Болезнь и смерть

Одиннадцатого февраля Тимур хотел выступить из Отрара в направлении Моголистана; думали ли еще о паломничестве, неизвестно. Последние дни, которые остались до прощания с его семьей, он, который ни­когда не был развратным кутилой, провел в компа­нии, распивая вино. Но и этого еще недостаточно. Вдруг он стал мечтать об араке, веществе, которое «является субстанцией огня в виде воды, вещество такое тонкое, как воздух, так что глаз его не воспри­нимает, такое улетучивающееся, что не смешивается с плотным элементом земли». Два дня Тимур не пе­реставал пить арак; он пил, не закусывая ни кусоч­ком хлеба⁴¹. Потом наступил момент выступления.

Однако как раз одиннадцатого января у него поя­вилась сильная лихорадка, и «смесь жизненных со­ков сошла с тропы уравновешенности». Болезнь быс­тро обострялась, сопротивляемость тела, изнуренно­го бесчисленными лишениями, убывала на глазах. Его врачи, «из которых каждый был Гаденом своего вре­мени и Гиппократом своего века», скоро поняли, что все их искусство не подействует, да день за днем по­являлось новое страдание. Но Тимур все время был в здравом рассудке и чувствовал, что его конец близок. Он позвал к себе принцев и принцесс из гарема, при­дворных и значительных эмиров, которые сопровож­дали его в Отрар, и объявил им, что знает о своей скорой смерти и ожидает ее спокойно; он возражает против обычного в таких случаях громкого плача. Эмирам и принцам он приказал позаботиться о том, чтобы Пир Мухаммед, сын Джахангира, стал его пре­емником; они все должны дать обязательство привести к соответствующей присяге остальных его потомков. Предложение одного из присутствующих, что нужно срочно вызвать принцев из лагеря под Ташкентом, он отверг. Его жизнь так долго не продлится; всех тех, кто здесь в Отраре присутствует, достаточно для того, чтобы засвидетельствовать его последнюю волю. В конце он предостерег их: «Что бы я ни говорил и ни советовал, вы не можете ни в чем проявлять слабость, вы должны крепко держать в руках рукоятку меча, так как если тело позорят, а в сердце допускают сла­бость, то это ведет к уничтожению разума и к смер­ти души. Низость не позволить достичь того, к чему стремился; кто проявляет слабость, тот не достигнет того, чего он желает»⁴³.

Борьба за самарканд

Тимур скончался восемнадцатого февраля 1405 года⁴⁴. Что должно было теперь случиться? Самым близким родственникам, которые находились в Отра­ре, настоятельно советовали пока не надевать траур­ной одежды и удерживаться от плача; с точки зре­ния государственного благоразумия, это нецелесооб­разно. После того как труп набальзамировали розо­вой водой, мускусом и камфарой, его положили в паланкин, который отправился с соблюдением стро­жайшей тайны ночью в Самарканд. Хотя пребываю­щие в Отраре принцы и эмиры сразу после кончины «господина счастливых обстоятельств» отправили пос­лания к наместникам во всех провинциях и к коман-дующим войсками, готовыми к наступлению на Мо-голистан и Китай, и предупредили их, что «обласкан­ный счастьем сокол вылетел из гнезда обманчивого мира в степь дома постоянства», со всей серьезностью рекомендовали им терпеливо выжидать на посту и не пренебрегать переданными им обязанностями. Однако когда империя переживала смерть завоевателя, нужно было чрезвычайно осторожно и быстро приниматься за дело. Пир Мухаммед, избранный Тимуром в пре­емники, стоял под Кандагаром, а значит был слишком далеко от Самарканда, чтобы в короткий срок всту­пить в право наследования и задушить в зародыше вспыхнувшее восстание. Надеялись, что монголы, те самые «бандиты», не поверят известию о смерти Ти­мура, если оно вообще скоро дойдет до них. Вообще, лучше всего было бы выступить из Отрара против Мо-голистана и начать, как было запланировано, военный поход, для которого было все подготовлено, правда, с ограниченными целями. Нужно было победить монго­лов, прежде чем они, зная о смерти их непоколебимо­го врага, перестанут бояться Чагатаидов. Хал ил Сул­тан должен был нанести удар из Ташкента. Это в Отраре приблизительно обдумывали.

Через день после того, как труп правителя отпра­вили в Самарканд, принцесс тоже отослали туда. Все сделано, чтобы исполнилась последняя воля Тимура, думали в Отраре эмиры и принцы, которые, в свою очередь, выступили в Моголистан, при этом призвав еще раз через курьеров остальные войска незамедли­тельно приступить к наступлению. Однако перед мер­твым «господином счастливых обстоятельств» боль­ше никто не дрожал, тем более те честолюбивые прин­цы, которые очень неохотно подчинялись старику.

Первым, кто оставил свой пост и попытался отхва­тить себе лучший кусок наследства, был Султан Хусейн, полководец левого фланга. Вероятно, от его лагеря до Отрара было не так далеко, как от Таш­кента, так что он первым узнал о событиях, которые освобождали его от тягостных оков лояльности — его и его соперников. Отношения Султана Хусейна с Тимуром и без того были сложными, с тех пор как он под Дамаском перебежал к мамлюкам, и теперь он, наконец, мог вознаградить себя за прошлые унижения⁴⁵. Он быстро собрал вокруг себя около тысячи конни­ков, покинул свою позицию и спешно отправился в Самарканд, который, действительно, был более при­ятным местом пребывания, чем терзаемая зимними холодами степь, и к тому же Самарканд был пере­полнен сокровищами со всего света! Ошеломлены, даже напуганы были в Отраре, когда узнали об этой подлости! Все прекрасные планы, которые как раз обдумывались, были сорваны. В Самарканд посла­ли курьеров предупредить коменданта города о воз­можном нападении авантюриста; и начальнику кара­вана, который вез труп Тимура в паланкине в сто­лицу, сообщили, что произошло, настоятельно напом­нив ему о необходимости величайшей осторожности, о готовности к тому, что Султан Хусейн завладеет телом Тимура, чтобы такой драгоценной добычей добиться прохода. Халила Султана в Ташкенте тоже срочно проинформировали о таком повороте дел; его заклинали отказаться от похода в Китай, вернуться в области с пастбищами, предназначенные для него, и там подождать, пока к нему не присоединятся из Отрара, чтобы вместе решить, как можно исполнить последнюю волю «господина счастливых обстоя­тельств»⁴⁶.

Разве можно было действительно еще надеяться, что эти распоряжения будут соблюдаться в какой-либо форме? Пожалуй, вряд ли! Султан Хусейн по­мчался, чтобы ухватить для себя хороший кусок на­следства; среди принцев он был первый, кто осущес­твил то, к чему в равной степени стремились и дру­гие. Полководцы центра поспешно выступили из Отрара в Самарканд, и притом готовые к бою. Ско­ро они догнали караван принцесс и снова пережили горькую неожиданность. Халил Султан не только не ждал распоряжений центра, но сам уже давно дви­гался в Самарканд, с наместником которого он уже давно был единодушен. Но не только это! Принцы и высокие сановники правого фланга, которым он ко­мандовал, уже давно присягнули ему на верность⁴⁷. Правда, он еще не вступил во владение Самаркан­дом, но старания эмиров центра отвлечь наместника от поддержки Халила Султана потерпели крах. Пос­редники получили отказ. Будут ли чинить препят­ствие принцессам при въезде в город? После неко­торого колебания они рискнули появиться у ворот города в траурной одежде под причитания. В день их прибытия им преградили путь, но на следующее утро они смогли торжественно вступить в город. Они направились к усыпальнице, в которой обрел вечный покой Мухаммед Султан⁴⁹, умерший под Акшехиром в Анатолии. Там начались траурные церемонии для мертвого «господина счастливых обстоятельств».

Они обнажили головы, рвали на себе волосы, рас­царапывали себе щеки, бросались в пыль. И принцес­сы, и эмиры, которые были в городе, жены аристок­ратов и сановников империи, все они распустили во­лосы и покрыли черной краской лицо, набросили на затылок войлочную накидку и устремились сюда. И принцы... и знатные люди империи... надели другую одежду и явились. Все жители закрыли рынки и на­чали громко причитать, причитания разнеслись по всему миру. Плач и вопли были так сильны, что страх наступления того страшного дня, о котором говорит­ся: «Затем мы складываем небо, как пишущий свое письмо» (сура 21, 104), привел в волнение небосвод... Горе мне! Солнце на сфере султаната и мирового гос­подства зашло. Угроза Бога сбывается!» (сура 10, 55). Удивительно то, что земля из-за криков скорбящих, воздух из-за испарения плача пропитались слезами черного дождя и потемнели! Месяц апогея справедли­вости и мирового порядка был опрокинут в тень. «Все должно погибнуть!» (сура 28, 88). Как мог бы кто-нибудь сохранить самообладание и спокойствие?⁵⁰

В это время эмиры и принцы центра, после того как они расстались с принцессами, добрались до Бухары. Оттуда они установили связь с Шахрухом, который, помнится, имел резиденцию в Герате и управлял Хо­расаном. К нему обратились они за помощью; он должен их поддержать в том, чтобы выполнить заве­щание Тимура. Полного единодушия среди них тоже не было. Во всяком случае все, кто притворился, что воля Тимура для него священна, решили переправиться через Оке в направлении юга; они присоединились к Шахруху, который расположился лагерем под Андхоем. Между тем Халил Султан добрался до Са­марканда восемнадцатого марта 1405 года. Как сле­довало ожидать по положению дел, он завладел им и скопившимися в нем сокровищами. Чтобы хотя бы для вида исполнить последнюю волю Тимура, на трон марионеточного хана посадили девятилетнего мальчика, племянника того Пир Мухаммеда, кото­рому когда-то так бесцеремонно помешали взять на себя власть — кровь Чингисидов уже давно самым разнообразным образом вошла в потомство Тимура. Через несколько дней после этого удара, которым за­вещание «господина счастливых обстоятельств» та­ким бессовестным образом было превратно истолко­вано, Халил велел повторить траурную церемонию у гроба Тимура, лучше инсценировав ее, чем прежде. Снова родственники и друзья и все жители должны были надеть черную одежду и причитать; чтобы под­черкнуть при этом усердие бедных и дервишей, их завалили подарками и пригласили на роскошные по­минки. После этого снова раздались вопли, усилен­ные гремящими ударами гигантского турецкого ба­рабана. Наконец порвали натяжку струны — никог­да не должен прозвучать снова этот инструмент! Не­сколько дней продолжалось оживление; поэты читали жалобные стихи: всемирный порядок разрушен, нет больше могущественного тирана, и поэтому исчезла справедливость; так был велик страх перед его гне­вом, что янтарь не рискнул бы присвоить себе соло­минку!⁵¹ Не только на земле, но и при дворе сфер царят растерянность и замешательство, планеты сброшены со своей орбиты, у Марса сломана пика, у Венеры лопнул ручной барабан, Солнце, как когда-то Иосифа, толкнули в глубокую яму, почернел лик Луны, и без проводника блуждает гигантское войс­ко звезд, все закрыты войлочной траурной накидкой над небом!⁵²