Глава 9. Образ россии в «картине мира» российской интеллигенции*

Фадеева Л.А.

В последнее время в российском обществе и в научном сообществе, в частности, широко обсуждаются вопросы о том, кто и как формирует, конструирует, распространяет образ России, каков этот образ, кто несет (или не несет) ответственность за его создание и распространение.²¹⁹ В политическом и научном дискурсе образ страны стал расцениваться как важный ресурс, который можно использовать в конкретных целях и с вполне определенными результатами. В традиционном для российского общества ключе ставится проблема поиска «виноватых» в том, что образ России, распространяемый в стране и, в особенности, за ее пределами, негативен, не внушает оптимизма и доверия, подрывает ее репутацию.

«Российское общественное настроение «мордования» собственной страны, недовольства ею, язвительное её восприятие по любому поводу есть феномен искусственный. То есть привнесённый какими-то, чьими-то усилиями», - отмечает Ю.Олещук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН, на страницах «Литературной

118

газеты». Обсуждая необходимость создавать привлекательный образ России, В. Поляков подчеркивает: «Кто-то старательно у нас работает над нашей «непривлекательностью» для мира, вот бы и обсудить проблему, поискать эффективных очернителей». ²²⁰

Ю. Поляков, вступая на должность редактора «Литературной газеты» в 2001 г., выступил со своеобразным манифестом, в котором заявил: «Можно сколько угодно иронизировать по поводу долгожданной общенациональной идеи и снова уносить «зажженные светы» на интеллектуальные московские кухни, но не лучше ли сообща, забыв взаимные обиды, принять участие в формировании и формулировании наших общих великих планов на будущее? Ведь иначе нам придется жить по чужим формулам». ²²¹ В публикациях и выступлениях последних лет Ю.Поляков заостряет проблему, критикуя «унизительный, парализующий волю черный миф о России, внедренный в общественное сознание не без участия нашей продвинутой креативной интеллигенции». Он обвиняет либеральную интеллигенцию в том, что ей «спокойнее и выгоднее выискивать в своем распростертом Отечестве приметы "вечной рабы", празднуя каждую вновь обнаруженную примету на "устричных балах" и оглашая на международных конференциях».²²²

В.Третьяков выстраивает свою систему претензий и обвинений: «Правильно сказано, что в России две напасти: внизу власть тьмы (сегодня, кстати, больше, чем в последние годы советской власти), вверху - тьма власти. Но есть и третья напасть - власть интеллигенции и над низом, и над верхом. Власть, еще более безответственная по отношению и к верху, и к низу, и к самой себе. Власть публичного слова по-прежнему выдаваемого за откровение, но давно уже ставшего банальностью».²⁶

Можно было бы продолжить перечень обвинений и упреков в адрес интеллигенции, которую ее критики называют то либеральной, а то либеральничающей. «Устричные балы» и международные конференции - вот поле ее деятельности, поле, где эта интеллигенция распространяет негативные оценки и рассуждает об отрицательных компонентах образа России. В одном из телевизионных интервью Ю.Поляков прямо обвинил «либеральную интеллигенцию» в том, что, благодаря ее усилиям (статьям, выступлениям, интервью и т.п.), на Западе возникло столь плохое впечатление о России, что исправлять его теперь вынужден президент Путин.

Однако научная и публицистическая деятельность интеллигенции - далеко не единственные инструменты формирования российского образа. Огромную роль в этом процессе сыграла (и в какой-то мере продолжает играть) русская литература, как современная, так и, в особенности, классическая. Возрождение интереса к русской классике, хотя бы в виде экранизаций, постановки сериалов и т.п., может способствовать сгущению негатива в образе современной России.

Любопытно, что в такой оценке сходятся люди разных мировоззренческих и политических позиций. Эпатажный и выступающий за «другую Россию» Э.Лимонов утверждает: «Русская классика - Достоевский, Чехов, Толстой, и господа литераторы помельче - состоит из тысяч страниц охов, плачей, стенаний. В ней мокро от слёз, противно от сумерек». На его взгляд, нет ничего удивительного, что «негероические, слезливые, истеричные книги породили безвольных, негероических мужчин и

119

женщин». О. Геннадий Беловолов, священник из Санкт-Петербурга, в предисловии к книге И.Шмелева «Лето Господне» с горечью пишет: «Русская литература тяжко согрешила ропотом...Сколько страниц потрачено на упражнения в социальной критике, сколько сил положено на обличение пороков и вскрытие язв, сколько желчи и претензий родной земли. «Ты и могучая. Ты и бессильная». Но писали больше о «бессильной» и «немытой». На его взгляд, «во многом именно литература создала образ России как «темного царства», населила ее «держимордами», построила в ней «город Глупов». ²²³ Он отмечает, что лишь в эмиграции писатели осознали важность «другого» образа своей страны.

В таком случае кажется весьма логичным и призыв Ю. Полякова: «Интеллигенция же должна начать с искупления собственных грехов перед страной», находя возможности, базу, аргументы и мотивацию «для светлого, мобилизующего мифа в отечественной истории, культуре». ²²⁴ В данном призыве содержатся не только оценочные суждения, но и «руководство к действию»: указание на механизмы, с помощью которых интеллигенция может и должна исправлять доселе искаженный, по мнению Полякова, образ страны. Они включают поиск в отечественной истории и культуре оснований для формирования позитивного образа России, конструирование адекватных данной цели аргументов и мотиваций, формирование нового мифа и распространение его в обществе с целью мобилизации политической поддержки.

Любопытно, что такая постановка вопроса ставит под сомнение получившие широкое хождение суждения о смерти интеллигенции. «Интеллигенцию сегодня хоронят все кому не лень»,- пишет О. Балла, остроумно сравнивая постановку этого вопроса с такими вечными темами, как «Есть ли Бог?» и «Человек ли женщина?». Она называет конец русской интеллигенции одной из устойчивых тем современной российской умственной жизни.²²⁵ И описывает тип «могильщика интеллигенции», в который из современников, в соответствии с выраженной ими позиции, попал, кстати, наряду с Г. Павловским, и В. Третьяков.

Однако если интеллигенции нет, то как ее можно винить в формировании «неправильного» образа России? Какой смысл призывать исправиться и подключиться к созданию «светлого мобилизующего мифа»? Представляется справедливым замечание М. Гессен, что «каждое поколение интеллигенции провозглашает, что интеллигенция умерла. Или же именует себя последним поколением интеллигенции». ²²⁶

Тогда вопросы могут быть поставлены иначе. Действительно ли создаваемый интеллигенцией и распространяемый в литературе, публицистике, научных трудах и выступлениях, в медийной среде образ России настолько безотраден и мрачен? В какой степени формирование образа России связано с «картиной мира» российской интеллигенции? Автор предпринимает попытку наметить подступы к ответам на данные вопросы.

С этой целью применяется метод кросс-темпорального анализа: сравнение базовых элементов интеллигентского сознания начала XX и начала XXI в. Это позволяет выяснить, насколько совпадают или расходятся мировоззренческие компоненты, нормы и ценности, оценочные суждения российской интеллигенции с

Лимонов Э. Другая Россия. Очертания будущего. М., 2003. С.29-30

120

разрывом в столетие и как выглядит обусловленный ими образ России, формируемый интеллигенцией.

Элементы кросс-темпорального анализа использует М. Добрускин, озаглавивший свою статью «Интеллигенция под огнем критики: вымыслы и истина». ²²⁷ Он сравнивает две эпохи, когда развернулась активная дискуссия об интеллигенции: поражение революции 1905-1907 гг. и поражение советской власти как главного достижения Октябрьской революции. Сходство видит как в активности интеллигенции в эпоху перемен, так и в ее расколе, утрате идеалов, переходе на противоположные позиции с поражением, а также в ожесточенной критике интеллигенции, разворачиваемой в обществе, в основном, тоже интеллигентами.²²⁸

Чаще всего, исследователи отмечают, что модель мира российского интеллигента существует и развивается как «модель бинарных оппозиций (власть-интеллигенция, народ-интеллигенция)». В соответствии с этой моделью формируется и образ России, который, по мнению автора, включает в себя не только указанные бинарные отношения, но и характеристику периода, переживаемого страной, состояния общественного сознания и общественности вообще, представление о предназначенном России пути развития, варианты ответов на сакраментальные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Разумеется, каждый из этих блоков заслуживает (и имеет) своих исследователей. Российское интеллигентоведение наработало огромный опыт скрупулезного анализа разных сторон сознания, мировоззрения, деятельности интеллигенции. ²²⁹ Наша задача заключается в том, чтобы выявить базовые характеристики страны и общества, даваемые интеллигенцией. На наш взгляд, в этом контексте есть смысл в очередной (и, очевидно, не последний) раз обратиться к «Вехам» (1909г.) и к современным публикациям. Своего рода квинтэссенция оценок современного общества содержится в юбилейном (50, последнем за 2006г.) номере журнала «Неприкосновенный запас», озаглавленного «Режим нуво» и ставящего своей целью комплексную характеристику современного состояния России. Авторы данного номера хорошо известны в России и за рубежом, они активны и узнаваемы как в научной среде, так и в общественной сфере. Контент-анализ и дискурс-анализ этих публикаций позволяет выявить базовые элементы образа России в интеллигентском восприятии и картине мира.

1. Характеристика периода. «Веховцы» отмечали переходное состояние общества и государства: «Русское общество, истощенное предыдущим напряжением и неудачами, находится в каком-то оцепенении, апатии, духовном разброде, унынии. Русская государственность не обнаруживает пока признаков обновления и укрепления, которые для нее так необходимы» (С. Булгаков).^{2 0}

Ближе всего к такой характеристике периода среди авторов НЗ А.Шубин, который характеризует современное состояние российского общества по аналогии с постреволюционным состоянием, когда «за напряжением, подъемом творческих сил народа накатывают усталость и реакция».²³⁰ Он фиксирует наступление «кризиса легитимности», который бывает важнейшей предпосылкой революционных событий.

^{2 0} Булгаков ОН. Героизм и подвижничество (из размышлений о религиозной природе русской

интеллигенции)//Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991.С.43

121

Но и другие авторы отмечают некое переходное, неопределенное состояние: не удалась модернизация демократическая, и авторитарной тоже не произошло (А.Аузан),²⁷² «принято считать, что Россия, вступив на путь демократии...,позже отказалась от сделанного выбора» (С.Рыженков)/⁷° Е.Дубин замечает, что при отсутствие организованной, сколько-нибудь авторитетной и независимой общественности «централизованная власть приняла форму привычной для большинства россиян иерархической пирамиды с единоличным начальником во главе»²⁷⁴.

Сама претензия на оригинальность названия «Режим нуво» объясняется редакцией социокультурным ориентиром fin de siede и возможным переходом изучаемого феномена в новое качество. В этих условиях редакции и авторам представляется, что «одной из самых интересных составляющих этого предмета является специфическое состояние общественного сознания».²⁷⁵

2. Оценка состояния общественного сознания. «Моя задача - выделить и соотнести несколько ведущих, осевых, как мне кажется, параметров нынешнего социально-политического порядка и политической культуры в России, - замечает один из ведущих российских экспертов Б.Дубин. - Основополагающей характеристикой этого порядка, больше того - его базовым условием, выступает самое широкое, охватывающее и массы, и продвинутые группы населения отчуждение от власти вместе с ощущением глубочайшей зависимости от нее и постоянным недовольством ею же как "коррумпированной", "чужой, далекой от народа" и "бюрократичной"²⁷⁶

«В этом распространенном стремлении успокаиваться во всех случаях на дешевой мысли, что во всем «виновато начальство», сказывается оскорбительная рабья психология, чуждая сознания личной ответственности и привыкшая свое благо и зло приписывать всегда милости или гневу посторонней, внешней силы», - слова С.Франка звучат продолжением и эмоциональным дополнением данного тезиса.²⁷⁷ Впрочем, С.Франк еще надеялся и призывал: «Теперь, когда борьба, на некоторое время захватившая все общество и сделавшая его голос политически решающим, закончилась неудачей защитников новых идей, общество не вправе снимать с себя ответственность за уклад жизни, выросший из этого брожения». ⁷⁸

Б.Дубин фиксирует «крайне слабую самоорганизованность российского населения, которая, в сочетании с резко негативными оценками деятельности большинства социальных институтов и общественных ... лишает сколько-нибудь широкой поддержки любые инициативные группировки и движения, от экологических до политических».²⁷⁹

3. Роль и позиция общественности. М.Гершензон писал в 1909 г.: «Фанатики общественности не могут достаточно надивиться на вялость и равнодушие, которые обнаруживает интеллигентская масса к вопросам политики и вообще общественного строительства».²⁸⁰ И.Каспэ и С.Каспэ отмечают как явление нашего времени то, что "либеральная" общественность пассивно присутствует при растущих производстве и

272 273

Аузан А. О царях, «опчестве» и авторитарной модернизации// Неприкосновенный запас. №50. С.70 Рыженков С. Динамика трансформации и перспективы российского политического режима//

Неприкосновенный запас. №50 С.46

²⁷⁴ Дубин Б. Всеобщая адаптация как тактика слабых// Неприкосновенный запас. №50. С.39

²⁷⁵ От редакции// Неприкосновенный запас. №50. С.5

²⁷⁶ Дубин Б. Всеобщая адаптация как тактика слабых// Неприкосновенный запас. №50. С.34

²⁷⁷ Франк СЛ. Этика нигилизма//Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991.С.154

²⁷⁸ Там же

²⁷⁹ Дубин Б. Всеобщая адаптация как тактика слабых// Неприкосновенный запас. №50. С.39

²⁸⁰ Гершензон М.О. Творческое самосознание//Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991.С. 104

122

предложении неприемлемых для нее "смыслов" . А.Кустарев утверждает, что «общественность также обнаружила очень слабую волю к спонтанным и независимым социокультурным или, если угодно, умственно-жизненным практикам, или габитусам».^{2 2} С.Магарил приводит утечку мозгов в качестве примера низкой политико-правовой культуры интеллигенции и отсутствия навыков солидарных действий. ²³¹ Интеллигенция, на его взгляд, проигрывала и проигрывает отечественной бюрократии в борьбе за умы сограждан. ²³²

4. «Особость» пути. С.Булгаков писал: «После всего пережитого, невозможны уже как наивная, несколько прекраснодушная славянофильская вера, так и розовые утопии старого западничества».²³³ На взгляд Д.Драгунского, «есть проблемы и с пониманием мирополитической роли страны. Ни правящая элита, ни интеллектуалы так и не ответили на главный в этом смысле вопрос. Является ли Россия европейской державой (как наказала матушка Екатерина), или же мы скифы азиатские? Сдается, что пока и элите, и интеллектуалам, и вообще образованному сословию нравится сидеть между двумя стульями»^{2 6} Дубин высказывает суждение, что «фактически представления об особости России - не более чем остаточная проекция обстоятельств жизни и самоопределения людей в "закрытом" обществе. Для массы они выступают ресурсом пассивного ускользания от сверхконтроля со стороны власти. Для власти же - обосновывают ее неподконтрольность никакой внешней, "третьей" инстанции. Иными словами, мифология особости устраивает едва ли не всех, поскольку обосновывает и как бы узаконивает статус-кво».²⁸

5. Народ. Веховцами он рассматривался в контексте народопоклонничества и

ООО

одновременно духовного аристократизма интеллигенции В статье И.Каспэ и С.Каспэ народ помещен в контекст нациестроительства: «Именно бессубъектность предлагаемой версии истории, точнее, готовность считать ее единственным субъектом "народ вообще" открывает ожесточенную конкурентную борьбу за право говорить от имени последнего - поскольку никакой другой легитимации права говорить это воззрение не предполагает. Вещание "именем народа" становится

289

единственной технологией строительства нации».

Кстати, в ходе презентации юбилейного номера НЗ вопрос о народе тоже вставал неоднократно. Он был подан даже и в таком ракурсе: «Есть ли народ в России?». Были высказаны сомнения по этому поводу: «можно ли назвать народом то, что не является политическим субъектом?». Одно из суждений о народе заключалось в том, что «народ кончился во Франции во второй половине XIX века». Гудков и Дубин пишут: «Интеллигенция играет роль представителя «народа» перед лицом власти, являясь «совестью общества», вестником проблем «народа», и в то же время просветителем, учителем и воспитателем, то есть носителем авторитета (а значит, представителем власти)»²³⁴. В.Беленький предупреждает: «Чем больше

Каспэ И., Каспэ С. Поле битвы - страна// Неприкосновенный запас. №50. С.32

²⁸² Там же. С. 12

²⁸⁶ Драгунский Д.Утро туманное. Современная Россия в поисках национальной идеи// Неприкосновенный запас. №50. С.79-80

²⁸⁷ Дубин Б. Всеобщая адаптация как тактика слабых/ Неприкосновенный запас. №50. С.40, 41

²⁸⁸ Булгаков CH. Указ.соч. С.75

²⁸⁹ Каспэ И., Каспэ С. Поле битвы - страна// Неприкосновенный запас. №50. С.27

123

твердят, что интеллигенции в России нет, тем больше травмируют интеллигенцию и отрывают ее от народа».²³⁵

6. Проблема собственного самоопределения. «Веховцы» и их оппоненты были заняты решением вопросов: «Что такое интеллигенция?», «Кого можно причислить к интеллигентам, а кого - нет?». В зависимости от вкладываемого в данное понятие содержания и составлялся «список» тех, кого можно назвать интеллигентом, а кто «не носил интеллигентского мундира». По мнению А.Кустарева, в большей степени современная «российская общественность одержима проблемой "элиты": «Кто наша элита? Кто имеет право быть элитой? Каковы критерии элитарности? Похоже на то, что общественность заинтересована, прежде всего, в фиксировании иерархии в обществе и думает только о том, чтобы на верху иерархической структуры находились те, кто этого "заслуживает". Каждый при этом исходит из того, чего "заслуживает" он сам или его авторитет». ²³⁶ Эти попытки чрезвычайно напоминают дореволюционную «методику» отделения «овец от козлищ».

В то же время, самоидентификация интеллигенции неразрывно связана с ее представлением об истории страны. Критически настроенный по отношению к интеллигенции С.Кордонский пишет: «Судьба России в ее интеллигентском представлении - судьба ее интеллигенции, а история России - история интеллигенции...История России, благодаря интеллигенции, никак не может стать собственно историей, по меньшей мере, два столетия она остается политически актуальной. Интеллигенция России жила и живет придуманным прошлым, проецируемым в будущее - вопреки отвратительному для интеллигенции настоящему».²³⁷ О.Рябов говорит о связи истории России и самосознания интеллигенции в другом ключе: «Интеллигенция, создавая образ нации, конструирует самое себя, свой собственный образ (и выступает, следовательно, в роли такого же "воображаемого сообщества"). ²³⁸ Он отмечает, что «образ защитника Матушки-Руси от неправедного государства, "Родины" от "Отечества", выражает сущностные черты русской интеллигенции и детерминирует особенности ее национального чувства».

7. Власть и отношения с ней интеллигенции. Как считает Т.Сабурова, через отношение к власти формируется культура интеллигенции. ²³⁹ Лапидарную формулировку в свое время дал А.Герцен: «В России все те, кто читают, ненавидят власть; все те, кто любят ее, не читают вовсе». Особенно ценно в ней то, что Герцен прямо связывает характеристику власти с отношением к ней интеллигенции. Любопытно, что в кризисные периоды интеллигенция не скупится на характеристики власти, чаще всего, едкие, образные, эмоциональные. Иное дело - ситуация после кризиса, после революций и перестроек. В «Вехах» о власти не говорится практически ничего. И в НЗ, заметьте, тоже. Очевидно, это один из эффектов апатии.²⁴⁰

Обвинений же в адрес отношения интеллигенции к власти за всю историю накопилось предостаточно. Можно вспомнить слова В. Розанова о хождении в народ: «Бедные преобразователи: они и портков постирать не умели, а лезли

²⁹⁵ Рябов О. Указ.соч.

124

вершить судьбы государства». Так и хочется спросить, умели ли стирать портки те,

кто вершил в то время дела государства (впрочем, как и сейчас),

Отношение интеллигенции и власти является неизменной темой, но

трактуется она в зависимости от цикличности исторического развития: в период

либеральных реформ сотрудничать можно, нелиберальных и антилиберальных -

нельзя. Так, Д.Драгунский утверждает: «в реальности национальные проекты -

прерогатива правящей элиты, а национальный самоанализ - занятие независимых

интеллектуалов. Объединение интеллектуалов и властвующей элиты приносит

печальные плоды. Интеллектуалы начинают впрямую обслуживать власть и тем

самым резко снижают качество своей работы».²' Р. Рывкина настаивает на

исчезновении интеллигенции в России в постперестроечную эпоху, поскольку

«интеллигенция пошла во власть».²⁹⁹ «Интеллигенция» 90-х, превратившись в слой,

обслуживающий интересы власть и деньги имущих, даже не обратила внимания на

то, что эти имущие становятся всё более и более тупыми и эстетически неразвитыми», - ядовито пишет А.Тарасов в статье «Десятилетие позора» (курсив

автора - Л.Ф.). ³⁰ Выражение «обслуживать власть» является одним из самых

распространенных в оценке отношений между властью и интеллигенцией:

«обслуживать», а не «работать», «сотрудничать» и т.п.

По логике С. Кордонского, интеллигенция является для государства не

слишком желательным, но необходимым слоем общества, обеспечивающим научно-

технический прогресс. Поскольку интеллигенция склонна рефлексировать, то она

может быть опасна для государства. Государство стремится локализовать

активность интеллигентов в приемлемых для себя формах. В трактовке Кордонского

интеллигентность представляет собой также «особое социальное пространство в

социально однородных государствах, сформированное активностью образованных

людей в области художественной и квазихудожественной интерпретации истории

государства и роли в ней власти, народа и самой интеллигенции». ³⁰¹ По мнению

Дубина и Гудкова, система народ-интеллигенция-власть возникает только в

ситуациях крайней неразвитости социальной структуры модернизирующегося общества. Так называемые комплексы интеллигенции представляют собой

сочетание завышенной самооценки, основанной на сознании приобщенности к

культурному наследию страны, и неполноценности, рождающейся из практической

несостоятельности интеллигентов.

В таком же ключе выстроены рассуждения В.Третьякова: «Таким образом, как

ни крути, имеем мы в нашей сегодняшней России треугольник конфликтов: власть -

народ (избиратели) - интеллигенция. Но треугольник не равносторонний, а, по

крайней мере, равнобедренный. Власть нравится народу. Народ нравится власти,

Так утверждает Путин (по свидетельству С. Доренко), да Президент и сам напрямую

говорит о том же (например, во фразе: "Возможно, мы с народом ошиблись"). А интеллигенции не нравится ни Путин, ни народ (по крайней мере, тем, что он Путина

поддерживает). Конечно, Путин (и народ) не нравятся не всей интеллигенции, а

лишь ее передовой части (то есть передовой части передовой же части общества,

то есть передовой во второй степени)». ³⁰³ Ирония Третьякова понятна; она

Драгунский Д.Утро туманное. Современная Россия в поисках национальной идеи// Неприкосновенный запас. №50. С.77.

²⁹⁹ Рывкина Р.В. Драма перемен. М., 2001

³⁰⁰ Статья размещена по адресу: http://scepsis.ru/library/id_100.html

³⁰¹ Кордонский С. Рынки власти. Административные рынки СССР и России. М., 2006. С.206

³⁰² Гудков Л., Дубин Б. Иллюзия модернизации: российская бюрократия в роли «элиты»// Pro et Contra. №3 (37), май-июнь 2007. С.81

³⁰³ http://www.ng.ru/editor/2001-01-17/8_society.html

125

вытекает из его отношения к режиму и представлений о стратегии развития России. Все, что этому препятствует, заслуживает жесткой критики.

8. Сакраментальный вопрос «кто виноват?» так или иначе сопряжен с образом России. По веховцам - интеллигенция, радикальная, безбожная, максималистская, чуждая профессиональным интересам и знаниям, оторванная от народа. Кстати, о безбожной, по крайней мере, антицерковной интеллигенции пишет и Н.Митрохин: «Ненависть к Церкви, с которой автору приходилось многократно сталкиваться в последние годы..., проявляют массовые категории людей с высшим образованием».²⁴¹

Искушенные либеральные современные интеллектуалы избегают ставить вопрос ребром, но по всему выходит, что виноваты общество, общественность и национальная политическая культура. А их критики не стесняются говорить о вине интеллигенции, которая оказывается ответственна и за то, и за другое, и за третье.

Проблема ответственности интеллигенции поднимается постоянно и разворачивается как в сугубо академической, так и в близкой к политике сферах. В.Федотова пишет об ответственности интеллигенции перед массами скорее в академическом ключе: «Российская литературная элита сделала модным рефлексию сознания масс, его отображение и моделирование архаики в гротексной форме, результат которого - не сближение культурных полюсов и не взаимопроникновение массовой и элитарной культуры, а ожесточенное поругание масс, сознанию которых не противостоят никакие культурные образцы. Значительная часть выделенных обществом творческих сил просто подыгрывает массе, формируя ее такой, какой она еще не была до их представления о ней и предпринятых усилии сделать ее адекватной своим представлениям».

В.Третьяков утверждает (уже близко к политике): «На сегодняшний день наши национальные особенности следующие: 1) рынок есть, а материального процветания у большинства граждан общества нет; 2) демократия есть, а порядка в стране нет; 3) всеми советами, данными "мыслящими людьми" и с Запада, и внутри страны, воспользовались, а толку мало».²⁴²

9. Что делать? Н. Бердяев писал: «Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим на себя ответственность и перестанем во все винить внешние силы»²⁴³. М.Гершензон утверждал: «Еще будут рецидивы общего увлечения политикой, не замрет политический интерес и в каждой отдельной душе. Там, где по политическим причинам искажена вся жизнь, подавлены мысль и слово и миллионы гибнут в нищете и невежестве, - там оставаться равнодушным к делам политики было бы противоестественно и бесчеловечно».²⁴⁴

И.Каспэ и С.Каспэ призывают сегодня: «Противопоставить им (чуждым «нашим смыслам» - Л.Ф.) можно только другие, причем лучше технологически проработанные "смыслы" (что, к счастью, не так сложно), а не бессильную ругань и

309

не камлающее повторение пары-троики стандартных заклинании»

А.Кустарев завершает свой очерк призывом: «Общественность должна сконструировать себя. И найти свою конституцию»²⁴⁵. И.Кукулин настаивает: «В этих условиях нашему интеллектуальному сообществу особенно важно выработать

Федотова В.Г. Апатия на Западе и России// Вопросы философии. 2005, № 3

Каспэ И., Каспэ С. Поле битвы - страна// Неприкосновенный запас. №50. С.32

125

этические и собственно научные критерии, которые способствовали бы его самоопределению как самостоятельной социальной силы (можно сказать -корпорации) и привели бы, наконец, к консолидации этого сообщества перед лицом антиинтеллектуальных, а иногда и откровенно погромных тенденций».²⁴⁶

Противоположные точки зрения выражены Д.Хапаевой, которая возражает против «однопартийного союза корпоративных интеллектуалов за чистоту научного дискурса», ²⁴⁷ и О. Серебряной, считающей «оптимальной формой социального существования интеллектуала при новом режиме» «домашнюю нетрудоустроенную жизнь» или, другими словами, «дикий фриланс».²⁴⁸

Д.Травин, ссылаясь на мнение Мишеля Винока, определяет задачу интеллектуала как «придание смысла и значения происходящему».²⁴⁹ Сам Травин считает это своеобразной «программой - максимум», в то время как «программа-минимум» определяется характером профессиональной работы самого интеллектуала, если «за анализом текущих проблем стоит более широкое и глубокое видение того, как функционирует общество».²⁵⁰

Кросс-темпоральный анализ фиксирует даже совпадение терминов: авторы сборника «Из глубины» писали о «новом средневековье», которое надвинулось на Россию, Д.Хапаева назвала свою книгу «Готическое общество». Можно зафиксировать, что образ России, сформированный интеллигентским сознанием в России начала XX века и рубежа века XXI-го, имеет схожие базовые черты. Хапаеву возмущает даже понятие «сообщество», которое представляется ей антиподом гражданского общества.

Приблизительно по этому поводу Ю.Олещук сказал: «Есть в российских общественных настроениях уродливая и опасная тенденция: тяга слишком обвинять уж собственную страну, слишком ругать её по любому поводу. Да, в последнее время она заметно ослабла. Но всё ещё достаточно сильна... Чтобы покончить с апологией перехлёстов (есть такая, звучит от «перехлёстывающих»), ещё об одном их оправдании: дескать, сама Россия тут причиной. Дескать, в ней всегда было и есть хуже, чем где-либо. И люди мыкались больше. И вовне «грешила» не в пример другим. Отсюда и жёсткая критика. А на Западе, например, - как несопоставимо лучше, благочиннее, цивилизованнее!». ²⁵¹ Как указывает В.Федотова, для интеллигенции «весь спектр выбора расположен между идеально-типическими конструктами "Восток" — "Запад". Последние, несомненно, имеют под собой географическую, политическую и культурно-цивилизационную почву, но характеризуются они, прежде всего, своей сущностью: "Запад" — пафосом покорения природы, демиургическим началом, развитием науки, целе-рациональностью, демократией; "Восток" - традиционностью, религиозностью, ценностной рациональностью и пр.» ²⁵²

В ситуациях, подобных нынешней, дихотомическая конструкция Восток-Запад имеет безусловную ценностную и идеологическую природу. Отсюда и анализ российской ситуации «через нет» (по сопоставлению с Западом), и диагноз России как «тяжелого больного». В противовес этому формируются другие концепты, исследования и даже подходы.

126

Относительно новым инструментом конструирования образа России являются социологические исследования. Подобно тому, как рейтинги и материалы опросов периода избирательных кампаний нередко становятся электоральными технологиями, социологические материалы и публикации последних лет выстраивают разные до противоположности образы России и российского общества. Как справедливо отмечает В.Полякова, «экспертное знание является системным фактором общества, одновременно и источником, и продуктом коллективных представлений об устройстве мира». ²⁵³ Вот лишь несколько примеров. «Российское общество сегодня, безусловно, тяжко больно», - резюмирует результаты своего исследования Р.Симонян. ²⁵⁴ Анализируя опросы общественного мнения, директор «Левада-центра» Л.Гудков утверждает: «Сила нынешней власти -не в том, что у нее есть "сила" и какой-то особый репрессивный аппарат, а в том, что в обществе некому ей оппонировать, что народ делает вид, что все еще верит в "доброго царя", в том, что наша элита деморализована, слаба, и любое серьезное сопротивление, любое несогласие этой власти, любая - моральная, политическая,

w 320

интеллектуальная - критика гаснет в этой инерции».

Принципиально другая картина представлена, например, в книге «Реальная Россия. Социальная стратификация современного российского общества», где М.Тарусин, руководитель проекта, делает такое резюме: «Социальная динамика носит позитивный характер, что выражается в росте числа самодеятельных, в том числе нацеленных на активное саморазвитие сообществ, очень значительном усложнении структуры общества и образовании многообразных новых связей. Даже депрессивная группа, которую почти целиком составляют пенсионеры, является активным участником всех форм социального поведения. Этот характер социальной динамики подтверждается в проведенном исследовании еще и тем, что господствующие настроения сегодняшнего российского общества далеки от того состояния апатии и уныния, которое ему сегодня часто приписываются. Мы можем с уверенностью констатировать, что «слухи о тяжелой болезни российского народа

321

сильно преувеличены».

Однако попытки возложить полноту ответственности за неблагоприятный образ России на интеллигенцию грешат сразу несколькими преувеличениями. Прежде всего, необходимо учитывать сочетание объективных и объективных составляющих образа. Построить позитивный образ страны без реальных оснований до сих пор не удавалось никому. Даже гениальный по замыслу и воплощению образ Советской России имел изъяны и подвергался серьезной критике. Кроме того, любой образ, тем более, национальный, выстраивается субъектом в зависимости от его картины мира и системы ценностей. Для рабочего наибольшее значение имеет социальная справедливость, для предпринимателя - свобода собственности, а для интеллигента - свобода слова и гражданские свободы в целом. Это подтверждают и социологические материалы основных исследовательских центров современной России.

Картина мира российского интеллигента продолжает сохранять черты бинарной оппозиционности. Кроме того, она включает в себя и те элементы, которые присущи интеллектуалам, «образованному классу» в целом.

³²⁰ http://www.viperson.ru/wind.php?ID=397288&soch=1

³²¹ Реальная Россия: Социальная стратификация современного российского общества. — М.: «Журнал Эксперт», 2006

127

В свое время К.Манхейм объяснял: «Люди, которые бы хотели верить в то, что все в нашей жизни может быть урегулировано в рамках привычного заведенного порядка, чувствуют раздражение, когда узнают о наличии в обществе групп людей, желающих выйти за рамки этого порядка. Они не понимают, что маленькие кружки интеллигенции, несмотря на многие присущие им недостатки, являются благодаря своей позиции аутсайдера в обществе основным источником вдохновения и динамичного воображения».²⁵⁵

Само интеллектуальное сообщество и выглядит, и является отнюдь не однородным. А.Ганон пишет об интеллектуалах, которые составляют относительно гомогенное сообщество или класс, будучи связанными общими ценностями, символами. Однако он указывает, что, подобно политическим режимам, это сообщество обеспечивает конкурирующие взгляды и идеологии. Он говорит о том, что возможно использовать методологию В. Парето («львы и лисы») применительно к интеллектуалам, среди которых тоже происходит циркуляция элит. «В результате формируется два типа интеллектуалов: те, которые легитимируют господствующие ценности, и те, которые их отрицают, или, по меньшей мере, ставят под вопрос. Те, кто стремится сохранить status quo, и те, кто стремится его изменить».

Такой подход вполне подходит к анализу российской интеллигенции, как в ее ретроспективе, так и в настоящем.

Когда российские эксперты рассуждают об «особости» (безотносительно, в каком ключе и с каким оценочным оттенком) российской интеллигенции и ее «родовом» отличии от интеллектуалов, неплохо бы вспомнить, что одним из самых цитируемых определений интеллектуала стало предложенное В. Гавелом: «Интеллектуал - это человек, посвятивший себя и свою жизнь осмыслению мира и широкого контекста происходящего». ²⁵⁶ Или вспомнить выражение А.Камю: «Я протестую, следовательно, мы существуем». Критическое осмысление действительности, критический анализ, предупреждение об угрозах обществу со стороны государства традиционно являются функциями интеллигенции и интеллектуалов. Кстати, противопоставление интеллигенции и интеллектуалов по принципу: общественный интерес против индивидуального прагматизма -игнорирует как специфику этих функций, так и историю интеллектуалов.

Нет ничего необычного и в том, что интеллигенты по-разному воспринимают свою ответственность в отношении государства и власти. При этом нередко они проявляют нетерпимость к тем, кто интерпретирует ее по-другому. Журналист Е. Ямпольская эмоционально восклицает: «Пока одни других обзывают «ренегатами» и «продажными шкурами», а вторые первых «либералистами», «диссидой махровой» и «демшизой», проходит жизнь».²⁵⁷ Можно продолжить логику данного рассуждения. Обвинения касаются и конструирования образа России: первые характеризуют «позитивный миф» как стремление вторых услужить власти, а те, в свою очередь, набрасываются на оппонентов с упреками в отсутствии патриотизма.

Гетерогенность интеллигенции, прежде всего, в том, что касается идейно-политических ориентации, обусловливает неодинаковость, неоднородность, неодноцветность создаваемого ей образа России. Однако и сосуществование двух диаметрально противоположных образов стран, по меньшей мере, затруднительно. Складывается любопытная коллизия. Если трансляция негативного образа России

³²³ Intellectuals in Liberal Democracies. Political Influence and Social Involvement/ Ed by Alain G.Gagnon. N.Y.-L..1987.P.4

128

будет продолжена, это не может не быть контрпродуктивным для продвижения стратегических интересов страны. Если же возобладают технологии формирования сугубо позитивного мифа, включающие «санкции» против его критиков, это может привести к еще большему расхождению «внутреннего» и «внешнего» образов России. Вытеснение из публичного дискурса его критической составляющей неизбежно усилит стереотип России как недемократического государства, т.е. приведет к обратному от желаемого результату.