, которая неотделима от материи.

Стремление к монизму дало возможность Лейбницу най­ти связь между отдельными формами материи и ее движения. Низшие монады всегда стремятся к высшим, — говорил он. Бог — это наивысшая монада, пот.ому все стремятся к богу, уверял он, развивая теорию религиозно-иерархического по­рядка связи и соподчинения монад с элементами идеи раз­вития. Но отрицание объективности движения не дало ему возможности пойти дальше отдельных гениальных высказы­ваний, и его монизм не был истинным монизмом, так как каж­дая монада есть самостоятельное, замкнутое внутри себя на­чало, и связь между ними имеет механический характер.

После Лейбница идеалистическая философия в лице Кан­та сделала попытку поставить вопрос о противоречиях, т. е. подойти к проблеме о движении более конкретно. С точки зрения Канта мышление по своей природе таково, что при же­лании познать бесконечное впадает в противоречие. Так, на­пример, стремясь быть бесконечным, мышление сталкивается с явлениями, которые ставят конец этому стремлению путем установления твердой границы для него. Таким образом, ан­тиномии суть необходимые, неизбежные состояния разума. Но эта неизбежность, по мнению Канта, не покоится на содержа­нии разума, не коренится в его движении и развитии, а в при­роде нашего стремления к познанию того, что не в наших си­лах, иначе говоря, оно принадлежит разуму, а не вещам в себе, не объективному миру. Но Кант все-таки сумел образо­вать брешь в догматическом отрицании противоречий, дока­зав, что они существуют и избежать их невозможно. Нельзя сказать, что это было преодолением метафизики, ибо, во-пер­вых, он считал, что антиномий разума всего четыре, в то вре­мя, как любое понятие, будучи отражением действительности, является единством противоречий. Во-вторых, хотя он и при­знавал, что разуму присущи противоречия, но отрицал един­ство противоположных определений в самом разуме. В-треть­их, он говорил о конечности и бесконечности, о сложности и простоте мира, но все это считал лишь определениями разу­ма, не видя в действительности никакого противоречия. Кро­ме того, он полагал, что все определения вполне самостоятель­

211

ны: бесконечность, например, ничем не связана с конечностью и наоборот, и каждое из этих определений в одинаковой ме­ре истинно.

Гегель взялся за преодоление этой субъективно-идеали­стической метафизики Канта. Антиномии разума объективны, говорил он. Объект есть единство противоречий и противоре­чие единства. Метафизики полагали, что говоря А=А тем са­мым высказывают тождество, в котором нет противоречий. В действительности это не так. А есть А потому, что А не есть не А, т. е. «тождественность различна, ибо . . . тождество различается от различия, тождество не внешним образом, а в нем самом, по своей природе таково, что оно различно»¹. Раз­личие в своем развитии переходит в противоположность. Две вещи различны, поскольку они своими основными свойствами противостоят друг другу, стало быть, они противоположны. Свет и тьма суть различные виды света, которые именно как: таковые противоположны, говорил Гегель. Он справедливо считал, что познание этим не ограничивается, оно переходит от противоположностей к противоречиям, раскрывает внут­реннюю противоречивость каждого единства. Противоречие есть процесс непрерывного отрицания и восстановления един­ства на новых основах, оно есть движение, изменение един­ства.

Противоречие включает в себя и различие и противопо­ложность, но в то же время служит основанием для этих форм, поэтому оно есть наиточное определение движения, го­ворил Гегель. Но, будучи идеалистом, он признавал существо­вание какого-то абстрактного начала, которое «не имеет жиз­ненности», т. е. лишено противоречий, а следовательно, дви­жения.

В отличие от идеализма первые представители науки в лице Фалеса и его единомышленников исходили из абсолютна объективной реальности материи и ее движения. Основой всего существующего является вода. Многообразные формы природы возникли из воды, говорил Фалес. Возникновение к переход являются формами движения. Следовательно, по Фа­лесу, движение присуще материи. По свидетельству Аристо­

¹ Г егель, Наука логики, ч. I, кн. II, стр. 20.

212

теля, Анаксимандр, Эмпедокл и Анаксагор утверждали, что «из единого выделяются существующие в нем противополож­ности, иначе говоря, движение есть выделение противополож­ностей из единства. По их мнению, абсолютного тождества нет. С самого начала материя содержит в себе свое движе­ние, ее формы противоположны и друг друга отрицают, т. е, переходят в противоречия. Таким образом, Анаксимандр и его современники делают первые попытки перейти от абс­трактного определения движения к его конкретному пони­манию.

Движение есть двоякое изменение воздуха, говорил Анак­симен. Понятия о разряжении и уплотнении содержали в себе мысль, указывающую на взаимодействие вещей. Поэтому мы можем сказать, что уже Анаксимен делает первые намеки на понимание движения как взаимодействия. Гераклит сделал новый шаг вперед, связав вопрос об атрибутивности движе­ния с признанием материи в качестве субстанции. Он писал: «Мир был всегда, и есть и будет вечно живущий огонь, то загорающийся, то угасающий по известному закону».

Мысль о движении как о двуедином процессе была выска­зана еще до Гераклита Анаксимандром, Анаксименом и дру­гими. Но эта мысль у Гераклита получает новое подтверж­дение. Движение есть вечный обмен между формами материи. «Все обменивается на огонь и огонь — на все, как товары — на золото, а золото — на товары»,— говорил Гераклит. В процес­се этого обмена одни формы возникают, а другие уничтожа­ются. Благодаря этому взаимопереходу форм, движение со­храняется, оно никогда не прекращается. Таким образом, Гераклит стал на более широкий — диалектический путь поз­нания сущности движения.

В то время как пифагорейцы говорили об абсолютной по­лярности противоположностей в лице конечного и бесконеч­ного, четного и нечетного и т. д., Гераклит, наоборот, доказы­вал, что нет абсолютно раздельных форм, все они связаны между собой, и эта связь проявляется также в том, что одна форма рождается от другой, образуя таким путем процесс бес­конечного развития. «Психеям смерть стать водою, воде же смерть стать землею; из земли же вода рождается, а из воды психея». Это было гениальным предвосхищением теории раз­

213

вития.. Конкретизируя свою мысль, Гераклит говорил, что из­менение и развитие мира не является мирной сменой старого новым, наоборот, «все происходит через борьбу и по необхо­димости».

После Гераклита древний мир не дал нового мыслителя, способного, как и он, к всесторонней разработке вопроса о движении с позиции материализма. Атомисты, развивая ме­ханический взгляд на мир, во многом отступили от диалекти­ки Гераклита. По Демокриту, движение — это перемещение мест атомов в пространстве. Существуют атомы и простран­ство. В силу тяжести атомы падают вниз. Во время этого па­дения тяжелые атомы, сталкиваясь с легкими, создают круго­ворот, в процессе которого возникают новые миры. Это меха­ническое представление движения, но в нем есть зерно истины: движение рассматривается как взаимодействие тел, атомов. Зачатки этой мысли мы нашли еще у Анаксимена. Атомисты же пошли значительно дальше, более четко сформулировав положение о том, что движение возникает вследствие падения и взаимодействия атомов.

Понимание движения как взаимодействия основано на допущении объективной реальности материи, признании им­манентного изменения места и положения единиц материи, т. е. на изгнании божества из природы. Нет ни одной частицы материи, лишенной внутренней энергии или самодвижения, говорил Толанд. Благодаря этому самодвижению «земля, воз­дух, огонь и вода, железо и дерево, мрамор, растения и жи­вотные разрежаются и уплотняются, плавятся и затвердевают, рассеиваются и сгущаются или еще каким-нибудь способом превращаются друг в друга»¹. Движение есть объективно су­ществующий атрибут материи, заключает Толанд. Но как механист он отделил пространственное движение от самодви­жения и противопоставил первое последнему как модус². Это было возвратом к спинозизму с другого конца.

В отличие от Спинозы и других, французские материа­листы XVIII века настаивали на том положении, что движе­ние является атрибутом материи. «Без нагромождения цитат

1 Дж. Толанд, Избранные сочинения, 1927, стр. 108.

² Там же, стр. 83.

214

достаточно очевидно, что материя содержит в себе оживляю­щую ее движущую силу, которая является непосредственной причиной всех законов движения»¹. Продолжая эту линию Ламетри, Дидро определил движение как единство беспре­дельной подвижности и относительного покоя. Относительный покой — это не инертность материи, поэтому движение абсо­лютно, говорил он ². Но преодолеть метафизику им не уда- лось. Эту задачу впервые выполнил марксизм.

Для марксиста движение есть вполне объективно реаль­ный атрибут материи. Материя существует в бесконечно мно­гих формах, которые связаны между собой, относятся друг к другу как причина в следствии, как основание и результаты и т. д. Причинная связь есть вполне определенное чередование форм движения. Быть причиной — значит относиться к чему- нибудь активно, т. е. проявлять действие. Проявление дейст­вия вызывает противодействие. Действующий предмет, нару­шая известный покой и форму движения, преодолевает извест­ное сопротивление. Когда, например, один биллиардный шар, ударяясь о другой, нарушает его покой или направление дви­жения, то сам он не остается без воздействия, в результате чего возникает единство действия и противодействия, т. е. взаимодействие. Взаимодействие есть активное отношение двух предметов друг к другу, оно есть движение. Там, где есть больше одного тела, там есть их отношение, следова­тельно — взаимодействие, т. е. движение. А мы знаем, что мир состоит из бесконечно многих тел, которые связаны между собою, относятся друг к другу, действуют друг на друга и тем самым уже находятся в движении. Формы отношения тел, формы их взаимодействия бесконечно множественны. Характер этих отношений зависит от ступени развития отно­сящихся тел, от конкретных условий этих отношений и от степени переплетения обстоятельств, необходимых для воз­никновения данной формы отношения. Приступая к изуче­нию движения, Энгельс отметил следующие его основные формы: механическую, физическую, химическую, биологиче­скую и общественную.

¹ Ламетри, Избранные сочинения, 1925, стр. 53.

² Д. Дидро, Избранные сочинения, т. I, стр. 130.

215-