Занимательная цивилистика

Дело о разбитой бутылке шампанского или о раздавленной шляпе

Рассмотрим два соседствующих по номерам казуса, которые к тому же обладают также и определённым содержательным сходством.

1. Г-н П., обедая в ресторане, «внезапно привстал чтобы посмотреть в окно и нечаянно выбил локтем у проходившего сзади лакея бутылку шампанского», заказанную сидевшим вблизи г-ном Б. Кто должен заплатить за шампанское?

2. «В., заговорившись с соседом в антракте театрального представления, нечаянно сел на чужое место и раздавил лежавшую там шляпу Д. Обязан ли он вознаградить Д.?».

Персонажи обоих казусов причинили вред; оба сделали это, как утверждается в условиях, «нечаянно»: один — нечаянно выбил локтем бутылку, другой — нечаянно сел на чужое место. Видимо, именно так и будут описывать подобные действия лица, их совершившие: «Понимаете, я же не нарочно, я нечаянно... », а также — подавляющее большинство других лиц, не искушенных юридическим образованием. Но тождественны ли эти нечаянные действия по своим гражданско-правовым последствиям? все ли то, что «нечаянно» с бытовой точки зрения, может быть названо и юридически «неча­янным», т. е. случайным! Разбор начнем с казуса о шляпе.

Ибо в первом имеется ещё один, дополнительный вопрос, отсутствую щий во втором и оттого требующий отдельного обсуждения: кому был причинен вред —г-ну В., заказавшему бутылку, официанту, её несшему либо ресторану?

Его условия чрезвычайно лаконичны, но, тем не менее, их вполне достаточно, чтобы понять, благодаря каким же именно обстоятельствам стало возможно причинение вреда. Таких обстоятельств было четыре: (1) дело происходило в антракте театрального представления, т. е. в обстановке всеобщего возбуждения, массовых, не особенно упорядоченных перемещений и оживленных разговоров, в общем, в ситуации, в которой обычная степень осмотрительности и осторожности несколько притупляется; (2) причинитель вреда — В. — заговорился с соседом, т. е. оказался под непосредственным влиянием описанной суматошной и несколько нервозной атмосферы; (3) В. сел на чужое место, т. е. сделал то, чего в спокойной обстановке не сделал бы никогда, ибо прежде, чем сесть, сначала удостоверился бы, что он садится на свое место; не удостоверившись же в этом он перепутал места — садясь на чужое место, полагал, что садится на свое, на котором, как он твердо знал, ничего не должно лежать; (4) на этом месте лежала шляпа г-на Д. — очевидно, лица, занимавшего это место и специально оставившего на нем шляпу для того, чтобы возвратившись после антракта облегчить себе отыскание этого места, а мо­жет быть, и для того, чтобы показать другим, что это место уже занято.

Возможно, конечно, что шляпа была им просто забыта; это обстоятельство дела не меняет.

Любое из предположений говорит нам о том, что оставление шляпы в данном случае нисколько не выбивалось из обычного порядка вещей, а значит, усмотреть в действиях собственника шляпы грубой неосторожности, которая могла бы освободить причинителя вреда от ответственности, никак нельзя.

Итак, В. сел на чужое место оттого, что попросту перепутал места: садясь на чужое место, он полагал, что садится па свое; следовательно, В. садился на чужое место вполне сознательно, намеренно,

Против этого заключения можно возразить в том смысле, что в за­даче не сказано, отчего все-таки В. стал садиться — намеревался ли он именно сесть, или, быть может, отчаянно жестикулируя при разговоре, потерял равновесие и, неловко отступив назад, плюхнулся в первое по­павшееся кресло, совершенно не думая о том, чье оно — его или чужое. По в таком случае и условия задачи были бы сформулированы иначе (ср. казус о бутылке шампанского). В существующей же редакции ни о чем подобном не говорится; следовательно, в силу презумпции разумно­сти, нужно предположить, что г-н В. садился в кресло сознательно — то ли по окончании разговора, то ли устав от длительного стояния, то ли для того, чтобы освободить проход—причина здесь уже не важна. Ука­зание же только о том, что В. заговорился с соседом объясняет причину путаницы мест

заблуждаясь, однако, насчёт при­надлежности этого места — он полагал, что оно — его. Ни о каком случайном (рефлекторном) действии речи здесь быть не может: совершенное им действие было сознательным, а значит, виновным. Весь вопрос, следовательно, теперь состоит только в том, можно ли признать заблуждение В. извинительным?

Впадение В. в ошибку относительно принадлежности мест не может быть приписано одному только влиянию царившего в зрительном зале беспокойства: ведь все зрители находились в одинаковой атмосфере, а на чужую шляпу сел один только В. Значит, дело здесь исключительно в индивидуальных особенностях натуры (характера) г-на В. Возможно, в силу несколько большей впечатлительности, увлеченности, горячности, рассеянности и иных подобных качеств, он оказался подверженным влиянию обстановки в большей степени, чем основная масса зрителей, а в результате и ослабил внимание сильнее, чем «средний» человек. В., зная об этих, присущих ему индивидуальных качествах, несет всякое, связанное с ними бремя, в том числе именно он обязан следить за их проявлениями и заботиться о том, чтобы их проявления никому не вредили. Не совладав же с особенностями своего характера, он не может оправдываться в деле о причинении им вреда, ссылаясь на то, что совершенное им действие было обусловлено влиянием присущих его натуре специфических свойств.

Заблуждение В., таким образом, извинительным считать никак нельзя; его действия, приведшие к причинению вреда, были совершены виновно, а оттого В. следует признать обязанным к вознаграждению г-на Д. — собственника испорченной шляпы. «Нечаянно» г-на В. — это такое «нечаянно», за которое, следуя известной поговорке, «бьют отчаянно». Можно выразить «мораль» казуса и так: «Смотреть надо, куда садишься!».

Чтобы до конца убедиться в правильности нашего рассуждения, изменим одно из условий задачи. Представим, что на чужом кресле лежала не шляпа, а картонная упаковка с пирожными, сев на которую г-н В. не только уничтожил пирожные, но и испортил собственный костюм. Может ли В. взыскать стоимость утраченного костюма, если тот пришёл в негодность, или расходы на его чистку, с г-на Д., оставившего пирожные па своем кресле? Очевидно, нет; здесь и человек, не обремененный юридическим мышлением, возразит В.: смотрите, дескать, куда садитесь! Но если по отношению к самому себе мы не считаем заблуждение В. извинительным, то с какой же стати считать иначе по отношению к другим лицам? Ведь они-то уж явно не должны страдать от особенностей характера г-на В.! Или другой пример — совсем уж обыденный: пришедший на спектакль после третьего звонка зритель в темноте путает места и садится в чужое кресло, где, слава Богу, ничего не лежит. Но через некоторое время является и владелец билета на это занятое место — вправе ли он потребовать его освобождения? Несомненно; больше того, перепутавший покинет место почти наверняка с извинениями. Но почему, если путаница действительно является извинительным заблуждением? Значит, заблуждение-то вовсе не извинительно.

Теперь изменим другое условие: с соседом заговорился не В., а Д. — владелец шляпы, — который, будучи увлеченным этой беседой, положил свою шляпу, которую до того держал в руке, на находящееся по соседству место г-на В., куда тот, спустя немного времени, и сел, раздавив шляпу. Ясное дело, что е этом случае убытки от порчи шляпы остаются на её собственнике: надо смотреть, куда кладешь шляпу; и уж если кладешь её на чужое кресло, будь готов в любой момент или убрать её, дабы она не мешалась соседу, либо предупредить последнего о том, чтобы тот на нее не садился. Убытки возникли здесь по причине грубо неосторожных действий самого потерпевшего. Требовать же от В., чтобы, садясь даже в свое собственное кресло (на котором, как он точно знает, ничего не должно быть), предварительно ощупывать рукой сиденье — а не положил ли туда кто-нибудь что-нибудь?! — было бы слишком сурово.

Теперь самое время перейти к казусу с разбитой бутылкой шампанского, сравнив его условия и решение с только что рассмотренными. В отличи от В., перепутавшего места, внезапно привставший г-н П. ничего не путал, ни с кем не заговаривался, по сторонам не зевал; в том же, что он привстал для того, чтобы взглянуть в окно, нет ничего ни противоправного, ни неразумного, ни противоестественного; администрация ресторана (кафе, театра, транспорта, любого вообще общественного месте) должна обеспечить возможность посетителя вставать со стула (скамьи, сиденья и т. п.), не встречая к этому никаких препятствий. Затем, процесс вставания неизбежно связан с перемещением центра тяжести тела, а значит, он всегда сопряжен с рефлекторными (непроизвольными) движениями, направленными на сохранение равновесия, перемещаемого из одного положения в другое, тела. Всякая попытки привстать будет неизбежно сопряжена с подачей корпуса вперед, пододвиганием ног под стул и перемещением локтей назад — иначе человек либо так и не сможет привстать, либо упадет. В отсутствие других данных мы должны предположить, что именно так оно и было в данной ситуации — локтевое движение было самопроизвольным, рефлекторным, не подконтрольным человеческому сознанию, а значит, и не подлежащим вменению — невиновным, действительно (в смысле гражданского права) нечаянным, т. е. не волевым.

Заставлять П. в такой ситуации возмещать причиненный вред — все равно, что заставлять это делать поскользнувшегося прохожего, который, дабы удержать равновесие, взмахивает тростью и разбивает её концом магазинную витрину.

Итак, «внезапно привставший» г-н П. ни при чем. Кто же потерпел убыток (кому причинен вред) и может ли он на кого-нибудь его переложить? Разбитая бутылка принадлежала ресторану; перешло ли право собственности на нее к официанту или заказавшему её г-ну В.?

По общему правилу, которое должно применяться и здесь, право собственности на движимую вещь переходит с момента её волевой передачи. Очевидно, что таковой здесь не было: официант (лакей) является работником ресторана и, получив бутылку для её доставки посетителю, сделал это в рамках трудовых отношений, но никак не с целью приобретения права собственности на шампанское; г-н Б., заказавший бутылку, но не успевший получить её, также не может считаться лицом, приобретшим на нее право собственности.

Иной подход к проблеме — признание состоявшегося перехода права собственности на заказанные напитки и кушанья уже в момент их заказа, а не передачи клиенту — привел бы к абсурдному выводу: о возложении на клиента риска случайной гибели вещей, которых он и в глаза не видел. Так, например, можно было бы заставить клиента заплатить за заказанный им, но сгоревший по случайным причинам, бифштекс, или за заказанную им, но разбившуюся ещё на кухне, также по случайным причинам, бутылку вина.

Убыток, следовательно, понес ресторан; вопрос о том, есть ли основания переложить его на своего сотрудника (официанта), к сожаленью, не может быть с точностью разрешен за недостатком необходимых для этого фактических данных. В том виде, в котором казус изложен — он не содержит сведений о каких-либо нарушениях или упущениях со стороны официанта — ответ на этот вопрос должен быть отрицательным.